Консьержка

Рассказ был опубликован в литературном журнале "Юность" под названием "Орден за заслуги"(№ 10 за 2011 год)


Мария Дмитриевна, консьержка элитного дома, смотрела в окно и прислушивалась к сообщениям радио.
Напрягать слух она привыкла. В молодые годы прислушивалась к гулу турбин самолетов, потом к сопению сыновей в кроватках, затем к шуршанию учебников в классе. Теперь вот к сообщениям радио.

За окном гуляло лето. Над столпившимися домами простиралась синь неба с  окутанным клубящимися облаками солнцем. Из динамика радио зычный голос сообщал новости. Выросли цены на мясо и молоко. Неурожай хлеба. Обнаружен новый наркопритон. В результате очередной бандитской разборки взорван еще один ресторан.

«Послушаешь радио и на улицу выходить побоишься, — сморщила нос Мария Дмитриевна.— А выйдешь на улицу — все наоборот. Деловито снуют прохожие. Детишки беспечно играют. В магазинах изобилие продуктов. И рядом никаких воров и бандитов. Раньше было по-другому. По радио и телевизору — все у нас хорошо. Надои молока росли. Поголовье скота увеличивалось. Цены на продукты снижались ударными темпами. Благосостояние народа неуклонно повышалось. Организованная преступность канула в прошлое. Количество преступлений сокращалось строго на пятнадцать процентов каждый год. Уже маячили признаки коммунизма. А выйдешь на улицу — все наоборот. На улице залежи мусора, хмурые, озлобленные лица прохожих. Почему у нас в стране информационная политика прямо противоположна действительности? Если все плохо, то по телевизору и в газетах будут утверждать обратное, если все начинает налаживаться, то радио и телевизор заполнят чернуха, боевики, кровь, разврат», — продолжала размышлять Мария Дмитриевна, но потом засмотрелась на девочек, играющих в классики. Думала, что это игра ушла в прошлое. Нет. На асфальте мелом были разрисованы клеточки и маленькая белобрысая девочка с большой косой, высунув язык, старательно скакала на одной ноге из одной клетки на другую. А две другие постарше с замиранием сердца следили за ней.

Мария Дмитриевна вспомнила себя. Она с детства была робкой и застенчивой. Подруги играли в классики, прятки, догонялки, а она стояла в стороне. Они носились во дворе до позднего вечера с изодранными коленками намазанными зеленкой, а она тихо играла с одной девочкой в секретики. Это когда переливающийся на солнце осколок стекла от бутылки заворачиваешь в фантик из-под конфеты и зарываешь в песок, а потом на следующий день приходишь и проверяешь — как будто что-то могло с ним случиться.

В воспоминаниях отошла от окна. А потом поймала себя на мысли, что вот буквально месяца два назад вот также смотрела из окна на улицу, гладила собачонку и размышляла, что делать дальше.

Собственно с этой собачки все и началось. Бедное животное она увидела, когда возвращалась из магазина. Маленькая собачка испуганно жалась к кустам, затравлено дрожала и жалобно бросала взоры на окружающих. На шее болтался ошейник с волочащимся поводком.

Сразу видно, что домашняя, и кроме квартиры для нее больше мира и не было. Белого цвета, небольшого размера, уши прямостоячие, треугольные, закругленные на концах. Морда напоминает лисью. Спина прямая и широкая. Хвост сильно опушен, высоко посажен, закинут на спину.
«Похоже, это эскимосский шпиц — миниатюрная домашняя собака, — щуря глаза, размышляла Мария Дмитриевна. — Такая сразу пропадет: не пищу добыть себе не сможет, ни защитить себя. А люди они тоже разные бывают».
Как-то из окна квартиры видела, как прилично одетые, ухоженные мальчики с непонятным радостным злорадством забрасывали камнями скулящую от боли собачонку. Она не выдержала и с жаром выкрикнула им из окна. Этого хватило. Мальчишки разбежались.

