Шимасса из народа рамяустов - Капитан Брама книга

Шимасса из народа рамяусты


Сон оказался явью!
Краснокутовский поп на самом деле душил его своей страшной лапищей, а другой лапищей шарил вокруг него, искал Живоглаз. Шимасса плохо помнил, как очутился в другом конце здания. Он стоял, прислонившись головой к холодной стене, все внутри него кричало: Живоглаз! Живоглаз остался там! В норе с попом!
Шимасса осторожно двинулся назад, в подклеть. Лапы у него предательски тряслись, сердце бешено колотилось. Но в подклети стояла гробовая тишина, никого. Священник исчез… Живоглаз?!!
Он знал, знал прекрасно, что Живоглаза нет, отец Борис его забрал и ушел (иначе бы не ушел). И все равно он кинулся под топчан в отчаянной надежде – а вдруг, вдруг камень куда-то закатился, вдруг поп его так и не нашел.
 Нет, нет ничего, ничего нет!.. Шимасса шарил, шарил лапами по всему полу каморки, по углам, зачем-то полез в шкаф – метался по подклети как одержимый, наконец, упал на топчан и долго лежал без движений. Только беззвучно плакал:
– Бедный, бедный Шимасса, уа-а! Бедный, несчастный Шимасса, уа-а!.
Никогда еще Шимасса так не жалел себя:
Проклятая жизнь, проклятая судьба, проклятый народ – мысленно причитал он. – Но почему так?! За что?! Что я такого сделал?! Почему всё против меня?! Почему я не родился в хорошем месте, в хорошем народе, где всегда тепло, сыто и уютно. И где нет ужасных пришельцев и попов.
– Бедный, мертвый Шимасса. Да, теперь он мертвый, без своего сокровища, без Живоглаза. И теперь ему все равно. Он будет лежать здесь, пока не умрет, или пока пришельцы не заберут его в темное рабство. Ему все равно. Мертвый, мертвый Шимасса…
Он престал плакать и как будто окаменел. Словно и действительно умер. Мысли стали бессвязными. Кто-то еще продолжал рыдать внутри него протяжным воем с кошачьими интонациями: бедный, несчастный, мертвый… Но постепенно этот голос затихал. В голове носились обрывки мыслей. И вдруг, так ярко-ярко вспомнилась слегка приоткрытая дверь в сером тоннеле – ее он видел в чудном видении, которое подарил ему Живоглаз – через дверь льются солнечные лучи… и запах детства. 
Шимассе стало хорошо и спокойно, будто и не он рыдал только что. Он даже немного задремал, а проснулся с мыслью, что все не так уж и плохо. Теперь пришельцы, возможно, оставят его в покое. Камень-то у попа, пускай за ним и охотятся. 
Шимасса не спеша встал, потянулся и тут только почувствовал, насколько голоден. Он не ел с того самого дня, как украл камень. Пора высунуть нос из норы. Шимасса посмотрел в окно, принюхался. На дворе первые вечерние сумерки. Это хорошо. В сумерках Шимасса далеко видит, видит хорошо. И пришельцы в сумерках отчетливо видны – грязные, тяжелые тени, грузно порхающие или свисающие с ветвей деревьев.
Подождав еще немного, пока сумерки не сгустятся, он осторожно покинул брошенный детский садик. Став в глубокую тень, под козырек служебного входа, он замер, слился с сумерками, весь обратился в зрение и слух.
Пришельцев не было видно нигде. Он обошел все здание, просмотрел все деревья и закоулки – никого. Шимасса едва не завопил от восторга. Немного постояв, он скользнул едва уловимой тенью к ближайшему жилому дому. Удача была на его стороне. Никогда еще он не был таким смелым, дерзким и одновременно осторожным. То ли короткое общение с Живоглазом так его укрепило, то ли перенесенные страдания.
Он без труда своровал еду. Проник в следующий дом, также взял немного еды. И легко проскользнув мимо своих глупых сородичей, они ничего и не поняли, вернулся в садик. Весь следующий день и ночь он спал и ел. На следующую ночь совершил целое путешествие по селу, снова набрал еды.
Спустя несколько дней Шимасса предпринял еще одно путешествие. Он выбрал самое опасное направление: в сторону Кургана и Брамы. По этому пути он прибыл в село, когда бежал из плена, и больше никогда в эту сторону не ходил. И сейчас боялся идти; но в тоже время словно что-то толкало его к походу, некая неведомая сила.
