Чижик. Часть 1

«Мы не можем похвастаться мудростью глаз
И умелыми жестами рук,
Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять.
Сигареты в руках, чай на столе,
Так замыкается круг.
И вдруг нам становится страшно что-то менять…»
                В. Цой


Часть 1. Чижик.
…Обычное субботнее утро. Встаю через силу, и ведь знаю, что мне  никуда не надо торопиться, а настроения всё равно нет.
По инерции скольжу по квартире: кухня – чайник – туалет – ванная – полотенце. Чайник кипит. Автоматически отмечаю, что сахар закончился, кофе тоже; едва прикрывает донышко банки. Выключаю газ. Старательно ищу вариант замены утреннему кофе с молоком, к слову, молока тоже нет. Да что ж я за человек такой! Чего ни кинешься, ничего нет! Нарастает усталое раздражение на саму себя. С добрым утром, дорогая!

Наливаю чай. Я не люблю чай, в пакетиках; без вкуса и запаха,  только цвет, и тот какой-то блёклый. Голова нестерпимо пуста, эмоции притуплены до уровня рефлексов. После пустого чая даже жить дальше не хочется. Возвращаюсь в спальню, заворачиваюсь в одеяло. Обычное серое утро одинокой женщины… Силюсь вспомнить о чём-то важном, но память даёт сбой, пустота поглощает меня на пару часов – засыпаю.

Из сонной прострации меня выдёргивает звонок в дверь, нахально долгий и бесцеремонно громкий. О, боги, кого там принесло? А может не стоит вставать? Позвонят и уйдут… Трели буквально царапают мозг. Нет! Это невыносимо! Надо пойти открыть! Шаркающей походкой прусь ко входной двери.

-- Кто там?

Тишина. Смотрю в глазок – никого. Нарастает злость. Оторвать бы этому хулигану кое-что.  Только отошла, снова звонок! Ринулась  к двери, не спрашивая «Кто там?», рывком открываю её.  Боковым зрением ухватила мальчонку в рваном пальтишке и ботинках, явно на размер больше его ноги. Протягиваю мелкую купюру, малец оторопел, я захлопываю дверь.

Всё! На сегодня список добрых дел можно считать выполненным. Но спать уже перехотелось, перемещаюсь на кухню. Ах, да! Кофе нет, сахара нет, молока тоже! Придётся выбираться из тёплого  кокона одеял и идти в ближайший супермаркет.

Февраль в этом году выдался необычайно сырым и слякотным. То ли озоновые дыры, то ли глобальное потепление добралось и до средней полосы России, а может боги просто сошли с ума в своей Небесной канцелярии, вот и насылают апрельскую оттепель вперемешку с мартовскими дождями на несчастное человечество.

Передвигаюсь по улице короткими перебежками, очень скользко, мокрый снег с талой водой образовали месиво, в котором вязнут ноги, промокает обувь и становится невозможной быстрая ходьба. Наконец-то достигаю пункта назначения – магазин манит своей теплотой и ароматами из булочного отдела. Мммм! Как вкусно пахнет! Я и забыла, что не ела почти полсуток! Да, для начала надо купить булку! Набираю по ходу движения кучу всякой всячины, которая и не нужна даже, это позже осознается, а сейчас -- полная корзина  за семь минут. Добравшись до заветных булок, понимаю, что надо было брать тележку! Ё-моё… Тащусь на кассу.

Удовлетворённая своими покупками, выхожу на улицу, и  вижу того мальчишку, из моего подъезда. Какая-то тётка  орёт на него, лупит, что есть силы, а он только прикрывает руками голову, и, съёжившись  в ледяной каше, пытается отодвинуться от ударов. Постояв несколько секунд и заметив вдалеке пару полицейских, движущихся в сторону супермаркета, я подумала, что «законники» разберутся в этой ситуации и побрела домой. Ноги промокли, руки болели от двух нагруженных пакетов. Что я туда напихала?
 
Только на кухне, разбирая пакеты, поняла, что кофе я так и не купила! Господи! Да что ж это такое?! Снова идти в магазин? Промучавшись около трёх часов без кофе, решила снова совершить вылазку. Уже стемнело, пошёл мокрый снег с дождём, каша на дороге увеличилась в разы. Я шла и ругала себя, приговаривала, что, мол, так и надо тебе, бестолковой, следовало список писать, а не хватать что ни попадя с полок! В универсаме выбрала банку кофе, и пока на меня снова не напала шопомания, вернулась на кассу. Не глядя под ноги, и уже не разбирая дороги, быстро пошлёпала к дому прямо по лужам, всё равно сапоги уже промокли.
 
