глава 2, глава 3

глава 2

***
 Яр.


 Тяжелое бревно упиралось, не желало становиться на место – одному-то ой как трудно, хоть и не слабый ребенок, но все же не такой силач, как сельский кузнец. Кое-как втиснул, упирая одним концом в землю, а вторым в стреху, отошел в сторону, осматривая, и кивнул сам себе. Ну вот, теперь на голову крыша не обвалится. Теперь поменять солому на ней и зиму переживу. Еще одну, уже третью. С тех пор, как изгнали из села, так и бедую один, иногда казалось, что скоро уже и человеческую речь забуду. Если бы не драная кошка, появившаяся прошлой осенью, и не с кем было бы поговорить. Я подобрал ее замерзающую в сугробе, всю в крови, с отрубленным хвостом, и выходил. Так и живем с тех пор вместе, двое обреченных когда-то на смерть. Что там случилось за это время в селе, я не знаю, и не хочу знать: ушел – как отрезал. Первое время еще ныло в груди, а теперь там было пусто, отболело все. Дни шли друг за другом, менялись незаметно, только сезоны отличались: тепло, холодно, дождь, снег…

 Солнце скрылось за верхушками деревьями, из-под них потянуло промозглой сыростью. Стояла ранняя осень, и по вечерам было прохладно, а днем небо еще отливало пронзительной хрустальной синевой. Скоро оно затянется низкими серыми тучами, и польют холодные затяжные дожди. А там и до зимы недалеко. После первой и голодной, когда я едва выжил, сейчас уже кладовые ломились от запасов: было там и мясо птицы, залитое жиром, и репа да морковь, и мед, сушеные ягоды, грибы да орехи. И каждый раз, когда захожу в ледник, думаю, что те, кто обрекли меня на скорую смерть – ошиблись. Не дождутся, я буду жить назло всем: и Гурию, пропади он пропадом, и бывшей невесте, и односельчанам. Не чувствовал я за собой вины, каждый мужчина должен за свою девушку вступаться, даже если обидчик ее родич.

 Я закончил разделывать птицу, сложил в миску обрезки мяса и окликнул кошку. Урчание довольной мурлыки наполняло комнату уютом. А от небольшой печи шло не только приятное тепло, но и вкусный запах сытной похлебки. Я гладил пушистую кошачью шкурку и бездумно смотрел на закат. Еще немного и небо совсем потемнеет, становилось холодно, пора закрывать дверь. Кошка, если ей нужно - попросится на улицу, так что мерзнуть не стоило. Еще один день позади. Обычный, одинокий, бесконечный день изгоя.

 ***

 Алексей.

 Новый мир встретил меня небольшой прогалиной, и я первым делом осмотрелся, уже не замечая, как растворяется в небытие мой прежний мир. Крохотная полянка, покрытая чуть пожелтевшей травой и редкими цветами, была со всех сторон окружена высокими могучими соснами. Такие в давние времена называли корабельными – идеально ровные стволы высоко в небо устремляли гордые верхушки. С одной стороны они поднимались по склону вверх, и я забрался повыше на дерево, осмотреться. Вокруг сосны, куда доставал взгляд, шумело зеленое бескрайнее лесное море. И никакого жилья не было видно, только блеснула в одной стороне узкая водяная полоса, опустил бинокль, почесал нос. Есть у меня такая привычка - чуть что, теребить его. Бывает, так его надергаю, что как слива распухнет.
 - Мда… за бортом самолета о чем-то поет, зеленое море тайги… - припомнилась мне старая песня.
 Устроился удобнее и, не замечая, что пачкаю смолой куртку, достал из кармана компас. Еще дома, собираясь, положил эту полезную вещицу в карман, здраво рассудив, что у планеты в любом случае будет магнитный полюс. Сейчас важно было, чтобы поблизости не оказалось каких-нибудь месторождений железа, а то собьет все направление. На мое счастье, стрелка уверенно развернулась, вот и будем считать это условным севером. Прикинул маршрут и спустился вниз, отметив по пути, что лазил все же не по сосне, а по кедру. И шишки уже почти созрели, так что подумал немного и набрал кучку с собой.

