Господи! Это я, Кикилия...

«Господи! Узнай меня! Прости меня! Это я, Кикилия…. Столько лет я скрывалась от тебя…, потому и не узнаёшь меня…., а может, узнаёшь..., потому и отворачиваешься…. Прости меня и отпусти грехи мои….»

Женщине у окна  вдруг показалось, что ей всего восемнадцать и пришла она к  храму  Сошествия Святого Духа  в родном селе Майма.

А тогда, в победном сорок пятом, всеми правдами и неправдами убежала она с родного Алтая искать своё счастье в иных краях.

Красотой Бог её не обидел –  высокая,  пышногрудая,  с гордой осанкой. Казалось, что толстые косы пшеничного цвета не дают ей опустить голову.  Шла по жизни напролом, не замечая  тех, кто «под ногами».

Город у самого синего моря стал родным ей на целых семьдесят лет.  Уехала, как отрезала – не вспоминала ни родных , ни близких. И думать не хотела о тех, кто остался в отчем доме, хотя никаких обид не держала. Разве только на отца, за имя, которое дал ей при рождении.

Однажды  на танцплощадке старого парка к ней подошёл бравый моряк. Улыбчиво разудалый, белозубый, высокий – он пригласил её на танец и представился с игривым поклоном: «Эдик».
«Лора» - улыбнулась девушка  ему в ответ.  Этим именем она себя назвала попутчикам в переполненном вагоне поезда, увозившем её в новую судьбу . Имя Кикилия осталось в деревне Майма, в доме, что стоял в центре села, почти у Чуйского тракта.

Горько удивилась и даже возмутилась, когда придя в ЗАГС подавать заявление, пришлось прочитать в паспорте любимого – Иван.  Иван с того дня остался Иваном, а она – Лорой.
Даже сын, которому  дали имя "Эдуард", мамой её не называл, только "Лора".

Иван ходил по морям-океанам. Бил китов сначала на флотилии «Слава», потом на «Советской Украине», потом работал на каботажных судах.  Дома бывал редко. А Лора жила той жизнью, что позволяла и ждать мужа и любить кого-то другого.  Однажды другим, на долгое время,  стал высокий чиновник, капитально женатый, но любящий  Лору так, что когда никакие фтивазиды –фтизопрамы не помогали  ей справиться с внезапной болезнью, приезжал к ней по два раза в день и лично кормил сырой молотой печенкой,  медвежьим жиром, гранатами и апельсинами.  Долгое время каждый год у Лоры был обеспечен санаторием высшего разряда и поездкой в страны соцлагеря.  Но как-то шальная пуля на охоте забрала  милого друга. Остались на память колечки да браслетики.
 
Сын Эдичек  женился сразу после школы, поставив Лору перед фактом, что она скоро станет бабушкой.  Невестка оказалась простушкой, серой мышкой с блеклым именем Валя. Когда родилась внучка,  Лора настояла, чтоб девочку назвали Эммой.  Слово «бабушка», по требованию Лоры,  в семье не произносилось. И даже, став прабабушкой, она оставалась Лорой.
 
   В том, что через десять лет семейной жизни, сын развёлся с Валей , Лора винила серую мышку.  Легкое отношение к дамскому полу ставилось в заслугу Эдику и гордо возводилось мамой  в ранг Дон Жуана.  В этом звании сын остался на всю оставшуюся жизнь, меняя подружек, как перчатки. С дочкой виделся редко,  а  в сорок пять лет, став дедом девчонок-близняшек,  тоже  не находил времени для частого общения.   А после пятидесяти посыпались инсульты. Третий, в шестьдесят лет, стал последним.

К тому времени Лора  уже два года была вдовой.

Деньги, что выручили за машину, после смерти Ивана, «съели» Эдичкины болячки.

Когда не стало Эдика,  колечки и браслетики милого друга потихоньку ушли через скупку - пенсии большой Лора  не заработала….  Косы давно уже стали седенькой  реденькой короткой стрижкой, которая не держит голову гордой осанкой. Звонила  Лора и внучке и правнучкам, просила  помощи, обещала  квартиру  трёхкомнатную переписать и  дачу у моря.  Не торопились родственнички: «Ну, что ты, Лора! Есть у нас и квартиры и дачи!» 

Сосед  Миша, что выше этажом жил стал помогать  Лоре – то  хлеба  принесёт, то молока, то крупы гречневой.  А к Новому году  даже женщину прислал,  чтоб уборку  сделала. Хорошая женщина попалась – Лоре бульон горяченький принесла  и  пока Лора, согревшись,  спала,  она окна вымыла, в шкафах все сложила, полы до блеска натёрла.
 
Когда  весна пришла, Миша предложил Лоре на даче у него пожить.  У Лоры своя дача есть, но у моря ещё холодно, да и добираться на перекладных надо. А Миша сказал, что его дача утеплённая и телевизор там есть, и  соседи его там круглый год живут.  Посоветовал взять, что хочется, а за квартирой жена его пока присмотрит.

Долго не раздумывала Лора. А чего ж не поехать? Поживет с Мишей на даче, пенсию съэкономит…   

… Мишу на работу вызвали, побыл всего день на даче. Уехал, сказал, что через пару дней вернётся, да вот уже две недели никак не приедет.  Лора  телефон свой исправно подзаряжает. Хорошо, что свет отключают лишь  ночью. Только Мишин номер всё время занят.  Соседи по Мишиной даче шумные оказались - всё ругаются, бранятся до драк.

 Тоскливо, грустно Лоре на этой даче.  Мыши по ночам крупой шуршат. Хлеб Лора от них прячет под своей подушкой. В магазине, до которого Лоре идти так трудно, молоко дороже, чем в городском универсаме.  И денег от пенсии почти не осталось.  Как теперь добраться до своей почты за новой пенсией Лора не знает.  Соседка сказала, что автобусная остановка гораздо дальше магазинчика и бывает там автобус  два раза в день.
 
«Поеду..., если дойду.... Никогда так голова не кружилась. Шутка ли -  восемьдесят восемь на Троицу будет…  Доживу ли? Хочу ли дожить? Господи! Узнай меня! Прости меня! Это я, Кикилия….»