Часы легко привыкали к ритму волн

Часы легко привыкали к ритму волн



Спасибо Эльмире Пасько  за идею


Будильников в мастерской  обычно  "лечилось"  особенно много

Проза.ru. Эльмира Пасько. Часовщик Аркадий Наумович



Мне сказали, что найти его легко – единственный якут в Цесисе. Прислали даже фотографию одноэтажного домика, что пристроился едва ли не в тени замка. Но карты у меня не было. Попробовал обойти замок по периметру. Но с одной стороны дворец Сиверсов, с другой – длинный спуск к озеру. Стал огибать дворец – запутался в одноэтажных домах, с трудом поборол соблазн зайти в кофейню, судя по витрине, настолько уютную, что вовек не нашёл бы сил продолжить путь. Пришлось спуститься к озеру, снова подняться по оврагу, продраться сквозь кусты, помесить грязь, чтобы, наконец, отряхнуться на ровной площадке возле стены, в этой части совершенно глухой. На поляне уже проросла свежая трава, но земля под неуверенной зеленью ещё не избавилась от вчерашнего, последнего в этом сезоне, снега, хлюпала, расползалась, липла к подошвам, ускользала из-под ног, и ставила подножки. Ещё одна полоса кустов, стриженых, между ними узкий просвет, с корня на корень, раздвигаешь ветки с бесформенными пучками едва проклюнувшихся листьев, и упираешься в домик часовщика с тыльной стороны. Стена глухая, кажется, слепленная из обломков много раз перестроенных стен замка. Обхожу по обманчивой траве, проскальзываю мимо окошка многолетнего копчения, и наконец, вот она – дверь с улыбчивым циферблатом, стрелки показывают без десяти два. Со стороны дороги, по так себе тропинке, к той же цели приближалась девушка, при каждом шаге выдёргивая каблуки из грязи. Девушка целенаправленно шла в сторону мастерской, и вырастала в моих глазах.   Я встал навытяжку у входа, надел ливрею, кремовые перчатки, и в полупоклоне придержал открытую дверь.
«Спасибо – сказала она без акцента».
Хозяин, как мне и обещали, курил кривую трубочку, из тех, что можно зажать в ладони. В трубке тлел огонёк, хотя мастер, казалось, и не затягивался.
Девушка протянула мастеру руку. На запястье свободно болтались овальные часики размером с крупную виноградину. Золотистый браслет казался слишком тонким даже для изящной девичьей кисти – вроде шнурка аксельбанта. Отстёгивать браслет не пришлось – часы свободно перетекли с запястья в ладонь фокусника. Часики не успели моргнуть стеклом на циферблате, как оказались в ящике стола. Мастер взял девушку за руку, и стал слушать пульс.

- Дело плохо, вы влюблены.
- Разве это плохо?
- Для часов – да. Отдайте вашему молодому человеку – на его руке они могут выровнять ход.
- Это женские часы.
- Можете не отдавать. Но дело в вас. 

Девушка растерянно  покрутила перед часовым доктором рукой без  браслета, и хотела что-то добавить в подтверждение своей беспомощности, но курильщик положил на стол трубку, и сказал:
«Поглядывайте на часовую башню, слушайте петухов, и не потеряетесь. А я посмотрю, чем вам можно помочь».
- Хорошо, верните мои часы.
- Кто вас научил так со мной говорить?
- Ах, простите, меня предупреждали, но я, но я…
- Увлеклись, задумались, забылись.
- Смотрел уже мастер…
- В подземном переходе?
- Да, в Риге.
- Настоящий профессионал, знаток, умелец, но сидит под землёй. И слышит лишь ход земного времени.
- А вы?
- Неземного.
« А земное вам недоступно – прокашлял с лёгким акцентом незаметно появившийся в дверях следующий посетитель».
- Что у вас?
- Передо мной молодой человек, я уж подожду.
«У молодого человека есть время – и чудаковатый мастер, вскинул брови в мою сторону».
«Меня тоже предупреждали – согласился я обречённо».
«Но со мной-то разберитесь – девушка протянула руку с простеньким колечком на пальце к ящику, и отдёрнула».
Из глубин мастерской, не считаясь с высотой солнца, запел петух. Часы с овальным циферблатом на стене закукарекали в ответ.
- Барышня, ко мне с купленными часами не ходят.
Девушка замотала головой, а я кивнул в подтверждение слов мастера.
«За дорогой для вас вещью кроется история – настойчиво продолжал знаток невидимых шестерёнок»
- Разве вам не рассказали?
- Я никогда не знаю, кто сегодня придёт.
« И часа не назначаете – ввернул своё слово дышавший мне в спину, клиент»
- Если ваши часы не в порядке, то как я вам назначу время?

