Главный аргумент - 4

(больничный романс в прозе)

***
   С этой ночи мы стали друзьями.
   Каждый вечер молодежь собиралась за столами играть в карты, в шашки или в «Морской бой». За нашим столиком сложилась крепкая четверка игроков: я, Ленчик, Сергей и застенчивый школьник Саша. Мы переиграли во все игры на свете! Книгу я забросила и читать не стала. Не то, чтобы Сережкины доводы на меня подействовали, просто потому, что и без нее было интересно и весело. Леночка без устали трещала про всякие глупости и строила глазки малолетке Саше. Тот молча краснел. Мы с Сергеем насмешливо переглядывались. За неделю тесного общения мы научились понимать друг друга не только с полуслова – с полувзгляда. Я уже не обижалась на его шутки и привыкла к его порой неловким проявлениям заботы и внимания. Отношения наши становились все более доверительными и искренними.
   Немножко портила Леночка, время от времени то исподтишка, а то и прямым текстом, намекая мне, что Сергей ко мне неравнодушен.
   Однажды она выдумала игру в откровения. Мы передавали по кругу красивую чешскую ручку-сувенир, словно эстафету, и по очереди рассказывали кто, кому и за что нравится. Первой была, конечно, инициатор всего этого развлечения – Леночка. Закатывая глаза, она рассказала сразу о четырех своих увлечениях, начиная с детского сада.
   Когда ручка попала в руки Сергея, он был краток. Так и сказал:
   - Любил одну…Стихи писал. Письма писал из армии. Попал в госпиталь – перестал писать. И она перестала. Сейчас ходим по одной улице – даже не здороваемся.
   - И все? – удивилась Леночка.
   - А что еще? Встречу нормальную девчонку – женюсь. Если она за меня такого пойдет. Честное слово – все для нее сделаю! Выучиться помогу, отцом хорошим буду. Разве что, на руках носить не смогу…Но это же только поговорка.
   Ленка под столом пихнула меня ногой. Мол, слушай! – тебе говорят!
   Саша, получив эстафету, пожал плечами, отговорился от откровений. Может, он был и прав, сказав, что делиться ему особо нечем.
   Дошла очередь и до меня. Превозмогая смущение я начала:
   - Есть на свете один хороший человек…Очень добрый, очень честный, и очень-очень красивый. Самый красивый на свете. Особенно, когда улыбается. Правда, я еще не уверенна, взаимно ли мое к нему чувство, но оно есть, и это меня и пугает, и радует…
   - А его имя – на букву «С»? – встряла вездесущая Леночка.
   - Да…- растерялась я.
- Вот и сбываются все мои предсказания! Осталось только назвать его имя!
   И тут я простодушно выпалила:
   - Зачем тебе его имя? Ты его все-равно не знаешь. Это мой одноклассник, он у нас новенький, только в этом сентябре пришел.
   Ленка обескураженно приподняла брови.
   - Да?! Вот оно как?!
   Сергей заинтересованно прищурился.
   - Одноклассник говоришь? И что же в нем такого особенного?
   - Да в нем всё, всё особенное! Он спортивный, стройный, уверенный в себе! На такого парня приятно посмотреть! А походка…я ее наизусть выучила! Издалека вижу, когда он идет, энергично, быстро, мягко, как хищный зверь! А еще он легкой атлетикой занимается, на лыжах лучше всех из школы бегает, на дискотеке танцует так, что взгляда не оторвать… в волейбол еще…
   Не помню, что я еще там восторженно городила, но Сергей встал, медленно обошел столик, и, уже стоя за моей спиной, тихо спросил:
   - И что, все это – главное в человеке?
   - Что? – непонимающе подняла глаза я.
   - Бегать, прыгать, шагать широко…Все вот это – внешнее, разве главное в человеке? – спросил он, и, не дожидаясь ответа, ушел.
   Саша и Лена молчали.  Они сидели и смотрели на крышку стола, словно на ней было начертано что-то архиважное. У Леночки с кончика носа скатилась большая слеза и ударилась о столешницу.
   - Лен, ты что? – положила я ей руку на плечо, - Что с тобой?
   - Она недовольно дернула плечом:
   - Ничего! Какая же ты все-таки…
   Ушла и Ленка. А мы с Сашей еще долго сидели перед телевизором молча. Там показывали повтор новогоднего «Огонька», но радости от него не было никакой.

