Утро после Рождества

Это было Рождественским утром. Снег падал на тусклые крыши украшенных домов, на цветастые праздничные улицы, на безмерно весёлых людей… Всё пестрило красным и белым, зелёные ёлки светились, закутанные в бесполезные гирлянды. На часах уже ненавистным Лу красным цветом светилось раннее время – шесть утра. Как бы ей не хотелось спать в этот день, нужно было встать, потому что сегодня она со своей семьёй должна ехать за город, к тёте, чьё родство за уши было притянуто для всей её семьи, и Лу в частности. Она села на тёплой кровати, рукой убрала назад волосы и посмотрела в окно. Там, как всегда, торчало чьё-то разукрашенное окно с Сантой на стекле, по сгнившей деревянной раме повисли зелёные пластиковые гирлянды, изображающие ёлочку; летел устало снег, выбеливая своим чистым цветом бледные стены из красного кирпича. Лу тяжело, безрадостно вздохнула, мысленно проклиная этот праздник, это чёртово Рождество. Не то, чтобы она не верила и презирала веру, она просто не хотела ехать туда, к тёте… О причине позже.
Лу встала, поправляя короткую белую сорочку с крупными кружевами наверху. Она подошла к зеркалу на шкафу и посмотрелась в него. Увидела свои тёмные и грустные глаза, ещё раз поправила светло-русые волосы. Лицо её было милым, можно даже сказать красивым: глаза большие, нос маленький, кругловатый и чуть курносый, рот маленький и немного улыбающийся… Но губы были её бледны, поэтому она всегда пыталась накрасить их помадой ярко-красной или тёмно-розовой; это ей совсем не шло, делало её неприятной и печальной, но ей, наверное, так не казалось. Лу уже проснулась окончательно и спускалась по шаткой, белой, пошарпанной лестнице вниз. Кроссовки были чуть грязными, поэтому она начала чистить их мокрой тряпочкой в узкой и тесной прихожей. На кухне слышалась суетливая возня: мама Лу говорила по телефону с кем-то, хотя утро было ранним, и мало кто успел проснуться и высказать свои поздравления даже себе; маленькие близнецы Джордж и Том бегали вокруг стола с ошеломительными криками, ругая и обзывая, как только можно, друг друга; папа читал газету, громко возмущаясь представленными ему новостями. Лу закончила чистку обуви и вышла на кухню, ей очень хотелось есть, потому что вечером она не поужинала ; не хотела.
; Ой, Лу! – воскликнула мама, увидев её, ; Какой у тебя чудесный свитер, красный с белым! Как раз в Рождество!
; Спасибо, ; тихо ответила она и сел за пустой стол.
Все были одеты и причёсаны, кроме мамы, как всегда. Папа повязал свой любимый галстук в тонкую, блестящую фиолетовую полосу и в толстую пурпурную и обожаемую светло-розовую рубашку; наблюдая за тем, как они нравятся её папе, Лу начинала думать, что он гей, но быстро отгоняла от себя эти мысли, считая их глупыми, беспричинными и неприличными. А мама никогда этого не замечала, не думала даже, что её мужу приятны женственные вещи; она считала так: если мужчина женился на женщине, то он не «такой», а отец Лу ведь на ней женился… Хотя, может, она и правильно думала, Лу точно никогда не судила её за мысли и суждения, как и остальных…
Через минут двадцать уже они все садились в машину, направляясь к весёлой тёте. Лу надевала синюю шапку с помпоном, когда услышала голос мамы из-за спины:
; Дочь, стяни хвост, распусти волосы, ; и она убрала резинку с мягких волос девушки.
Та ничего не ответила и не сделала, как обычно. Ведь её ответ или высказанное недовольство ничего бы не изменили, всё осталось бы так же, мама бы не изменила своих привычек и замашек… по крайней мере так думала сама Лу. В машине близнецы, сидевшие на заднем сиденье, рядом с ней, подрались, и Лу попало по носу, так всегда бывало. «Ничего страшного» ; отвечала она, или «Мне не больно», и всё, она пыталась успокоить их словами и разнять, но ничего не выходило; не у одной Лу, никто не мог угомонить дерущихся Тома и Джорджа.
