Похоронен в России

 
Похоронен в России

Три года – до трагических первых дней Великой Отечественной войны – в СССР одной из самых популярных была песня братьев Покрасс на слова Лебедева-Кумача «Если завтра война». Крылатыми стали её слова: «И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!». Основанием для такого оптимизма авторов послужили безапелляционные заявления тогдашних наших вождей: «Мы ответим на каждый удар двойным и тройным ударом»; будем «бить врага на его территории, добиваясь победы малой кровью наших бойцов».

Но Великая Победа далась нам великой кровью. До сих пор мы до конца не определились, сколько жизней наших соотечественников унесла докатившаяся до Волги война. Разброс в оценках безвозвратных людских потерь Советского Союза просто поражает: от 7 миллионов, взятых Сталиным с кремлёвского потолка в феврале 1946 года, до 30 и более миллионов, озвученных некоторыми авторами во времена «перестройки». Сейчас большинство исследователей склоняется к цифре 26,6 миллионов, из которых 11,4 млн приходятся на Вооружённые Силы.
Во всяком случае, вряд ли в России найдётся семья, в которой кто-либо из близких родственников не остался навеки в братской могиле с именами либо без оных или не лёг костьми незнамо где.
 
Как мой дядя по матери младший лейтенант Василий Иванович Нехорошев, штурман 918 авиаполка, пропавший без вести 21 марта 1943 года. «Где-то под Миллерово», - сообщил мне в начале семидесятых годов прошлого века один из его однополчан, откликнувшись на мою публикацию в газете. Другой его однополчанин,  подполковник в отставке Павел Васильевич Паньков, написал из Минска:
 
«С Василием Ивановичем я начал службу ещё с начала августа 1941 г. в составе Первой Школьной авиадивизии Южного фронта. Эта дивизия сформировалась из учебных самолётов и лётного состава Мелитопольского авиаучилища в начале августа м-ца и впервые прибыла на фронт 12 августа 1941 г. Базировались мы на полевых аэродромах недалеко от г. Днепропетровска. Я был в то время штурманом звена, а Василий – рядовым штурманом, но в другом звене. Все мы в то тяжёлое время летали на учебных самолётах типа Р-5 и бомбили немецкие танки и пехоту, рвавшиеся к Днепру. Летали мы днём сначала на бреющем полёте, а потом, когда стали нести тяжёлые потери от огня танков и пехоты противника, с высоты 2000 – 3000 м. Первые вылеты были для нас удачными, а потом, когда подтянулась немецкая истребительная авиация, мы стали нести очень тяжёлые потери. Уже через две недели от нашей дивизии осталось очень мало самолётов, но экипажей мы потеряли гораздо меньше, т.к. большинство из них спасались на парашютах или на подбитых самолётах садились в р-не наших войск. Василий был награждён орденом «Красное Знамя» за отвагу в этих полётах.

Затем все экипажи были возвращены снова в авиаучилище, но уже в г. Новоузенск Саратовской обл., куда оно эвакуировалось. В ноябре 1941 г. мы снова полетели на фронт на таких же самолётах, но уже воевать в ночных условиях. Прибыли мы на фронт в декабре 41 г. в р-н г. Москвы на аэродром «Химки». Но воевать нам в составе ночного бомбардировочного полка не пришлось: нас расформировали, и нашу эскадрилью передали в распоряжение Главного Политуправления Красной Армии, чьи задания мы и начали немедленно выполнять. Характер этих заданий был следующий: мы поддерживали связь ГлавПУРККА со всеми фронтами (перевозили на самолётах людей, почту, срочные пакеты и пр.). Мне помнится, во время контрнаступления под Москвой при освобождении г. Калинина Василий  летал туда вместе с лётчиком Свинцовым Николаем Ивановичем. Они выполняли срочное задание в очень плохую погоду и потерпели аварию. В тяжёлом состоянии они были помещены на лечение в один из московских госпиталей.
 
