Малолетний узник Андреич

– Да я синий родился, синенький, как баклажан! Бабы соседские бегом велели отцу бежать за батюшкой да окрестить скорее, чтоб хотя бы помер душой крещёной – никто не верил, что доживу до утра! Почему синий? Да откуда в голодуху у матушки силы, чтобы крепенького родить?! Год-то – 34-й! Слышал, небось, о голодухе в те года? Мама положила на лавку – перекрестила, как попрощалась.  А я выжил… Правда, очень скоро не знал уж, не напрасно ли выжил…
 Андреич  наш – малолетний узник фашистских концлагерей. К слову, и этот статус был присвоен ему лишь в результате долгих мытарств и хождений по кабинетам и судам. Не за льготами и какими-то особыми правами, положенными узникам, обращался  Андреич в различные инстанции – важно было восстановить, хотя и по прошествии многих лет, восстановить справедливость. Слишком много испытаний выпало на долю человека, чтобы можно было вот так просто забыть.
– У нас в районе сейчас насчитывается 34 малолетних узника фашистских концлагерей. И это через 70 лет после окончания войны! Ещё в прошлом году было 36…
На мероприятии, посвященном Дню малолетнего узника, нынче Андреич Указом Президента Российской Федерации награждён юбилейной медалью «70 лет Победы в Великой Отечественной войне». Звучат поздравления, песни военных лет. Школьники инсценируют эпизоды из жизни узников фашистских лагерей – Бухенвальда, Освенцима, Майданека. Тревожный набат… От нахлынувших воспоминаний малолетние узники, а теперь уже очень пожилые люди, не могут сдержать слёз.
Об этой долгой эпопее, об истории получения статуса малолетнего узника, Андреич рассказывает скупо: что же сделаешь, если так неласково обошлась с ним  судьба. Деревня, из которой восьмилетним мальчиком вместе с матерью и старшей сестрой был угнан на чужбину, в войну уничтожена гитлеровцами – сожжена дотла, ни о каких документах речи нет, и земляков война разбросала повсюду – потому-то так трудно собирались доказательства. Но – дело прошлое, справедливость восстановлена.
 – В 1942 году это было, на Орловщине. Мама, сестра, много наших деревенских – всех погрузили в вагоны для скота и увезли. Всех трудоспособных разобрали фермеры немецкие – бауэры. Сестру Зину тоже забрал богатый баузр, хозяйство у него было большое, работы невпроворот, одно хорошо – хозяйственный немец заботился не только о своих животных, работников тоже неплохо кормил, чтобы силы не теряли. Сестра Зина вернулась  на родину уже после войны, вышла замуж, уехала с мужем в Ташкент.
А нас, негодных, по мнению бауэров, для тяжелой работы, поэтапно отправляли в фильтрационные лагеря. Мы с мамой попали в лагерь под Веной. Я-то маленький, страха ещё не ведал, взрослым запрещали передвигаться по лагерю, а я ходил, и с банкой за баландой ходил, и так, прогуляться. Баланда – так, бурда, отрубей немножко да брюквы, полтора литра банка – на сутки, да граммов 50 хлеба. Однажды решил второй раз получить баланду – так повар узнал меня, отнял банку – во что теперь набирать?! Мама едва уговорила повара отдать банку – спасибо, добрый по-своему человек попался. А мог бы сдать, вмиг бы расстреляли. Убивали за всё – из очереди вышел, слово ли сказал… Многие с ума сходили. За такими каждое утро и вечер приезжали здоровенные солдаты с резиновыми дубинками – трубка, а внутри арматура, загоняли в крытые машины, увозили. Мы думали – в больницу, и мечтали тоже подлечиться, но несчастных в газовых душегубках увозили сразу в крематорий… Погрузят в фургон – и пускают в  выхлопную трубу газ. Тысячи увозили! А нас, наверное, сам Бог берёг!
Кажется, Андреич и сам поражается своей везучести.  Тифом заболели до войны всей семьёй – лежали на земляном полу вповалку на соломе, неделю вообще ничего не ели – как выжили?! Отец, донецкий шахтёр, умер в 1939 году. Засыпало однажды в шахте, трое суток простоял в ледяной воде, после стал чахнуть. Без отца жизнь стала ешё тяжелее.