И вот сейчас, гладя собачку, она размышляла, как быть дальше:
«Прежде всего, дать объявление в местную газету о том, чтобы откликнулся хозяин собаки. Можно размножить объявления и расклеить у магазинов, в иных видных местах. Рядом есть несколько элитных домов. Эскимосский шпиц — дорогая порода собак. Не исключено, что владелец этой симпатичной собачонки проживает именно в этом доме. Можно обойти консьержек».

Определив план действий, Мария Дмитриевна позвонила сыновьям, начав с младшего. На компьютере они наберут текст объявления, размножат и распечатают. Сама она компьютером так и не научилась пользоваться, а дети владели компьютерными навыками только так. Собственно, детьми их давно не назовешь. Младшему Артему двадцать пять. Год назад женился. Старшему Косте тридцать три. Возраст Иисуса Христа. Его сыну Вадику уже девять лет. В третий класс пошел. Как раз младшему сыну Артему было девять лет, когда погиб муж. Он был летчиком. Истребитель сорвался в штопор при полете. Модель самолета была только в испытании. Создатели спешили. Сверху была дана команда сделать все в сжатые сроки. Они были нереальны, но никто их изменять не собирался. Руководители различных рангов только пожимали плечами и указывали пальцем вверх, мол, мы бессильны. Из-за спешки испытательная модель оказалась с конструктивными недоработками, которые стоили жизни мужу. Посмертно его наградили орденом, над которым она долго плакала ночами, тайком от сыновей. Вроде только уходил на работу. Высокий. Статный. С добрыми синими глазами и извиняющейся улыбкой. И вот его нет.

Было очень  тяжело и тоскливо. Хотелось плакать навзрыд. Вот тогда у нее появилось отторжение к самолетам вообще. В военном городке уже было привычным засыпать, вставать, работать под гул самолетов. Каждая жена уже по гулу узнавала  самолет мужа. Но после случившегося у Марии Дмитриевны гул самолетов стал вызывать сначала злость, а через неделю — беспричинный страх. Ее бросало в пот, по телу пробегали судороги. Военный врач городка сказал, что это устойчивая психическая реакция организма на сложившийся в сознании негативный источник, и посоветовал сменить место жительства. Поехать она могла только к матери в Амурскую область. Туда и стала собраться. Со временем страхи прошли. И как то заметила, что гул летящего самолета стал восприниматься спокойно. Наконец-то появилась возможность не просто устроиться на работу, но и по специальности. Ведь она окончила педагогический институт с отличием и могла стать учителем французского языка. Но в военном городке школы как таковой не было, и вообще женам работать было негде. Сначала родился один сын, потом другой, и уже было не до работы. И вот теперь она с вдохновением отдалась делу, о котором мечтала. В школе ее приняли приветливо, контакт со школьниками нашла. Будучи по характеру застенчивой и мягкой, смогла применить эти свои черты на пользу делу и стала для детей, словно второй матерью. На каждом выпускном вечере ученики со слезами на глазах расставались со своей любимой учительницей.

Новый нервный срыв, наступил, когда старший сын заявил, что пойдет по стопам отца и поступит в воздушное летное училище. Однако ни слезы матери, ни мольбы и уговоры не подействовали: сын был неумолим. Весь в отца. Потихоньку Мария Дмитриевна смирилась, успокоив себя, что гражданская авиация — это все-таки не военная. А что ей оставалось делать, как не уговорить себя? Так получилось по жизни. Младший — коммерсант, старший сын служит в гражданской авиации. Работает пилотом самолета Як-40. Это пассажирский самолет, предназначенный в основном для перевозки пассажиров местных авиалиний. Среди летного состава получил прозвище «окурок» из-за короткого фюзеляжа и дымного выхлопа двигателей.