В 1943 г. нашу отдельную (232-ую) эскадрилью переименовали в 918 отдельный авиаполк ГлавПУРККА.
Я не могу точно вспомнить, с кем Василий выполнял полёт 21 марта 43 г., но как будто с одним из недавно прибывших к нам в полк лётчиков (возможно, со ст. л-том Щетининым). До этого рокового полёта Василий летал в р-н Сталинграда с лётчиком Товчигречко Иваном Петровичем. Недалеко от Сталинграда на них напал немецкий истребитель и подбил их. Оба они были ранены, но легко.

Маршрут полёта 21 марта ориентировочно мог проходить так: Химки, Серпухов, Воронеж, аэродром Россошь или аэродром Миллерово (летали на оба эти аэродрома). Линию фронта они вряд ли могли пересечь, п.ч. она была далеко в стороне от маршрута. Возможно. что они попали в очень плохие метеоусловия и, столкнувшись с землёй, разбились. Возможно и то, что были сбиты огнём немецких истребителей, которые часто охотились в нашем тылу за одиночными самолётами. Время тогда было тяжёлое, в деталях разбирать каждый случай не представлялось возможным, п.ч. наши экипажи летали из Химок на очень большие расстояния. Я, помню, принимал участие в розыске одного из наших экипажей, но найти следы так и не смогли».

Простёрлась могила моего дяди по матушке России от Химок до Миллерова…

В Объединённом банке данных «Мемориала» Министерства обороны РФ среди сотен Щетининых, погибших или пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны, не нашлось такого, безвозвратная потеря которого пришлась бы на 21 марта 1943 года. По-видимому, какой-то другой лётчик управлял самолётом, в тот злополучный день исчезнувшим вместе с экипажем на территории, освобождённой от врага.
Если же смерть настигала бойца на поле боя, которое не удалось взять под контроль в ходе предпринятой атаки, то предание земле его останков отодвигалось на неопределённый срок. Хотя в штабе части его, как правило, помечали захороненным с обозначением места нахождения виртуальной могилы.

Моя супруга появилась на свет через три месяца после гибели отца. Сохранилась похоронка, адресованная Анне Петровне Ляховой в село Кишинёвка Соколовского (ныне Лазовского) района Приморского края.
«Войсковая часть 5271
  По части строевой                Извещение
   25 декабря 1942 г.
Ваш муж старший сержант Ляхов Семён Ефремович, уроженец Тульской обл. Новосибирского р-на, с. Залежи, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был 11.08.42 убит. Похоронен: Курская обл., Больше-Полянский р-н, с. Озерки. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии (Приказ НКО СССР).
Командир части капитан Гондарук      Начальник штаба     (неразборчиво)»
               
Супруга давно мечтала поклониться праху родителя. И вот мы решились. Но сколько ни елозили пальцами по двухкилометровой карте Курской области, ни такого района, ни такого села не обнаружили. Да, с той поры многих тысяч деревень и сёл лишилась Россия – по большей части в сугубо мирное время. Но район-то исчезнуть не мог. Пришлось обратиться к энциклопедиям. Выяснилось, что многие довоенные области и районы были позже перекроены. В общем, нашли мы Озерки в Липецкой области в Тербунском районе на границе с Воронежской областью.
 
Это как раз те места, где в июле 1942-го была разбита, не успев осознать себя боевой единицей, только что созданная 5-я танковая армия, а её командующий Герой Советского Союза генерал Лизюков погиб, бросившись, как Чапаев в фильме, вперёд на лихом КВ. Этот тяжёлый танк, получивший название от аббревиатуры имени и фамилии «первого маршала» Клима Ворошилова, был почти неуязвим для немецкой артиллерии. Но когда бронированная машина генерала  одиноко выползла на открытую со всех сторон высотку, став прекрасной мишенью, подбить её прямой наводкой не составило большого труда. Маршал Катуков, в своих воспоминаниях утверждающий, что лично наблюдал в бинокль за этим актом отчаяния, пишет: «С болью в сердце похоронили товарищи отважного генерала на кладбище близ села Сухая Верейка».
Речка с таким названием есть. Её, тонкую синенькую полоску на карте, предстояло с ходу, без разведки, форсировать танкам Лизюкова. Но берега речушки оказались заболоченными, танки засели, и многие были расстреляны немцами или просто покинуты экипажами. В том числе один КВ - как раз в Озерках.
 