Вскоре они устали от драки и уснули, в салоне резко пахнущего авто выползла из-под сидений тишина… и Лу вспомнила свой сон. Снилось ей, что она идёт по зимнему лесу, деревья вокруг в снегу, тропинки не видно, очень красиво… и вдруг Лу, гуляя по белому лесу, заметила Джеймса, он был так близко, ходил совсем рядом; он вроде хотел её поцеловать, или Лу показалось, но позвенел будильник, либо во спасение, либо во вред…
Вдруг Лу очнулась от своих свежих воспоминаний этого приятного сна. Она давно любила Джеймса, но он об этом не знал, точнее она ему не говорила, а он был умный и внимательный, быстро «складывал два плюс два» и всегда знал всё про всех… Поэтому Лу никогда в своих мыслях не допускала того, что он знает о её чувствах. Это давало ей каплю надежды и позволяло мечтать, что он придёт и скажет что-то вроде «Я знаю, что ты меня любишь» или «Почему ты молчишь о своих чувствах» и они будут счастливы… Конечно, он признается, что тоже влюблён в неё… Но это всё равно оставалось мечтами, как бы на самом деле оно не было…
Они достаточно быстро добрались до тётиного дома. Там все встали, казалось, часа в три ночи, чтобы сделать модные причёски, красиво одеться и накраситься, чтобы украсить свой неубранный дом. Тёте Норе, так звали хозяйку, всегда не нравились её сальные бока округлый живот, поэтому она затягивала своё тело в тугой корсет, каких было у неё много: кружевные, цветастые, полосатые и всякие, какие только можно было достать в стране. Да и вообще, она было очень необычной; высокой и полной, с чёрными, волнистыми и объёмными волосами, с лицом, будто она всегда чему-то восхищается или удивляется. Тётя Нора смеялась часто и много, даже без особого повода, её яркий, густой смех раздавался по всему дому, заполняя каждый угол. Лу она была приятна, девушка даже любила её, а Нора относилась к ней, как ко всем людям – радостно встречала, вкусно и обильно кормила, веселила своими забавными разговорами. Дом её походил на тётю: большой, яркий и полный развлечений – музыкальные пластинки, интересные юмористические книги и журналы, кассеты с комедиями, комиксы, жизнерадостные картины развешены по цветастым стенам. Весь дом представлял собой большое, цветное, радостное пятно; за этой радостью и весельем не было жизни, ей просто не хватало места…
Вот, хозяйка дома, виляя объёмными бёдрами, ходила по гостиной и следила, чтоб все были заняты каким-нибудь увеселительным делом. Кто-то вёл светскую беседу в большом овальном кружке, где кого-то зажимали в угол, а кто-то стоял почти по середине и сочно жестикулировал. Лу тихо, одна сидела в кресле у решётчатого окна, где выбили в прошлом месяце одно стёклышко в верху тёмной, тонкой рамы, и читала книгу, которую она нашла на многочисленных, запылённых полках большой гостиной тёти Норы. Чувствовала она себя не хорошо – хотелось есть, потому что завтрак Лу был не велик, как и всегда, и она сильно устала от шумной и ранней дороги; в комнате играла громкая, быстрая музыка, гости смеялись и кричали, гостиная была наполнена праздником, что ещё больше нагоняет тоску, когда сидишь один в кресле и читаешь книгу, от которой тебя тошнит… Наконец-то, всех позвали к обеду. Тётя Нора сделала это очень эффектно, как она старалась делать всё: Нора вошла в гостиную, стоя в дверях, постучала половником об алюминиевую кастрюльку, два раза топнула громко толстым каблуком и произнесла торжественно и ярко «Всем к столу!». Все гости, подгоняемые хозяйкой, выбирались в столовую. Это действо напомнило Лу картину стада овечек и пастуха, выгоняющего своих подопечных на пастбище. Но она поддалась голоду и давлению и пошла со всеми в просторную, украшенную столовую.