Сыновья хоть и выросли, но мать не забывают. Минимум раз в неделю звонят. Раз или два в месяц, на ее радость, поодиночке или с женами приезжают. Тогда дома становится шумно и весело. И обязательно не обходится без споров, инициатором которых бессменно становится младший брат. Причины также почти всегда одни и те же. Артем начинал наседать на старшего брата, что, мол, давно пора уйти с государственной службы, которая ни денег, ни благ и преимуществ не дает. Костя как всегда объяснял, что нельзя все мерить деньгами и есть такие понятия, как долг, совесть, Родина. Такие споры могли возникнуть неожиданно, могли длиться долго, а могли и сразу утихнуть.
Как и в предыдущую встречу, Артем снова не на шутку разошелся. В памяти всплыли фразы младшего сына:
— Для меня Родина — это наш двор, в котором мы выросли. Школьная парта. Мои школьные друзья. Но все это в прошлом и далеко от меня. Сейчас Родина — это место моего проживания, где ты не отличаешься от прохожих языком, на котором они говорят, внешностью или цветом кожи. И никому ты ничего не должен. Ни школьной парте, ни детскому двору.
— Типичная позиция коммерсанта. Деньги во главе угла! У кого деньги — тот друг! Где деньги — там Родина! — горячился Константин, размахивая руками.
Но одна из снох сообразила, что на этот раз спор может затянуться, и мудро перевела разговор на «новоиспеченную» пенсионерку. Да, Мария Дмитриевна стала пенсионеркой. Перед уходом на пенсию директор школы даже хлопотала, чтобы наградили орденом. Но наверху отказали, мол, орденом награждаются за большие заслуги перед государством. Цена ордена очень велика. Ограничились награждением почетной грамотой. Вот и ушла на пенсию с грамотой. Конечно, сама по себе пенсия — это хорошо. Но сразу словно проваливаешься в какую-то пустоту. Буквально недавно работала. Жила в круговороте полной жизни. Утром на работу. Далее рабочая круговерть. Вечером бегом домой, заскочив по пути в магазин. Наскоро готовила ужин, смотрела новости и заваливалась спать. И вот все сразу как-то прекратилась. И оказывается, уже никому не нужна, и спешить некуда.
Костя, старший сын, сказал:
— Пришло и для тебя счастливое время. Работать не надо. Пенсия идет. Отдыхай. Путешествуй. На путевку деньги найдем. Как почтальон Печкин в мультфильме говорит: « Я может, только жить начинаю — на пенсию выхожу».


Послушав сына, Мария Дмитриевна решила, что надо съездить на минеральные воды. Давно хотела там побывать, но все как-то не получалось. Взяла путевку в санаторий «Бештау» и через неделю уже была в городе Железноводске, дышала горным, чистым, как слеза, воздухом, прогуливалась по терренкуру, принимала грязевые ванны, три раза в день ходила к бювету, пила минеральную воду. Здесь и сама атмосфера была другая, и люди другие. С некоторыми она подружилась. Они обменялись адресами, и даже первое время перезванивались. Но главное, что эта поездка как-то успокоила. И она решила, что как минимум каждый год будет ездить сюда, даже просто для сохранения жизненного тонуса и душевного равновесия.

Но после санаторного отдыха надо было жить дальше новой, уже пенсионной жизнью и как-то развлекать себя, чем-то заниматься.
Обычно новый начальник начинает свою карьеру с кабинета, словом меняет или переставляет в ней мебель предшественника. Затем меняет, как правило, секретаря, а дальше и кадровый состав, приводя свою команду.

Мария Дмитриевна тоже начала пенсионную жизнь с изменения порядка в квартире. Повесила картину, которая ждала своего гвоздя на стене пять лет. Перебрала документы в ящиках личного стола, больше половины из бумаг за ненадобностью выкинула в мусор. Пригласила сыновей и переставила мебель. Наконец-то подобрала в магазине и купила в гостиную новую люстру. И дальше по мелочам, включая покупку новой миски кошке Муське.

Однако с этими делами она быстро управилась. Переход к следующему этапу — смене кадрового состава — объективно не мог произойти в виду отсутствия такого. Можно ли отнести Муську к кадровому составу — сказать сложно. Скорее к лицам, находящимся на иждивении в форме пожизненного содержания.