Речка есть, но вот села, одноимённого с ней, найти не удалось. Есть Малая Верейка, есть Большая Верейка, Нижняя Верейка, а Сухой Верейки нет как нет. Правда, воронежские поисковики на основании свидетельств механика-водителя погибшего генерала и его радиста определили, что погребён был Александр Ильич в братской могиле на кладбище села Лебяжье близ церкви. Переместив тонны земли, нашли останки, которые криминалистическая экспертиза идентифицировала как принадлежащие Лизюкову. Хотя генетическая экспертиза к столь же определённым выводам не сумела прийти. В мае 2009 года прах Героя Советского Союза генерал-майора Лизюкова перезахоронили в Аллее Славы мемориального кладбища Воронежа. От Озерков до Лебяжьего напрямую – 12 километров.

…Переехали через Дон, поныне хранящий на своих берегах отчётливо видимые с моста шрамы войны. Словно указатель, на развилке шоссе и дороги на Озерки на постаменте стоит самоходная артиллерийская установка. А напротив, через шоссе – скелет церкви с заросшей мхом и травой крышей и покалеченными снарядами стенами. Другой скелет храма уже виднеется на окраине Озерков, расположившихся в низинке по обеим берегам крохотной речушки Кобылья Снова, перекрытой в селе плотиной. «Ах, война, что ты, подлая, сделала!» - как пел в своей знаменитой песне Булат Окуджава.

Мы ехали в Озерки на авось. Поскольку улица после плотины налево показалась нам более проезжей – в российском смысле этого слова, то мы и свернули налево. Благо машина – полноприводная. На скамейке перед домом сидели три женщины. Мы представились и сообщили о цели своего приезда. Жители российской глубинки приветливы и отзывчивы. Мы в этом убеждались многократно. Последний раз, когда искали – и нашли – родину и родственников Семёна Ефремовича Ляхова. Несмотря на то что в похоронке писарь исказил названия и села, и района. Но это отдельный рассказ.

Две старшие женщины оказались сёстрами: Батищева Анна Макаровна и Волкова Евдокия Макаровна, третья была дочерью бабы Анны Валентиной. Мы поинтересовались насчёт гостиницы. Они несказанно удивились нелепости нашего вопроса, но, посовещавшись, решили, что заночуем мы у Валентины: «У неё лучше».

Семидесятилетняя тогда Евдокия Макаровна вызвалась сопроводить нас к мемориальному комплексу. Он оказался в конце села утопающим в зелени: обнаживший голову солдат над стелами с неисчислимым количеством фамилий павших. Но фамилии Ляхова среди них не оказалось. Зато оказалось, что буквально в нескольких шагах от мемориала живёт председатель Озерковского сельсовета Любовь Николаевна Батищева. У нас не достало ума прихватить с собой в поездку похоронку: настолько мы были уверены, что не затерялся на земле след старшего сержанта. Договорились с Любовью Николаевной, что перешлём ей копию извещения, а она найдёт возможность присовокупить к двумстам с лишним фамилиям на стелах ещё одну. О том же, что творилось в Озерках летом 1942 года, председатель посоветовала поинтересоваться у Василия Ивановича Розенкова, бывшего учителя, который о войне в здешних местах даже книгу написал.
 