 Судя по цвету и положению солнца, стояла первая половина дня, так что, не теряя времени, подхватил рюкзак и направился в сторону реки. Пахло чуть подсохшей травой, прелыми листьями, ягодами и грибами. А грибы роскошные: крепкие боровики, без единого червячка. Собираю и нанизываю их на прутик, как раз в похлебку: пока есть возможность, следует поберечь свои запасы. Да и свежая пища всегда предпочтительнее армейских пайков. Еще неизвестно, сколько времени топать до людей, ясно, что не один день: вокруг стоит та самая тишина, которая бывает вдали от цивилизации. Где-то высоко кричат сбивающиеся в стаи птицы, шумят сосны, слышится стук дятла.
 Из-за деревьев внезапно появился рослый красавец лось, роскошные рога, бархатная шкура. Влажный спокойный взгляд лесного великана равнодушно скользнул по мне, и могучий зверь неторопливо прошел мимо по своим делам, оставив несколько круглых катышков. Куда это я попал, что здесь даже лоси непуганые. Лес ощутимо шел под уклон, под ногами изредка хлюпали осенние лужицы, кое-где яркими каплям крови дразнились ягоды шиповника. Ну, я, не постеснялся, набрал, сколько мог. А уж попавшийся под выстрел арбалета глухарь вообще был подарком леса.

 На ночлег остановился у небольшого родничка, когда солнце только опустилась к верхушкам деревьев. И пока не стемнело, устроил лагерь: разжег костер, подготовил к запеканию птицу, нарубил лапника, соорудил из нескольких тонких стволов сосенок шалаш. Место незнакомое: следовало обезопасить себя как можно лучше. Хорошо еще, что стояла осень – богатое и сытое время для зверей. Тишина странно давила, почти пугала. Сейчас благословенной музыкой стал бы рев проезжающих автомобилей.
 Глухарь получился на редкость удачно, вместе с плотной глиняной коркой снялись перья, и из-под нее пахнуло ароматом нежнейшего мяса. Я весь долгий день питался только ягодами да орехами, вот и умял птицу в два счета, даже косточки погрыз немного. И только когда закончил с ужином, подумал, что на завтрак придется приготовить похлебку из грибов и употребить ее с парой галет. Благо и то и другое было в наличии. После еды разморило, я еще посмотрел на огонь, раздумывая, куда я попал, и что теперь делать. По всему выходило, что сначала следовало выйти к людям, а там видно будет.

 Так и пошло, утро, день, ночевка. Утро, день, ночевка. Я бездумно шагал по лесу, оставляя позади все свои проблемы. Пока все шло более и менее удачно: хватало и пищи, и воды. Однажды набрел на черемуху у ручья и на радостях нарезал тонких лучин: теперь можно было обеззараживать речную воду. Плохо было то, что осень все больше вступала в свои права, еще немного и полетят первые снежинки, и до этого времени было бы неплохо найти себе пристанище на зиму. В идеале, где-нибудь в деревне, я согласен был даже на аппетитную или не очень вдовушку и лучше преклонных лет.

 По утрам трава уже покрывалась инеем, так что шел осторожно и все равно не уберегся – ухнул ногой в неприметный ручей, хорошо еще ноги не промочил, успел среагировать. Зато руку ободрал знатно. И не только руку – пропахал берег и сдвинул пласт мха. А под ним тускло сверкнула желтая полоса. Я, конечно, не геолог, но золотую жилу узнал. Наковырял себе кучку, полюбовался на нее, а что – красиво лежит! Много набирать не стал, но узелок туго набил. Надеюсь, что в этом мире золото тоже в ходу, и моя находка окажется к месту. Главное, чтобы не нашелся добрый дядя милиционер, который заинтересуется, откуда у бродяги в узелке желтый металл. В целом, это мир пока походил на мой как две капли воды. Те же сосны, такие же звезды, та же луна. И чем дальше я шел, тем интереснее было, куда заведет меня этот путь. Пока не видно было даже следов цивилизации, надеюсь, люди здесь все же живут.

 ***

 К реке вышел только на шестой день пути, и чуть не скатился с крутого берега прямо в нее. Остановиться удалось только у самой кромки высокого берега: встреча с холодной осенней водой не входила в мои планы. Дело уже близилось к вечеру, вот и решил начать готовиться к сплаву с утра. Связать плот из нескольких бревен дело не одного дня, куда торопиться?