Шимасса дошел почти до конца улицы. Осмотрелся. Нырнул во двор ближайшего дома, прокрался в дом. И вдруг ощутил запах пришельцев. О, этот ужасный запах ни с чем не спутаешь. Так мог бы, наверное, пахнуть сырой, ржавый металл вперемешку с гниющей органикой где-нибудь на болоте.
Запах был не особенно сильным, значит, или пришельцы ушли, или их присутствие незначительно – какая-нибудь мелочь в единственном экземпляре, самое рядовое звено их дорна. Шимасса осторожно, почти не дыша, пробрался в комнату. Именно отсюда шел запах. В прежнее время он бы давно в ужасе унес из этого дома свои лапы. Он и сейчас боялся, очень боялся, но почему-то не бежал. Шимассу вело новое, незнакомое чувство, и оно было сильнее страха.
Пришелец был здесь: небольшая, темная, желеобразная масса склонилась над спящим человеческим ребенком, мальчиком лет шести-семи. Масса колыхалась, тускло вспыхивала трупными багровыми огоньками, она почти закрыла собой спящего. Там, где должна была быть предполагаемая голова чудовища, выходила тонкая гибкая трубочка и впивалась в грудную клетку ребенка, в самый центр, в солнечное сплетение. Пришелец не торопясь всасывал в себя жизненную силу своей жертвы. Ребенок выглядел болезненным, бледным, он беспокойно крутился, вздрагивал, не в силах прервать тяжелые сновидения.
Шимасса какие-то секунды смотрел на тварь, буквально пожирая ее глазами. И вдруг он резко прыгнул вперед, прыгнул прямо на пришельца, вцепился в него когтями, рванул. Тварь забилась, зашипела в его лапах как дырявый шланг и лопнула, оставив после себя кислое холодное облако. Шимасса долго глядел на свои лапы: он пытался понять, что с ним только что произошло? Как у него хватило решимости напасть на пришельца, как?!
Шимасса никогда ни на кого не нападал, он всегда прятался, всегда боялся, даже своих грубых и глупых родичей боялся. Что уж тут говорить о пришельцах. Весь смысл его существования можно было выразить тремя словами: украл, убежал, затаился. Вся жизнь Шимассы никогда не выходила за пределы его маленького, всегда боязливого, дрожащего мирка. Как и положено представителю его несчастного народа, всю жизнь он плакал и жаловался на судьбу…   И вдруг.
Откуда это безумие? Неужели ему стало так жалко человеческого детеныша? Вряд ли. В рабстве у пришельцев он и не такое видел. И ему даже в голову не приходило напасть на мучителей. Как раз, напротив, хотелось бежать, спрятаться, забиться в угол и там дрожать. И всегда при виде пришельцев хотелось бежать и прятаться. И вдруг! Такое!
Я схожу с ума, – подумал Шимасса. – Я становлюсь, становлюсь…– он напряг свои «библиотечные» мозги, подыскивая подходящее слово. И слово пришло к нему; странное, необычное слово. Слово не просто пришло, оно прозвучало где-то глубоко внутри, кто-то произнес его, прошептал далеким и таким близким голосом. Но это не был его собственный голос. Шимасса даже на миг испугался.
– Рамяусты, – медленно повторил он. – Я становлюсь, как… рамяусты… у-а-а, какое странное слово… рамяусты…
Шимасса повторил слово еще раз, запоминая, и ловко выскользнул из дома. До своего жилища добрался без приключений. Поев, он стал вспоминать, где мог услышать про рамяустов, кто это или что это?
После долгого размышления он пришел к неутешительным выводам – слово ему совершенно незнакомо. Ни в человеческих книгах он такое слово не встречал, ни в рассказах дедушки. И все же некоторое смутное чувство говорило Шимассе, что вспоминать надо именно рассказы дедушки. Но, собственно, что тут вспоминать? Рассказывал дедушка не так уж много, то, что и так общеизвестно. Почти каждый Серый, если совсем не одичал, знает:
Они беглецы, скитальцы, они почти не помнят свою историю, даже имя свое забыли! Несчастный народ, у-а-а! Известно только то, что в незапамятные времена они были хранителями какого-то очага. Люди их почитали. А потом у людей появилась другая религия, появились попы, и нормальная жизнь его народа закончилась. Дальше только страдания.