Словом, закончив перестановку мебели, она вдруг поняла, что дальше делать нечего. Испугавшись, стала бросаться из одной крайности в другую. Смотрела  подряд все сериалы по телевизору, но это быстро надоело. Затем накупила и стала перечитывать художественные книги. Но надолго и этого занятия не хватило. Самое главное, что стало недоставать того, от чего она раньше, наоборот, уставала — человеческого общения. Сыновьям она старалась часто не звонить и не отвлекать от работы. Подруги пока не были на пенсии, и им тоже некогда было. Она оказалась в пустоте. Осознав эту опасность, Мария Дмитриевна стала искать выход . Пробовала беседовать с бабушками на скамейках, сидящих рядом с подъездом. Пыталась знакомиться  в очереди в магазине и поликлинике. Особенно удачно в поликлинике. Пенсионеров там были полные коридоры, как на посиделках, они никуда не спешили. Однако все разговоры у кабинетов врачей сводились к болячкам, охам и вздохам. Приятного мало, и скоро поликлинику она стала обходить стороной.

Как-то, включив телевизор, Мария Дмитриевна увидела передачу, в которой авторы словно перекидывали мостик на другой, пока неведомый ей, берег. Перед ее глазами пенсионеры успешно преодолевали кризис возраста. Один пенсионер подался в диск-жокеи, другая бабушка одолела премудрости бальных танцев, третьи ринулись в туризм автостопом по России и Европе. Передача взбудоражила. «Вот верну собачке хозяев и найду занятие по душе», — твердо решила она.

Текст объявления в голове сложился сразу: «Двенадцатого июня у магазина «Продукты», расположенного по адресу…, нашла собаку. Американский эскимосский шпиц. Окрас белый. Верну хозяевам».
«А зачем мне беспокоить сыновей? — подумала Мария Дмитриевна. — Напишу сама и развешу объявления вблизи магазина. Рядом кстати, три элитных дома. Зайду, оставлю объявление консьержкам».

Она уже заканчивала писать объявление, как услышала зловещее шипение Муськи.
Мария Дмитриевна быстро подскочила, и ей буквально в руки вскочила взъерошенная, дрожащая собачка. Она знала нрав кошки и ее реакцию на чужака квартиры. Сейчас Муська защищала свою территорию и показывала, что эскимосу здесь делать нечего.

«Война в отдельно взятой квартире началась, и с объявлениями нужно спешить», — сморщила нос Мария Дмитриевна и стала решительно одеваться.
Объявления развесила у магазина, затем у подъездов двух ближайших к нему зданий, а также отдала консьержкам элитных домов.
«Теперь осталось только купить хлеба», — вспомнила она по дороге домой.

В продуктовом магазине очередь небольшая. Впереди нее стоящий дедушка берет сто грамм дешевой колбасы и полбуханки хлеба.
— За квартиру заплатил, и пенсии как не бывало, — вздыхает пенсионер.
«Хорошо, если дети есть и могут помочь. А на одну пенсию не проживешь. На западе уходят на пенсию и по миру путешествуют. Им пенсия позволяет, а нашим лишь свести концы с концами»,— грустно подумала она.
— Что заснула? — прервал ее мысли окрик дородной продавщицы. Набычившись, та сверлила глазами съежившуюся пенсионерку.
— Извините. Сейчас. Мне только половинку белого, — сжавшись, залепетала Мария Дмитриевна.
— Нечего очередь задерживать! В гроб пора, а они за хлебом, — величественно вещала продавщица.
 Взяв брошенную на прилавок половинку буханки, она молча ушла,согнувшись.


Дома поджарила яичницу, налила кошке молока, а собачке дала хлеба и понуро села смотреть телевизор. Невеселое настроение прервал телефонный звонок. Старший сын уже беспокоился, развесила ли она объявления и есть ли звонки. Записал текст объявления, чтобы разместить на сайтах объявлений в интернете.
— Собака дорогая, а значит, хозяева будут использовать интернет, — убеждено заключил он и передал трубку жене. С ней еще она вволю проговорила минут двадцать.

Потом позвонил Артем. Интересовался тем же. И тоже хотел разметить объявление в интернете.
Мария Дмитриевна рассмеялась:
— Костя тебя опередил. Уже взял это на себя.
— Ну, тогда я попробую в местной газете дать, — нашелся младший сын.
Больше вечером звонков не было.
«А если вообще хозяин не объявится?» — подумала она перед сном с тревогой.
В любом случае не было мысли подбросить собачку к какому-нибудь кустику во дворе и уйти, как ни в чем не бывало.
«Значит, будем жить втроем, — решила Мария Дмитриевна и добродушно улыбнулась. — А Муське придется сдружиться с новым квартирантом».