 Вскоре уже горел костерок, булькала похлебка, пока я торопливо мылся в холодной воде, постукивая зубами. Можно было, конечно, не лезть в воду, но ходить грязным уже надоело. Так что, сполоснувшись и быстренько простирнув одежду, уселся голышом у огня. И спать лег в том же виде, здраво рассудив, что тут некому на мои прелести любоваться. Сон только в эту ночь у меня был странным. Снилось, будто склонились надо мной тонкие девичьи тела, скользили прохладные руки, будили желание нежные губы. Как выглядели ночные прелестницы, не запомнилось, осталось лишь ослепительное наслаждение и тихий смех. А когда подскочил от утренней сырости, оказалось, что спальник отброшен в сторону, а на песке остались следы узких ступней: в реку, словно оттуда пришли, побаловались с одиноким мной и опять вернулись в черную воду. И во всем теле было томление, как после бурно проведенной ночи, и это у меня, который на женщин и не смотрел никогда. А на камне у самой кромки берега я нашел пару крупных рыб да пригоршню речного розового жемчуга.

 - Чертовщина какая-то… не только поимели, еще и заплатили за это. Интересно, с кем это я всю ночь кувыркался?

 И резко оглянулся на тихий смех. В воде стояли две девушки, тонкие бледные губы, прозрачно-белая кожа, огромные глаза с вертикальными зрачками. Они лапками перепончатыми помахали, я им в ответ криво так улыбнулся, а у самого поджилки трясутся: ничего себе ночные подружки у меня были. Всякое видел, но такое! Острые конические зубки тоже добавляли чуждости девушкам, как вспомнил, чем они ночью со мной занимались, так вздрогнул. А если бы откусили что? Мне мои причиндалы еще дороги. Девушки сказали мне что-то на певучем странном языке и скрылись в темной воде. Бррр… меня даже передернуло.

 - Мда… и все-таки, странные они какие-то. Ладно, жив остался, удовольствие получил, подарки вот тоже принесли. Осталось плот соорудить и по реке, по реченьке в лоно цивилизации.

 Я давно вслух говорил, а то просто жутко одному не слыша человеческого голоса.
 На берегу уже лежала пара бревен, вот еще одно принесу, и буду пополам их делить: вполне приличный плот получится, мне большой-то и не нужен совсем. Веревку я с собой предусмотрительно взял, хорошую такую, крепкую. Я работал без перерыва, снимая кору и разрубая бревна, а сам все вспоминал чуждых девчонок. Только теперь до меня дошло, что действительно другой мир – на Земле таких существ точно не было. Когда-то давно, еще в институте, я увлекался славянской мифологией, вот только не помнил, были там такие или нет, но про себя решил называть их водяницами. А что? Подходит, в реке же живут. Таинственные любовницы приходили теперь каждую ночь, а утром обязательно оставляли дары: то рыбу, то жемчуг, то перламутровые раковины. Я не противился, все равно от меня ничего не зависело, будто во сне все было. Да и дневные работы по строительству плота, дополненные щедрыми ночными забавами, выматывали больше, чем марш-бросок по дикому лесу. Так что торопился закончить, пока совсем все силы не вытянули, и уже через десять дней я оттолкнулся от гостеприимного берега и его озабоченных обитательниц. И снова потянулись дни, теперь уже на реке. И чем дальше плыл, тем холоднее становилось, вот уже и первый снег полетел. Все больше мне хотелось попасть в теплый дом и никуда не торопиться.
 И когда ветер принес сначала запах дыма, а потом и навоза, даже подумал, что это самый приятный аромат в моей жизни. Эх, хорошо в краю родном – пахнет сеном и дерьмом. Река круто повернула и передо мной предстала небольшая деревушка на высоком берегу. Бревенчатые приземистые дома, крытые темной соломой, серые струйки, вьющиеся над ними, лай собак, людской гомон. Кстати, народ шумел, собравшись в одном месте, за деревней. Я причалил к небольшим мосткам, привязал плот, прихватил с собой рюкзак и направился прямиком к людям. Сейчас будет ясно, примут меня или я дальше по реке поплыву.