Там всё сверкало и блестело: на стенах пестрили гиацинты, на столе украшенные и блестящие блюда ждали своего часа, меж переполненными тарелками теснились бутылки с разным алкоголем, столовые приборы и тарелки ослепляли пошлым своим блеском непривыкшую к такому изобилию пестроты и цветастости Лу. Вдруг кто-то сзади коснулся собранных в низкий хвост волос девушки, и она услышала голос задорный голос мамы:
; Распусти свои локоны красивые, Лу…
; Мама, у меня не кудрявые волосы, это не локоны…
; Всё равно распусти, не ходи, как мышь, ; и она сдёрнула резинку с волос Лу и ушла на другой край праздничного, большого стола.
Девушка подошла к свободному стулу, села и положила руки на колени. Волосы ещё свисали по плечам, мешали смотреть, лезли к сухим губам; она молчала, смотря на пустую, блестящую тарелку, никто не говорил с ней, мелькали знакомые лица, которые с ней здоровались, Лу улыбчиво им отвечала, но средь них не было Джеймса, которого она уже и не ждала увидеть на этом празднике. Хотя очень хотела… Поэтому была она грустной и унылой, как всегда на каком-нибудь шумном и людном празднике. Вдруг тётя Нора радостно сказала:
; Лу! Познакомься, это Ник… Он мой… племянник, да? Ты же мой племянник, Ник, или кто?
; Да-да… ; тихо отозвался молодой, тонкий голос.
Девушка обернулась и встала. Перед ней стоял высокий, худощавый молодой человек, с тёмными волосами и карими глазами, с маленькими и тонкими чертами гладкого, мягкого лица. Выглядел он скромно, одет в толстовку и джинсы, совершенно обычно. Хозяйка дома торопливо ушла, чтобы не мешать знакомству молодых людей, но вслух она это не сказала, а сослалась на занятость и кучу мелких дел.
; Я Ник, ; чуть улыбнувшись, представился парень, протягивая маленькую руку.
; Лу, рада знакомству, ; ответила она, пожимая его слабую кисть.
; Сяду рядом с тобой? Ты не против?
; Нет, не против.
Они говорили о чём-то, что не особо было Лу интересно, она плавно отвечала, но была любезна и улыбчива, как и со всеми людьми. Она мельком просматривала гостей, ища Джеймса, но нигде его не было. Они мило беседовали, Ник был вежлив, ухаживал за Лу: наливал ей сок, предлагал разные салаты; но с правилами этикета у него были небольшие заминки, она ему немного помогала, подсказывала что и чем есть, какой вилкой и каким ножом… Ник глупо улыбался её урокам и замечаниям.
Вдруг из прихожей донёсся пронзительный голос тёти Норы:
; Джеймс! Как я рада тебя видеть! Так хорошо, что ты всё-таки пришёл!
Лу будто очнулась ото сна, она не ждала встречи с ним, а сейчас… В столовую зашёл он, высокий, улыбающийся Джеймс. Его чёрные волосы были все в снегу, потому что он пришёл пешком, на бледном лице горел розовый румянец от колкого рождественского мороза. Он приветливо со всеми здоровался, все были ему рады. Джеймс подошёл к Лу и сел на соседний пустующий стул.
; Здравствуй, Лу, я тебя так давно не видел, ; сказал Джеймс, взяв её за локоть, ; с Рождеством…
; Спасибо, ; ответила Лу, покраснев и смущаясь, ; рада, что ты пришёл…
Джеймс радостно, улыбаясь, говорил с ней, она даже немного позабыла скромного и тихого Ника. Тот молчал, ел салаты, которые будто рубили в мясорубке, а не резали ножом.
