Голуби нашего детства. 27. Чёрные белохвостые

        В СССР к 1980 году будет построен  коммунизм, толковали на уроках школьные  учителя.   Добросердечные педагоги, верившие в эту идею, старались, как могли довести её  до нашего сознания.   Зодчим, этих грандиозных планов являлся  Никита Сергеевич Хрущёв.  В школе его портреты красовались повсюду: в фойе, у директора, в учительской, в каждом классе и даже на первой странице букваря. С ликом архитектора нового общества народ ходил на демонстрации. Биографию Никиты Сергеевича знал каждый и даже двоечники могли пересказать её дословно.
Однако, вне школы, на коммунальной кухне нам случалось услышать и полярное мнение.
    Взрослые люди в своих разговорах нелестно отзывались о нашем вожде, называя его  «Лысым», за отсутствие волос на голове.  «Светлое будущее», - говорили они, «наступит, когда рак на горе свистнет, а пока от всех по труду, каждому  в соответствии с занимаемой должностью».
    Военные, угодившие под сокращение, откровенно и скверно покрывали нецензурными ругательствами «Курского свинопаса» и великого экспериментатора страны - в вечно помятом костюме.   
    Простые  рабочие совхоза называли Никиту «Кукурузником», за любовь к этому американскому деликатесу и могильщиком национального сельского хозяйства, а многочисленные сооружения гидропоники, где в керамзите на растворе селитры выращивались химические огурцы и помидоры - «атомной гидропаникой».

    А мы твердо верили - нам оставалось шестнадцать лет ждать светлое будущее.   Прошли годы, возможно, мы и жили при коммунизме, но в те далёкие шестидесятые годы это не ощущалось.  Кто вкусил хрущёвского каравая на половину с кукурузной мукой, тот никогда не забудет тех очередей у хлебных магазинов за буханкой пшеничного хлеба. Мне самому приходилось сменять маму в очереди - в семь часов она уезжала на работу. К привозу хлеба в магазине оставались лишь старики, дети и перекупщицы. Крупнозадые старушки-торговки своими широкими бёдрами ловко выпихивали из очереди детвору.
    Возвращаться домой частенько приходилось без заветного белого пшеничного кирпичика, довольствуясь кукурузным, который можно было есть только тёплым.
Мой папа в то время работал в Ливадии, а там находилась спецбаза,  в закромах которой было всё, что душеньке угодно. Продукты, не попавшие на столы обитателей здравницы, продавались по сниженным ценам во внутреннем магазине только  для работавших там людей.    В этот райский уголок даже сотрудников здравницы набирали по особому принципу благонадёжности.
    Приезд небожителей осуществлялся, как правило, по обводной дороге, и для массовых отдыхающих был неприметным. Только местные жители, по пролетающим вдоль трассы вертолётам и крепким сотрудникам силовых ведомств, стоявшим в строгих костюмах на обочинах дороги, могли с уверенностью заявить - на госдачу прибывает первое лицо государства, или  какой-то солидный гость.

    В 1964 году местные руководители, в своём стремлении  показать главе государства, как претворяются в жизнь его идеи, организовали необычный маршрут.  Проезд кортежа в этот день осуществлялся вдоль многочисленных корыт гидропоники и панельных  пятиэтажек  Московской улицы. Горожане встречали вождя на выездной улице. До этого момента односторонние улицы города Киевская и  Московская никогда не перекрывались и не меняли направление движения.
Демонстрируя  поддержку вождя народом, власти отменили работу на предприятиях, занятия в школах и вывели всё население города изображать массовку на пути следования кортежа.
    Десятая и восьмая школы вперемешку с рабочими фабрики пластмассовых изделий, пивзавода и неисчислимой армии продавцов ближайших магазинов выстроились по маршруту от кинотеатра «Октябрь» до цирка. Наш класс занимал участок между двумя домами напротив перехода у овощного магазина через речку Дерекойка. 

   Мы устали ждать,  наши букеты цветов припекавшее осеннее солнце превратило в безжизненные веники. Учителя, поддерживая дисциплину,  постоянно выкрикивали фамилии школьников, нарушавших порядок, но неожиданно быстро мчавшаяся колонна «Чаек», на время заставила всех притихнуть.   
Новая улица Московская, блестевшая с раннего утра как пасхальное яйцо, в считанные секунды превратилась в последний путь-дорогу, на которой валялись тысячи увядших цветов. 
   Кто-то, конечно, мог заметить в какой из машин ехал Хрущёв, но в нашей группе таких не было.  Возбуждённо обсуждая  проезд эскорта, счастливые школьники расходились по домам, и только старшеклассники, собирая портреты великого руководителя, были недовольны возвращением в школу.

