Дело патрулей

     «Понедельник – день тяжёлый» - гласит народная мудрость. Для старшего лейтенанта Князева он был тяжёлым вдвойне. Во-первых, накануне не вернулся из увольнения курсант Рыбкин, во-вторых ночь была беспокойной – рядом с училищем вспыхнула массовая драка со стрельбой и поножовщиной. Князев как раз дежурил, пришлось поднимать по тревоге караул, выдавать АКМы. Только было прикорнул в районе четырёх – звонок телефона.
- Дежурный по училищу старший лейтенант Князев!
В трубке тяжело вздохнули:
- Это управление внутренних дел на транспорте. Старший оперуполномоченный майор Свенцицкий. Рыбкин Анатолий Борисович – ваш курсант?
- Наш. Нашёлся, поганец! Ну и что он натворил?
- Умер. Приезжайте в морг на опознание. Пишите адрес…
Записал. Перезвонил в гараж, выдернул дежурную «Волгу» и уже в пять был в морге. Рыбкина опознал не сразу – вся голова представляла собой сплошную рану.
- Чем же это его так? – задал вполне риторический вопрос усатому оперу.
Собственно говоря, чем бы ни убили Рыбкина, любопытство было ни к чему – парня всё равно не вернёшь…
- Арматурой судя по всему. Ударили сзади, вывернули карманы. Видимо он пытался сопротивляться – добивали уже лежачего. Скажите, что он мог делать в скверике около вокзала?
- В Ломоносов ездил, к родителям. У него увольнительная была до девяти вечера.
- Нашли его в районе полуночи. Мужичок пошёл «отлить» в кусты, увидел – лежит. Сначала решил, что пьяный, потом кровь заметил – вызвал и милицию и «скорую». Рядом магазинчик круглосуточный – оттуда и позвонил. Много у него денег могло быть с собой?
- Если не всё родителям отвёз – прилично. В пятницу стипендия была, а он к тому же отличник, повышенную получал… Двухкассетник хотел привезти на факультет – через неделю день открытых дверей, девушки должны были придти, из «Крупской», танцы там, и всё такое…
- Какой двухкассетник? Приметы можете назвать?
- «Интернэшнл», кажется. Он приметный такой, наклейками с якорями весь обклеен. Правая дека плохо открывается.
- Ну, магнитофон не нашли… пока. Родителям вы сообщите?
- Да. Я командир его роты.
Опер вздохнул с плохо скрываемым облегчением:
- Хорошо. Чёрт, сколько служу, всё никак привыкнуть не могу…

Траурные мероприятия были скромные. Гражданскую панихиду устроили прямо в училище, даже отпели в училищной часовне, только-только открытой. В Ломоносов на поминки поехали только четыре человека – ближайшие друзья. Дружили с первого курса, с КМБ, с летних лагерей. Вместе сессии сдавали, вместе в учебный поход на «Перекопе» ходили, гребли на одном яле…
Вернулись в Питер раньше намеченного срока – отцу Рыбкина стало плохо, пришлось вызывать «скорую»… Какие уж тут поминки… До конца увольнительной было ещё часа четыре. Вылезли из трамвая около училища, переглянулись…
- Ну что, в «Лимпопо»?
- В «Лимпопо»…
Это кафешка такая была. Не ахти конечно, так себе ханыжница. Впрочем, курсант – существо неприхотливое, привыкли ребята там сессии отмечать, их уже и продавщицы узнавали.
Зашли, поздоровались. Взяли пол-литра и бутерброды.
- А Толик где? – поинтересовалась Марина. Нынче как раз её смена была.
- Умер Толик. С поминок вот едем.
- Как умер? – сморкаясь в огромный цветастый платок всхлипнула продавщица.
- Убили подонки какие-то. Убили и ограбили.
- Вот беда-то… вот беда… , - заохала, запричитала Марина, - возьмите деньги свои обратно, не надо… за счёт заведения…

