III. 3. Впервые дышали полной грудью

    Но каторга оставалась каторгой. После полуторагодового пребывания в Читинском остроге  с декабристов сняли кандалы. По такому поводу комендант Лепарский явился в острог в полной парадной форме с лентой через плечо. Первое время они чувствовали себя даже как-то странно без этих «желез».  На память  братья Бестужевы сделали  из них  для  себя и  товарищей кольца, а для жен – браслеты.   Несколько  таких колец  сегодня хранится во Всесоюзном музее А.С.Пушкина в городе его имени. Под руководством Н.Бестужева на кольца стали накладывать тонкий слой золота. Такие кольца пользовались большим спросом. Запрос даже поступал из России. Более того, стали появляться подделки, которые продавались как настоящие кольца, сделанные из оков декабристов.

    Острог в Чите с трудом умещал всех узников. Поэтому уже в 1828 г. царь распорядился построить новую тюрьму в Петровском заводе. И хотя к лету 1830 г. строительство не закончилось, заключенных перевели туда. Переход из Читы в Петровский завод  описали в воспоминаниях многие декабристы. А Якубовский  изобразил  на рисунке.

   Выехали двумя партиями в первых числах августа. Впереди и сзади каждой партии шли солдаты с ружьями.  Больных и вещи везли на нанятых подводах. Жители Читы с грустью провожали их. Декабристы отдали  им овощи и плоды  со своих огородов, одарили разными вещами на память.  Жилища и хозяйства женам  пришлось побросать. Нарышкина обменяла домик на две головы сахару.

   Настроение было бодрое. Впервые за пять лет заточения в крепостных казематах вырвавшись  на свободу, узники  дышали  полной грудью, наслаждались окружающей природой. Рядом ехали жены. Бездетные женщины – Нарышкина и Фонвизина – в собственных экипажах следовали за партиями заключенных. Трубецкая и другие женщины с детьми приехали прямо на место. В Чите оставалась только Волконская:  она ожидала ребенка.  Мужу остаться с ней  сначала не разрешили.

   Одеяния, в которых отправились декабристы в долгое путешествие,  выглядело весьма странно и веселило заключенных: на Волконском  - куцая женская кацавейка, Якушкин – в коротенькой курточке, голову Завалишина украшала круглая шляпа с широчайшими полями, в одной руке он держал шляпу, в другой – книгу; долгополые сюртуки, испанские мантии, простые длинные блузы… Басаргин вспоминал: «Если бы нас встретил какой-нибудь европеец, только что приехавший из столицы,  он непременно  подумал бы, что где-то  близко тут есть большое заведение для сумасшедших и их вывели гулять».

   Предстояло пройти шестьсот тридцать четыре версты в течение полутора месяцев. Для дневок выбирали живописные поляны  на берегу рек. По дороге догнал гонец из Петербурга, чем всполошил путешественников. Оказалось, фельдъегерь приехал за Волконским, чтобы вернуть  в Читу, где осталась жена:  в Петербург поступила жалоба, и оттуда последовал приказ.

   По мере приближения к Петровскому заводу лес становился все реже и вскоре сменился кустарниками и болотами. Вдали к северу  и востоку высились горы. В широкой и глубокой долине показалось большое селение. Кладбище на въезде, церковь на площади, завод с каменными трубами,  унылые улицы с небольшими домами и за ними – красная крыша только что отстроенной тюрьмы. Всех поразило, что она была без окон.

   И все же декабристы подходили к новому жилищу бодрые и веселые, чему способствовала  и долгая прогулка на свежем воздухе. Настроение  еще более поднялось, когда за несколько верст до Петровского завода их встретили Трубецкая и Нарышкина, и комендант Лепарский вручил им почту.  Из  полученной французской газеты декабристы узнали, что во Франции произошла революция, и Карл X бежал в Англию. Первым прочел новость Фонвизин и тотчас сообщил товарищам. Радостное событие отметили бокалом шипучего, оказавшегося у жен.
К тюрьме подошли с пением «Марсельезы»,  и «всю ночь раздавались песни и крики «ура» (вспоминала М.Н.Волконская). «С веселым духом вошли мы в стены нашей Бастилии, - писал  М.Бестужев, - бросились в объятия товарищей, с коими 48 дней были в разлуке, и побежали смотреть наши тюрьмы. Темно, сыро, душно. Совершенный гроб…» То же читаю и у В.И.Штейнгеля: «Мы вступили  в тюрьму, как в преддверие гроба, но сердца наши были спокойны, душа тверда».