Царство небесное. Четырехсотлетие

Лошадь фыркает, переступает рядом, похрустывая ветками. Птицы поют как громко и радостно. Пахнет землей и травой. Весна, теплая, пьяная, еще не тронувшая деревья белой нежностью лепестков, но вот вот. Ночью сыро и студено, по озеру идут круги от шевеления под водой русалок, небо иссиня-черное, яркое, с мерцающими звездами. Мне кажется-открою глаза и я там, под молочной белизной небесного свода и почти черными стволами деревьев у городской стены. Войти на рассвете в ворота, там мальчик виночерпий в браслетах на руках и ногах и еще все спят кроме прислуги. Пройти через сад, по колоннаде дворца, на кухню, куда только доставили свежий, соленый сыр, молоко и масло, пахнет зеленью, печется хлеб и готовится мясная похлебка для слуг. Пройти незамеченным, в прохладные и темные покои, ополоснутся еле теплой водой из медного умывального чана, вытереться горячим, с печи полотенцем и опустится усталым от ночных полетов и гульбищ телом в тяжелый шелк постели. Хорошо что тогда и там уже было принято что бы королевская супруга спала отдельно от государя. Самому же мне сон не слишком нужен был тогда, сила била через край и справится с собой была основная работа. Не провалится вниз на Землю, оступившись, не поджечь прикосновением и не разбить взглядом. Зато ночью, с темнотой, я мог расслабится и доверится себе вне оголяющего дневного света. Перекинуться большой черной птицей и смахнуть с подоконника до ближайшей рощи, там поохотится, питаясь не столько мясом и кровью диких зверей, сколько их ощущениями. Или отправится сразу в какое нибудь селенье, послушать спящих, пройтись невесомым шагом по тонким плетням, погладить по печальным мордам прирученных волков. Если праздник-всегда можно было зайти гостем, отвести глаза, что бы признали за знакомого, посмотреть на то как радуются, гуляют, пляшут, делясь самым дорогим.
Вспоминаю балы, огромные залы с окнами и зеркалами, намного позднее и намного ниже, не в царстве небесном, а очень даже земном. Упоение торжеством, красное, золотое и вальсы. Какие вальсы тогда писали..
Но сколько лет прошло, 400? Или мне просто нравится четверка. Когда нибудь прийдет тот, кто меня все таки грохнет, но пока идеальное, бессмертное и часто совсем бесплотное тело существует бесконечным и безотказным созданием, которому мало жизни но при этом достаточно одной личности. С множеством жизней.
Иногда люди замечают, некоторые ежатся, как от холода, некоторые говорят о странном ощущении электричества в воздухе но большинство, конечно же, влюбляются. Дышат не ровно и теряют голову. Так удобно, любовь-сильный стимул, иногда сильнее, чем страх. Тот парализует, а любовь вдохновляет, отбивает инстинкты и заставляет подчинятся в полной уверенности что это самостоятельно принятое решение. Мою внешность невозможно запомнить, чаще всего я мужчина среднего возраста, с прекрасным телом, голубыми глазами, черными волосами и обаятельной улыбкой. Черты лица просто складываются в идеальное, по мнению собеседника, сочетание, оставаясь при этом неизменно моим лицом. Поэтому и нет моих портретов, неумелые и случайные наброски не в счёт, каждый видит то, что хочет видеть. Разве что один дома, как напоминание самому себе, как я выгляжу. И несколько фотографий, у военного самолета, когда я был летчиком, у мечети в национальной одежде, еще несколько. Не знаю, зачем храню их, склероз мне не грозит, я помню все и это меня не тревожит, да и все что мне нужно - всегда во мне и со мной. Может быть, когда нибудь. Хотя нет.
Я, конечно знаю "своих", и тех, кто уже очень долго живет на границе рядом с людьми, вроде одного известного рок идола, явного воплощения ссыльного бога войны, и тех, кто только пришел. С распахнутыми глазами и странным ощущением тоски по чему то не выраженному. С удивлением, что не трогают большинство общечеловеческих чувств и проблем, с зыбкой памятью о прошлых жизнях, о том, что можно было летать, быть зверем или камнем, быть городом, воздухом, распускающимся цветком той самой весной у озера, нырнув в которое, между русалочьих хвостов ты обязательно утонешь, но вынырнешь с другой стороны, самым прекрасным и совершенным созданием, которое только возможно в поистине бесконечной возможности вариаций.