Но на следующее утро раздался телефонный звонок. Она услышала протяжный, грудной женский голос:
— Алло? Я не ошиблась номером? Это вы дали объявление о собаке?
— Да,— обрадовано воскликнула Мария Дмитриевна.
Она описала собачку, и женщина радостно воскликнула:
—Это она, моя Юджин. А я уж не знала, что делать. Вы мой спаситель!
Потоки радостных восклицаний захлестнули женщину. Наконец она пришла в себя от радости и уже деловито заговорила:
— Подскажите, где вы живете? Поняла, что недалеко? Я пошлю к вам человека. Сколько я должна заплатить за вашу доброту?
— Ничего вы мне не должны, — заверила Мария Дмитриевна.
— Как так? Мне право неудобно. Так не принято.
— Не беспокойтесь. Я ничего не возьму. Это не в моих правилах.
Чувствовалось, что женщина растеряна. После некоторого молчания она уже более напористо сообщила:
— Значит, и такие люди бывают. Хорошо. Тогда я сама к вам приду. Диктуйте адрес. Когда вам удобно?

Через час в дверь раздался звонок.
На пороге стоял шкафообразный мужчина в добротном костюме с галстучком. За его спиной слышался знакомый грудной, протяжный голос:
— Коленька, к черту инструкцию. Проверили ведь. Бывшая учительница, сейчас на пенсии, характеризуется положительно.

Атлет растерянно моргал глазами. Вид хозяйки квартиры успокаивал. Типичная пенсионерка. В очках. На вид божий одуванчик. Все сходилось с полученной информацией.
— Ладно, — пробасил телохранитель. — Заходите. Но я буду рядом с дверью. Имейте ввиду.

И вот уже вбегает невысокая, полная женщина с холеным лицом. По возрасту лет под сорок. Одежда, кольца и перстни на пальцах рук сразу выдавали в ней человека, живущего в большом достатке.
— Где моя малышка? — заполняет квартиру ее грудной возглас.
И радостная собачка уже повизгивает в объятиях гостьи.
Затем Мария Дмитриевна выслушала подробную историю детства, отрочества, юности собачки. Расставив широко ноги, причмокивая, гостя с вдохновением говорила и говорила. Запах дорогих французских духов щипал нос.
— Детей у нас нет. Вот Юджин и стала нам вместо дочки, — закончила монолог женщина.

Выговорившись, гостья, представившаяся Екатериной Сергеевной, растерянно замерла.
— Знаете, я так не могу. Если не хотите денег, то я вам должна сделать что-то хорошее. Я многое могу. У меня муж генерал — командующий нашим военным округом. Неужели у вас нет никаких проблем по жизни или по работе? — выспрашивала генеральша.
— Да какие у меня сейчас могут быть проблемы: я на пенсии, — вздыхала Мария Дмитриевна.
— Не скучно?
— Бывает. Надо найти хобби.
— А лучше хорошую, непыльную работу. Чтобы и при деле были, и деньги еще получали.
— Молодые не могут найти. А меня кто возьмет?
— Подумаем, — подытожила Екатерина Сергеевна и, величественно приподняв голову, закончила. — Теперь будем дружить. Хоть муж у меня и господь, и бог, но я простая, и для меня люди все равны. Да и муж у меня такой же. Только очень переживучий. Природу, животных очень любит. Сейчас, когда Юджин пропала, то он в миг всех на уши поставил — и милицию, и воинские части. Даже командиров частей из отпуска повызывал.
Екатерина Сергеевна начала собираться.
Не успел простыть след стремительной гости, как вновь раздался телефонный звонок.
— Это я! — вновь в трубке звучал грудной голос. — Я минуту назад зашла в свой подъезд и сразу чуть себя по лбу не стукнула. У нас одну из консьержек увольняют. А вы бы не пошли? Работа по графику: сутки через двое.
— Даже не знаю.
— Тогда подумайте. Я вам перезвоню завтра.
Так Мария Дмитриевна стала консьержкой.


