Питер как место ускоренного взросления

                ПИТЕР КАК МЕСТО УСКОРЕННОГО ВЗРОСЛЕНИЯ

      И ты думаешь учиться дальше? - Завуч с сожалением смотрела на меня, а я, потупившись, разглядывал носок правого ботинка, которым ковырял паркет учительской. Так бесславно закончилась моя учеба в школе. Пообещав завучу, что поступлю в училище, и в девятом классе учиться не буду, я посмотрел ей в глаза самым честным и скромным взглядом на какой был способен. Видимо взгляд мне удался, потому что Людмила Власьевна смягчилась и со вздохом пообещала не снижать мне оценку по поведению. Но поразмыслив, я понял, что этот вздох, был вздохом облегчения, а не заслугой моих серо-голубых глаз.

     - Чмок!!! - слышали, как отлипает присоска от стекла?
      Так и меня, шестнадцатилетнего пацана оторвали от маминой юбки, а звуком "Чмок" - служил поцелуй, которым мать провожала меня в аэропорту отправляя на учебу в Питер.
       Училище располагалось на Среднем проспекте Васильевского острова, а общага у Витебского вокзала. Ровно час тряски на трамвае и ты на месте (или на месте учебы, или на месте проживания).
      Взрослеть я начал на третий день моей жизни в общаге. Какому - то местному пацану не понравился мой взгляд, а может быть мой вид - он не стал объяснять, а просто двинул мне в челюсть и выгреб все из карманов. В тот день я понял, что ширина плеч имеет значение. Так как взрослых в общежитии не было, местная шпана, сплоченная, нахальная и абсолютно циничная полностью владела ситуацией, а мы приехавшие с разных концов Союза едва знавшие друг друга, были целиком в их власти.

     Хорошо когда все бесплатно! Я имею ввиду бесплатное обучение (единственное что не вызывало нареканий), бесплатное проживание (общага в которой взрослого человека я увидел лишь через полгода обучения), бесплатное питание (двухразовое, потому что на ужин никто не ходил из-за дальности расстояния между общагой где мы жили и училищем где была столовая). Да, у нас все было бесплатно, поэтому стипендии нам не платили. Тех пятнадцати рублей, которые раз в месяц высылала мне мать, катастрофически не хватало даже на мороженное (сладкоежкой я был всегда), а уж про ужин и говорить не приходилось. Поэтому все население общаги, разделившись на несколько групп, добывало пропитание разными способами. Одни работали на химкомбинате "Красный химик", и таскали оттуда пятидесятилитровые пластмассовые канистры, другие на табачной фабрике имени Клары Цеткин, они снабжали остальных сигаретами, третьи разгружали вагоны с яблоками на Бадаевских складах и по дороге домой меняли яблоки на хлеб, прокравшись к пандусу ночной погрузки хлебозавода. Добывание пищи происходило по ночам, так как днём мы учились, и для отдыха оставался только вечер. Порой можно было наблюдать такую картину: развалившись на кровати, этакий дитятя покуривал неразрезанную сигарету длиной с полметра, а потом заедал это дело буханкой хлеба с яблоками, запивая ее водой из пятидесятилитровой канистры.
     Я как всегда вляпался в самое нехорошее. Один из "стариков" расписал, как добывает харчи их компания. По всему выходило, что мне нужно влиться в их коллектив, так как они и есть самые ловкие и удачливые добытчики.
     - Сегодня ночью пойдешь с нами, там, на месте, и узнаешь подробности. Ты  парень ловкий, не трус, да к тому же худенький, а нам как раз такие и нужны. Я, признаться не понял причем здесь моя худоба, но то что меня ценят, мне было приятно.
    Нас было четверо, и я был самый молодой и самый худой из нашей четверки. Но мне тогда казалось что я так же и самый ловкий, не говоря уже о смелости. 