Девушка оглянулась на меня, на всё ещё стоявшего в дверях высокого сухого мужчину лет пятидесяти, прижала ладонь к губам, но петух, потряхивая ногой при каждом шаге, подошёл к ней почти вплотную, расправил крылья, и недвусмысленно потребовал рассказа. Мужчина, стоявший за мной, начал сосредоточенно тыкать пальцами в экран планшета. Смущённая девушка ещё раз взглянула на посетителей, оценила расстояние до чужих ушей, наклонилась к старику, и начала скороговоркой шептать по-латышски, обращаясь в сторону сморщенного уха.
- Весь город знает, что я тут недавно, говорите по-русски.
«Не притворяйтесь, вы всё поняли – девушка выпрямилась, и снова окинула нас взглядом».
Старик  достал часы и поднёс к уху.
- Я правильно понял, что был жених?
- Ну что вы?
- А что в этом плохого?  И у меня много лет назад свадьба расстроилась.
- Не надо, прошу вас.
«Не буду, не буду. Бывший жених подарил вам часики на прощание. Вы не хотите его обидеть, хотя с тех пор прошло время – правильно делаете. Оставьте мне подарок на месяц. Почищу, послушаю. -  он ещё раз взял девушку за руку, и одновременно поднёс часы к уху – Раньше я жил в Паланге, там было просто. Надо было выйти к морю в шторм, и часы легко привыкали к ритму волн. А здесь надо ждать хотя бы полнолуния. Месяц- полтора, приходите. Может быть, что-нибудь получится. 
 
- Что у вас?
Мужчина поспешно выдвинулся из-за моей спины.
«У меня фотография. – и он протянул планшет с открытой картинкой. – Вот, пролистайте в разных ракурсах».
- Знатная работа. Середина девятнадцатого века. Корпус вишнёвый. От баронов, не иначе. 
- По семейному преданию, Сиверс подарил прапрадедушке в благодарность за новый экипаж. Мой прапрадедушка был лучший от Риги до Пскова, мастер по коляскам, пролёткам, бричкам, кибиткам, и этим, не оглоблям, а как их, не помню. Совсем на хуторе русский язык забыл. Кстати, прапрадедова коляска в музее стоит. Мужчина кивнул в направлении, где, по его мнению, находился музей, и снова ткнул пальцем в планшет: эти часы все войны прошли без единого сбоя, первую республику, оккупацию.
- Зачем вы их продаёте?
- Мы с женой теперь на хуторе живём, в городской квартире дочь. Часы бьют каждые полчаса, не считаясь со временем. В спальне такое чудо держать невозможно. Стояли у меня в мастерской. Очень удобно, начнёшь засыпать после обеда, а они тебе шшшвввах по голове. Но жизнь меняется, приходится делать перепланировку.
- Кто покупатель?
- Следователь из Алуксне. Хочет в кабинете поставить. Считает, что на допросах помогать будут. У него своя теория на этот счёт.
- Наслышан о детективе с причудами. И что, покупатель на порог, а часы в отказ?
- Идут, время показывают, но молчат, в несознанку ушли.
«Я мог бы подъехать завтра к обеду, но когда часы войдут в кабинет следователя, случится то же самое. В Алуксне есть мастер, зовут Улдис. Хороший мастер, но это не его случай. Отправит ко мне. Лучше найдите другого покупателя. Кто его знает, вдруг и вас судьба заведёт в кабинет с часами. – И разговорчивый часовщик вернул трубочку в угол рта, чтобы скрыть улыбку».
«Приезжайте завтра к обеду- не поддался на издёвку фермер- угостим, как ни одного соседа не угощали».
- Спасибо за приглашение. Приеду. Если не помогу, так хоть на механизм уникальной работы посмотрю. Прошу вас, молодой человек. О вашем приходе меня предупредили.
- Вы же никогда не знаете, кто придёт.
- Вы не поленились обратиться в Женеву. А там люди любят точность.
- Да, коллега посоветовал. Я им тоже фотографии во всех ракурсах посылал.
- Сейчас-то часы в кармане?
« В левом – я вынул руку из кармана, и раскрыл ладонь».
«Вы, кажется, всё слышали – с ехидцей проговорил известный на всю Европу, мастер, и перебросил трубку из одного угла рта в другой».
- Это часы моего отца. Он умер с ними на руке. Они идут, они не врут, они блестят, но я не могу их носить.
- Браслет, вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, что откололось то место, где планка браслета крепится к корпусу.
- Уголок корпуса?
«Если это так называется, то да – и я настойчиво протянул больные часы доктору».
Доктор принял пациента, и начал поглаживать пальцем стекло циферблата.
- Как долго вы их носили после смерти отца?
- Года три.
- Он не хочет, чтобы вы жили в его времени.
- Но память….
- Что ещё у вас на память об отце?
- Много. Картины, книги, свитер, прожжённый на пузе, до сих пор иногда надеваю. Джинсовая куртка износу не знает.   
- Всё?
- В ящике письменного стола лежит шестигранник, им закручивали крышку гроба.
- Почему не переложили к инструментам?
- Затеряется.
- Положите часы в тот же ящик. Можете временами заводить и слушать.

