Шаги успеха

Москва, полная памятников искусства, приютила в своей истории много известных писателей, художников, музыкантов и прочих других представителей искусства. В Третьем Риме творилось и хранилось много творчества и, например, многие писатели, помещали героев своих произведений именно в этот город. Так, например, действия романа Михаила Афанасьевича Булгакова “Мастер и Маргарита” происходят как раз в Москве, и в самом начале упоминается Дом Грибоедова, где располагалось литературное объединение МАССОЛИТ. Именно там бедняга Бездомный, был объявлен сумасшедшим и после, был свезен в психиатрическую клинику. И именно там, в том здании, много лет спустя после тех вымышленных событий, описываемых Булгаковым,  произошла история, заслуживающая внимания, ведь она так же напрямую связана с нашей литературой.
На самом деле, описываемое писателем здание МАССОЛИТА, именованное, как Дом Грибоедова, в действительности, было Домом Герцена на Тверском бульваре, где после был образован Литинститут имени Горького. Была зима 1992 года, а быть может, и 1993. На улице было темно и холодно, на земле лежал снег. Фонари, располагавшиеся по обе стороны бульвара, освещали дорогу ярким желтым светом, заставляя каждую снежинку на земле светиться и искриться. В Литинституте все было тихо и спокойно, все, кому надо было – ушли, а кто остался, тот ужинал в столовой, располагавшейся на первом этаже. В подобные заведения абы кто не попадает, там могут находиться лишь сотрудники самого института или лица, связанные с ним, а потому, когда спокойствие старушки-сторожихи нарушилось тремя подвыпившими мужчинами, бестактно ломившимися внутрь, она немало испугалась.
Собственно, тремя этими мужчинами были, на самом деле, три молодых человека. Но старушке было боязно и она в своем страхе не сразу смогла признать в фигурах перед ней молодых пьянчуг. Тем не менее, страх перед ними не позволили добродушному служителю своему делу отойти от своих прямых обязанностей. Она, конечно, пускать молодых людей внутрь помещения категорично отказывалась. Храбрость советского человека никогда не знала границ, особенно когда ему противостоял враг, много превышающий его по силе, числу и мощи.
Услышав, что их не пускают, молодые люди по очереди выходили вперед и старались, будто школьники, ищущие предлог для того, чтобы им позволили совершить некую проказу, убедить старушку пустить их внутрь. Один говорил о том, что желает поговорить с деканом, проректором или еще Бог весть кем из начальства перепуганной бабули, совсем не обращая внимания на то, что был уже поздний вечер, и решать какие-либо вопросы было поздно.  Второй из них оказался умнее и сообразительнее своего недалекого друга и заявил сторожихе, что он есть Директор некого издательства МИФ (что, к слову, было сущей правдой), которое арендует помещение у института.
-  "Там, на втором этаже! Вот у меня и ключи от этих комнат!" - обманул он её, показывая "МИФ"овские ключи.
Однако, упорная бабушка продолжала сопротивляться, будто поставила себе цель в жизни не пустить подвыпивших субъектов. И только угрозы каких-то страшных штрафных санкций за сорванный с американским издательством контракт заставили её сделать это.
- "Ведь у них там день! День, вы понимаете? И они все работают!- кричал Директор издательства с говорящим названием "МИФ".
То ли действительно поверив молодому человеку, который явно казался наиболее адекватным среди всех остальных, то ли решив, что ей, слабой старой бабушке, лучше не связываться с молодежью, а может и просто от того, что ей надоели споры, она пропустила внутрь института троих мужчин. Те, уже имея при себе несколько плавленых сырков “Дружба”, буханку хлеба и бутылочку крымского портвейна (который, опять же к слову, был куплен в доме, где жил сам Булгаков, на Большой Садовой 10), решили не идти в столовую, а пойти дальше. Они зашли в одну из аудиторий, расположились в тесном кругу  и продолжили беседы-споры о метафизике, смысле существования, человеческой судьбе и литературе, как инструменте познания себя и окружающего мира и как средстве, позволяющем дать ответы на все вопросы. Атмосфера к тому располагала: портреты классиков и их высказывания на стенах, да и аура самого здания, попавшего на страницы великой книги. К тому же, здесь же, в этом здании, родился Герцен,  а позже в этом доме возник литературный салон, где бывали Аксаков, Белинский, Гоголь, Грановский. С 1920 года дом был передан организациям российских писателей, и здесь жили Всеволод Иванов, Мандельштам, Платонов, Сергеев-Ценский, Соболев, другие писатели; выступали Есенин, Маяковский, Горький. Да и вообще, Тверской бульвар, например, стал местом действия сатирического стихотворения Лермонтова «Бульвар». С Тверским связана сюжетная топография пьесы Л. Н. Толстого «Живой труп». По этому же бульвару ехал в санях Пьер Безухов в дом Марьи Дмитриевны Ахросимовой, еще не зная о безрассудном поступке Наташи Ростовой. На Тверском бульваре ожидал в повести Тургенева “Клара Милич” бывший студент университета Яков Аратов молодую актрису Клару Милич. С Тверского бульвара начинается действие одного из лучших рассказов Чехова «Припадок». Не единожды — как полноправный персонаж — присутствует Тверской бульвар в трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам». Помните? Каждый вечер сестры ходили на Тверской бульвар ..."