    Знаменитые Питерские проходные дворы-колодцы. В этих дворах мы как раз и промышляли. Компания, в которую я попал благодаря своей худобе, добывала пропитание, снимая с доступных для нас подоконников кастрюльки, авоськи, свертки с едой, так как зимой многие вывешивали и выставляли за окно свои припасы.
    Мы прошли несколько дворов, прежде чем обнаружили добычу. Приличных размеров авоська висела в перекрестье окна на первом этаже ободранного жёлтого дома. Одно только не понравилось моим спутникам - зацеплена она была изнутри. Вязаная ручка авоськи исчезала в щели приоткрытой форточки. Для того чтобы её отцепить, нужно было осторожно растворить форточку, просунуть туда руку, нащупать где она зацеплена, а потом уже отцеплять. Всё это мне объяснили мои опытные наставники.
     Подсадив меня на подоконник они остались внизу, наблюдая за моими действиями, готовые в любой момент подхватить меня на руки. Стараясь не дышать, дрожа от напряжения и страха, я приступил к пополнению съестными припасами нашего скудного меню. Поначалу всё шло гладко, форточка не скрипнула когда я её приоткрыл, рука пролезла не зацепившись вовнутрь,  и я потихонечку начал ощупывать ручку авоськи продвигаясь выше и выше. Всё это я делал на ощупь, задрав глаза к небу как кот Базилио.
       Я уже нащупал гвоздик, вокруг которого она была замотана, но вдруг что-то заставило меня посмотреть в комнату. Освещённая лунным светом, сетчатая от тени, которую оставляла реденькая тюль, она показалась мне белой как больничная палата. И лишь одно не вписывалось в лунное спокойствие - с подушки стоящей у противоположной стены кровати, на меня смотрели два огромных вытаращенных глаза. Огромными они показались мне со страха, а на самом деле это были вполне средние глаза.
    Дальше всё было как в немом, прокручиваемом на медленной скорости кино. Одеяло медленно откинулось в сторону, показались худые, прикрытые до колен семейными трусами ноги, проявилась тощая грудь под застиранной майкой, и в комнате образовался невысокий худой мужик с горящими злобой глазами. Он медленно и бесшумно двигался в мою сторону. И до этого в руках моих было мало твёрдости, а сейчас они задрожали сильнее, сделались ватными и потными. Во рту пересохло. Ожидая возмущённого крика, я лихорадочно зашарил пятернёй. Но мужик, почему-то так же  молча, приблизился к окну со своей стороны, и так же молча протянул свои руки к моим. В испуге я отпрянул назад, и чтоб не свалиться вниз ухватился за авоську. В голове пронеслось: сейчас рвану что есть сил и будь что будет. Но не тут-то было. Мужик уже держал ручки авоськи в своих, хоть и худых, но жилистых руках. Некоторое время мы играли с ним в перетягивание каната, бешено сопя, и сверля друг друга взглядом. Почему он не поднял крик, я не знаю. Наконец страх пересилил во мне все остальные чувства, и я рванул авоську что есть силы на себя, пытаясь скорее освободиться от этого кошмара, чем вырвать сетку.
    Я упал на руки моих подельников со стоном облегчения, повалив всех троих на снег. Мигом вскочив на ноги мы припустились восвояси, только между лопаток сверлил мне кожу взгляд из той проклятой форточки. Мужик так и не проронил ни слова.
     Через три квартала мы перешли на шаг, и отдышались. Мои спутники возбуждённо переговаривались вспоминая всё новые и новые подробности происшедшего, и лишь только я, молча плёлся за ними соображая вочто-же я вляпался. Глаза хозяина авоськи стояли перед моим взором, и их лазерный свет прожёг уже порядочную дыру в моей душе.

     Сейчас я вспоминаю эти глаза с благодарностью, если бы не они, не знаю где бы я был, к двадцати своим годам. Поэтому, придя в общагу, я сказал этой компании, что завтра иду разгружать вагоны с яблоками, и пусть они на меня больше не рассчитывают. Разочарование явно проступило на их лицах. Моё молчание они приняли за уверенность, спокойствие и крутизну, но они ошиблись. Я просто испугался этого взгляда.  Мне потом ещё долго снился этот худой мужик в семейных трусах и застиранной бесцветной майке, но и он постепенно стёрся из моей памяти и, в конце концов, остались лишь его горящие в темноте глаза. Хороший урок для юнца вступающего в самостоятельную жизнь. Учитесь на моих ошибках - мне не жалко.
    
