Главный аргумент - 3

(больничный романс в прозе)

***
   Завтрак я проспала.
   Проспала бы и обед, если бы не Сергей.
   - Мамка! Милая! Я обожаю тебя, мамка! – раздавалось, казалось, под самым моим ухом.
   В недоумении я оторвала голову от подушки и вытянула шею в сторону коридора. Там я увидела маленькую седоватую женщину, стоявшую рядом с общей мужской палатой. Вокруг нее, громко стуча костылями, подпрыгивал Сережка.
   Еще путаясь в паутине позднего сна, я прикрыла глаза, а когда вновь открыла их, женщины в коридоре уже не было. Зато радостный голос Сергея раздавался на все отделение. Приподнявшись на локте я увидела, что дверь в мужскую палату приоткрыта, и в этом, совсем небольшом, проеме можно было увидеть, как Сергей торопливо расстегивает на груди плоские пуговицы серой больничной робы, а на спинке его кровати красуется новая тельняшка. И тут моим глазам открылась голая спина Сергея, широкая, мускулистая, сильная. У меня перехватило дыхание от первого в жизни созерцания такой открытой, такой естественной мужской красоты…
   Видимо, почувствовав на себе чей-то взгляд, Сергей обернулся. И тут я увидела, будто в замедленной пленке, как неторопливо повернулось навстречу моим глазам его тело, как медленно показался огромный рубленный шрам на правом боку, бесконечные швы на худом животе и цветок белесовато-розовой кожи от ранения на груди. Угадав направление моего взгляда, Сергей нахмурился, быстро набросил на себя тельняшку, и только потом, зачем-то, закрыл дверь.
   Однако, когда он вышел в коридор, ни тени смущения не было на его лице. Настроение у него было прежнее – веселое, чуть нахальное, насмешливое, но добродушное.
   - Ну что, проснулась, татарская княжна?
   - Кто-кто? А ну повтори!
   - Будешь спать до обеда – вообще глаз не разлепишь! Сходи, в зеркало на себя полюбуйся.
   Я нехотя поднялась, поправила на коленках измятый халатик и поплелась все в ту же умывальню, с ужасом представляя в отражении зеркала свое лицо, опухшее от ночных слез.
   Правда, до зеркала я так и не дошла…Что-то внутри моего живота лопнуло, и горячая волна боли окатила меня, сбивая с ног. Пол и потолок закружились перед моими глазами. Еще пытаясь сохранить остатки сознания и равновесия, я потянулась руками к стене, но новый приступ скрутим мой организм так, что я упала и забилась на полу в судорогах оглушающей боли…
   Как так получилось – не знаю, но очнулась я на кровати. Вокруг меня суетился медперсонал, кто-то совал мне под нос ватку с нашатырем, другие делали мне какие-то уколы в вену, укладывали лед на живот, растирали ступни. Кто-то положил мне на лоб холодное полотенце и сказал отдаленно-знакомым голосом: «Потерпи, сейчас полегчает…»
   Вскоре, действительно, полегчало, и я ушла в глубокое бессонное забытье. Очнулась только ночью. Первое, что я увидела – яркий свет лампы на посту. Первое, что услышала – голос Сергея:
   - Борис Палыч! Борис Палыч!
   Гулко покатились по коридору шаги врача – от ординаторской к посту.
   - Тише не можешь? – сразу же сделал он внушение Сергею, - Это тебе не казарма, а больница, молодой человек! – а потом добавил уже тише, обращаясь ко мне, - Ну как, девушка? Все теперь хорошо?
   - Да-да, полегче…
   Не успела я и охнуть, как врач умелым движением откинул одеяло и задрал вверх подол моего халата и ночной рубашки, оголив мой многострадальный живот по самую грудь. Лицо мое мгновенно полыхнуло от стыда, и я нервно выгнулась под пальцами врача.
   - Непоряяядок…- покачал головой Борис Павлович.
   - Что? Серьезное что-то? – Сергей, сидевший у меня в головах, взволнованно качнулся вперед и посмотрел через руку врача на мое оголенное тело.
   А я корчилась совсем не от боли…Я готова была возненавидеть этого парня за его всесующееся любопытство.
   - Уйди! Уйди же отсюда! – прошипела я, отталкивая его рукой.
   - Что такое? Почему?
   - Вот навязался на мою голову, доброжелатель!