Работа действительно была «непыльная». В обязанности входило дежурство в вестибюле на первом этаже у входа, пропуск в дом жильцов, проверка документов у посетителей, прием почты и иных сообщений для жильцов, поддержание порядка в холле, хранение запасных ключей.
Но это только часть, и не основная, обязанностей.
— Самое главное, — сразу предупредила сменщица. — Надо как можно быстрее запомнить на внешность жильцов. Простых здесь нет. Или при высоких государственных должностях, или при больших деньгах. Только банкиров пять семей. Не дай бог спутаться и принять их за посетителей: шуму не миновать.
 
Консьержка была в годах, худая, с большими синими глазами. Звали ее Вероникой Васильевной. Она два дня преданно находилась рядом с Марией Дмитриевной в целях запоминания жильцов.
И вот через две недели стажировки она уже начала работать одна. Сначала теряясь и волнуясь, затем все спокойней и уверенней.
Конечно, российская консьержка мало похожа на сложившийся стереотип той же французской. Французская — это неизменные атрибуты: очки, телевизор, конечно, чай, сплетни и толстый кот. У нас облик консьержки: бдительный взгляд, звонкое приветствие, опрятная внешность и никакого чая или телевизора.

Мария Дмитриевна благословенно была принята жильцами. Видимо, этому способствовал ее кроткий, смиренный взгляд, интеллигентные очки. А может еще и благодаря слуху, что ее приняли на работу по протекции жены командующего военным округом, и вроде даже консьержка имеет звание заслуженной учительницы России. Генеральша и сама подтверждала это, регулярно останавливаясь и общаясь с консьержкой, выражая свое покровительство. Любила Екатерина Сергеевна демонстрировать близость к народу. Порой из окна было видно, как она, выгуливая собачку, пыталась знакомиться с прохожими. Смотрелось это комично: дородная дама, со стоящими рядом гигантами-охранниками, заговаривала с какой-нибудь женщиной или старушечкой. Но очередная жертва демократического эксперимента только вжимала голову в плечи и, пообщавшись, спешно ретировалась.

Итак, Мария Дмитриевна, консьержка элитного дома, смотрела в окно и прислушивалась к сообщениям радио. Трель звонка домофона отвлекла ее от этого занятия. Она подошла к табло и встрепенулась, узнав лицо своей снохи.
— С чего бы это? И как она узнала, что я именно в этом доме работаю? — недоумевала Мария Дмитриевна.
Но вид Веры встревожил: лицо заплаканное, глаза красные. Запахло сыростью и коньяком.
— Что-то случилось?
— Мария Дмитриевна, лучше сядьте на стул. Вот так. Не переживайте. Обещайте мне.
— Верочка! Говорите же. С Костей что-то случилось?
— Пока нет. Но сегодня у него должен был быть очередной рейс. Пассажиров было мало, человек семь — это меньше половины. Еще хотели отложить полет. Но там пассажир солидный попался, полковник. В нем все и дело. А он, как люки закрыли, так шасть к экипажу корабля — и под дулом пистолета приказывает лететь за границу. Как он пистолет-то пронес? Пилоты сначала растерялись. Думали, что розыгрыш или какая-нибудь проверка бдительности экипажа. Оказалось, нет. Ну, тут переполох. Все руководство области в аэропорт приехало. Милиция, военные. Пилоты говорят террористу, что, мол, дозаправиться надо, не долетим. Начали торговаться. В это время мне уже сообщили, и я в аэропорту была. Словом, добились, что постепенно всех заложников из числа пассажиров освободили. И даже второго пилота. Костя, как командир и единственный пилот, остался. Самолет стали дозаправлять. Решили, мол, шут с ним: пусть уматывает. Тем более как специалист он никудышный был. Что в самолете еще и летчик есть —все забыли. Все бы хорошо. Но стало известно, что этот вояка, оказывается, прихватил с собой за границу копии тайных разработок нашей военной техники и другие секретные документы. Словом, не просто так полетел, а продавать Родину. Тут у руководства области вообще шок наступил. Вроде ситуацию почти разрулили и могли замкнуть на областном уровне, а тут все выскочило на политический и не только российский, а почти мировой уровень. И со страху покумекав, решили сбить самолет ракетой. Конечно не сразу, а когда наберет необходимый порог высоты.