Сельские учителя в России, наряду со священниками, всегда были светочами и распространителями культуры. Как знать, стал бы Есенин не то что великим, а даже просто поэтом, не случись в его константиновской жизни священника Ивана Смирнова, который крестил и учил в церковно-приходской школе родителей Сергея и его самого, и панихиду по нему со слезами справил. Священников повывела советская власть. От сельских учителей и сельских школ, ставших нерентабельными в условиях рыночной экономики, успешно избавляется нынешняя рачительная власть. Которая всё, даже культуру, измеряет рублём и долларом. Интересно, во что обошёлся России Ломоносов? Или доктор Рошаль? И что они дали России?

- Вы помните войну? – спросил я Василия Ивановича, который оказался 1929 года рождения.
- Всё я помню. Три раза немцы село занимали, и всякий раз их вышвыривали. Но какой ценой… Вот видите за огородами участок, который не запахивается, деревьями зарос. Там подбитый Т-34 стоял. А здесь, под вишнями, стояла полевая кухня. Утром повара еду приготовят – их двое было – перекрестятся и везут  на передовую. Возвращаются – бачки пробиты, плачут: «Там кормить некого». Те, что под памятником лежат – это десятая, если не тридцатая часть тех, кто погиб здесь. Тут тысячи были. Нас 28 августа 42-го наши бойцы на машинах, на повозках эвакуировали, а вернулись мы числа 30 марта 43-го. В селе до войны было 1200 дворов, осталось пять-шесть. Когда в сорок третьем председатель сельсовета баб да пацанву выгнал трупы убирать, где только их не было. Всех в траншеи стаскивали. К нам не так давно тянули газопровод, так копать было нельзя – одни кости. А года три назад около церкви братскую могилу раскопали. На передовой трупы долго не убирали: всё заминировано. Но мы, пацанва, нашли тропку и по ней туда шастали. Около тропки лежал наш капитан с орденом Красной Звезды на гимнастёрке. Почему-то кто летом погиб, просто высох. А кто зимой 42-43-го – те порастлели. Капитан летним был, высох, а  как живой человек. Было ему лет тридцать пять. Да что говорить. Поля у нас все засеяны трупами. Когда бой бывал, подскочат танкисты к нашему колодцу, все гусеницы в крови, в клочках одежды: нашей ли, немецкой – поди разбери… Вот такая обратная сторона у нашей победы.

Уже в Москве и много позже, покопавшись в Объединённой базе данных «Мемориал», размещённой Министерством обороны РФ в интернете, я узнал, что отец супруги был командиром отделения 1-го батальона 248 отдельной курсантской стрелковой бригады. Его, счетовода колхоза «Будёновец», объединявшего крестьян деревни Кишинёвка, мобилизовали 12 марта 1942 года. Поскольку он только в мае 1941 года демобилизовался из Красной Армии, будучи, как тогда говорили, младшим командиром и членом ВКП(б), то направили его в элитную курсантскую бригаду. Она базировалась в Комсомольске-на-Амуре. Но когда немцы рванули к Сталинграду, а Сталин уверился, что Япония на СССР не нападёт, бригаду перебросили на Брянский фронт.
 
О путешествии с востока на запад и первых впечатлениях от пребывания на передовой один из новоиспечённых командиров взвода бригады вспоминал 60 лет спустя:
«От станции Барановской под Владивостоком до Брянского фронта мы ехали 9 дней. Где-то в районе Читы нам зачитали телеграмму Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина, в которой он поздравлял личный состав бригады с направлением на фронт и выражал уверенность, что бригада оправдает оказанное ей доверие защищать Родину. На Брянском фронте летом 1942 года мне запомнились с первых дней пребывания на передовой разведывательные полёты немецкого самолёта, получившего прозвище «рама». После него прилетали стаи «юнкерсов», сыпавших на нас, как из решета, авиационные бомбы. При этом казалось, что каждая из этих бомб летит именно на тебя. Я помню, как наш офицер, если память мне не изменяет, по фамилии Корнейчук, бесстрашно стрелял из пулемёта, установленного в кузове автомобиля «ГАЗ», по пикирующим на нас немецким самолётам, не уклоняясь от летящих бомб».

