Из романа - как Соня спасает гумилёвского жирафа

ОТРЫВОК ИЗ МОЕГО РОМАНА "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной" © :
1949-й год, ночь ареста сониного отца. 3-летняя Соня хочет защитить родителей, но спасает только гумилёвского жирафа.
   
   НА САМОМ ДЕЛЕ ЭТО ЭПИЗОД из МОЕЙ ЖИЗНИ, "отданный" мною героине романа...
   Место действия - город Борислав, Западная Украина, куда папа вернулся в 1945-м после 10 лет лагерей на Воркуте... Ночь, которую я помню в деталях и после которой помню себя уже без пробелов. Наверное, повзрослела в эту ночь.
   В 1949-м, когда мне было 3 года, папу снова арестовали и сослали в посёлок Тасеево Красноярского края, куда за ним поехала мама со мной-малышкой...
   Эти истории тоже вошли в роман...

   Книга "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной" вышла в 2009-м году с большим предисловием Льва Аннинского.
   Книга была номинирована на несколько литературных премий. Продавалась в Москве, Санкт-Петербурге, Минске, Киеве, а также в Израиле, Армении, Германии и Австрии.
 
   Так как бумажные книги все распроданы, то я разместила роман "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной"в электронном виде для бесплатного скачивания ТУТ:
      https://yadi.sk/d/YID9yQZTX54tA

*     *     *

   "...Соня просыпается.

   Горит свет, но за окном темно — значит, ещё ночь. Шкафы почему-то все открыты. Выдвинуты ящики комода. Везде непривычный кавардак. В комнату хозяек дверь распахнута, и сами они, растрёпанные, в шалях поверх длинных ночных рубашек, жмутся испуганно к стене.

   Соне становится не по себе: из страшного сна она попала в кошмар наяву. Или это тоже снится?

   Папа и мама с незнакомыми застывшими лицами стоят у стола, за которым развалясь сидит чужой неприятный мужчина в сером плаще и постукивает пальцами по столешнице. Двое солдат вытаскивают и складывают перед Серым книги и вороха бумаг — письма, конверты, папины лекции. Они не помещаются на столе, падают на пол. Серый заставляет маму с папой подбирать их.

   — Пишите на каждой книжке и бумажке «обнаружено у меня», подпись и число, — приказывает металлическим голосом Серый.

   Папа поспешно достаёт чернильницу и две ручки.

   У Сони начинает противно сосать в животе. Ей почему-то невероятно стыдно, что мама с папой такие послушные и разрешают Серому хозяйничать и так разговаривать с ними. Стыдно до резей в желудке, до мятной пустоты в полом теле.
Мама с папой не должны знать, что она их видит такими, вдруг понимает Соня.
К счастью, никто не заметил, как она проснулась. Соня, будто во сне, вскидывается, накрывается одеялом с головой, оставив себе смотровую щель, и сквозь неё продолжает подглядывать.

   Красивые длинные пальцы папы с ребристыми ногтями и кустиками чёрных волос подрагивают, когда он пишет, что велит Серый. А у мамы вовсю дрожат руки и губы — вот-вот расплачется! — но она тоже пишет. Ручка прыгает. Чернила разбрызгиваются по белой скатерти.

   — Не могу писать, — взрывается она. — Зачем это? У нас нет ничего запрещённого! Мы честно трудимся на благо общества. Правда! Если кто про нас что нехорошее сказал, так это от зависти, что мы с нуля поднялись, живём достойно. Но вы ведь всё равно заберёте Адама?

   — Пиши, пиши, догадливая! — почти добродушно хмыкает Серый и продолжает стучать по столу пальцами. — Непременно заберём. Лет на пять-семь. Но по правилам. На всё свой порядок. А насчёт запрещённого — может, в самом деле нет. Может, вы хорошо затаились?

   У Сони ещё больше холодеет внутри: ведь под матрасом в её кровати мама прячет запрещённую книжку со стихами про жирафа, который бродит у озера Чад!

   Серый продолжает размеренно говорить, мельком проглядывая подписанные мамой и папой бумаги:
— Вот муж твой однажды посидел? Посидел. Снисхождение ему дали? Дали. Выпустили. Поверили. Пожил на воле — мало ли что вредного удумал. Теперь снова посидеть надо — для профилактики. В интересах нашей советской страны. А ты: «правда, неправда»... У страны своя правда! Она главней твоей!

   «Где это надо посидеть папе?» — удивляется Соня. Вспоминает: что-то похожее папа говорил про какую-то новую правду и про интересы страны, которые главнее. Только она не очень поняла — какие такие особенные у страны интересы, если не как у Сони, мамы, папы и других отдельных людей, которые в ней живут? И разве бывает правда новой и старой? В понимании Сони, правда всегда бывает только правдой, а неправда — неправдой. Но правда не может быть такой, как Серый!

   «Блаженны алчущие правды, ибо они насытятся. Ох, Адам, накушаетесь вы этой правдой. Придёт она за вами!» — вспомнила Соня непонятное зловещее пророчество тёти Кыси.

   «Цыплёнок жареный, цыплёнок вареный, цыплёнок тоже хочет жить! Его поймали, арестовали, велели паспорт предъявить», — вспомнилась Соне весёлая, но на самом деле очень жалостная песенка, которую часто напевала мама. Мама и папа были похожи сейчас на того бедного цыплёнка, который был «лишь куриный генерал и только зёрнышки клевал». Не отнимайте у мамы с папой их зёрнышек!