Связь между их бытием, очагом и людьми была разрушена, они стали не нужны и были обречены на изгнание. Оборванные, они голодали и скитались, у-а-а, бедные, несчастные. Им пришлось воровать. Они стали легкой добычей темных сил. Боязливые и всюду гонимые, бесцветные создания, несчастный народ… А вдруг, вдруг рамяусты и есть потерянное имя его народа?
Шимасса испуганно оглянулся, ему стало не по себе, даже в жар кинуло.
Но откуда мне знать, что это слово именно потерянное имя? Может, просто слово, обычное пустое слово… Нет, не просто, ничего не просто. Просто так такие слова не приходят. А он общался с чудесным камнем, мало ли что камень в нем разбудил. И он убил пришельца. До камня такое бы было невозможно.
– Ах, Живоглаз, как мне не хватает тебя, – вздохнул Шимасса. И вдруг понял, и удивился тому, как раньше столь очевидное не понимал: Живоглаз не принадлежит ни ему, ни попу, ни пришельцам. Живоглаз сам по себе: он никому не принадлежит и сам себя дарит, кому хочет.
Шимасса улыбнулся. И лег спать. Он был счастливый, сам не зная отчего. Последнее, о чем он подумал, засыпая, это о лесном народе. Говорят, у них очень длинная память, только они могут знать, что это за слово Шимасса нашел. А встретить лесных жителей можно у человека, у которого он украл Живоглаз. Они, лесные, называют его – Капитан. Шимасса сам видел их, и не раз, когда ход копал. Они страшные, но не так, как пришельцы. Пришельцы – тьма, лесной народ – свет, огонь. Огонь может быть страшен, но это не тьма. Шимасса больше не боится огонь.
Засыпая, он улыбался. Ему снилось, будто в его подклеть залетела звезда и упала прямо под кровать. Сон на этом оборвался. Он снова заснул. И снова во сне увидел, как в подклеть залетает звездочка и падает под кровать.
Шимасса проснулся и сразу полез под свой топчан. И там, в темноте, что-то блестело. Он аккуратно протянул дрожащую от волнения лапу, взял блестящий предмет. Это был Живоглаз!
Шимасса едва не завопил на все село от радости.
Живоглаз!!! Живоглаз вернулся к нему, но как?!
Шимасса подумал, что это осколок того Живоглаза: но нет, камень был ровной каплевидной формы, без единого скола. Это был полноценный кристалл, Живоглаз, только маленький.
Он долго водил лапами по камню, урчал от блаженства, привыкал к новорожденному Живоглазу, а Живоглаз привыкал к нему. Шимасса немного поблуждал среди оживших ярких воспоминаний из детства. Однако что-то его постоянно тревожило, он пытался мучительно вспомнить. И вот, стоя у приоткрытой двери и подставляя лапы чистому лунному свету с запахом детства, он вспомнил то странное слово, что нашел вчера – рамяусты.
Рамяусты – несколько раз повторил Шимасса и вдруг увидел странную картину. Прямо пред ним пылал огонь, необъятный огонь, огонь до самого неба – ровный, чистый, спокойный и очень яркий, как солнце в полдень. Вокруг огня сидели его далекие-далекие предки. Они были похожи на него, но величественнее, грациозней. Они напоминали застывшие, каменные статуи исполинских кошек.
Далекие предки неподвижно смотрели на пламя. И вдруг стали один за другим исчезать, соединяться с пламенем и белым чистым дымом уноситься к звездам. Дымчатые тела – догадался Шимасса. Вскоре не осталось никого, кроме одного существа, огромной женщины-кошки. Она повернула свое лицо к Шимассе, посмотрела прямо ему в сердце своими желтыми глазами.
– Помни, ты из народа рамяустов, – сказала она. И исчезла. Исчезло все.
Шимасса долго стоял, погрузившись в безмолвие. Потом очнулся: он знал, что делать. Он пойдет к дому Капитана, он будет ждать лесной народ, от которого исходит огонь. Шимасса больше не боится огонь. Если надо, он пойдет дальше: через страшную Браму, прямо на вершину Холма, туда, где живет лесной народ.