***
 Яр.

 Грохот открываемой двери раздался глубокой ночью, и я сообразить ничего не успел, как меня уже потащили по мерзлой дороге в одних нижних штанах. Пытался спросить, но добился только кулака, прилетевшего в лицо. А потом ударам уже и счета не было: народ, как озверел бил наотмашь. Я пытался прикрыться, да где там, а в голове лишь одна мысль – за что? И только у околицы стала понятна причина: на земле лежал, скукожившись, Гурий. Избитый, с изрубленным телом, голый. И окончательно мертвый.
 Вокруг кричали люди, блестели стеклянными глазами, летела слюна из перекошенных ртов. Доносились сквозь шум полные ненависти слова, сыпались удары, летели камни, добавляя боли. И все было как в тумане, не понимал, причем тут я-то? Да кто бы меня спрашивал - вздернули на ноги, подтащили к столбу и прикрутили веревками. Староста встал рядом и обвинил сходу в убийстве. Я смотрел на злые лица, на черные провалы ртов, выкрикивающие оскорбления и проклятия, и понимал, что мне все равно, какое-то равнодушие навалилось. Подбежала ко мне женщина, бросила комком грязи, закричала, брызгая слюной. Я смотрел на нее, не узнавая, и только когда блеснули знакомым синим цветом заплывшие глаза, понял, что толстая оплывшая красномордая бабища - уже давно не моя Любава.

 - Убийца! – выла она. – И что ты не сдох в своем лесу?

 Ее поддержали дружным ревом, и градом камней.

 - Стойте, сельчане! – староста шагнул вперед. – Убийца должен понести наказание. Завтра на погребальный костер ляжет Гурий, а этого выродка мы сожжем рядом, в искупление.

 И снова одобрительный рев.

 Я только глаза закрыл. Объяснять, оправдываться, говорить что-то не хотелось. А зачем? Меня снова обвинили безо всяких причин, лишь потому, что когда-то подрался с Гурием. Вот и плачУ теперь за это. Жалко было только кошку, пропадет она без меня. Странно было, как легко односельчане поверили, что это я убил Гурия. Народ прокричавшись, стал понемногу расходиться по домам, уже унесли тело убитого, ушла заплаканная Любава. Только вездесущая ребятня еще крутилась рядом, бросая время от времени в меня камни, дразнила. Ночью было так холодно, что все тело онемело, ноги пристыли к земле, я даже уже не дрожал.

 Последний мой день начался с промозглого ветра, кучи хвороста и злых односельчан. Выли плакальщицы, тихо ругались мужчины, укладывая по обычаю тело убитого на костер, принимая дары от жителей и складывая в ногах. Оставалось только поджечь погребальный костер, а после вознесения молитвы Марене* - богине Смерти, запалить хворост у ног убийцы.

 И когда к моему столбу уже шагнул староста, на поляне появилось новое действующее лицо.

___________________

 * Богиня Марена (Мара) - Великая Богиня Зимы, Ночи и Вечного Сна и Вечной Жизни.
 Богиня Марена, или Марена Свароговна, одна из трех нареченных сестер Многомудрого Бога Перуна. Очень часто ее называют Богиней Смерти, прекращающей земную жизнь человека в Явном Мире, но это не совсем верно. Богиня Марена не прекращает человеческую жизнь, а дает людям Расы Вечную Жизнь в Мире Слави. Считается, что Великая Богиня Марена имеет на крайнем севере Мидгард-Земли Ледяные Чертоги, в которых Она любит отдыхать после странствий по Сварге Пречистой.


глава 3

***
 Яр.


 Ночь принесла только холод, и я так замерз, что сейчас рад был даже костру у своих ног – заодно и согреюсь, перед смертью-то. Жутко болели отбитые бока и где-то внутри, дышать было тяжело - самое малое два ребра сломаны, кровь засохла коркой и неприятно стягивала кожу. Я уже ничего не ждал и ни о чем не думал: лишь бы быстрее все закончилось. Было обидно только, что никто не помнил, как меня просили петь на всех праздниках, зато сейчас громко обвиняли, что собирал травы; забыли о вылеченном от лихоманки сыне кузнеца, зато помнили о моей бабке-ведунье. А уж пуще всего помнили о том, как моя мать – первая красавица на селе – отказывала всем женихам и стала женой пришлого воина и родила единственного сына поздно. Обвиняли бабку выходившую дочь после трудных родов, в то время как другим матерям она помочь не смогла. Кто же будет разбираться, отчего умерла старостина дочь? Ведь не оттого же, что ее беременную муж избивал – ведьма виновата, что роженица кровью изошла.