   Сергей медленно встал, и, держась рукой за стену, как-то жалко поскакал на одной ноге вдоль коридора. Машинально скользнув взглядом по направлению его движения, я увидела костыли, лежащие на полу около умывальни.
   В одну минуту мне стало ясно все…
   Борис Павлович посмотрел на меня с укоризной, но ничего не сказал. И только закончив осмотр он как бы нехотя заметил:
   - А с Сергеем ты зря так. Он заботится о людях от чистого сердца. Не может он по-другому.

***
   И вновь меня встречала неприветливая бессонная ночь. Стоило закрыть глаза, какие-то глупые мысли лезли в голову. Куда ни глянь, а в любой ситуации я оказывалась неправа, и беспокойное чувство недовольства собой не давало мне покоя.  Рядом на тумбочке стояла тарелка холодной каши с ужина и такой же холодный чай, но я, сутки не евшая, суеверно боялась кушать на ночь…
   Подсунув подушку под спину, я села и достала из тумбочки книгу. Свет лампы тускло отражался от белых ее страниц, и можно было вполне сносно читать. Глаза, конечно, уставали, но больше всего я опасалась гнева лечащего врача, который дежурил сегодня в ночь.
   Вскоре чтение настолько захватило меня, что я не сразу услышала мерный стук костылей. Сергей удалялся вдаль по коридору – к лестнице. Между пальцев левой его руки была зажата сигарета.
   Желание читать у меня пропало. Я лежала и терпеливо ждала возвращения своего спасителя. Когда тень фигуры с костылями показалась на противоположном конце коридора, я спрятала лицо в книгу, но когда он поравнялся со мной, выглянула из-под нее и тихо окликнула:
   - Сережа…
   Он удивленно оглянулся.
   - Ты сильно хочешь спать?
   - Честно? Нет, вроде…
   - Посиди со мной, пожалуйста…
   Просьба эта далась мне нелегка, но я о ней не пожалела. Лицо Сергея тут же расплылось в доброй открытой улыбке. Он подошел, сел на стул напротив меня, поставив его спинкой вперед, и обняв эту спинку широкими сильными руками.
   - Ты обиделся на меня?
   - За что? – вскинул брови он, - Я же понимаю, не каждому приятно, когда его без спросу разглядывают. Я, например, тоже не люблю…
   Тут пришла пора устыдиться и мне.
   - Ты насчет утреннего?
   - Может быть, может быть…- игриво произнес он, - Нехорошо это, - и тут же произнес голосом Бориса Павловича, - Непоряяядок!
   Мы оба рассмеялись. Мое недоверие к этому человеку тут же растаяло, словно его и не было, и на душе стало необыкновенно хорошо и спокойно.
   - Сереж…- вкрадчиво начала я.
   - Продолжай, не интригуй…
   - А я сильно тяжелая?
   - Да как-то не заметил!
   - Врешь!
   - А смысл? – и тут же он ловко поменял тему, - Чем глаза портишь?
   - Дюма, «Граф Монте-Кристо».
   - Солидно…В первый раз читаешь?
   - Во второй…
   - Ну, во второй раз можно уже глазки и не портить. Не того уровня книга.
   - Как это? – возмутилась я, - В ней же столько событий! Любовь! Романтика!
   - Романтика чего? – Сергей как-то странно прищурился.
   - Как это – чего?
   - Романтика мести? Крови? Злорадства над чужим горем?
   - Ну ты скажешь! – расстроилась я, - Романтика справедливости, если уж так!
   - Справедливость – это суд. Это когда наказывается подлинно виновные, а не тогда, когда их жены травят детей, а потом сами сходят с ума. Это уже жестокость. Страшная и неоправданная.
   Я растерялась о такого поворота нашей беседы.
   - Но… он же этого не хотел?
   - Если бы не хотел – этого бы не случилось. Большие деньги легко ломают чужие судьбы. А его изощренная, изысканная натура потребовала изысканных злодеяний…
   Я слушала – и не верила своим ушам. Еще одно неожиданное преображение: дуралей-калека оказался не только героем неизвестной войны, но и умным, содержательным собеседником. И я решила не отпускать его от себя как можно дольше, поэтому пошла наперекор его мнению:
   - И все-таки ты неправ, - сказала я, - Для чего тогда существует такой жанр как «приключенческий роман»? Разве можно в нем обойтись без убийств, возмездия, ответной крови? Понимаешь, это такая игра- кто кого? А разве в игре должна быть какая-то нравственность? В ней же все условно!