Пили молча, без тостов и громких слов – всё и так было ясно.
- Старлей говорил, что магнитофон нашли?
- Нет.
- Нашли.  Опер звонил начальнику факультета, вызвал нас завтра на опознание - точно кассетник Толяна или нет.
- У кого нашли?
- Бомж какой-то в «комок» принёс. Бомж, конечно, здесь не причём, он в день убийства в «обезьяннике» сидел. Но похоже убийц знает – не колется, падла! «Не знаю, не видел, нашёл на улице».
- А опер что?
- Закрыл его пока на пятнадцать суток, за нарушение общественного порядка. Крутит его и так и сяк… Но пока без толку.
- Глухарь, стопудово! У меня батя в ментовке пять лет оттрубил, я у него спрашивал. Говорит, «висяк». И к гадалке не ходи…
- Может самим «колонуть» бомжару? Мы не опера, можем и в торец двинуть…
- Ну «колонёшь» ты ублюдка, и дальше что? А на суде он от всего откажется, ещё и на тебя заяву накатает… телесные повреждения…  Сам сядешь…
- Слушайте, какой суд? Отыщем подонков и накажем…

Мысль эта запала в курсантские головы. Решили в училище ничего не обсуждать – мало ли что, и у стен бывают уши… Снова заговорили об этом через пару недель, возвращаясь из патруля.
- Выпустили бомжа. Комроты с опером говорил. Не раскололся.
- А где его найти можно, бомжа этого?
- Вроде постоянно на вокзале ошивается, типа это его территория.
- Найдём… Давайте в субботу прокатимся, посмотрим что к чему на этом вокзале…
Так и сделали. Бродили по вокзалу около часа. На них уже ППСники стали посматривать… Наконец, на одной из платформ, на скамейке, увидели грязную волосатую личность.
- О, похоже наш клиент!
Бомж, видимо шестым чувством понял, что дело нечисто, встал со скамейки, но уйти не успел. Обступили его со всех сторон:
- Не дёргайся, дядя, разговор есть…
- Вы чё, из мусарни?
- Нет. Из училища военно-морского.
В глазах бродяги мелькнул страх:
- ……..! Вашу мать… катитесь отсюда… а не то я ребят позову – чавки в два счёта начистят…
Димка коротко и жёстко саданул ему в солнечное сплетение:
- Говори, паскуда, кто «курсача» мочканул!
Бомж отдышался, и вдруг замахал кому-то руками:
- Спасите, убивают!
Димка ещё раз врезал ему.
- Э, алё, чё за фигня?
Двое вполне уголовного вида неспеша подошли к курсантам:
- Чё в натуре за беспредел? Это наша поляна…
- Это курсанты, - свистящим шёпотом протянул бомж.
- Ах курсанты… Мотайте отсюда, пока пёрышко в бок не словили… Одного вашего тут уже завалили, надо будет – и вас завалят.
- Кто завалил-то?
- Не твоё собачье дело! Ну чё вы такие тупорылые-то, давайте, поршнями двигайте! Ещё раз увидим – башни поотворачиваем…

Вышли с вокзала, сели на скамейку в скверике… в том самом…
- И что? – спросил Димка, - «раскололи» бомжа?
- Да… пожалуй, пока рядом с ним эти гоблины, ничего не выйдет, - Артём вытащил сигарету, щёлкнул зажигалкой, - надо подкараулить его у дома… ну или где он там живёт… Проследить за ним вечерком…
- А если он не один живёт? – вступил до сих пор молчавший Лёха, - если там коммуна… в смысле, банда?
- Перехватить его, пока он один на улице. Здесь недалеко дом расселённый, затащить его туда, и прессануть, пока всю правду не расскажет…
- Лады! Давайте в следующую субботу. Вокзал ночью закрывается, увольнительные на все выходные получим, ночку здесь подежурим. Да и эти за неделю угомонятся, - Артём кивнул в сторону вокзала. На ступеньках курили давешние уголовники, и внаглую, пристально разглядывали друзей.
- Пошли отсюда, парни! Нечего им глаза мозолить. Да, и в училище – молчок!
- Не маленькие, понимаем…