Меня это начинало злить. Я оглянулся: ни девушка, ни фермер, не собирались уходить, они стояли в дверях, предельно тихо перешёптывались по-латышски, и что-то высматривали в планшете.

- Я - третий посетитель, которому вы отказываете.
«Дайте. – он поднёс ущербные с одного края часы, к уху – они исправны. Но вернуть их вам на руку я не в силах».
- Мне сказали, что вы творите чудеса.
- Женевские мастера вам сказали?
- Нет, ещё раньше. Я в Питере десяток мест обошёл.
- Так-так, начали с Московского вокзала?
- Почти все мастерские в нашем городе работают в неудобное для занятого человека, время. А эта открывалась в восемь тридцать утра. Но и в восемь тридцать утра мастер развёл руками. И показал в вашу сторону. Я не поверил. Я ходил по улицам, присматривался к часам в витринах, прислушиваться в большом городе бесполезно. Однажды случай занёс меня на улицу Константина Заслонова, недалеко от ТЮЗа.
- Не бывал, но слышал, что трущобы, с Достоевских времён не прибранные.
- От Льва Иосифовича слышали?
- Неужели он приукрашивает?

Я почувствовал спиной, как фермер с девушкой навострили уши.  Петух покрутил красным глазом, и тоже застыл в ожидании. Надо было объясняться.
- Лет десять назад всё так и было: пустыри, лебеда, глухие стены. Прохожие старались проскочить, не оглядываясь. Но у нас большой город, я в этот квартал десять лет не заглядывал. Сейчас там детские площадки, карусели, тренажёры, дом обогнёшь – театр. Три или четыре театра на небольшой квартал – просто Лейстер-сквер на выезде. Но за следующий угол завернёшь, и что-нибудь из прежнего пейзажа непременно в глаза бросится. Я прошёл в незнакомую арку – широкую и высокую, крытый грузовик легко проедет. Проезд под аркой длинный – метров пятнадцать. Водителю в этакой пещере должно быть неуютно. Под арками, где-нибудь в середине, часто скрываются боковые двери. Раньше дворники жили, теперь всё перемешалось. А тут – квадратное окно, низкое, без карниза, нижняя кромка чуть выше колена, и широкое, метра полтора на полтора. На окне ставни со стрелками, а вокруг нарисован циферблат. Стрелки показывают четверть пятого. Посмотрел на свои часы, на те, что у вас в руках, тоже четверть пятого. Постучал – ставни открылись – оттуда Лев Иосифович Гольман, словно меня и ждал. Единственный во всём городе взялся попробовать, но через неделю вернул нетронутыми. 
«Еврей спасёт обречённого больного, но не вернёт к жизни умершего. Для этого нужен шаман.- Мастер  в подтверждение снял со стены часы, оказавшиеся бубном с циферблатом, нарисованным по полупрозрачному пергаменту, и выбил пальцами тарампампам – тарампампампам,  и после двухсекундной паузы – тарампампарам – тарарам. Ходики под потолком зашипели, но передумали бить и успокоились.

