Тиара. Русский романс

Уверенной в себе девушке не нужен special occasion для того, чтобы надеть тиару,- читаю я разворот  одного  глянцевого журнала.
Да,  особый случай не нужен уже давно и никому.

- Причесаться надо, дай расческу там  в сумке. Сперва думала остаться в шапке, но не стала- все-таки театр,  надо пригладить волосы,-говорит одна почтенная пожилая дама поправляю прическу в туалетной комнате
-Ну это же романс ,  там все такие будут, - то ли пытаясь ободрить, то ли уколоть, говорит ее взрослая дочь средних лет.
- Да я понимаю, что на романс ходят только такие, как мы, это такой жанр. Но причесаться все же надо.
Мне как-то неловко подойти к раковине, оккупированной эти семейным дуэтом, но вымыть руки и я все ж решаюсь. Получается молниеносно, как в армии, дальше к сушилке и «на выход»
-Так,  откуда так шумно?- продолжает почтенная дама
-Руки сушат, сушилка работает, -поясняет дочь и показывает легким кивком на меня.
- Терпеть не могу этот шум. Везде шумит, везде. Невозможно, - я вижу как на голове у дамы вырисовывается потертая временем тиара с зелеными пятнами патины.
Я понимаю, что лишняя на этом неожиданном «празднике жизни» и пытаюсь быстро ускользнуть. Соблазн надеть свою тиару слишком велик, но я сдерживаюсь. Впрочем, это только начало действия.

Следующие пятнадцать минут проводим в фойе за разговорами. Последний звонок поднимет нас на ноги и заставляет нехотя идти выяснять, почему нельзя пройти в зал. На контроле стоит молодая девушка лет двадцати и сначала просто нервно отрывает корешки билетов у немногочисленных зрителей. Вид у девушки такой, словно мы нежданные гости, пришедшие к обеду. Нерасторопность вызывает недоумение, очередь плывет медленно, но дальше- больше.
 Медная маленькая тиара из проволоки давит на голову молодой билетерше, и мы слышим:
-Ну что вы как стадо толкаетесь? Займите одну половину прохода, и вообще все отойдите. Алена Ч, бойкая и конкретная служительница муз верно настраивает публику на предстоящий просмотр.
-Вырастет- будет менеджером,- сразу приходит в голову.- Деловая, отбивает фразы как стрелка хронометра, чеканит по-армейски громко, c оттяжкой.

Действие плавно переносится  в зал. Неловкие актрисы пытаются создать на сцене, которая растворена в зрительном зале, атмосферу провинциального помещичьего дома с музыкальным салоном, где местные дарования, собранные вместе, декламируют стихи, а потом и поют.
Мама с дочкой (из туалетной комнаты) не унимаются, каждый номер сопровождает бурная безмолвная тирада, насыщенная жестами, гримасами и прочими выразительными средствами.
Когда дамы покидают зал, белая тиара теперь уже в виде венка из нежных цветов под стать белым платьям по моде 19 века с высокой талией плавно переходит на сцену.  Фальш самобытная и преднамеренная сливаются в неразделимый клубок и провоцируют теперь уже оставшихся смотрящих. Взоры обращены не на сцену, а друг на друга. «Встать и уйди»- растворено в воздухе. «Сидите тут, ничего не в состоянии понять,   а чего пришли тогда?»
Корявая трещина, как пограничная линия отчуждения, проходит по общему для всех пространству, которое и зрительный зал и сцена одновременно. Часть пришедших действительно не выдерживает и уходит. Самые стойкие остаются до конца, мы в их числе.
 С потолка на нас летит бумажный снег писем, под скрипящие звуки патефона. Мы с надеждой подхватываем по одному, пытаясь отчаянно оправдать наше  присутствие здесь. Занавес.