      Приехал, уехал вождь народов,  нас касалось поскольку - постольку, а вот рано закончившиеся уроки в школе совсем другое дело. Вручив сестрёнке портфель, я побежал навестить  друга, которого не было среди встречающих.
  Двор, в котором он жил до 1917 года был постоялым для смены лошадей, следовавших в Ливадию, а позже - самая первая Коммуна в Ялте. По крышам этих зданий, минуя многие дворы, можно было дойти до районного отделения милиции.
Собственно в этом дворе жил Толик Пляшко, который был старше меня на два года и учился в  шестом классе восьмой школы.  Пляня держал голубей  и был моим другом. 
Просиживая сутки напролёт в чердаке, Толик нашёл в вековой макулатуре более сотни фотографий старинной Ялты 1890 -1909 годов.  Подобных снимков не было даже в музеях города.   

   Иногда он обменивал их нам на голубей. У него была прекрасная «библиотека» старинных книг и журналов, которую он собрал в своём чердаке. Многие книги Пляня прочитал и часто давал нам для чтения. Подобное увлечение парня никто в школе не знал, там его считали трудным подростком.
 
   Сегодня он опять прогуливал уроки, не ждал гостей. Наш «библиотекарь» стоял у проёма чердачного окна.
 
      -Здорово.

      -Здоровее видали.

      -В школу не ходил?

     -Нафига козе баян? Занятий в школе нет. Да и какая учёба, смотри, - чуть заикаясь, Пляня указал на окровавленные тела  голубей, лежавшие под ящиком, а из мешка вытащил громадного сибирского кота.
 
     -Ни себе фига зверюга.
 
     -Прикинь, породистый.

     -Утопишь?

     -Я не самоубийца. Знаешь кто хозяин?

     -Кто?

     -Полтораивана,  за такого кота  он меня скорей  в ведре утопит, как слепого котёнка.
 
  Ивана Ивановича Пидопрыгора  за высокий рост и силу в народе называли Полтораивана. Этот великан когда-то был нашим участковым и являлся настоящей грозой нарушителей порядка в районе и справедливым человеком для обычных граждан.
 
     -Твою дивизию. Ладно, не переживай, восполню твою потерю,  и фото не попрошу.

     -Сходим тогда к хозяину?

     -Почему и нет, если топить не будешь. 

   Вытряхнув остатки гнезда, Толик собрал в старое ведро растерзанных голубей,   я взял  мешок с котом. 

     Дверь в квартиру открыл высокий парень в милицейской форме с пагодами старшины и полевой сумкой на плече - настоящий «Дядя Стёпа».

     -Жалуйтесь, - как  гром среди ясного неба провещал,  собравшийся  уходить хозяин  квартиры.

     -Ваш кот залез в мою голубятню, передавил всех птенцов и пять взрослых голубей, - со слезами на глазах произнёс свою пламенную речь Пляня.

     -Так что  прикажете делать?

     -Хозяин вы. Вам  решать, - спокойно сказал я.

     -Хорошо, сейчас мне на смену, жены дома нет. Отвезу барбоса к себе на работу в Ливадию, - сказал он, забирая мешок с котом.

     -А если вернётся? – Продолжая хмыкать, возразил Толик.

     -Тогда поедет за перевал, в Симферополь.

  Такая позиция человека, наделённого властью, нас устраивала и,  не требуя возмещения ущерба, попрощавшись, ушли хоронить голубей.
    
     По рассказам старых голубеводов мы знали, что голубей необходимо погребать под тополями, чтобы их души вместе с тополиным пухом возвращались на голубятню новыми птенцами.

    На берегу  речки под высоким пирамидальным тополем,  обломками досок выкопав братскую могилу, обернули  каждого голубя листьями лопуха, уложили в яму и засыпали песком.
Тарасов Валера торопившийся домой, заметил наши старания, помог установить большой камень,  дабы бродячие собаки не раскопали захоронение.
 Валерка был значительно старше, но любовь к голубям нас сближала. Отслужив четыре года на Черноморском флоте и сойдя на берег,  Матросик обзавёлся семьёй, растил двух сыновей, обслуживал красные автоматы газированной воды всего нашего района и занимался разведением голубей. Его красивая голубятня на пятнадцать пар в украинском стиле, оббитая нержавейкой, стояла на трёхметровых столбах у входа в наш двор. Вовнутрь голубятни он никого не допускал,  поднимался только сам по алюминиевой  лестнице, которая обычно пристёгивалась к забору импортным велосипедным замком.