Севши за стол, они поставили рядом небольшой приемник, который выкрикивал из своих недр известную и неизвестную музыку. Ее громкость была ровно такая, чтобы просто дополнить дружескую атмосферу нужными нотками. Она была слышна, но не заглушала людей, дабы разговор их шел спокойно и плавно, дабы слова из их уст доносились только до сознания именно их троих, не распространяясь далее.
Время шло, свет был выключен, и, как это часто бывает, выпимши, разговор уходит во все более философские разговоры, коих, может быть, никто на трезвую голову никогда и не озвучил бы. Люди раскрывают свое сознание, свои думы перед другими и, завязавшийся разговор, может длиться часами.
Из небольшого приемника, размерами не превышавшего размеров пары спичечных коробков, поставленных друг на друга, доносились слова песни группы Машина времени – Разговор в поезде.
И двое сошлись
Не на страх, а на совесть,
Колёса прогнали сон.
Один говорил -
Наша жизнь это поезд,
Другой говорил - перрон.
По счастливой случайности, именно в тот момент, когда зазвучала эта песня, три друга замолчали и, так уж вышло, услышали песню и попытались вникнуть в смысл слов. В песне, в весьма простой форме, доступной, Андрей Макаревич рассказывал, обращаясь к теме поезда и людей, находящихся в нем, по сути, о смысле жизни. Один говорил одно, другой – другое. Слушать до конца никто из них не смог, поскольку ни один из них не любил группу Машина времени. Но выключать приемник никто не хотел, а потому, продолжился разговор. Теперь, как не трудно догадаться, он пошел, основываясь на только что услышанных словах. И, будто герои из песни, двое из трех друзей сошлись в примерно такой же словесной перепалке, все так же, не отходя от темы поезда. Спорящими были Алик Егазаров, представившийся при входе в здание Литинститута директором издательства МИФ, что было сущей правдой, и его хороший друг, доселе мною ни разу не упомянутый отдельно от всех, который так же работал в том же издательстве иллюстратором книг и фотографом – Владимир Снежко. Третий молодой человек держался тихо и скромно, вроде как в роли слушателя, лишь изредка вставляя некоторые изречения, которые не отличались ни особой находчивостью, ни особым умом, словом, ничем особенным. Он смотрел то на одного спорящего, то на другого, в зависимости от того, кто говорил и помимо своих совсем не блистательных изречений, он задавал вопросы, то одному, то другому. Этим слушателем был активно приобретавший тогда известность, писатель Виктор Пелевин, написавший уже такие известные романы как “Омон Ра” и “Жизнь насекомых”. Кроме того, так же, как и два его друга, он был сотрудником издательства МИФ.
Владимир был фаталистом, скромно сравнивавший себя, впоследствии, с осликом ИА и со слоненком из мультфильма “38 попугаев”. Он соглашался с тем персонажем из песни, который говорил, что "наша жизнь - перрон и мы - пассажиры". Алик, как Водолей и вообще по жизни активный борец, доказывал, что "жизнь - это поезд и он - машинист". Аллегории, метафоры, аллюзии и прочая дребедень сыпалась из них, как из рога изобилия. А еще и поведение более известного и успешного Вити, способствовало все нарастающей мощи спора. Такое искреннее внимание, как у него, всегда льстит ораторам, а когда ещё и переспрашивают, просят подробнее описать тот или иной момент, образ, которым ты воспользовался в пылу диспута... Все трое уже и позабыли ту песню, все трое уже давно погрузились в свой спор, в свой разговор. И спорящие были очень увлечены ровно до того момента, как Витя Пелевин вдруг закричал:
- Ребята! Стоп! Стойте, подождите секундочку! Я сейчас…
С этими словами он достал кассетный диктофончик, который тогда считался целой роскошью, и торопливо стал открывать крышечку, доставать мини-кассету и переворачивать ее. К тому времени, свет в аудитории уже включила старушка-вахтерша, которая обходила каждое помещение с проверкой, так что все увидели, что прятал под столом притихший Витя Пелевин. Он в тайне записывал на диктофон разговор своих друзей, а когда одна сторона пленки закончилась, ему нужно было перевернуть кассету, дабы запись продолжилась. Алик и Владимир были поражены до такой крайности, что не могли вымолвить и слова. В то время как Пелевин, сделав все свои дела, нажал на кнопочку диктофона и, подняв голову, с милой улыбкой уставился на своих друзей и сказал:
- Друзья, продолжайте! Продолжайте же!!!
Путь трех друзей разошелся в разные стороны. Владимир в скором времени ушел из издательства МИФ и, в итоге, вовсе уехал из Москвы в Израиль. Алик не стал особо известной личностью, но стал писателем. В скором времени, все трое и вовсе перестали общаться. Но Витя, Витя Пелевин, буквально через пару месяцев после состоявшегося разговора с друзьями, породил на свет книгу, название которой “Желтая стрела”. Книга, как не трудно догадаться, основана на той самой записи на диктофон, подловато совершенной писателем. Поезд “Желтая стрела”, два путника, спорящие о смысле жизни на примере поезда. Все то же самое, только теперь в исполнении Виктора Пелевина, а не Андрея Макаревича, Владимира Снежко и Альберта Егазарова. Эта повесть немало прославила писателя, стала одним из известнейших его произведений и поспособствовала дальнейшему успеху Пелевина.