Уже можете меня печатать
«Уважаемый, автор! Редакция ознакомилась с присланным Вами материалом. К сожалению, он не соответствует требованиям нашего издания. С наилучшими пожеланиями, редактор отдела Семион Восьмиглазов».
Это двадцать лет назад Симеон нервными, словно бегущими по клавишам, пальцами пианиста вскрывал конверт, что бы прочитать: «Уважаемый автор! Редакция ознакомилась с присланным Вами материалом, к сожалению….». Раз за разом он пробегал строчки, немо шевеля губами, не обращая внимание на вихрем несущийся вокруг мир, и широко раскрытыми глазами видел только: « … к сожалению…».
Он пытался понять, в чем ошибка. В его ли «присланном материале» или в самой редакции? Чем, например, его сказка «О стойком деревянном чиновнике» хуже других сказок. Совсем не хуже, размышлял он, как же она может быть хуже, если полностью выполняет все необходимые условия и требования.
- Для чего, вообще, пишутся сказки? - спрашивал он себя. И сам себе отвечал: - Что бы читать их на ночь детям, что бы они засыпали, и сон их был крепок.
Разве сказка не усыпила племянниц почти сразу? Как и сестру, попросившую прочитать что-нибудь из личного. Так как? Симеон, правда, и сам не помнил - дочитал ли он тогда до конца? Но утром, он проснулся, не на постеленном диване, а сидя в кресле с исписанными листами в руках, бодрым, отдохнувшим, полным сил и энергии.
А его рассказ «Отбрось сомнения»? Эта лирическая мини-поэма о любви, о одиноком женском сердце, как и все одинокие женские сердца страстно жаждущее любви. Разве, кроме сердца, не раскрыл одинокую душу, как и все одинокие души страстно желавшую не быть одинокой.
- Отбрось сомнения! Порви узы надуманных условностей! Будь голодной самкой! Отдайся такому же одинокому, страстному сердцу,такой же мотыляющейся в одиночестве душе, живущей этажом ниже! Forward!
Особенно Симеона умилял этот англицизм (классный приемчик для усиления эффекта) и сцены, которые он сдул из «Камасутры».
И соседка, это одинокое сердце и такая же душа, для которой и создавалась песня эта, отдалась. Правда, не автору, а другому соседу. Симеон об этом узнал, а точнее услышал в туже ночь. Информация поступала до ухода с небосклона последней звезды, звуками громкой музыки, тихо журчащего женского смеха и громкого мужского ржания, перемеживающимся бутылочным звоном.
- Так как? Разве рассказ не выполнил поставленной литературной задачи? Не побудил и не привел читателя к действию? – сглотнув завистливую слюну, вопрошался акын.
- Неужели происходит то, о чем известно всему миру с пещерных времен – о человеческой зависти к настоящим талантам. Затирание их, то есть меня, - все тверже и тверже убеждался в этом Симеон, получая ответы из редакций.
- У нас одна судьба, - плавно раскручивалась мысль. – Булгакова затирали, Цветаеву, Зощенко, Ахматову, травили и запрещали, Есенина хотели сбросить в Небытие. Конечно, - тут Симеон скромно потупил глазки,- я не такой уж прямо такой как они такие, но тоже не того этого самого…не без искры, - в завершении сверкнуло в конце извилины.
- Мда, Сима, - сказал Симеон своему отражению в зеркале, - при жизни твои труды не дойдут до очень широких масс. Выход один – надо умереть.
До вечера Симеон слонялся по своей однокомнатной квартире. Затем подсел к столу и левой рукой, написал: «С прискорбием сообщаю, что Симеон Двуногов скоропостижно, после неизвестной науке болезни, помер. Царствие мене небесное! Уже можете меня печатать».
Симеон собрался выйти из дома, что бы отксерокопировать нужное число копий письма и накупить конвертов.
- Балбес идиотический! - воскликнул он стоя в открытых дверях.
- Я попросил бы! – взвизгнул мужчина, поднимавшийся в это время по лестнице.
Симеон хлопнул перед его носом дверью.
- Не только балбес, но и дубина стоеросовая. Левой рукой он написал! То же мне конспиратор! - он вернулся к столу, изорвал первый вариант и написал другой: «Группа очень уважаемых товарищей с прискорбием извещает, что любимый и почитаемый многими Симеон Двуногов почил в бозе. Мир праху его! Надеемся, что труды Симеона не пропадут в загашниках редакций и, как должно быть, найдут своих читателей и на очень долго останутся в сердцах облагоденственных потомков. Аминь!».
- Так пожалуй пойдет, - новопреставленный шел на почту размышляя, где бы ему пробыть время своего умерения, пока благодарные потомки не начнут рвать друг у друга его произведения, составляя, не поддающиеся подсчету, очереди.
- Махну в Каракумы, - вспомнил он армейского сослуживца давно приглашавшего в гости.
Свидетельство о публикации №215041700785
И ведь нет однозначного ответа, вот в чем дело!
Олег Поливода 18.11.2020 20:11 Заявить о нарушении
Завистники! Ничего не понимающие в юморе и сатире (моей). Вы ещё покусаете свои локоточки! Вы ещё приползёте ко...через некоторое время(неделя) перечитываю своё творение и сгораю от стыда: - Какая убогость (кусаю свои локти и ползу в редакцию, со своим очередным шедевром, ниже травы).
Спасибо!
Александр Власенко 2 18.11.2020 20:50 Заявить о нарушении