    Матросик отдавал предпочтение крымским мурым, чёрным и цветнобоким  голубям николаевской породы. Каждая пара настолько подобрана, что даже специалисту трудно выискать недостатки в экстерьере его питомцев.  Лишних голубей у Тарасова никогда не было, так как на птенцов стояла живая очередь из самых известных голубеводов  города.
    Главная  фишка в том, что более десяти лет назад на его голубей обратил внимание самый уважаемый голубевод страны - Брежнев, отдыхавший в Ливадии. 
Тогда ещё Леонид Ильич был Секретарём Днепропетровского обкома и подъехал к голубятне на чёрной «Чайке». Долго общался с хозяином, а перед отъездом домой, заехал к нему ещё раз и купил две пары мурых голубей, об одной мурой голубке потом ходили легенды.
    После таких  триумфальных визитов,  Тарасов - самый популярный голубевод Ялты, и заполучить из его голубятни пару мурых равносильно чуду.  Брежнев заезжал к Тарасову и в 1963 году, в надежде приобрести мурых голубей в свою московскую голубятню, но у Матросика на тот момент была только очаковская птица, которую он собирал несколько лет и  никогда не гонял.
Голуби целыми днями просиживали в голубятне  «в ожидании ветров», и, само собой разумеется, не смогли показать солидному покупателю свои настоящие высоколетные качества. Подброшенные с руки, они красиво делали замахи и садились на крышу голубятни. Такое зрелище Брежнева не устроило. Ему нужны были те старинные голуби, которые через несколько минут скрывались в небе,  летая по шесть и более часов.  К этому времени в Ялте мода поменялась, и настоящих крымчаков можно было найти только у стариков или мальчишек, но где Брежнев, а где они. До такой фигуры им  как до неба.   

 
 
     Валерка торопился,  дома его ждал приятель из Прилук, и мы увязались за ним.
Осень – время подводить итоги проделанной за сезон работы, демонстрировать достижения и восполнять недостающих голубей. Великолепный голубь, купленный пять лет назад и дававший прекрасное потомство, но потерявший лётные качества, выпадает из обоймы и становится статистом.  Время не стоит на месте и голуби, которые вчера были лучшими, сегодня на фоне потомков  значительно им уступают, в этом главная цель труда голубеводов в разведении  птицы.

    Лёха «Фарца» – голубевод признанный. Он  обладатель приличной стаи очаковских голубей,  ежегодно пополнял её лучшими голубями Николаева, Очакова и Крыма. В Ялту из Прилук он мотался несколько раз в год с компанией мотоциклистов и частенько привозил своих «статистов» для обмена.
В деревянном контейнере - чемодане  на шестнадцать мест сидело четырнадцать голубей. Тарасов сразу забрал пару  своих прошлогодних сизых и долго перебирая, привезённых голубей, для себя приобрёл только белую голубку.
    Мне приглянулся молодой сизый голубь, но, зная этого упыря, я вернул голубя  в отсек чемодана. Моё желание заполучить сизого не ускользнуло от Лёхи, и он предложил обменять на чёрного белохвостого голубя того, которого он выпрашивал у меня в прошлом году.  Купить сизого голубя я  в состоянии, но отдать, чёрного - никогда. Голубь деда Нечитайло жил в моей голубятне третий год и выделялся из всех моих  голубей  аналогичной масти.

      Пляне идея обмена очень понравилась, и он предложил подождать недельку, пообещав бомбануть  чёрного голубя с голубятни деда в Краснокаменке. 
В округе голуби Нечитайло считались наилучшими. Старик никогда не продавал голубей местным голубеводам, давал от ворот поворот и говорил: «Я голубей не держу». На вопрос: «Чьи же тогда  летают?» Заявлял: «Та шут его знает».
 Лёха без колебаний согласился подождать.  План Толика был безумен и я возразил:

-Ты думаешь, о чём поёшь?

-Боишься овчарки?

-А ты нет?

-Зря, боишься. У Альмы течка.
 
-Ну-ну. На безрыбье и рак соловей.

-Посмотришь, как  дедовский кобель за пять секунд станет ручным,  и будет вилять хвостом.

-Как в Мисхоре?

  Пляня рассмеялся, а мне было не до смеха.

 Тогда, в подобной  ситуации, убегая от шавки чуть больше Альмы, я серьёзно пострадал.  Собака  располосовала мне всю пятую точку.  В поселковой больнице Мисхора в тот день мне наложили восемь швов. А в Ялте ежедневно вгоняли уколы в живот, так как врачам я сказал, что собака была бродячей.  Сорок уколов не пожелаешь и злейшему врагу.
 