— Так там же Костя?!
— Об этом вспомнили, но, видимо, долго не думая, решили, что интересы государства выше личных.
— И что делать? Господи!
— Мария Дмитриевна, я помню, что вы нашли потерявшуюся собаку семьи командующего военным округом, и его жена устроила вас сюда работать. Надо с ней поговорить! Нужно, чтобы она уговорила мужа отменить решение. Это в его власти.
— Да кто я? А кто — она! Мало что собаку нашла, эко невидаль. Да и дома ли Екатерина Сергеевна? Но надо что-то делать.
— Выхода нет. Надо идти. Медлить нельзя. Промедление смерти подобно. Смерти Костика.
— Ладно. Иду.
— Надо.

Мария Дмитриевна застыла в нерешительности. На лице одно выражение сменяло другое. Шел процесс преодоления ее извечной кротости и интеллигентности. Затем она решительно вскинула голову и направилась к лифту, машинально повторяя: «Государственные интересы выше личных».
Этот лозунг она слышала много раз, будучи пионеркой, потом комсомолкой, и его содержание не вызывало сомнений. Но именно сейчас он стал не только спорным, но и пугающе зловещим.

Сразу всплыла в памяти картина, как Костя еще в восьмом классе пришел весь в ссадинах и кровоподтеках. Он всегда защищал слабых. И на этот раз заступился за пятиклашку, которого избивала свора старшеклассников. Боли тогда у него были сильные. Губы, шептавшие «Как же так, семеро на одного?», искусал до крови. Приехавший врач срочно госпитализировал, определив сотрясение головного мозга, перелом руки и ноги.
А в девятом классе у него была первая и безответная любовь, отразившаяся стихами в двух тетрадках.

Мария Дмитриевна в нерешительности остановилась у двери генерала. Вся вжалась, уменьшилась. Помялась с ноги на ногу. Наконец, взмахнув головой, словно перед прыжком в пропасть, решительно нажала на кнопку звонка. Но тут же глаза испуганно забегали, и она в страхе, будто от расклеенного утюга, отдернула руку от кнопки звонка.

— Это вы? — раздался грудной голос генеральши. Екатерина Сергеевна встречала в цветистом ярком халате с веером в руке. Лицо выражало крайнее удивление.
— У меня просьба к вашему мужу, личного характера, — начала неуверенно Мария Дмитриевна и осеклась, понимая, что надо было начать разговор по-другому.
— У него прием по личным вопросам каждую среду. Могу записать вас на личный прием, если…, — не докончив фразу, генеральша остановилась и вопросительно посмотрела на гостью, ожидая разъяснений.
— Мне сообщили, что сегодня террористом был захвачен самолет, — заикаясь, тараторила Мария Дмитриевна, словно боясь, что еще немного — и перед ней просто захлопнут дверь. — Пассажиров удалось освободить. Но оказалось, что террорист прихватил с собой документы, составляющие государственную тайну. И сейчас самолет хотят сбить. Так это?
Хозяйка квартиры растерянно кивнула и снова вопросительно посмотрела на консьержку. Ее глаза спрашивали: «А вы тут причем?»
Поняв взгляд, Мария Дмитриевна с болью в голосе выдохнула:
— Пилот самолета — мой сын.
Ноги у нее стали подкашиваться. В глазах поплыло.
Екатерина Сергеевна ойкнула и опустила руку с веером, взмахом приглашая зайти в квартиру. Посадила в кресло и подала стакан с водой.
— Я понимаю ваше состояние, — начала механически говорить плакатными, заученными словами генеральша. — Но как быть? В опасности интересы нашего государства…, — не закончив фразу, она нахмурилась и с испугом посмотрела на гостью.
— Но в чем вина сына? Он тут причем? Почему он должен быть убит вместе с террористом? И что, ничего нельзя сделать? Как же так? — тихо стала бормотать Мария Дмитриевна.
Глаза ее лихорадочно блестели, лицо побелело и стало покрываться каплями пота.
Генеральша безнадежно развела руками и опустила глаза.
— Но я же спасла вашу собачку! — бессмысленно продолжала лепетать Мария Дмитриевна.
— Как вы можете сравнивать? — воскликнула осуждающе Екатерина Сергеевна.
— Почему не могу? Моего сына хотят убить. Открыто. Исходя из интересов государства. И все шито-крыто. Да что это за жизнь такая? Что за государство такое? — гневные фразы одна за другой вырывались из нее.