« У вас, наверное, и дед был шаман – спросила никуда не спешившая влюблённая девушка».
«И правнук, который родится через месяц в Киренске, тоже будет шаманом».
«Может быть, оставить на месяц?- Правнук родится, что-нибудь придумаете- поймал я себя на заискивании?»
Без пяти минут прадед втянул в себя воздух из погасшей трубки, полез в карман за спичками, но внимательно слушавший беседу, петух возмутился, и забил крыльями, обдавая меня пылью.
«Не надо Коля, твой час не настал – успокоил часовщик помощника, и продолжил, обращаясь к дверям – незаменимая в моём деле птица. Иной будильник неделю-другую послушает, и сам выровняет ход. Мне только наблюдать остаётся. Но вижу, никто никуда не спешит».

Я оглянулся: и девушка, и  хуторянин, так и  стояли в дверях, планшет куда-то исчез. 

- Пойдёмте, постреляем из арбалета. Чем точнее летит стрела, тем проще стрелке привыкать к точности. 

Мастер провёл нас мало кому известным проходом между двумя коттеджами, и мы неожиданно быстро проникли во внутренний двор замка. На нашего провожатого набросился с объятиями невысокий широкоплечий мужчина лет тридцати пяти с неухоженной бородой и крепкими, с головой выдающими скульптора, руками. Бородатый обменялся с якутом несколькими фразами по-литовски, и пригласил нас жестом на поляну перед внешней стеной замка.
«Вот – посетовал он, раздавая нам оружие – тоже мне земляки: работаем по соседству, только через стену перепрыгнуть, а видимся от случая к случаю».
Понаблюдал, как мы неловко приноравливаемся к старинной технике, и добавил: «У меня тут мастерская, а все эти стрелялки для разнообразия, не всё же глину месить».
Девушке достался арбалет, а мы с часовым мастером взяли луки. Хуторянин успел незаметно исчезнуть.
Скульптор взялся за создание девушки-арбалетчика. Часовой мастер первым натянул тетиву, и не прищуривая глаза, отправил стрелу в центр мишени.
- Вот вам секундная стрелка. Стреляйте.
Я выстрелил по своей мишени. Стрела повисла в углу квадрата как жалкая бандерилья на боку обречённого, но не сдающегося быка.
«Минутная – уточнил часовщик, пристроив вторую стрелку к первой. – А вот и часовая. Как назовём следующую?»
«Дневная- предложил я неловко? – Нет, одного слова не подберёшь. Та, что отсчитывает сутки. А следующая – лунные месяцы».
«Хорошо, сутки и лунные месяцы. – согласился мастер, и вогнал в центр ещё две стрелы -  А вы почему не стреляете?»