Не смотря ни на что на следующий день после школы, мы поехали в Краснокаменку на автобусе, в который не хотели пускать Альму.  Пляня, довольно дипломатично решил эту проблему, рассказывая о невозможной потере последнего дня вязки,  упросил-таки  водителя. 

    Дом деда Нечитайло стоял на окраине села у виноградников, за которыми сразу начинался сосновый лес и стена Крымских гор. Пройдя по краю виноградника, мы очутились у забора усадьбы. Назвать забором эту  квелую конструкцию, не поворачивается язык, она от дуновения ветра могла завалиться, не говоря уже о защите нас от собаки, привезённой щенком из Калининграда (Кёнигсберга). Тишину двора нарушала  только шаркающая  цепь, громадного чёрного немца и подойти к голубятне мог только безумец.
 
      -Дома никого, - изучив обстановку, Пляня скомандовал, - пошли.

  Я сразу вспомнил подобную ситуацию в Мисхоре, когда подходил к беспородной шавке, безучастно лежавшей у голубятни. Воспоминания заставили меня отказаться от бредовой идеи в самом начале её исполнения, мне хотелось кричать, но я тихо прошептал другу:

       -Не делай этого, это собака Баскервилей.  Порвёт как фуфайку. Поехали домой.
       -Тогда стой на шухере и смотри в оба. 

  Мой друг, как бывалый укротитель диких животных из цирка, пошёл на зверя, удерживая свою шавку на поводке.  Гробовое молчание кобеля, изумленно смотревшего на нарушителей его территорию, меня просто удивило.
Альма - охотничья собачонка, размером  значительно меньше овчарки, подняв свой куцый хвост, радостно бежала по двору. Близость противоположного пола и природные желания заставляли сучку активно вилять своим обрубком.   В этот момент она вела себя как полноправная хозяйка, и Пляня предоставил ей полную свободу. Сделав несколько незатейливых кругов на охраняемой территории немца, шавка устремилась в мою сторону.
    Кобель всю жизнь просидевший на цепи от такого счастья обалдел,  его  полоумие невозможно передать на словах. Немец рванулся за ней с такой силой, что оборвал проволоку и, промчавшись мимо хозяина шавки,  громыхая цепью по камням, летел сломя голову прямо на меня.  Я  мухой взмыл  на большой выступ скалы, прислушиваясь к своему сердцу,  оно пытается  выскочить наружу.

    Собаки скрылись  в винограднике, а слезть со скалы оказалось настолько трудно и невозможно, что я запаниковал. Дрожавшие руки и ноги не подчинялись. Толик в голубятне, мне мерещилось, что он там попал в капкан и остался навсегда. Паника  нарастала, мысли переполняли  голову, одна страшнее другой. Пытался  думать о чём-то хорошем, стараясь прогонять негатив, но и позитива на этот момент в моей голове не возникало. Тогда я стал тупо рассматривать морскую даль и белые катера, ходившие по маршруту.  Трудно поверить, но мне стало легче, и  моё сознание постепенно распогодилось.   Я начал приходить в себя.
   Появился Пляня, с полным мешком на плече, указав рукой в сторону леса, прошагал мимо моей скалы и, пригибаясь под проволокой рядов, растворился в винограднике.  Я  с большим трудом слез с камня, на который взобрался  в мгновение ока и побрёл за ним на ещё дрожавших ногах.  Пройдя виноградники, догнал Пляню.
   Толик стоял на узкой тропе в начале соснового леса и звал свистом Альму, но собака не притопала.

      -Ёк макарёк, с Ай-Петри приходила, а с этого места дом как на ладони, - уверенно сказал товарищ и, подняв тяжёлый мешок, зашагал по тропинке в сторону города.

  Я молча брёл за ним, ощущая остаточную дрожь в ногах. Пляня всю дорогу восхищался  удачным планом, не разрешая мне нести мешок.  Силёнок ему хватило до Массандры. Присев на сухую траву у дороги, чтобы не выказывать усталости, приоткрыл мешок и, рассматривая голубей,  промолвил:

     -У деда голубятня  как у начинающего пацана, но голуби один в один.

     -Вижу.

     -Вначале выбирал лучшего самца для Лёхи, жаба придавила, забрал и остальных, так как все были чёрными белохвостыми, без всяких вилок.

     -Куда эту орду будешь девать?

     -Не знаю, надо подумать.

     -Что тут думать, возьми одного, остальных выпусти.

     -Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша? Дело сделано, пристроим Вовке Длинному, а дальше будет видно.

     -Хозяин – барин. Решать тебе.

     -Вот и договорились, - сказал Пляня, закидывая мешок за спину.