Разговорчивость и любезность Джемса всегда давали Лу надежду, как и всем, кто был в него влюблён. Но она быстро умела очнуться от тени его обаяния и вернуться на жестокую, безнадёжную Землю, и понять, что не ей одной достаётся такой кусок приятного внимания красивого молодого человека, а много кому, точнее – всем, кто говорит с ним; каждому человеку у Джеймса получалось уделить внимания, поговорить на интересные темы, отрезать каждому большой кусок вкусного и дорога торта. Хотя, Лу знала о истинной натуре его, знала, что он редко к кому хорошо относится, что он знает всё обо всех, но это не использует в целях помочь человеку, а для малой личной выгоды… Нельзя сказать, что он был уродливым мерзавцем, но и ангелом он не был, каким казался всем и представлялся для каждого. Лу было жаль, что любит она лицемера и обманщика в какой-то степени. Но всё равно для неё Джеймс оставался милым ангелом, хотя кого-то другого Лу давно начала бы презирать. Но для него было сделано большое исключение, возможно, несправедливое и неоправданное.
Все гости начали поглощать салаты, запеканки и выпивку, магнитофон перенесли в столовую, он надрывно орал свою нелепую, беспочвенно радостную музыку. Лу казалось, что он вот-вот взорвётся и вылетит в окно, чтобы убежать от этих людей, жрущих праздничные угощения, пока он поёт им… Все не слушали магнитофон, кроме Лу; ей не нравилась эта мелодия, голова начала болеть от громкости, но тарелка была её почти чистой, из-за уважения к магнитофону. Джеймс развлекала её своими интереснейшими разговорами на лёгкие, несерьёзные темы; ей было приятно получить его внимание, но Лу знала, что она для него ещё один орешек для белочки… Уже, в общем-то, расколотый, но пока не съеденный… вроде… Джеймс много шуток рассказал, смешных историй. Обычно он собирал около себя кучу людей, специально, он знал инструкцию, как окружить свою фигурку толпой жаждущих смеха и веселья, обожающих тебя людей, Лу и это о нём знала. Но сегодня этого не было, всего себя Джеймс «посвятил» ей, среднестатистической влюблённой в него девушке, таковых если записывать, получился бы список длиннее роста самого Джеймса. Лу не могла понять в чём дело: все, кто подходил к нему за порцией шуток, быстро уходили; то ли Джеймс каким-то магическим образом отводил их, то ли день сегодня такой был, то ли вид сидевшей рядом Лу их отпугивал. Она, конечно же, выбрала последний вариант, который говорил, что её несимпатичная, по её мнению, мордашка отпугивает знакомых Джеймса… Может, он специально сел рядом с ней, чтоб не с кем не общаться, не лицемерить лишний раз в своей жизни. Она начала поправлять волосы и одежду, чтобы хоть на каплю улучшить свой вид, тогда Джеймс переложил её волосы на одно плечо, скрутив их в слабый жгут.
; Так, мне кажется, очень тебе хорошо… ; тихо сказал, почти прошептал он.
Лу засмущалась и покраснела, он никогда раньше её не трогал, но этому милому, нежному жесту большого значения она опять же придавать не стала, хотя сердце забилось очень часто, девушка думала, что сейчас упадёт в обморок, но удержалась на стуле, потому что это выглядело бы глупо. Лу не считала, что потеряв сознание, она будет красиво смотреться, как выглядела дочка тёти Норы, Анна; та всегда валилась с ног, чуть что случится или она переволнуется, падала она всегда красиво: прямо на пол, её кудри растекались по нему, длинные накладные ресницы были длинные носа и торчали во все стороны, губы Анна всегда чуть вытягивала в трубочку, будто хотела кого-то поцеловать. Лу её не особо любила, как и Джеймс, оба они знали о её «волнительности и мнительности», но наблюдать спектакль было интересно и смешно, ведь все носились с павшей Анной, каждый мужчина хотел принести ей воды, помахать газеткой над её маленькой головой, чтобы она открыла свои обресениченные глаза. Джеймс на каждом таком представлении садился рядом с Анной, по одному снимал с её плоской руки многочисленные, разноцветные браслеты и мерил пульс, при этом он тихо смеялся очередному притворному падению. Его смеха никто не замечал, хотя смеяться в такой ситуации цинично и некрасиво, но все были озабоченны здоровьем Анны, и только Лу видела весёлую улыбку на лице Джеймса, немного злую и оскаленную улыбку. Лу тоже улыбалась, но не от того, что Анна снова притворилась полумёртвой, она вообще не была ярким пятном в мозгу Лу, а ей было приятно осознавать, что они с Джеймсом видят эту ложь, что они оба зрячи, и Лу радовала его улыбка, пусть даже такая злостная и хищная.
