Гражданская позиция

Теплые лучи ласкового весеннего солнца мягко играют на коже лица. Неугомонный разыгравшийся  ветер совершает забеги наперегонки с бумажными клочками, по-разбойничьи рвет сумки и пакеты из рук. На влажных газонах начинает проступать свежая щетина травы. Весна веселится.

К остановке торопливо подкатывает массивный автобус и с шумным, словно от отдышки, выдохом распахивает дверь. Ручеек пассажиров медленно, преодолевая перекат турникета, затекает в салон.

Автобус плавно разгоняется, глотая на ходу бегущую серую ленту дороги. На стекле окна – блики ликующих небес. Вслед мелькают прощальные взмахи голых веток рассаженных вдоль дорог деревьев. Светофоры оживленно перемигиваются на перекрестках, мелькающие  легковушки перешептываются летней резиной. Город взбодрился после зимней дремы.

Очередная остановка. Туша автобуса выметывает очередную порцию пассажиров из своего чрева, попутно втягивая кучку с остановки. В кишке прохода меж сидений порядком очистилось, но все кресла прочно оккупированы. Через одну черед выметаться мне.

Авангард очередной волны вошедших в виде несомого на меня инерцией мужичка едва не захлестывает меня.  Незнакомец успевает вцепиться в поручень, и, покачиваясь, разворачивается. Похоже, на его персональном барометре стрелка указывает на отметку «легкий шторм». Ему непросто. Но он упрямо стремится, удерживая равновесие, повернуть в мою сторону лицо. Куртка, кепка, очки. Наконец, ему удается разглядеть меня как следует.  Признав в моем взгляде признаки достойного собеседника, которому не чужды глубокие раздумья о высоких материях – один ответный блеск линз моих очков чего стоит, - странник обращается ко мне с вопросом.

Вопрос обширен, извечен и вместе с тем перманентно актуален: «Что Вы думаете о судьбах России?»

Затронутая тема выдает в сем путнике человека с гражданской позицией. Субъекта, чей кругозор не замыкается в окружности горлышка стакана, круговороте трудовой недели и сфере домашних ссор. Который находит место и время для дум значения и масштабов, возвышающих его над превратностями личной судьбы.

Осознавая внушительность и бескрайность проблемы,  я решаю следовать Дао спонтанного. Во вспышке мгновенного просветления рождается лаконичный и содержательный ответ: «Что же тут думать? Действовать надо!».
Контрастом к бодрости моей реплики - тень сумрачного раздумья, легшая на его чело. Автобус замирает под красноглазым светофором. В тридцати метрах впереди – моя остановка блистает стеклянными панелями.

Наконец, он с обреченностью, голосом упавшим молвит: «Что ж, вот так сразу – и убивать?!»

Автобус, содрогнувшись, трогается, чтобы преодолеть последний отрезок пути к остановке.    

Я, проникаясь ходом мысли его, сурово и ошеломленно,  взирая на него исподлобья, успеваю произнести: «Доколе?!» - выскочившее само собой продолжение. Двери открываются, и я, кивнув с многозначительным видом, но все еще не понимая, что хотел этим сказать, покидаю своего собеседника.

Уже на зебре перехода меня догадка настигает, что многозначительность сужается до смысла одного лишь, что в дискурса его игольное ушко пролезть способен.  И получается, что провокатор я – никак иначе.

Под сенью стен и заборов путь держа по тротуару, я размышляю о цикле вечных вопросов человеческого бытия, открывшемся мне в диалоге с анонимом.
Где-то в начале цепочки, безусловно, имплицитно присутствует краеугольное «Быть или не быть», через каждый такт неявно вскакивающее мерцающим звеном в связную череду дилемм. Затем универсальное сменяется особенным, вероятно, свойственным загадочной русской душе сочленением безостановочно рокирующихся и интерферирующих «кто я – тварь дрожащая или право имею» и «кто виноват?». А вот дальше цепочка разветвляется, и на одном конце трехзубой вилки возникает «взять все и поделить», на другом - «всех убить», на третьем же - «чтобы все».

В свете высветившихся альтернатив мне, с учетом поправку на сентенцию «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», приходит на ум: "пристрастие к алкоголю и отсутствие гражданской позиции, взятые сами по себе – вероятно, не самые худшие из пороков".

Однако мысль струиться продолжает, лакуну в построении внезапно приоткрыв. Ведь я забыл о важном – «Что же делать?», - что перед трезубцем обязано стоять.