Перед подъездом лампочка не горела. Гадский ЖЭК! За что только деньги дерут в квартплате?!  В потёмках поскользнулась в луже, еле зацепилась за край лавочки, и плюхнулась на неё. Решив передохнуть, закурила. Курила я крайне редко, только по выходным и только по вечерам. Такой уж странный был у меня ритуал. Краем уха уловила какой-то писк и хлюпанье.

-- Эй! -- сказала я в темноту.

Звуки затихли, но слышалось чьё-то учащённое дыхание, словно ветер гулял в трубе. Посветила зажигалкой, и обомлела! Среди растаявшего сугроба, в позе эмбриона, дрожал всё тот же  мальчишка, закатив глаза.  Я таращилась на посиневшего ребёнка и судорожно пыталась вспомнить, что нужно в таких случаях делать. Силой воли заставила себя сдвинуться с места и подойти  к нему ближе. Пацан не реагировал.  Схватила его за шиворот и положила на скамейку. Он как был в скрюченной позе, так и лёг на лавку.  Что за напасть на мою голову! Придётся взять его домой, нельзя же оставлять его здесь. Ребёнок оказался на удивление лёгким, сердечко стучало с перебоями. 

Дома, в прихожей  положила его на старенькую тахту, которая уже вечность стояла там и всё никак не могла обрести вечное упокоение на свалке. Просидев минуту, поняла, что надо согреть это трясущееся существо, хотя оно уже и не дрожало, а только еле видно подрагивало тельцем. Пальто, вернее, то, что когда-то было им, насквозь промокло. На ногах рваные носки, из которых выглядывали пятки. Ботинок не было.  Начала его раздевать. Под верхним слоем оказался свитер, естественно, тоже рваньё, и брюки. Всё! Ни майки, ни трусов! Я завернула его в плед. Потрогала лоб, он был как кипяток. Достала парацетамол, растолкла в ложке и дала выпить. Ребёнок был на удивление послушным, проглотил не поморщившись. Я положила на лоб мокрое полотенце и вышла на кухню сварить наконец-то этот чёртов кофе!  С некоторой отстранённостью отметила про себя, что практически не чувствую брезгливости к грязному комочку на тахте, только усталость…

Время, словно остановилось… Мысли путались, всплывали запрещённые воспоминания…
Мне было двадцать два, когда я повстречала Его, мужчину своей мечты! Он не был красавцем в прямом смысле, но имел какую-то притягательность, харизму, как принято сейчас говорить, и меня тянуло к нему, как магнитом! Родители мои не противились, они всегда уважали мой выбор и не вмешивались в личную жизнь. Отношения стремительно развивались и дело шло к свадьбе.

Я была на «седьмом небе»: заканчивала учёбу на жур.факе, меня брали в солидное издательство на стажировку. Там же работал мой будущий муж главным редактором.  Карьера, любовь, свадьба… Все девичьи мечты сбывались, как по волшебству! Свадьба была скромной, никаких дармоедов, только мои родители и пара друзей в качестве свидетелей.

Через полтора года родился Стёпа – градус счастья зашкаливал. Когда Степашке исполнилось три годика, он пошёл в садик, а я вышла на полную ставку в качестве журналиста в редакцию. Моя колонка была о культурных мероприятиях «белокаменной» столицы, то бишь своего родного города.  Я писала о концертах, спектаклях, освещала кинопоказы, брала интервью у кинозвёзд и актёров театра. На зависть окружающих, моя семейная жизнь складывалась вполне благополучно; взаимопонимание с мужем было на уровне подсознания! Ни разу за все годы он не позволил себе неуважительного высказывания на мой счёт или сделать какой-либо некрасивый поступок. До того страшного дня…

Резкая боль пронзила висок, я очнулась от нахлынувших картинок. Так, надо ложиться спать. Но прежде посмотреть ещё раз на найдёныша. Он лежал как вылинявшая тряпочка – бескровное личико, ручки безвольно вытянуты вдоль тельца, и едва уловимо втягивал воздух в свою впалую грудь, с трудом выпуская его обратно. Температура начала спадать. Поменяв полотенце на лбу, поставила будильник на семь, свила из  своего  любимого  одеяла кокон.

Да. Я стала огромной гусеницей в коконе. Жаль, что в нём нельзя перемещаться вне квартирного пространства.  Боль постепенно отпускала из острых когтей голову, накатывала дремота. Не люблю ночь, с её фантомными болями; обрывками снов, то подающих надежду, то отбирающих у меня видения моих любимых мужчин;  вынужденное утреннее пробуждениее, больше напоминающее реанимацию моего организма, чем подъём нормального человека.