     Нас было восемь, или десять на вагон с польскими яблоками - не помню, помню потрясающий аромат, который они (яблоки) издавали. Одеты мы были в комбинезоны, которые получили в училище. Манжеты на руках и ногах застёгивались на пуговицы, а талия перетягивалась матерчатым пояском. Это была самая подходящая экипировка для такой работы. Не то чтобы в этом было удобно работать, просто в рукавах, штанинах и за пазухой удобно было выносить с территории яблоки. Входили на склады мы стройными юношами, а выходили как роботы, широко раздвигая ноги и руки, и тряся набитыми животами. И если у основной нашей братии пуговицы были вечно оторваны, то у тех, кто работал на складах, комбинезоны были в образцовом порядке.
     Попав в бригаду "яблочников" я  так же узнал, что они не меняли яблоки на хлеб, а попросту выждав когда на пандусе не будет никого, подбегали и схватив несколько буханок скрывались в ближайших кустах.
      Два - три раза в неделю мы занимались этим промыслом,  и я уже стал чувствовать что бицепсы у меня стали потвёрже, от таскания ящиков, как со мной произошёл случай оставивший глубокий след в моей душе.
      Мы возвращались со складов разгрузив очередной вагон и получив за это какие-то гроши. Яблоки были уже переложены в сумки, осталось зайти на хлебозавод, который находился почти по пути в общагу. Перемахнув через забор, мы залегли в кустиках в ожидании когда отъедут  грузящиеся машины и тетки, выкатывающие на пандус тележки со стопками лотков с хлебом уйдут на перекур. Но день, вернее ночь, попалась несчастливая. Не минуты простоя. Одна за одной машины подъезжали и отъезжали от пандуса. Тётки катали тележки без перерыва, а лежать во влажной траве - малоприятное удовольствие,  и посовещавшись, мы решили честно обменять умыкнутые нами яблоки на хлеб.  Но кому идти? Ведь если тётка попадётся вредная и поднимет шум, могут отчислить из училища. Посовещавшись, было решено, что идти нужно мне, как имеющему самый жалкий вид, и поэтому заслуживающему сочувствие. Авось тётка попадётся сердобольная.
     Подождав когда у пандуса не будет машин, я одним броском рванул туда и, перейдя на шаг, скромно подошёл к самой толстой тётке, справедливо рассудив что полные люди добрее худых. Та подняла глаза и удивлённо посмотрела на меня.
    - Тебе чего пацан? - спросила она спокойно. Я, краснея, стал путано объяснять, что хочу обменять яблоки на хлеб, а она никак не могла взять в толк, что мне нужно.
    - Да зачем тебе хлеб-то? - пожимая плечами и морща лоб она соображала, что этот пацан будет делать с пятью буханками. Наконец до неё дошло.
   Слёзы хлынули из глаз - раньше это выражение было для меня просто литературным клише. Но сейчас я понял что означают эти слова. Слёзы действительно потекли ручьём у этой полной, и поэтому доброй (как я предполагал) женщины. Она всплеснула руками, губы у неё задрожали.
    - Бери, бери сыночек - всхлипывая скороговоркой бормотала она, пихая мне в сумку тёплые буханки. Я несмело пытался высыпать из сумки яблоки, но она не захотела и слушать. Набив сумку до краев, она погладила меня по вихрам и, пригорюнившись долго смотрела мне вслед, пока я не скрылся в кустах.         
     Домой мы шли в тишине, каждый о чем-то размышлял и разговор не клеился. Я всю дорогу вспоминал слёзы этой женщины, и, в конце - концов, пришёл к выводу, что у неё есть дети, и скорее всего сын который, возможно, служит в армии.
    Сегодня утром, когда мы гурьбой ввалились в училище, преподаватель сказал мне чтобы я зашёл в канцелярию. Перевод от матери - подумал я радостно. Раз в месяц мать высылала мне пятнадцать рублей, и я честно проедал их за два дня. Письма выкладывали при входе, и каждый просматривал стопку таких писем надеясь увидеть на конверте свою фамилию. Извещения же на посылку или перевод вручались лично и без лишних глаз, потому что бывали случаи, когда адресат оставался с одним извещением на руках, остальное доставалось более мускулистым  его собратьям по учёбе.
    Получив на почте пятнадцать рублей, я тут же купил мороженное. "Сахарная трубочка" - так назывался этот вафельный кулёчек с пломбиром. Стоила порция этой вкуснятины пятнадцать копеек, и аккуратно сложив мятые рубли и трёшки, я спрятал их в самый дальний внутренний карман, а мелочь небрежно сунул в боковой карман пальто. Прогуляюсь по Среднему проспекту до метро - думал я - может съем ещё порцию. Станция метро "Василеостровская" открылась месяц назад, и была первой станцией метро на Васильевском острове, поэтому добираться до общаги стало намного легче и быстрее. Пошатавшись по улице рассматривая витрины магазинов, я съел ещё одну порцию и спустился в метро.  Под стук колёс я глядел на своё отражение в оконном стекле и думал что вот сейчас, доехав до Витебского вокзала, поднимусь на эскалаторе наверх, пробегу по перрону, спущусь по лесенке на пустырь заваленный строительным хламом, пересеку  по едва заметной тропинке этот пустырь, пролезу сквозь дыру в заборе, и окажусь возле общаги. В кармане четырнадцать рублей с мелочью, есть неохота, сейчас растянусь на кровати и до утра проваляюсь не вставая. Жизнь представлялась мне в розовом цвете.
     Вот и Витебский вокзал. Всё ещё в мечтательном настроении топочу по перрону, поворачиваю направо, спускаюсь по лестнице, и упираюсь во что-то плотное и упругое. Стряхнув задумчивость, пытаюсь сообразить, что это поблёскивает прямо перед моим носом и с удивлением понимаю, что это бляха ремня. Медленно поднимаю глаза, и упираюсь взглядом в квадратный подбородок. Глаз не видно, на них падает тень от козырька кепки надвинутой на лоб, и от этого кажется, что лба нет вообще. Крепкие небритые скулы, небольшой нос и очень большой и очень квадратный подбородок. Для этого мужика я был вроде листочка прилипшего к яблоку, поднятому им с земли. Что в этих случаях делает любой человек? Щелчком стряхивает прилипший листок, обтирает яблоко о живот, и сочно надкусывает плод. Так поступил и он.
    Неторопливо сгреб меня правой рукой за отвороты пальто, приподнял над землёй, потряс, прислушался к звону мелочи в моём кармане, также неторопливо свободной рукой залез в этот карман, потряс и прислушался снова -  больше не звенело. Аккуратно поставив меня на тропинку, он положил свою обширную ладонь мне на голову, развернул в нужную сторону и небрежно дал пинка.
    Никогда я так быстро не преодолевал этот пустырь. Инерция приданная мне закончилась как раз у забора. Я просочился сквозь дыру и, потирая ушибленное место, заковылял к общаге. Настроение моё стало ещё лучше. Хорошо что громила полагался на слух и забрал только мелочь.