Более получаса мы просидели на автобусной остановке, так как по городу идти с мешком не решались - дождались проходящий автобус. Водитель, возвращавшийся в Ялту, нас узнал  и как старый знакомый спросил:
 
     -Где ваш спаниель?

     -Оставили на пару дней у хозяина кобеля, - уверенно сказал  Пляня.
Он загадочно взглянул на шевелящийся  мешок и лукаво улыбнулся.
Голубей несколько дней продержали на улице Архивной у Вовки Длинного, взяли только Лёхиного голубя, завернув его в кулёк из газеты, изъятой в долг из соседского почтового ящика.

    Мы знали,  где на тот момент остановился Лёха, но выловили его  дома только на третий день. После буйно проведённой ночи он ещё спал в своей берлоге. Голубь ему понравился, но он не поверил всем нашим рассказам, пока не увидел остальных голубей.

      -Круто, бомбилы что надо.  С вами есть смысл дружить.
 
      -Козе понятно, - сказал Пляня и предложил ему пару на выбор, за серьёзную цену.
 
    Для фарцовщика Лёхи, покупавшего сигареты «Pall Mall» блоками по рублю за пачку у швейцаров гостиницы  «Интурист» такая цена была смешной.  Не торгуясь,  он выложил двадцать пять рублей за  выбранную пару старых голубей.
 
      -Кенты, если надумаете продать  остальных, я первый на очереди. Заберу всех.

      -Лёша, ты в пролёте,  остальных  вернём деду, - неожиданно произнёс Пляня.

     -Ты серьёзно?

      -В натуре. Серьёзней не бывает. Позавчера вернулась Альма с кобелём. Кобеля отловили собаколовы, по заявке Полтораивана.  Дед даже приходил в Коммуну и разговаривал с Иваном Ивановичем.
 
     -Лично с тобой? Он поднимался на чердак? У тебя, его голубей нет, -  возмутился Лёха.

     -Нет,  ко мне не приходил, но он может узнать,  будет лучше, если я отдам голубей.

     -Тогда ты олух, - подытожил Лёха. - Дед Нечитайло в кругу голубеводов  - мутный.
 Я когда-то приобрёл у него пару за солидную сумму, но голуби через два месяца зачахли. При вскрытии в них оказались конские волосы.
Прижимистые старые голубеводы использовали такой метод при продаже голубей, чтобы у других они не давали потомства, а гибли.

     -Помнишь, три года назад точно так же попал мой дядька из Донецка. Нечитайло тут же отдал другую пару, но дядя Ваня взял только голубя, которого подарил мне.

      -Усекаешь, Пляня, - обрадовался моей поддержке Лёха.

      -Скорее всего, дед не решился забросить голубю хлебный мякиш или не успел, - задумчиво сказал Пляня и пообещал подумать.
 
    Лёха продолжал трамбовать Пляню, он  так грамотно расставил фигуры в этой партии и с таким старанием доиграл её до логического завершения, что Пляня был вынужден капитулировать. Фарса советовал  ни в коем случае не возвращать деду голубей, а продать только ему и назначил цену. Не торгуясь, Толик согласился. Лёха подарил Пляне пару красных, а мне сизого.

   
    Внеочередной пленум ЦК отправил отдыхавшего Хрущёва на пенсию. Портреты Хрущёва заменили  Брежневские, на центральной площади города и в школах появились стенды с членами Политбюро, про коммунизм забыли, в сознание общественности внедрялся коллективный разум.  Брежнев стал символом лучшей жизни и стабильности.
Простой народ на кухнях коммунальных квартир вечерами обсуждал итоги пленума и  надеялся на изменения в лучшую сторону. Людей тешили намечавшиеся изменения в стране и замаячившая уверенность в завтрашнем дне.
 «Хрущёвская гидропаника» приказала долго жить, и опять появились большие открытые поля огурцов и помидоров, выращиваемых на обычном навозе, завозимом из степного Крыма.
Приезжавший в Ялту Генеральный секретарь партии делал это всегда буднично, но мы продолжали поднимать в небо своих голубей, мечтая привлечь внимание «горячо любимого Генсека» к нашим питомцам.
Семья Пляшко переехала на другую хату у Литфонда, куда  Толик перевёз своих голубей. На вырученные деньги он купил подержанный  мотоцикл «Яву».
   
    Кот старшины вернулся из-за перевала, чем очень порадовал хозяйку и огорчил хозяина, так как Иван Иванович начал держать голубей в Пляниной голубятне на чердаке дома и стал нашим коллегой.    
                Июнь 1994 год. Ялта.