Мой клад

  - Как долго тянется эта зима. Одно и тоже каждый день: «Андрюша вставай, в садик пора». Глаза не хотят открываться, за окном темнота и только лампочка ярким светом вытесняет, что то хорошее, что было во сне. Мама  подтарапливает, ей на работу опаздывать нельзя, ее ждет какой то конвеер. В моих мыслях появляется нечто похжее на печь, которая заглатывает женские платья и все говорит: «Еще !  Еще.». Мама кидает в ее ненасытный рот новые платья, а той все мало…. Из задумчивости меня выводит мамин голос: «А, нука иди чистить зубы!».
    А вот здорово было бы спать, сколько влезет, как в выходные и в садик этот ненавистный не ходить. Сидеть бы с бабушкой дома….! А она мне бы читала сказки каждый день…. Не видеть бы эту Светку, которая дерется, чем попало…. Не делать бы зарядку под музыку, а самое противное, когда мальчиков и девочек садят всех разом на горшок…. Это ни кому из них не нравится. Горшок такой холодный, а ты согреваешь его своей попой…. А нянечка обходит каждого и проверяет, покакал ты или пописал. Если нет, то сидеть тебе еще и еще, пока не получится.
-Садись кушать- зовет мама.
     А этот дневной сон: «Повернемся все на правый бочек, руки положили под голову и засыпаем». Знали бы они, как это не удобно засыпать на одном боку! Все время лежишь и ждешь, когда уйдет воспитательница, что бы повернуться. Особенно если спать совсем не хочется, а хочется поговорить, побеситься, просто полежать развалившись….
    Конечно же все это мы не рассказываем родителям, и они даже не догадываются почему мы не любим садик….
    А еще я жду весны потому, что когда будет тепло, и будут снимать вторые рамы, которые ставят на зиму. Я просто мечтаю об этом времени, потому, что между рам лежат денежки, которые коплю всю зиму, точнее мне спускают их туда, то бабушка, то мама. И когда, по весне, снимают вторые рамы, я становлюсь богачом.
   Тут я вспоминаю прошлую весну:
-Бабушка,  а десять по десять копеек, это сколько? – спрашиваю я.
-А что больше, это? - показываю ей стопку из десяти десятчиков -  Или вот это? – поднимаю стакан, почти на четверть заполненный желтыми монетами. Начинаем считать, оказывается почти поровну.
-Как же так? – недоумеваю я – Ведь эти, вон какие большие и красивые?
    Это было прошлой весной. Теперь-то я знаю, чем отличаются монетки, да и считать их научился,  хоть до ста!...

     Выходной. Что то непонятное будит меня. Что то теплое и яркое. Да ведь это же солнце! Весеннее солнце! Значит скоро лето.  Речка, искристая, теплая вода, рыбалка, загар, солнце! Как близко и одновременно далеко до лета….
    Я быстро соскакиваю с кровати, натягиваю рубашку, бегу умываться….
    Да, наступили теплые, солнечные дни. В пальто становится жарко и даже душно. Печку вечерами уже не топят. Между досками деревянного тротуара вырастают первые цветки  мать и мачехи. Снег прячечся в тени, по углам. Осколок стекла на обочине покрываеся снизу капельками воды.
   