Я начал выпускать в сторону мишени одну стрелу за другой, третью за пятой, десятую за восьмой. Подошёл к ощетинившейся мишени, собрал стрелы, и начал сначала. Первую стрелу подхватило ветром, и унесло на край поляны. Испуганная лягушка в три прыжка покинула опасную территорию. 
«Переждите ветер, следующая стрела будет в десятку- пообещал шаман».
«Лев Иосифович говорил, что вы вместе учились – вставил я словечко, воспользовавшись паузой».
- Да, в Москве, на медицинском. Стреляйте.
- Десятка, как вы и обещали. Удивительно, что вы оба стали часовыми мастерами.
- Молодой человек, я вижу, вам ласкает ухо звон тетивы. Постреляйте пока, а я схожу в мастерскую за одной вещицей. Придётся вам ещё разок заглянуть в проезд на улице Константина Заслонова.
- Неужели не расскажите, что за вещица?
« Простой медицинский пинцет. Мы вместе подрабатывали на скорой помощи. Примчались по вызову, пятый этаж, без лифта, рывком вверх через три ступеньки. Сам дышу так, что занавески трепещут, а надо больному пульс прослушать, не дожидаясь, пока Лёва развернёт аппаратуру.  И так пристраиваюсь, и этак – не ловится чужое сердце. Стал снимать часы с бессильной руки, они и упали. Сразу пульс нашёлся. Я до сих пор эти удары помню – и рассказчик сыграл на тетиве те же тарампампам – тарампампампам – тарампампарам – тарарам, что недавно отбивал на пергаментном циферблате. А больной как услышал стук часов об пол, так вмиг ожил, и дар речи обрёл.
«Что с часами – требовательно спрашивает – подарок командира?»
«Вижу, что человек оживает, но понимаю, как ненадёжно его сердце, и пообещал, что починю реликвию, не сходя с места. Лёва взялся за терапию, а я полез в механизм с пинцетом и иголкой от шприца. Не понял, как, но починил. Так всё и началось. Да вы научились стрелять!»
За разговором я выпустил на волю все стрелы. Получилось несравненно лучше, чем в первый раз.
«Ну вот – одобрил мои успехи бывший доктор – вы тут совершенствуйтесь, а я пойду за реликвией. Иголку себе оставлю, а пинцет – Лёве.
Он ушёл, и не возвращался так долго, что два ватных облака успели укрыть и выпустить на волю еще не раскочегарившееся апрельское солнце. Я дважды расстрелял запас стрел, вытягивая их каждый раз из вязкой, как весенняя поляна, пластиковой мишени, и уже решил про себя, что после третьего круга пойду искать шамана. Между тем, скульптор после двух кругов мук творчества сумел вылепить из девушки стройную, упругую, точную в движениях, но не менее женственную, чем раньше, арбалетчицу. Следующая стрела легко могла поразить сердце автора статуи, помолчим о сердцах шаманов, евреев- врачевателей, их пациентов, фермеров,  и случайных клиентов часовых мастерских.  Но ваятелю не впервой, он отошёл на десяток шагов полюбоваться результатами своей работы, поскрёб пятернёй бороду, ища чего-то недостающего, и обернулся ко мне.
- Не уходите, постреляйте вволю, когда ещё придётся. Григорию Васильевичу очень важно, чтобы вы его дождались.
- Я на автобусе приехал.
- Я вас отвезу в Сигулду, там толпа автобусов. Пускай старик, прежде чем расстаться, ещё разок поработает пинцетом.
Арбалетчица помахала нам рукой, и пошла в сторону выхода. Скульптор дважды сдержал подёргивание края губы, поскрёб в бороде, и передумал лепить из меня лучника.
-  Я Григория Васильевича с детства знаю. Он с моим отцом в одной больнице работал. Отец – уролог, до сих пор практикует. А дядя Гриша был гастроэнтерологом. В нём два призвания боролись поминутно. Во время ночных дежурств всегда чинил часы. Больным, врачам, медсёстрам, это само собой, но ещё и посетителей вылавливал. Не знаю, что о нём думали часовщики. А когда настало время перемен, ушёл в часовые мастера, по-моему, без сожаления.
- А Лев Иосифович, про него что-нибудь знаете?
- Дядя Гриша говорил, что он – хирург не только от еврейского, но и от всех остальных богов, сколько их есть. Но как он до часовых дел дошёл, ума не приложу. Придёте к нему в гости, может быть, что-нибудь пинцетом и вытянете. Но я пойду- потороплю земляка, а то придётся вас в Ригу везти. Скульптор удалился, вминая ступни в податливую землю. Он уже начинал лепить новый образ нашей планеты, и едва ли был готов торопить человека, умеющего разговаривать со временем.
Мне оставалось только забыть об уходящем за стену замка, солнце,  и стрелять. Не так убедительно, как шаман, но всё же постепенно приближая стрелы к центру циферблата. Третий круг, четвёртый, всё чётче и увереннее. Увы, это ничем не могло помочь часам без уголка, лежащим в кармане. Между большим и указательным пальцем образовался волдырь, и я опустил руки. Я почти научился стрелять, но так и не понял, как мне, лысому и потрёпанному, лишь из вежливости названному молодым человеком, остаться совсем без отцовской подсказки. Хотя бы в виде времени.

Последним впечатлением дня были гранитные ручищи скульптора на мягкой, податливой, беззащитной автомобильной баранке. Прощаясь со мной на автобусной остановке в Сигулде, он почти хвастливо сказал, что шаман починил-таки  часы влюблённой девушки. Пинцетом и иголкой от шприца.