Следует отметить, что не только этот офицер, но и вся бригада в целом проявила мужество и доблесть. Она выстояла на отведённом ей рубеже, хотя и заплатила дорогую цену. Она внесла существенный вклад в освобождение Курска в феврале 1943 года. За форсирование Днепра в том же году заместителю командира батальона 248 ОКСБр капитану Александру Шуваеву было присвоено звание Героя Советского Союза.
Озерковские старожилы, в 1942 году бывшие «пацанвой», так  описали бои, свидетелями которых они невольно стали.

- Церковь видите? За церковью лог – ну, овраг, только широкий, и у оврага обрывистые  края, а у лога пологие. Вот там и шла война.  В августе дни солнечные были. Слышишь, пулемёты затрещали, ура чуть доносится. Потом сплошным потоком – раненые: кто сам ковыляет, кого несут. Немцам тоже досталось. За нашим полем было шесть могил немецких. А под Малой Верейкой, отсюда километров десять на юг, немцы кладбище устроили – тыщи две крестов берёзовых. Они жердину на треть стёсывали и на стёсе выжигали имена погибших и даты. А сверху – каска. Ну, мы эти кресты – к чёртовой матери! Теперь там сад разбили.

Лог, где «шла война», чётко обозначен на «Схеме расположения могил убитых», приложенной к «Именному списку безвозвратных потерь начальствующего и рядового состава 248 отдельной бригады с 11 по 20 августа 1942 г.».
За 10 дней бригада потеряла 407 человек убитыми и 13 – пропавшими без вести. 56-м в списке потерь 1-го батальона, потери которого составили 104 человека, числится мой тесть, который был моложе меня теперешнего в два с лишним раза.
 
Командир отделения старший сержант Семён Ефремович Ляхов, 1916 года рождения, - гласит пожелтевший от времени мартиролог, - «убит в бою южн. 2,5 км с. Озерки Курской обл. Голосновского р-на». Село Голосновка после войны отошло к Воронежской области, а Озерки оказались в Липецкой.

Согласно «схеме расположения могил убитых» все 104 бойца 1-го батальона захоронены в одной могиле на южной оконечности лога – поймы речушки Кобылья Снова, в которой разместились и Озерки. Но лукавили начальник штаба бригады и военный комиссар, подписывая списки потерь и схему, ибо прекрасно знали, что лежат погибшие бойцы там, где их застала смерть. Знали и в вышестоящих штабах, что поступающие к ним из частей сведения о местах захоронений воинов - плоды лукавства. Но положено было такие сведения представлять – вот и представляли, отчего ж не представить, если так надо? А хоронили павших – тех, что полегли ближе к населённым пунктам, бабы да подростки, когда фронт покатился вспять. Те же, кого смерть притаила в укромных местах, так и истлели непогребёнными.  Мне доводилось в начале шестидесятых годов прошлого века видеть, как пугали деревенские парни девчат насаженными на палки черепами. Найти их в подмосковных лесах не составляло труда.

Винить в бездушии солдат, выживших в пекле боя, но не отдавших последний долг погибшим товарищам, пристало ли? Не знаю, не знаю… Но не нахожу оправдания командирам, чьей обязанностью было при первой же возможности по-человечески предать земле павших защитников Родины. Не уважая мёртвых, они демонстрировали презрение к живым. Что вряд ли способствовало повышению духа солдат.

Супруга всплакнула на братской могиле и по отцу, которого не застала живым, и по его товарищам, разделившим его судьбу. Копию похоронки мы с оказией передали Любови Николаевне Батищевой, председателю сельсовета, чтоб одной фамилией больше стало на стелах мемориального комплекса.

Всё как-то не получается ещё раз съездить в Озерки. В село среди ратных, когда надо, и мирных полей. Где живут простые русские люди, которых не озлобили ни война, ни последующие неурядицы. Село, с которым породнил нас старший сержант Ляхов, так и не узнавший, что он стал отцом, тестем, дедом и прадедом.