– А я же ребенок, видно, мама меня ограждала от беды, как могла, – я и в лагере находил себе забаву: как в театр какой, ходил в одно огромное помещение, склад-не склад, ангар какой-то, но обуви там было – тысячи, да что там –  миллионы пар! Я тем забавлялся, что примерял ботиночки… Хорошо, послушный был – мама запретила брать чужое, я и не трогал, иначе немцы бы сразу убили, они нарушений порядка не выносили. А я и не понимал тогда, где владельцы этих сапог, туфель да ботинок – от больших кирзачей до крохотных обуточек…
Поэтапно увозили в концлагеря Польши, Германии, Австрии. Однажды погрузили в вагон, поехали на восток. В первом вагоне – узники, последующий состав – орудия, танки, боеприпасы для гитлеровских дивизий в Союзе. Специально так делали, чтоб партизаны под откос состав не пустили – разведка у наших работала. Всё равно партизаны приспособились – подрывали позади вагона с узниками. Так Миша с матерью приехали в СССР, от западной границы – под Орёл, видимо, не до узников стало фашистам, в неразберихе, –  бои шли тогда, в 1942-м, упорнейшие, – разбежались истощённые голодные люди.
Стали пробираться в родные края. Всё кругом разгромлено, по ночам прятались в церквах, они, как наиболее прочные здания, казались надёжным укрытием. В деревнях люди делились последним – мёрзлой картошкой, брюквой. Пацаны промышляли подле немецких кухонь – собирали по утрам пустые консервные банки, вылизывали остатки – по ободку остаются крохи. Когда началось наступление наших войск, жили в блиндажах, в окопах.  Андреич, хоть и мал был, ясно помнит день освобождения.
– Врываются солдаты наши – чёрные, прокопчённые, многие в бинтах: «Немцы есть в блиндаже? Всем выйти!» Боимся, а выходим – мы уже всего боялись к тому времени, не могли поверить, что это наконец наши. Сколько же народу было побито! Трупы на каждом шагу. Хоронили неглубоко – при пахоте часто покойников выпахивали. И наши, и немцы – все рядышком. У наших, кроме остатков боеприпасов – ничего, а вот у немцев часто находили – портсигары, мелкие вещички, даже губные гармошки попадались. Патронов, гранат, мин – видимо-невидимо! Пацаны нашли забаву – взрывали, сами подрывались часто. Военные наши игрушки – патроны да гранаты. Нашли с мамой бойцов наших убитых, лежат втроём на хорошем байковом одеяле, видно, наши не успели похоронить. Мы погребли солдат, а одеяло мама долго отстирывала от крови глиной да песком, сшила мне пальто – на спине так и осталось большое зелёное пятно – там, где кровь бойцов была… В 1944 году пошёл в первый класс – в одном помещении 3-4 класса, писали на грифельных досках стержнями от батареек, на газетах – чернилами из сажи с буряком. За три километра ходил в лаптях в школу.
В 1946 году вернулся старший брат Николай, перевёз Мишу с матерью на Кубань – здесь жилось немного получше. Брат на трудодень 200 граммов пшеницы зарабатывал. Макуха – подсолнечная да соевая, выручка военная и послевоенная. Щи из щавеля, колоски собирали, которые у мальчишек объездчики отнимали, наши вроде люди, а – тоже с плётками…
Сейчас, в процессе разговора, кажется, впервые видишь, что Андреичу – 80 лет. Тяжёлые воспоминания даются ему с трудом – часто умолкает, пытаясь справиться с волнением. Сколько всё же испытаний выпало на долю человека! Испытаний, перевернувших всю последующую жизнь, не отпускавших от себя ни днём, ни ночью. Страшная эта война не будет забыта никогда, и никогда не будут забыты её невинные жертвы и герои. Не позволят забыть воспоминания чудом оставшихся в живых малолетних узников, которыми делятся с нами ныне наши дорогие старики, не позволит забыть колокольный звон Бухенвальда…
Всю последующую жизнь Андреич проработал в колхозе имени Ленина ветфельдшером, в последние годы в школе – рабочим. Трудовой стаж – более 40 лет. Вырастил двоих детей. Дедушка троих внучек и прадедушка 6 правнуков. Прожил большую трудовую и, по большому счёту, счастливую жизнь. И мечтает лишь о том, чтобы никогда и никому больше не выпало на долю такое, что выпало ему и многим, многим малолетним и взрослым узникам фашистских лагерей.
 На вопрос: «Что Вы хотели  бы пожелать молодым?» Андреич, глубоко вздохнув и утирая повлажневшие глаза, молча протянул тетрадный  листок, на котором аккуратным почерком выведено:
К молодёжи
Смейся, танцуй и пой, молодёжь!
С песней до ста лет доживёшь,
Чтоб работа с песней в радость была
Да Родина –  Россия цвела!
Чтоб жизнь и любовь вечной была
И в радость – цветы и трель соловья!
О счастье свободы и радости жизни бесценной – кто может знать лучше, чем узник?..