И тут прямо к ней подошла собачка, добродушно виляя хвостом.
Словно судорога пробежала по лицу Марии Дмитриевны. Подняв глаза к верху, будто прося прощения у бога, она схватила собачку и, сжав одной рукой ее шею,  твердо заявила:
— Звоните мужу. Пусть отменит запуск ракеты. Иначе я оторву голову вашей собачонке. Я ее нашла, я ее и убью!
Собачка жалобно взвизгнула.
Вид Марии Дмитриевны настолько был решительным, что генеральша вся побелела, и уже сама залепетала:
— Сейчас позвоню… Владик! Нет, я по делу. У нас в квартире наша консьержка. Пилот захваченного самолета — ее сын. А она захватила Юджин и угрожает свернуть ей голову, если ты не отменишь пуск ракеты. Она это сделает... Не знаю. Будет уже поздно. Решай, что можно сделать… Должен же быть выход? Хорошо, жду твоего звонка...
Что отвечал на ее слова генерал, можно было только догадываться. Женщины замолчали.

И вот через пять минут выстрелом прозвенел телефонный звонок. Екатерина Сергеевна схватила трубку.
— Поняла. Хорошо… Он отменил пуск ракеты, хотя целенаведение уже пошло, — промолвила генеральша. — Сейчас поднимут истребители-перехватчики. Но если они не успеют, то…, — она снова осеклась.
— Истребители? А почему сразу нельзя было их поднять?
— Насколько я знаю, подавляющая часть самолетов из-за технического состояния вообще не способна выполнять полеты, а тем более боевую задачу.
— Получается, моего сына стали сбивать ракетой из-за неисправности истребителей? А были бы они исправны, а деньги на их ремонт не разворовывались, истребители подняли бы в воздух? И остается только сбивать самолет? При этом безразлично, что будет убит человек? Безвинная душа!
— Ну, вы скажете!
— Скажу! А как вообще террорист прошел досмотр и пронес пистолет? Из-за разгильдяйства службы досмотра, или того хуже, взяткой глаза закрыл? Так почему мой сын должен своей жизнью расплачиваться за чужое равнодушие? И по какой причине ваш муж имеет право решать, жить моему сыну или нет?
— А разве у вас есть право решать, жить нашей собачке или нет? Нашей бедной девочке!
— Я действую в состоянии необходимой обороны.
— И голову отвернете ей, прикрываясь этими словами.
— Также как и вы, словами о том, что государственные интересы выше личных, и дороже человеческой жизни.

Обе женщины застыли. В тишине был слышен ход стрелок часов и раздавшееся урчание в животе у Юджин. Мария Дмитриевна вздрогнула и испуганно ослабила хватку рук, державших животное, а Екатерина Сергеевна съежилась и жалобно смотрела на свою питомицу.
Обе думали об одном и том же: «Лишь бы истребители взлетели!».
Только продолжение этих мыслей у них расходилось.
У генеральши они заканчивались фразой: «Тогда Юджин будет жить».
У Марии Дмитриевны словами: «Тогда мой сын будет жив».
А иначе и думать страшно. И она получит орден. Уже за сына. За его заслуги перед Отечеством. Цена ордена — жизнь. Цена жизни — халатность других.
Телефонный звонок оглушительным выстрелом заставил их вздрогнуть и напрячься. Екатерина Сергеевна с осунувшимся лицом боязливо потянула руку к телефонной трубке. Затем замерла и посмотрела на собачку. В глазах женщины смешались страх, надежда, растерянность, стыд. Затем она подняла глаза на Марию Дмитриевну и увидела в них страх, надежду, растерянность, стыд.