Утро воскресенья. Пикает  будильник. Всклокоченная, соображаю, что сегодня за день и почему  звенит будильник… Ааа! Вспомнила! И оторопью метнулась в прихожку. Ребёнок лежал, свернувшись калачиком, и не спал! Смотрел своими глазищами в пустоту и беззвучно шевелил губами. Наклонившись к нему, я разобрала молящее: «Пить…пить…». Принесла тёплой воды. Он пил, как птенчик, едва раскрывая свой рот, маленькими глоточками, с перерывами на отдых.  Затем устало закрыл глаза. Я побрела на кухню.

Что мне с ним делать? Наверное, надо позвонить куда следует, и пусть там разбираются с эти беспризорником. Мне всё-таки завтра на работу! Блин блинский, почему это со мной случилось? У меня своя размеренная жизнь, и какой-то оборванец не вписывался в неё, ни коим образом! Одному Господу было известно, чего мне стоило заново научиться жить… без мужа, сына, родителей. Годами создавался кокон, в который не могли проникнуть посторонние люди, любые привязанности, чувства. На  психотерапию было потрачено пять лет, и, по-моему, безрезультатно. Только отупение наработала.

За спиной раздалось шуршание босых ног по паркету. Я обернулась. Мальчишка стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, как гремучая змея.  «Кушать хочу…» -- прошелестел он. У меня, как обычно, ничего не было. Все обеды и ужины проходили вне пределов квартиры.  Вспомнила про замороженную курицу, быстро поставила на огонь кастрюлю с водой и тушкой, и налила ему горячего чая.

-- Как тебя зовут? – по инерции спросила я.
-- Чижик. – прошептал мальчик
-- Сколько тебе лет?
-- Семь.

Моему сыну тогда тоже было семь лет… Мы молчали. Он тихонько цедил чай, я глотала кофе и слёзы. Что за ирония судьбы? Рана почти затягивалась, и тут на тебе! Ему семь лет!

-- У тебя есть родители?

Мальчонка взглянул на меня и сказал: «Да, есть мама. Она хорошая, только несчастная, как ты…» И потупился в чашку.

Я аж подавилась: «Я несчастная? Да я была самая счастливая, пока не встретила тебя!» 

Он поставил чашку на стол и сказал: «Я, наверно, пойду.»

Я дернула плечом: «Как хочешь…» И отвернулась к окну.

На улице снова пошёл снег с дождём, капли стекали по стеклу и размывали  городской пейзаж до неузнаваемости. Стало невыносимо тоскливо.

Я метнулась в коридор: «Постой! Твоя одежда ещё мокрая! Не пойдёшь же ты в одеяле?!»  Какая мне разница, в чём он пойдёт? Пусть уходит к своей несчастной мамаше, которая даже не следит за ним!

Чижик замер в нерешительности, мялся с ноги на ногу. Я потрогала лоб, пацана снова лихорадило.
 
«Так! Давай я поменяю тебе простынь, ты ещё полежишь, а позже пойдёшь. Ладно?» 
Он покорно улёгся на тахту и так же покорно выпил таблетку. А я пошла варить бульон. Так мне и надо!

К часу дня, обпившись кофе, включила комп, решила выяснить всё-таки телефон ближайшего отделения органов опеки. Записала номер. Сегодня звонить бесполезно, воскресенье всё-таки. Из коридора снова раздавалось шлёпание. Чижик нерешительно замялся в дверях.

-- Моя одежда высохла?

М-да… Одеждой трудно было назвать его обноски. Я решительно усадила его за стол, налила суп и велела есть, а сама двинулась к запертой спальне. Долго искала ключ в тумбочке, потом ещё столько же ковырялась в замочной скважине.

Тяжело было заходить в комнату, которую годами не открывали. Там всё было как прежде. Мебель покрылась слоем пыли, окна зашторены, осколки семейной фотографии валялись на полу не убранными. Когда же она разбилась? Не помню… Сердце сдавило. 

Решительно открыла створку гардероба, и стала доставать детские вещи. Упорно крутился вопрос: «Почему всё это до сих пор хранится? Для кого?» Ответа не находилось. Я отобрала комплект нижнего белья, пару тёплых носков, свитер, джинсы.

Открыла другую створку, достала курточку и ботинки. Слёзы хлынули рекой, со стоном я опустилась на колени и заревела прямо в одежду, подвывая и захлёбываясь.

Плечи ныли от невыносимого напряжения, рыдания душили, ноги словно ватные, не слушались. Я отчаянно силилась вспомнить черты лица своего сына, но память выдавала только смазанные обрывки.

Чьё-то касание к моей руке вывело меня из истерического приступа.
Чужой ребёнок стоял рядом и гладил меня по руке, приговаривая: «Всё пройдёт, всё пройдёт.»

Усилием воли я поднялась с колен, и, пошатываясь, поплелась в коридор. Мальчишка за мной. Захлопнув дверь и повернув ключ в замке, я окончательно пришла в себя.  Хватит! Пора этого гостя отправлять к его матери!
 