   А голос мамы тем временем запел внутри Сони другую песню, героическую:

...Вот прапорщик юный со взводом пехоты
старается знамя полка отстоять —
остался один он от всей полуроты,
но не-ет, он не может наза-ад отступать!
Но не-ет, он не будет наза-ад отступать!
Вот кончился бой. И земля покраснела.
Врагов отогнали к далёкой реке.
И только наутро нашли его тело.
И зна-а-мя сжимал он в засты-ывшей руке.
И зна-а-мя сжимал он в засты-ывшей руке…

   Соня всегда с замиранием ждала момента, когда мама грудным глубоким голосом будто взрыдает на долгом выдохе «не-ет» и сделает, вдыхая воздух, паузу перед тем, как медленно, будто ещё размышляя, протянуть: «он не может наза-ад отступать». В этой паузе Соня становится прапорщиком юным. Ей очень страшно, и она мгновение — только мгновение! очень долгое мгновение! — думает о бегстве с поля боя, представляя, как сейчас, прячась между мёртвых тел, быстро уползёт к спасительному лесу с открытого пространства, где взрываются снаряды и клубится дым. Ведь бой уже почти проигран! Бессмысленно сопротивляться. И зачем отстаивать неживое знамя, когда главнее остаться живым, спастись?! Чтобы потом, собрав новую армию, победить врага, — ведь это разумней, чем отстаивать деревяшку с тряпкой!

   Но она не может бросить знамя! Хочет, но почему-то не может. Не может — и всё тут!
   Что-то чёрненькое маленькое и трусливое в ней хочет бросить знамя, убежать.
   А не может этого сделать что-то светлое и большое, которое тоже в Соне, но при этом, как ни странно, куда больше, чем она сама, — будто не только Оно её часть, но она часть Его.

   И она понимает: бросить знамя — это предательство вовсе не деревяшки с тряпкой, а предательство этого Большого Светлого. Непоправимая измена, которая так изменит Соню, что её никто никогда не узнает, и даже сама себя она не узнает, когда поглядит в зеркало. Потому что если уползёт с поля боя, то всё равно не спасётся, а навсегда превратится в Скрюченного Чёрненького, который угнездился в ней и нашёптывает: «Брось! Беги!», а это было бы ужасно.

   Мама делает следующий вдох-выдох — от вялого вынужденного «не может» до гордого твёрдого: «нет, он не будет наза-ад отступать».
   Всего лишь ещё один вдох и выдох. Но между ними рождается новая бесстрашная Соня, в которой парИт лёгкое сердце.
   И пусть наутро найдут её холодное тело, но в застывшей руке она будет сжимать знамя, которое она не выпустила до конца. И на губах её будет играть радостная улыбка...


   А мама с папой подписывают и подписывают для Серого бумаги и книги. Вот уже последние стопки вытаскивают из шкафа солдаты.

   Сейчас они подойдут к сониной кроватке, засунут руку под матрас, где прячется жираф, шкуру которого украшает волшебный узор!

   Соня превращается в юного прапорщика, который — вдох! — не может, выдох — не допустит этого!
   Скидывает одеяло, будто внезапно проснулась. Садится в кровати. Трёт кулачками глаза и невинным взглядом окидывает комнату.

   — Дядя, ты тоже хороший? — заспанным голоском спрашивает Серого, скорчив трогательную гримаску и застенчиво улыбаясь своей самой дружелюбной улыбкой.

   — Тоже? — выдаёт себя Серый изумлённым вопросом, зная, видно, что его можно заподозрить в чём угодно, но только не в том, что он хороший. — Хороший как кто?

   — Как мама с папой. Они тоже, как и ты, читать любят. И как тот солдатик, — Соня пальчиком тычет в одного из солдат с более симпатичным лицом. — Смотри, как он бережно держит книжки. Мама с папой говорят: кто любит книги, тот хороший! Мама с папой дарят тебе свои, потому что ты хороший? Папа добрый. Мама всегда говорит: ему ничего для людей не жалко...

   Второй солдат начинает, как и первый, аккуратнее опорожнять полку, а Серый несердито прикрикивает на Соню:
   — Ишь, шустрая! Разговорилась посередь ночи...

   — Соня, разве можно незнакомым взрослым людям говорить «ты»?! — обретает голос мама.
   
   Именно такой реакции и ждала Соня, чтобы произнести коронную фразу, которая должна окончательно убедить Серого в том, что он хороший:
   — Ой, простите, — будто спохватывается она, обращаясь к Серому. — У вас такое доброе лицо, что вы прямо как друг, а друзьям говорят «ты». Вы будете дружить со мной?

   — Буду, буду, — бурчит, отводя глаза, Серый. — Вот только с батьком твоим ещё трошки подружусь. Мы выйдем с ним, погуляем годик-другой...

   И уже на «вы» обращается к Адаму:
— Собирайте вещички, Адам Суренович. Сами знаете, что брать.

   Мама долго не может найти тёплые носки среди раскиданных вещей, и сама, как потерянная.

   — Кончай работу! — устало обращается Серый к солдатам и поднимается. — Нэмае тут ничого. Ничого нэ заховано...

   «А вдруг они напоследок мой матрасик поднимут?» — волнуется Соня. Надо чем-то закрепить эту маленькую победу. И придумывает.

   — Мама, я опИсалась! — вдруг вскрикивает она и в самом деле делает это. Вряд ли чужие люди станут касаться испоганенного матраса. А книжку, если промокнет, можно будет высушить и проветрить...

   — Ну что же ты, Соня, — раздражённо говорит мама. — Как маленькая! Подожди, сейчас папу провожу и тобой займусь...

   Соня не в силах больше сохранять спокойствие и, уткнувшись в подушку, горько плачет, подвывая и вздрагивая всем телом. Пусть думают: она плачет от стыда, что опИсалась, и от того, что её обозвали маленькой.

   Жирафа и маму она спасла. Отогнала врага к далёкой реке.

   Но папу всё равно уведут. Папу спасти не удалось..."