Автора меньше всего беспокоит совесть героя…Вернее, совесть у него, конечно, есть, но желание отомстить – оно сильнее…
   Я несла какой-то бред, а Сергей сидел напротив меня и недоверчиво разглядывал мое лицо.
   - Странно…- сказал он, - А поначалу мне показалось, что ты тонкая, восприимчивая девочка. Я ведь не о жанре говорил, а совсем о другом.
   - Тогда объясни, о чем именно?
   Сергей замялся.
   - Вот ты читаешь в книге, как люди умирают и так легко к этому относишься…А сама в жизни хоть раз видела настоящую смерть?
   - Нет…
   - Вот и слава Богу. А я теперь даже читать про это спокойно не могу.
   Он нахмурился, замолчал. Достал из кармана трико пачку сигарет, поднял с полу костыли и встал, уже собираясь идти на лестницу, но я взмолилась:
   - Не уходи, не надо. Ты же только что курил! Расскажи что-нибудь еще!
   Он усмехнулся, присел, однако руки с костылей не убрал.
   - Чего тебе рассказать? Спрашивай!
   - О войне что-нибудь. О ней же ничего нам не говорят. Давай еще посидим, а ты вспомни что-нибудь и расскажи. Пожалуйста…
   - Вспомни! – усмехнулся он, - Что ее вспоминать? Я ее и не забывал ни на минуту. Любой, кто был там, никогда этого не забудет. Она, проклятая, так глубоко в душу въелась! Всех изранила, как могла. Кого – в ногу, кого в душу…Дружок у меня хороший спивается. До сих пор по ночам кричит, ножи под подушку прячет, в атаки пьяный ходит…Соседи его боятся, жена ушла, ребенка забрала…Вот так, Катенька. Мы с войны ушли, а она из нас – уйти не хочет, даже и не собирается…
   Наступила тишина. Сергей крутил в пальцах сигаретную пачку, нервно постукивая по ее бокам.
   - Что еще хочешь знать?
   - А это…сильно страшно?
   - Что именно?
   - Смерть видеть? Или – привыкаешь со временем?
   - Нет, Кать, привыкнуть к этому невозможно. Кстати, в бою, в горячке весь ужас войны не ощущаешь. Ты убиваешь – тебя убивают… А вот в госпитале потом, когда мужики здоровые плачут, потому, что у них ни ног, ни рук… Сама посуди – ему двадцать лет, а уже ни разу ни в футбол во дворе не сгонять, ни вальс не станцевать, ни девушку на руках покружить. Хотя опять же – кто как. Кто-то настроен жить и бороться, работать и учиться даже на инвалидной коляске, а кто-то раскиснет, в депрессию впадет, плачет каждый день, как ребенок. На такого поглядишь, и первая мысль: лучше бы тебя убили.
   - Но ты же – живешь!
   - Скажешь еще! У меня папка с мамкой! Друзья! Городок наш сибирский! Я по нему там, в Афгане, знаешь, как скучал! А еще я, Катюха, жизнь люблю. Так люблю, как тебе и не снилось.
   - А ты смерти боялся?
   - Честно? Сначала – да, боялся. Потом – уже не так…
   - Все-таки привык?
   - Нет. Увидел кое-что пострашнее смерти.
   - Расскажи! – взмолилась я, увидев, что он снова встает. Даже приподнялась у сжала его руку, лежащую на ручке костыля. Он как-то странно поглядел на меня большими немигающими черными глазами. И на пожатие не ответил, и руки моей не убрал.
   В этот миг в конце коридора послышались торопливые шаги запропавшей где-то медсестры Людочки, человека из категории тех, кто «в чужом глазу соринку отыщет, а в своем и бревна замечать не хочет». И где ее черти носили? Хотя…у всех нормальных людей страны сегодня еще праздник…
   Сергей неторопливым, но властным движением высвободил свою руку из-под моей.
   - Пора разбегаться по домам. А то Людмила напридумывает еще…
   Меня это задело.
   - А мне плевать, что про меня подумают! – прошептала я запальчиво.
   - На людей плевать – нельзя! - тихо парировал Сергей. – Они не только подумать, но и сказать могут. Например, твоей маме. А это уже лишние неприятности. Все, котенок. Спокойной ночи…
   И он зашагал по коридору навстречу медсестре. К моему удивлению, та ограничилась только кратким замечанием в его адрес. А я притворилась спящей.