 Хлестнул меня чужой взгляд, полный жуткой злобы, аж до костей пробрала ненависть. Я поднял голову: лучше смотреть в серое небо, чем в лица озлобленных односельчан. Пожалуй, только у кузнеца не было этой оголтелой ненависти во взгляде. Но один человек не встанет против всего села, даже из благодарности за жизнь сына. Да и не ждал я ничего от него.

 Староста подошел к погребальному костру, сунул в огонь палку, подождал, пока вспыхнет, и повернулся к толпе:

 - Да свершится Божий суд! Пусть примет благословенная Марена убийцу в своих Ледяных пустошах.

 Народ согласно взревел, жадно ожидая скорой смерти ненавистного внука ведуньи. Вот сейчас, еще немного и все – проклятое семя сгорит в очистительном пламени. Хорошо если бабку из села не выгонят, куда она пойдет, в зиму-то. А я что, сгорю и все. Даже пепла не останется, только память недобрая.

***

 Алексей.

 Село оказалось не очень большим, навскидку – дворов двадцать, может, чуть больше. Приземистые дома, крытые соломой или посеревшими от дождей дощечками, кажется их называли дранкой. Узкие тропинки из деревянных досок, чтобы грязь не топтать, забавно, я о таком и не слышал. Маленькие окошки, затянутые чем-то мутным, чуть ли не бычьим пузырем, плетень, украшенный крынками. Такое типичное село из учебника про древнерусскую деревню. И странно безлюдное. Хотя нет, не так – это на единственной длинной и кривой улице никого не было, зато за околицей слышался шум множества голосов. Там, на сложенных в несколько рядов бревнах, лежало чье-то тело, явно покойник. Похороны? Возможно, только почему-то они сопровождались злобными криками. Странный обычай, однако. Ага, понятно, в чем дело: у столба почти висел на веревках синий от холода и покрывающих тело кровоподтеков молодой парень, запекшаяся корка крови на лице, обреченный взгляд, равнодушие. Жертва что ли? Не похоже, видимо предполагаемый убийца. На мой взгляд, не очень похож, больше смахивает, что оказался не в то время парень, и не в том месте. Уж слишком тощим и заморенным выглядел парень. Виновен он или нет, можно было и потом разобраться, только сжигать заживо я точно не позволю. Как-то неласково меня встречает прекрасный новый мир. Я арбалет приготовил, встал рядом и очень нехорошо так улыбнулся, показывая, что буду защищать приговоренного.

 К моему удивлению, никто на нас не бросился, не замахнулся дубинкой. Только все тише стали кричать люди, кстати, на смутно знакомом языке. Ладно, потом разберусь, сейчас главное парня спасти. Черт с ним, с решением оставить все позади, сжигать живьем человека я просто не позволю, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни. Вперед вышел могучий мужичина с дубиной, спрашивает что-то, показывает на привязанного. Думаю, что хочет узнать готов ли я защищать парня и киваю. Тот повернулся к толпе, говорит что-то спокойно, ясно было, что сказанное им не нравится, но опять никто не возражает. Только поймал я взгляд невзрачного мужичонки, полный ненависти, даже жутко стало от такого. И женщина рядом стояла, с серым страшным лицом и все шептала, шептала, шлепая губами.

 Швырнул наземь горящий сук поджигатель-палач, повернулся к толпе, рявкнул что-то, сплюнул и пошел в сторону села. Мужик подождал немного, потом вдруг вынул нож и перерубил веревки. Схватил за волосы приговоренного и резким взмахом срезал их почти под самый корень, надел веревку на шею и кинул парня к моим ногам. Сплюнул, пророкотал что-то и махнул в сторону леса, убирайся, мол. И этого прихвати. Жест был настолько красноречивым, что я подхватил парня за руку и поволок того по дороге, подальше от оставшихся жителей гостеприимного села.

 - Куда теперь? – спросил, как только они скрылись за деревьями.

 Тот не ответил, только глядит пустыми глазами вдаль. Я его встряхнул, как следует, шлепнул не сильно по щеке, приводя в чувство. Дошло, парень медленно глаза на меня поднимает, потом, видимо понял, потянул за собой дальше в лес. Я не спорил, куда-то все равно приведет, и уж точно это место будет уютнее того села с такими милыми и гостеприимными жителями. Небольшая скособоченная избушка появилась неожиданно: густой подлесок и вдруг полянка, изгородь, суматошно метнувшаяся навстречу кошка. Парень кивнул на дом и шагнул в раскрытый проем. Я следом за ним, только дверь за собой закрыл, вернее, поставил – кто-то явно недружелюбный сорвал ее с петель.