Дождались субботы. Из училища выходили порознь, ехали тоже порознь. Встретились на углу у киоска с шавермой.
- Ну что, парни, к вокзалу всей шоблой не суёмся. Давайте-ка поодиночке. Встречаемся здесь же, как только бомжа отыщем. Отсюда вокзал как на ладони.
К ночи заморосил мелкий противный дождь. Стояли, нахохлившись, у ларька, жевали шаверму, запивали псевдо-кофем – дрянь редкостная, одна радость – горяченькое…
- Ну и где бомжара?
- Не знаю. Я его у пивного ларька видел, он опивки допивал.
- А вот это не он?
- Где? Вон тот? Не, вроде не он…
- Да он, точно он! Пошли, ребята!
Бомж направился в сторону трущоб. Нет, когда-то это был вполне сносный жилой район. Очевидно, очень давно. Теперь он превратился в постоянную головную боль для местной милиции – магазины таращились бельмами заколоченных витрин, какие-то подозрительные личности шныряли по обоссаным подъездам и подворотням. Даже днём здесь было небезопасно, а уж ночью…
     Бомж, похоже, чуял опасность за версту – а иначе на улице не выживешь. Шёл он как-то нервно оглядываясь, дёрганный весь - чувствовал: что-то не то, но что именно не понимал. Правда шёл туда, куда и было нужно. У расселённого дома они и встретились – двое спереди, двое сзади. Грамотно рассчитали. Димка снова дал ему в поддыхало, Артём и Лёха скрутили руки, Никита набросил  на голову мешок. Поволокли как куль в разбитую парадную, повалили на пол. Пару раз пнули – не зло, а так, для порядка, чтоб знал… Связали руки, потом ноги. Перевернули на спину, усадили у ржавой батареи.
- Козлы долбанные! Скажу Рыжему и Макарке – кишки из вас выпустят!
- Не рот у тебя, дядя, а помойная яма! Значит, разговор серьёзный у нас с тобой будет. Кричать не советуем – один чёрт никто не услышит. Повторяю вопрос: кто курсанта убил?
- А пошли вы, сявки петушёные!
Артём врезал ногой в кирзовом ботинке прямо в голову. Секунду помедлил и добавил ещё. Бомж захлебнулся кровью:
- Уроды, козлы, долбо…бы! Вы мне нос сломали!
- Мы тебе ещё не то сломаем! – зловеще прошептал Димка, достал из кармана нож, выщелкнул лезвие, и наискось полоснул по грязным бомжатским штанам. Верёвка, заменявшая резинку, лопнула. Следующим движение, Димка сдёрнул штаны, оголив давно немытые ляжки и мужское хозяйство бомжа:
- Тёма, дай-ка зажигалку, пожалуйста.
- Ну что дядя, - щёлкнул зажигалкой, посмотрел на огонёк: хорошая зажигалка, не чета пластиковой мутате, «Зиппо», в Англии куплена, - ты, дядя как яйца предпочитаешь – в крутую или в смятку?
Бомж поняв, что влип серьёзно, заелозил по полу, шумно и вонюче опорожнил кишечник – вероятно, от испуга:
- Вы чего, ребята, чего… не надо… я… я скажу…Всё скажу… Это Рыжий и Макарка – вы их видели тогда на вокзале… Им на дозу не хватало, а курсач «бабки»  засветил у ларька. А мафон они мне наутро подогнали – сами застремались в «комок» соваться…
- Где они живут?
- А пёс их знает… Вроде у Танюхи-шлюхи кантуются. Это через  мост и там, недалеко от хлебозавода – Танюха на «хлебке» работает… Я покажу… только отпустите…
- Объясняй так.
- Дом угловой, вход со двора. Этаж третий, номер квартиры не знаю, дверь зелёная – все остальные красные, не перепутаете… Теперь то отпустите?
- Отпустим, дядя, отпустим! – Артём кивнул Никите, и тот с размаху огрел бомжа по голове обломком стальной трубы. Бомж хрюкнул, и завалился набок, заливая кровью загаженный пол.
- Так, верёвки с него снять, в мешок, и трубу туда же. Потом утопим под мостом.
- А если он очухается?
- Будет молчать. За то что сдал нам урок, его самого на ремни порежут. А если и заговорит – свидетелей нет, будем играть в молчанку.
Собрали барахло, вышли из подъезда. Какой-то одинокий прохожий шарахнулся от них, приняв, очевидно за грабителей. Спустились под мост, кинули мешок в воду.
- Значит так, - Артём смотрел как разбегаются круги по воде, - через неделю нас снова отправят в патруль. Будем у Князева проситься, чтобы все в один день. А с утра, когда нас сменят, сразу к этим уголовникам. Четыре штык-ножа это хороший аргумент!
- Замётано!
- Вот что, парни! – Димка был серьёзен как никогда, - вот что… Всякое может случиться… Хватит у нас смелости зарезать человека? Хотя бы одного. А уж если двух…
- Не человека, а урода морального. Двух уродов.
- Ребята, это приговор! Приговор всем нам! В тюрьме несладко будет…
- Короче… кто боится – пусть лучше сейчас признается…
- Все боятся! – резюмировал Артём, - и я боюсь! Всё в этой жизни бывает в первый раз… Это как в воду с вышки прыгать – один шаг, и всё, отбоялся…
- Сравнил! То в воду прыгать, а то человека живого ножом резать.
- Можно подумать, ты каждый день бомжей по башке трубами лупишь – тоже, небось, сегодня в первый раз, руки то не тряслись?
- Будем считать себя социальными санитарами. Всё равно менты ничего этой мрази не сделают – дело закрыто!
- Ты ещё муки Раскольникова вспомни: «Тварь ли я дрожащая…». Социальные санитары! Ну ты сказанул… Эсэсовцы тоже считали себя «социальными санитарами» наверное…
- А вам не кажется, что мы сейчас, только что, опустились до уровня этих самых Рыжего и Макарки? Мы превратились в обычных бандосов.
- Завёл свои проповеди… Может, ещё и другую щёку подставлять? Меньше церковные книжки читать надо… Не согрешишь – не в чем каяться будет, прощения от Бога не получишь.
- Ладно, парни! Все всё поняли и осознали. Значит, идём до конца.