Молча напяливала на безмолвного Чижика одежду; злилась на себя, на него, на его мать, на наше государство, которое не следит за подобными родителями, на идиотский  февраль с дождём и снегом, на кофе и на свой кокон!

Когда ребёнок был полностью одет, он вдруг спросил: «А Ваш сын не обидится, что Вы мне дали его одежду?» 

Старательно сглатывая комок в горле,  молча покачала головой, открыла дверь и … пошла на кухню. Мне в спину прошелестело «Спасибо, Вам», и дверь захлопнулась.

Я осталась в долгожданном одиночестве, мой кокон ликовал, чувства убиты в зародыше! Остаток дня  провела в кровати, выползая только на очередную чашку кофе…

На следующий день  потащила своё изломанное туловище на работу. Работа моя была в архивах ближайшей центральной библиотеки. Там я копалась в старинных книгах, составляла картотеки, вела учёт раритетных изданий, и выполняла прочую бумажную дребедень, забивая свой мозг до истощения массой бесполезной информации, выдумывая новые способы классификации книг, лишь бы не думать о возвращении в пустую квартиру.

Уходила самая последняя, и приходила, соответственно, самая первая. День прошёл незаметно и слишком быстро.  Разогнув затёкшую шею, с отчаянием заметила, что на часах уже двадцать ноль-ноль. И стала неторопливо собираться домой. По дороге зашла в магазин, купила апельсины и бананы. Для кого купила? У меня аллергия на цитрусовые, а от бананов тошнит.

Подходя к дому, увидела на скамейке знакомую фигурку в яркой курточке. И окаменела! Ко мне бежал мой сын, Степашка!

Пакет выпал из рук, апельсины покатились в снежную массу под ноги. В голове стучало только одно: «Нет! Не было той трагедии, не было смерти! Сейчас из подъезда выйдет мой любимый муж, и мы все вместе пойдём домой, пить чай! К чёрту кофе! Только ароматный чай!»  Но, тут же резкий удар в под дых – это был вчерашний мальчишка, Чижик! Я же сама дала ему одежду сына! 

Безысходность снова сковала сердце в кокон. Чижик подбежал и стал торопливо собирать фрукты. Апельсины были огромные, и больше двух в его ручонки не помешались, они выпадали, как у неумелого жонглёра, снова в лужу, а он, не поднимая головы, собирал и собирал  оранжевые шары. Я, наконец-то, окончательно пришла в себя, и сама собрала непослушные кругляши. Затем села на скамейку и закурила. Чижик притулился на другом конце и молчал.

-- Ты чего здесь? – спросила я.
-- Так…Просто… -- ответил малыш.

Мы ещё посидели немного. Я почувствовала, что ноги замерзают, встала и пошла к подъезду. Потом обернулась, он так и сидел в скрюченной позе на конце лавки, опустив голову на грудь. Я вздохнула.

-- Чижик, пойдём…

Мальчишка встрепенулся и бросился ко мне, как счастливый кокер-спаниель. Я ощутила трещину в коконе. Но мне было уже всё равно!
Пока я на кухне пыталась соорудить нам ужин, (я же понимала, что мальчик наверняка ничего не ел), он чего-то пыхтел в коридоре. Когда яичница была готова (ни на что другое у меня соображений не хватило),  вышла к нему из кухни. Чижик сидел на полу, на нём были снова какие-то обноски,  одежда, которую я дала ему, была аккуратно сложена на тахте, и старательно чистил …мои сапоги!

-- Что ты делаешь? – проблеяла я
-- Чищу сапоги – флегматично ответил он.
-- Зачем? Кто тебя просил? – завопила я.

Он напугано положил щётку и крем на пол, (и где только их выискал?) и съёжился как тогда, на улице, когда его лупила озверевшая тётка. Присев на тахту и старательно подбирая интонацию, спросила снова:

-- Зачем ты это делаешь?
Чижик поднял на меня своё заплаканное лицо, (оказывается он беззвучно ревел), и промычал:

-- За едУууу-ууу!

Меня чуть удар не хватил!

Я подхватила его на руки и понесла в ванну, там мы вдвоём умывались и ревели в голос. Потом на нас снизошло какое-то умиротворение, и мы пошли ужинать. Ели молча, изредка по очереди всхлипывая и икая.

После ужина  решила всё-таки его помыть целиком. Чижик не сопротивлялся, (кто б сомневался? даже стала привыкать к его покорности).

После ванны он сам улёгся на знакомую тахту, а я подумала, что видно не судьба этой развалине быть выкинутой в ближайшее время. На этой мысли с лёгкостью уснула, впервые за долгое время…


Продолжение рассказа "Счастье в коконе" -- http://www.proza.ru/2015/04/27/655