***

 Яр.


 Обратный путь показался бесконечным, трава ломкая от мороза, покрытая инеем земля скользила, вода в лужах подернулась ледком. Ноги замерзли уже настолько, что не чувствовали ни холода, ни камней. Ребра, внутренности, голова - все болело, казалось еще шаг, и упаду тут же. Но позади слышались шаги нежданного спасителя, теперь моего хозяина по праву выкупленной жизни. Было страшно: чего хорошего ждать от чужака, если свои обрекли на смерть?

 А вот и пришли, дверь валяется у порога – вынесли добрые односельчане, кошка метнулась навстречу. Я ее на руки взял и в дом зашел. Уже не мой, теперь все моему хозяину здесь принадлежит. Кстати, его накормить бы надо, у меня там, в печи, варево было. Я посадил мурлыку на скамью, а сам к ней. Негоже хозяина злить, а то мало не покажется. Видел раньше таких - выкупных рабов, но не думал, что самому таким стать приведется.
 Вскоре гудел в печи жаркий огонь, а на столе появились миска и горшок с варевом, и тут хозяин начал знакомство. Ткнул себя в грудь, назвал свое имя и смотрит на меня в ожидании. А опускаюсь на колени и говорю:

 - Яр.

 - Ты Яр? – уточнил хозяин.

 Киваю и снова: «Яр», потом показываю на него и медленно проговариваю - «Лексей», кажется, так его зовут. А он головой мотает и повторяет, как правильно произносить это имя. С третьей попытки только удалось. Ладно, потом привыкну. А пока надо воды нагреть, кровь смыть, да посмотреть, чем меня наградили добрые люди.

***

 Алексей.

 Парень хлопочет по дому, печь растопил, на стол какие-то плошки ставит. А сам на меня все поглядывает и как-то странно, словно боится. Вкусно, кстати готовит: похлебка густая, с кусочками мяса и грибов.

 После сытного, пусть и простого обеда, можно и расслабиться, устроиться удобно на скамье и понаблюдать за парнем. Спасенный, чуть морщась от боли, прикатил бадью, ненамного больше таза, поставил ее за занавеской, предложил мне помыться. Я даже обрадовался, потом разберусь, есть тут бани или нет, а пока в теплой воде поплескаться самое то! А после меня и парень пошел, осторожно смывая с тела кровь и грязь. А когда он вышел, первое, что бросилось в глаза это пятна: синие и черные, порезы и царапины. Хорошо бы все это обработать, только как сказать парню, когда даже простейших слов не хватает? Поразмыслив, я просто поманил его и, ткнув пальцем в царапину, сделал вид, что смазываю ее. Тот понял, и вскоре на столе уже стояла баночка с пахучей мазью.
 Смазывал осторожно: у Яра были явно сломаны ребра, да и вообще он как-то странно вздрагивал и цепенел при касаниях, как будто боялся чего-то. Хотя чему тут удивляться, если вспомнить, где я его нашел. Наложил напоследок тугую повязку и закончил на этом. Ну и решил, в первую очередь научиться говорить на их языке. А то, что я, как немой тут. Весь оставшийся день прошел в обучении языку. Постепенно, набирал словарный запас и к вечеру уже мог медленно проговорить несколько коротких фраз. Удивительно было лишь то, что Яр не слишком-то был разговорчив: хлопотал по хозяйству, да бросал время от времени на меня короткие испуганные взгляды. А парень-то симпатичный, только я не подкатывал к нему, кто его знает, как у них тут к этому относятся.

***
 Яр.

 Я старался изо всех сил: сейчас, когда Марена в очередной раз коснулась меня своим крылом, встречаться со смертью снова не хотелось. А своего хозяина пока не понял, зачем чужак спас меня? Ведь достаточно было отказаться, и односельчане закончили бы начатое. Я подвинул хозяину миску с похлебкой, положил лепешку и отошел в сторону. Сейчас тело стало согреваться, и желудок все настойчивее просил пищи. Ничего, потерплю - без разрешения хозяина даже сухарь с полки взять нельзя. Но тот жестом велел взять вторую миску да еще настойчиво ткнул на скамью рядом. А за обедом все спрашивал, как называется тот или иной предмет, наверное, совсем издалека пришел.