- Кого там чёрт принёс в такую рань! – недовольно забубнили за дверью. Щёлкнул замок. Артём двумя руками рванул дверь на себя, и с размаху врезал в заспанное лицо уголовника. Тот молча рухнул на пол.
- Быстрее, парни, быстрее, ещё второй где-то.
Пока Артём и Никита возились с первым, Димка и Лёха бросились вглубь квартиры. Раздался сдавленный крик, звуки борьбы. Наконец Лёха вышел в прихожую:
- Успокоился!
Под глазом у него наливался синяк.
- Драться вздумал, козёл! Ничего, Димон его уконтрапупил…
- Помоги-ка этого кренделя в комнату затащить.
Связали обоих верёвками. Узлы плели «мёртвые», боцман с «Перекопа» был бы доволен своими учениками. Сели – кто на стул, кто на замызганный диван. Димка сходил на кухню, притащил чайник, плеснул на одного, на другого… Те зашевелились, приходя в себя.
- Вы чё, беспредельщики! Рамсы попутали? Знаете, под кем мы ходим? Бакланы борзые! Да мы вас…
Далее пошла тирада из мата вперемешку с блатной «феней»…
Наконец, говоривший замолчал.
- Не «вы нас» а «мы вас»… Давайте, парни!
Морозно блеснула сталь четырёх штык-ножей…
- А-а! – заорал второй бандит, когда из перерезанного горла подельника брызнула кровь. Никита неумело ткнул его штыком куда-то в живот. Крик стих, перешёл в тихое бульканье.
- Всё парни! Готово!
- Чёрт, я шинель запачкал… Где у них, интересно, тут ванна?

За ними пришли прямо на лекции: бомж всё-таки выжил и заговорил. Следствие было недолгим, да они, вобщем, и не запирались – говорили всё как есть. Дело передали в гарнизонный суд. Суд не нашёл смягчающих обстоятельств, и впаял всем четырём «вышку». А поскольку в России уже действовал мораторий на смертную казнь, «вышку» заменили на двадцать пять лет «строгого режима»…

 (Рассказ основан на реальных событиях первой половины 90-х годов ХХ века. Все имена изменены из этических соображений)