Он назвал меня чеченкой

     Я смотрела в его волшебные глаза цвета грозовой тучи, и, казалось, что меня снова очаровывает восхитительный незнакомый мужчина, поэтому я теряюсь, роняю салфетку на пол, капаю соусом на столик, краснею и вспоминаю все свои погрешности на лице, включая свежие капилляры морщинок, свой наверное превышающий норму вес… Я становлюсь глупой, сержусь на себя: что я напрасно решила однажды для себя, что я очень умная и остроумная. Да-да, но всё равно теперь я снова студентка, живущая гордо на свою стипендию (почти) и старательно отказывающая сокурснику в его желании меня угостить мороженым в баре у ЦУМа. Даже вспоминаю, что в эту сессию (какая сессия!) у меня нет пятёрки, но я умная-преумная, боже мой. И вот, мой спутник насмешливо гипнотизирует меня равнодушным взглядом, виртуозно орудуя вилкой, ножом и шутками на грани приличия. А потом называет меня своей чеченкой. Как, наигранно возмущаюсь я, неужели подкрашивая в тёмно-каштановый цвет свои уже седеющие волосы, я настолько преображаюсь? Он хохочет и кивает, что вот так – чеченцы теперь верные слуги Темнейшего, поэтому со мною становится небезопасно. Искры колдовских сине-серых глаз освещают мой затерявшийся в депрессии мозг и заставляют сердиться на себя, ленивую и забросившую труды. Ах, как не стыдно, говорю себе, разве это пример для подражания младшим? Но синие глаза меня заставляют тут же забыть обо всём и думать только об очередной глупости – вот взял бы меня так и обжог поцелуем при всех. Всё-всё. Брось, мы приличная пара, очень вежливая и скромная. А вдруг дети повсюду? Детей, конечно, нет в полдевятого вечера на Крещатике. И вообще никого почти нет в кафе, кроме трёх пенсионеров и смешной парочки двух ботанов в огромных очках – девушки и юноши. Скучающие официанты, вычищенные до блеска огромные сковородки, несколько вяленьких котлеток по-киевски и остатки печёной картошки с большим ассортиментом пластмассовых тортов (кто их вообще берёт?) и звенящая пустота центра столицы.
     Наконец мы выходим на поверхность из подземного города бутиков и кафе прямо напротив Бессарабки. Крещатик мрачен, поскольку светятся только несколько квартир, через один первые этажи магазинов и фонари. Но как хорошо, что исчезли ненавистные рекламные баннеры на всё здание. Висюльки гирлянд между фонарями через шоссе поникли погасшими петлями, болтаясь по ветру, как бельё. Людей очень мало в этот выходной понедельник. У мэрии стоит огромная военная палатка с надписью «мобилизационный штаб». Я боюсь за своего спутника – вдруг его затянут туда под покровом темноты. Не затягивают. Зато кучки худеньких и злых типа милиционеров в новых непривычных отталкивающих кепках подозрительно оглядываются на нас, переговариваясь на галицком диалекте. Я прошу своего спутника говорить в полголоса. Мы идём к метро "площадь Независимости". Я невольно задерживаю свой полный ужаса взгляд на картине: мальчик, которого подвела усердная мамаша бойко играет на стоящем у Главпочтамта чёрно-красном пианино с жуткими кривыми надписями. Мой спутник одёргивает меня, я делаю усилие и переключаюсь. Хочу скорее прийти домой и обнять его, своего мужа, насладившись может быть недолгими минутами ещё мирного времени в самом Киеве. Мне страшно и стыдно, потому что… Несмотря на… я люблю свой русский Киев.