 После обеда решил воды нагреть - хозяину приготовить, и самому помыться не мешает. Тот обрадовался, быстро скинул с себя одежду и чуть не заурчал от удовольствия. А после уже и сам сполоснулся. Я догадывался, чем закончится день: хозяин точно не оставит меня, возьмет. Вижу ведь, как смотрит, не хочу, а кто меня спросит? Вышел, замотанный в тряпицу: чтобы от меня не потребовал хозяин – пусть это будет позже. Не сегодня, не сейчас.

 Не сбылось, хозяин сразу подзывает к себе и я уже готов был опуститься на колени, когда тот жестами дал понять, что хочет помочь с ранами. Это было понятно, хороший владелец всегда заботится о своей собственности. Вот только все перевязкой и закончилось – хозяин меня вообще не тронул, не пойму я его. Наверное, на вечер оставил, а чего он захочет от своего раба после долгого дня? Правильно – расслабиться и получить свое. А я больше не свободный, теперь навсегда принадлежу спасителю. Будь там другое что – например, купили бы меня на торгах, или захватили в бою, можно было бы надеяться на свободу. Но убийцу, за которого поручился хозяин, никто не отпустит.


 ***
 Алексей.

 Низкая избушка, крохотное окно, затянутое пузырем, лавка, беленая печь. Топчан в углу застелен шкурами в несколько рядов, а под потолком вдоль стен висят пучки трав. От этого воздух пахнет летом и пряным лекарственным ароматом. Серая бесхвостая кошка свернулась на табурете. Тепло и уютно, здесь легко можно будет переждать долгую зиму, если хозяин позволит, тем более, что она не за горами. А пока я просто наслаждался отдыхом, чистым телом - мне предложили бадью с теплой водой – и сытным ужином. И учил, учил, учил слова незнакомого языка. Не совсем уж чужого - странно, но смысл некоторых слов угадывался. Или они были созвучны русскому, или родственными, но уже к концу дня я немного понимал своего невольного соседа. Оставалось только выяснить, почему переодевшись, Яр оставил на шее обрывок веревки. Я расслабился, чуть не задремал, когда ко мне подошел парень.

 - Власник* Алексий…

 Вздрогнул, вскинулся на Яра, что ему нужно?

 - Власник Алексий, постель готова. Спать.

 - Что... черт, чуть не уснул, - поднимаюсь и уже на местном медленно говорю, - показать где…

 - Туточки…

 Шкуры на топчане и в самом деле постелены ровно, без комков и широкая, похожая на медвежью, была откинута в сторону: только и осталось лечь, утонуть в мягком уюте, что и делаю. И уже засыпая, вдруг подумал, а сам-то Яр, где ляжет? Вскинулся, оглядываясь, и увидел, как тот пытается устроиться у печи. Он что, собирается со сломанными ребрами, да после целого дня на холоде на полу спать? Хлопнул по топчану рукой, подзывая:

 - Иди… здесь…

 Парень неловко поднялся, подошел... А лицо у него просто белое, и губы закусил - отпечатки теперь останутся, и тоскливая обреченность в глазах. Да что это с ним? Будет это нарушением местных обычаев, или нет, но все равно притянул к себе парня, укрыл частью шкуры и постарался поскорее уснуть. Мне не в новинку было спать вместе с мужчиной: пока служил, всякое бывало. Так что перетерплю: все равно, если останусь тут на зиму - спать придется вместе, избушка-то маленькая, второй топчан поставить некуда. Лишь бы парень не заметил, что у меня в штанах-то делается. Так и проспали вместе до утра.

***

 Яр.


 Лежать под тяжелой сильной рукой было страшно и непривычно. Уже было понятно, что хозяин позвал к себе не затем, чтобы окончательно утвердить свои права на мое тело. Но все равно ждал, готовый выполнить любой его приказ. Тихо мурлыкала кошка, потрескивали дрова в печи, рядом лежала не жена, а хозяин, владелец, господин. Смешного внука ведуньи с пушистыми русыми волосами, красавца певца, счастливого жениха, изгоя, вышвырнутого из деревни - меня больше не было. Остался только раб, живущий по милости чужака, власника Алексия.

 Я остался у столба. Сгорел вместе с телом Гурия. Умер для всех и для себя.


_________________

 * власник – (серб.) – владелец. Здесь – хозяин раба.