     Учиться я приспособился не сразу. Поначалу я как и все остальные "коллеги" скрипел пером (Образное выражение. Но не писать же - скрипел шариком авторучки.), зубрил правила и всё такое прочее. Но вскоре я понял, что есть и другие способы учёбы. Я очень любил чертить всякие чертежи, и моими любимыми предметами были черчение и геометрия. Вот я и стал вызываться к доске когда в теме урока попадалась какая  нибудь схема. Чтобы не терять время на черчение этой схемы на доске, преподаватель вызывал кого нибудь из нас, и пока чертилась нужная схема, он рассказывал нам что это такое. Вскоре я стал главным чертильщиком в нашей группе. Основными предметами у нас были: Спецтехнология и Основы холодильного дела. Основная масса схем приходилась как раз на эти предметы, так что я честно отрисовав пол-урока у доски, получал заслуженную пятёрку, и обходился без конспектов, потому что у  меня была уважительная причина.
    Вскоре я бросил вести конспекты и по другим предметам, справедливо рассудив, что в случае ядерной войны, вряд ли меня укроет от атомного взрыва конспект по "Гражданской обороне". Подобные причины нашлись и для других,  предметов.
      Вскоре в общаге появился постоянный пост при входе, и местные хулиганы перестали нас доставать. С питанием постепенно наладилось. Толи кормить стали лучше, а скорее всего, я просто привык к такому режиму. И где то там, впереди, замаячила дипломная работа, означавшая что скоро я вернусь в свой любимый и родной город. Учёба моя потекла просто и без особых напрягов.               
    Появившееся свободное время я тратил на походы по различным музеям, приобщив к этому приятеля из параллельной группы. В Питере музеев  уйма, и мы с Генкой честно осмотрели все, что только можно, оставляя на сладкое два основных, на мой взгляд, музея - Эрмитаж и Петродворец. Как много узнали мы в этих маленьких разнообразных музеях, о чём раньше и понятия не имели, и всегда чувствовали, что впереди нас ждёт десерт. По этим двум главным хранилищам культурных ценностей бродить мы будем не по одному дню. Неспеша, вдумчиво, смакуя каждый экспонат.
      Но, как всегда это бывает, мы промахнулись. Как то внезапно окончилась учёба, и нам сказали на торжественной линейке, выдавая дипломы, что бы через два дня духу нашего в общаге не было.
      
        Мой совет - начинайте с десерта!