    Сегодня все дома, я слышу загадочное слово «Пасха»,  «к  Пасхе». Никто из домашних не может объяснить мне, что это за праздник, но  все переодеваются в рабочую одежду, приносят ведра, тазики с горячей водой, тряпки….
     Отец снимает окна, мама моет, протирает, отскабливает от бумажных полос, которыми были заклеены щели в рамах. Мне уже не терпится…. Начинают, конечно же, с дальнего окна. Я путаюсь под ногами, неохотно выполняю какие-то мелкие поручения, все спрашиваю: «Когда же будем снимать ту раму?». Родители не торопятся, тщательно отмывают первую раму, идут к бабушке, у нее тоже окно. Отец снимает окно в бабушкиной комнате. Мной начинает овладевать отчаяние. Сколько раз с друзьями, зимой мы пытались выудить деньги на мороженное или какие другие неотложные дела, все тщетно. А тут вот оно счастье, рядом, но все, почему то задерживается.
    Приходит соседка и просит помочь передвинуть шкаф, у нее тоже генеральная уборка. Родители уходят, а я как кот возле сметаны, хожу возле окна, пытаюсь сосчитать свое богатство.
-Три по двадцать, это шестьдесят копеек. Нет, вон еще один лежит, кажется. По пятнадцать копеек – семь. Сколько же это будет?
Я морщил лоб и пытался сосчитать. Когда удавалось сосчитать первое, то я забывал сколько же двадцадчиков. Так продолжалось долго, пока не возвращались родители.
 -Ну, вот, осталось последнее окно – говорила мама.
Вдруг,   к отцу забегает какой уж слишком взволнованный сосед и он позвал отца куда то, что то посмотреть.  Отец ушел. А я его ждал, как никогда. Я бы и сам, наверно, смог бы вытащить гвозди из подоконника, но мне строго настрого наказали не подходить к окну.
   Отец появился тогда, когда мой предел ожидания заканчился и я начинал пускать слезу. Он был уже навеселе. Увидев мою кислую мину, он сразу берется за дело..
   Отец огляделся, нашел свои клещи, на которые я уже намотал желтой проволоки и сделал из них, в ожидании отца, страшного краба на поводке. Весело глянул на меня и лихо разделался с гвоздями, которые удерживали окно. С помощью стамески он поддел раму и та под воздействием силы, она, вынуждена была, отдать мои сокровища! В паутине, в облупившейся синей краске, лежали мои желтенькие и белые  монетки!....
    Я, совершенно счастливый, начал собирать свое сокровище в карман. Нашел свой приготовленный, золотой, игрушечный сундучок и спрятал туда почти все беленькие монеты.
Но богатство не давало мне спокойно жить, я выскочил на улицу, зажимая в кармане увесистое богатство, ощущая себя кем, то вроде пирата, нашедшего клад с деньгами. Как здорово, что я одел штаны на лямках, а то бы они давно с меня свалились, увесистый мешочек с мелочью, чем являлся сейчас мой карман, тянул меня к земле и норовил оборвать лямки моих штанишек.
     Навстречу мне попался Сашка Солдатов и его старшая сестра Любка. Они жили в нашем доме, на первом этаже вместе с матерью, крикливой и грозной теткой, которую мы, ребетня, предпочитали обходить стороной. Их большое и единственное окно выходило во двор, возле крыльца, поэтому они всегда знали: кто вышел или зашел. Сашка был чуть младше меня и у него, почти всегда, под носом висела зеленая сопля. Конечно же я, по большому секрету, рассказал о свеем счастье. 
    Мимо проходил Юрка Косинцев, тоже житель подземелья, как однажды охарактеризовала его моя бабушка, хулиганистый парень и как оказалось, мой друг, которому тоже вдруг стала известна моя тайна, проболтался Сашка. Мы гордые и загадочные отправились тратить мои деньги. По дороге к нам присоединился Славка Самарин, Юркин друг и Витька Фомин, которые шли из школы. Витька был загадочной натурой, он учился во втором классе, много знал интересных историй и еще ходил в авиамодельный кружек. Всем нам, малолеткам, хотелось поскорее пойти в школу, ну а авиамодельный кружек… это верх всех мечтаний. 
    Дружной ватагой мы пересекли нашу улицу,  с асфальтовой дорогой, с глубокими канавами и высокими кленами, которые росли между тротуаром и дорогой. Я оглянулся на наш  двухэтажный дом, который возвышался над дорогой.  Крайнее левое окно на втором этаже – наше. Наверняка бабушка наблюдает за мной. Мне пять лет и мне не разрешают без спроса уходить надолго. Но ведь сегодня праздник и я ощутил себя причастным к нему.
    Под углом к нашей улице, подходила другая, с глубокими колеями и рядами одноэтажных деревянных домов. Их никогда не красили, разве только наличники. Все они имели темно-темно коричневый цвет от старости. Окна располагались не высоко и выходили на тротуар. Меня всегда занимал вопрос, а как  им, жителям, неприятно все время ловить взгляды проходящих мимо людей. Зайдя во двор одного из домов, закоулками, мимо высокой стены из красного кирпича, стали пробираться к пекарне, которая находилась на задворках, в середине квартала. Это одноэтажное кирпичное здание, с низкой крышей и ржавой, высокой трубой, которая стояла особняком, рядом с пекарней с единственным окном. Как раз через окно продавали свежий хлеб и чудное пирожное. При одном воспоминании о нем, во рту появляется вкус нежного бисквита, с еще более вкусным кремом, в виде белой площадки с зеленым листочками и грибом. Ничего более вкусного мы не ели в своей жизни.
    Я высыпал на деревянный, вышарканный тысячами рук, подоконник кучу медяков и начал отсчитывать по двадцать две копейки, именно столько стоило пирожное. Желтые блинчики: пяточки, трех, двух копеечные монетки и маленькие копейки исчезали в черноте за окном. По мере отсчитывания, из окошка, мимо моего носа, проплывали ароматные пирожные. Вот Юрка съел свою и начинает припрашивать еще кусочек у Сашки, но тот на это даже не реагирует. И до Славки и до Витьки доходит счастье. Последней пирожное получает Любка и щурясь от предвкушения, отправляет мягчайшее пирожное в свой широкий рот.
    - У тебя не хватает, только семнадцать копеек. -  слышу я выводящий меня из неги голос продавца.
     Растерянный я обвел друзей взглядом. Как же так, всех накормил, а мне не хватило? Денег, чтоб добавить, ни у кого не оказалось. Я чуть не заплакал.  Ведь сам мог съесть все пирожные и не с кем не делиться. Буря отчаяния и жалости к самому себе, захлестнула мое понимание дружбы, порядочности и справедливости….
     Вдруг Любка, практически изо рта, достала треть пирожного и протянула мне. Я опять чуть не расплакался, но теперь уже от  другого….
      Подошел Витька и сказал мне, какроене: « Не расстраивайся, Андрюха. В субботу у меня день рождения, приходи, будет большой торт, а еще тебе покажу новую модель самолета». Мое счастье, которое подобно солнышку, спрятавшемуся за тучами, снова засияло.