Грузия 90-х. Беженцы

Начало: http://www.proza.ru/2015/04/07/1686

Беженцы из Абхазии появились ближе к ночи. Мы стояли на балконе и смотрели, как они идут по улицам, навьюченные вещами, с домашним скотом. Они спрашивали местных, где есть пустые квартиры. Такого оставленного переселенцами жилья было много. В нашем подъезде, до этого почти пустом, сразу стало людно. Мы жили на первом этаже в однушке. Рядом - в двухкомнатной поселилась большая семья – мать, отец, двое взрослых сыновей и дочка. В следующую квартиру – тоже двушку, они определили своих животных – двух тощих коров.
Мы вышли на лестничную площадку помогать им заселяться. Они не говорили по-русски, я почти не понимала по-менгрельски, но никакой враждебности не было. Потом мы увидели женщину, которая плакала и говорила, что ей с маленьким ребенком некуда идти. Пустую квартиру она занять не может, так как совсем без мебели и почти без вещей. Мама забрала ее к нам. Мы спали вдвоем на диване, а эта женщина – Лариса со своей старушкой-матерью и двухлетним сыном – на кровати полуторке. Мы попробовали устроить для мальчика постель в кресле. Но он не хотел спать один, плакал. Они собирались впопыхах, поэтому ребенка привезли без теплых вещей. Он ходил в моей старой куртке – обрезали рукава, а низ был почти до пят. Лариса была очень странной, слишком откровенной, не знаю даже, как ей удалось уехать из нашего поселка без происшествий. Она не скрывала, что ребенок у нее от абхазца, и многие после таких рассказов смотрели на мальчика косо.
Лариса вообще была очень разговорчивой. Как-то мы шли вместе на рынок что-то продать, и она заговорила с молодым рыжеволосым мужчиной. Он тоже оказался беженцем. Рассказывал, что пытался вынести через перевал раненого брата. Брат умер у него на руках. Тогда он оставил его в горах и пошел налегке. Он плакал, корил себя, что не донес  не похоронил брата по человечески. А Лариса вдруг вставила нелепую фразу: Ты наверное и вещей не взял? Да – сразу ответил мужчина, у меня одна эта рубашка, больше ничего нет. Говорили они по-русски.
В одну из ночей приехали братья ее погибшего гражданского мужа – абхазцы, и быстро увезли ее, сына, старушку. Мы их не видели. Лариса вышла к кому-то в ночь, потом вернулась, сказала. Что уезжает. Мы были рады. Нам надоело спать вдвоем на диване. А у нас еще долго за спинами шептались, что мы укрывали абхазцев.
С приходом беженцев мы стали питаться гораздо лучше. Во-первых им выделяли гуманитарную помощь: американские гороховые, соевые, чечевичные брикеты, муку, кое-какие крупы. Муку они оставляли себе, а вот брикеты выменивали или даже просто так отдавали нам, они к такому не привыкли. Появилось мясо. До этого мы успели забыть, что это такое. Беженцы пригнали с собой много скота. Но в поселке городского типа коров кормить было нечем – почти везде асфальт. Животных резали перед рынком, возле двух столбов, к которым привязывали обреченных коров и бычков. Там все время стояли лужи крови. Тут же туши разделывали и продавали или выменивали мясо. Беженцы меняли охотно, у них ничего не было: ни мебели, ни посуды.
Они пытались жить привычной крестьянской жизнью: вскопали затвердевшие от долгого неиспользования палисадники, клумбы возле администрации, землю в детском саду. Но вскоре бросили это дело – все, что ни посади, росло плохо, а что вырастало, обносили ночами.
Воровали страшно. Нас обокрали дважды, хотя вроде бы и брать было нечего. В первый раз «увели» старую цигейкову материну шубу и швейную машинку, духи Дзинтарс, будильник. Во второй раз вообще смешно – мои туфли из кожзаменителя. Ножи, вилки из нержавейки, еще какую-то мелочь.
Стало очень много наркоманов. Вокруг домов валялись шприцы, которые выбрасывали прямо из окон, сильно пахло ацетоном.