***
   Неприятный инцидент был исчерпан сам собой. Наутро Сергей, как ни в чем не бывало, вышел к завтраку, и мы с ним так же весело перемигнулись.
   Разговор завязался сам по себе – о новостях, о родителях, о планах на будущее…Вечером наша кампания опять собралась за столом, опять играли, смеялись, но уже чувствовался какой-то холодок между нами. Я от рассеянности три раза подряд осталась «дурой», но меня это не расстроило ничуть. Я чувствовала себя чем-то виноватой перед ребятами, хотя и не могла понять, почему они мою открытость и искренность так обостренно восприняли. Я ведь просто рассказала ПРАВДУ…
   В конце концов, я уверила себя, что стыдиться мне нечего. И мне стало легче.
   …А ночью случился очередной приступ. Я грызла подушку, чтобы не орать в голос, корчилась, сжималась в комок…Боль не проходила, она все усиливалась, ослепляла и оглушала меня, и , наконец, совсем ослабленную и разбитую, сбросила с кровати…
   И снова – та же «песня» - лед, капельницы, уколы, суета и беготня.
   Откуда-то появился неизвестный мне доктор, совсем уж старенький и седой. Он наклонился надо мной, разжал своими сухими пальцами мне веки, и, казалось, бесконечно долго разглядывал радужку моих глаз. Потом он ругался с Борисом Павловичем, и из их запальчивого спора выходило так, что у меня вовсе и не аппендицит, а что-то сильно-сильно серьезное.
   Утром меня катали на каталке, как королевну, по всяким анализам. Потом я давилась препротивнейшим зондом, через который из меня цедили желудочный сок. Потом кушала ложками безвкусный белый бром и наблюдала зависший над серединой моего тела холодный рентген-аппарат. Потея, часами неподвижно лежала под капельницей, боясь пошевелить затекшими руками о ногами, хотя страсть как хотелось перевернуться на бок и поспать…
   Кушать мне опять весь день не давали, а мяли, щупали, вертели, читали надо мной какие-то бумажки, и вообще, наверное, готовили меня к мумифицированию, как египетского фараона. Хотя от меня и так уже остались кожа да кости… Перед ужином надо мной навис целый консилиум «мудрецов», каждый из которых на свой лад ругал Бориса Палыча, но в конце все сошлись на одном – меня нужно срочно переводить в областную больницу.
Ребят эта новость не обрадовала. Вечером все сидели кислые и унылые. Попытались отгадывать слова. Ленка не отгадала ни одного. Саша продул Сергею слово «парашют», а я не смогла отгадать букву «п» в слове «стропа», почему-то будучи уверенной, что кроме буквы «ф» ничего подходящего не было…
   - Эх вы… - скучно протянул Сережка.
   - А меня завтра выписывают, - тихо сказал Саша.
   - А меня – послезавтра обещали, в среду… - добавила Леночка.
   - Счастливые! – ответил Сергей, - А мне тут жить да жить. Пропишусь, наверное. Культя не заживает, еще придется оперировать. А потом – в область, на протезный завод. Не век же с подпорками ходить!
   Помолчали. Разговор не клеился. Сергей пошел курить. Саша собрался вниз, в приемный покой – мама пришла за вещами. Леночка тоже извинилась и ушла. Я достала несчастного «Графа Монте-Кристо» и попыталась читать, но скоро поняла, что смысл прочитанного не доходит до меня.