И сейчас он улыбался такой же хищной улыбкой, когда сидел рядом с Лу, не отходя от неё ни на шаг. Когда еда на рождественском столе закончилось, толпа снова перетекла в гостиную; измучанный магнитофон всё ещё играл свои нелепые песни, люди снова разбились на громкие, смешливые стайки. Голова девушки заболела в полную силу от шума и напряжения, ведь Джеймс никогда бы не стал кружится у неё просто так, тем более не могла она ему просто нравится, а значит, ему было что-то нужно от Лу. Что именно она не знала, да и не думала об этом – вскоре он сам выдаст свою цель, тогда она и узнает, что она может принести своему расчётливому возлюбленному. Но пока он рассказывал ей интересных книгах, об Океании, о тюльпанах, был заботлив и внимателен, ничто в его поведении не выдавало каких- либо скрытых намерений…
; Не дует из окна? Там нет одно стекла, разбили… ; улыбаясь, спросил Джеймс.
; Я знаю, это при мне было. Всё хорошо, в комнате тепло, хоть этого стекла и нет, ; смущаясь, ответила испуганная девушка.
; Пойдём из гостиной, мне тётя Нора приготовила комнату, в ней тише.
; Зачем? – Лу была смущена его предложением, ; Что тебе здесь не нравится?
; Шум… Не люблю громкую музыку, у меня голова болеть начинает, ; сказал он, опустив глаза.
; Ладно, если тебе сильно плохо…
Лу было странно и страшно быть наедине с ним, такого не было не разу, она и думать не могла, что это случится на Земле.
; Джеймс, послушай, ; тихо сказала она, когда они поднимались по широкой лестнице; он обернулся и посмотрел на неё тёмными, но святящимися глазами, ; может, ты полежишь, один… если тебе плохо… я буду только мешать твоему отдыху…
; Нет, что ты, ; Джеймс, слегка улыбаясь, взял её за локоть, ; вдруг мне очень плохо станет, кто меня спасёт, кроме тебя…
; Плохая отмазка, но я её приму…
; Спасибо, ; он быстро поднялся наверх.
Когда Лу вошла в комнату, Джеймс закрыл дверь. Ей стало совсем не по себе, было то ли боязно, то ли неприятно… В комнате было холодно, потому что открыто было окно. Лёгкие, прозрачные шторы раздувались от зимнего ветра, моталась от сквозняка, ходящего по полу, свисающая, длинная простыня на убранной, застеленной кровати. Светло-зелёные стены с тёмно-синими узорами давили на Лу, казалось, что тёмный, деревянный пол уплывает куда-то, а белая, высокая дверь заперта на ключ. Джеймс закрыл окно и лёг на кровать, застеленную синим пледом в тёмную, красную клетку.
; Что… что ты делаешь? – заикаясь и смущаясь тихо спросила напуганная окончательно Лу, губы её дрожали, в голове бушевала пульсирующая боль.
; Лежу, ; недоумевающе ответил он, ; Что не так, Лу, с тобой всё хорошо? – добавил Джеймс, заметив её странное состояние.
; Да, я спрашивала про окно… Зачем ты закрыл его?
; Из него дул сильный ветер… Я закрыл его, чтобы мы не простудились. Точно всё в порядке?
Не дождавшись ответа в течении двух секунд, Джеймс встал и подошёл к ней, губы её сейчас были совсем бледны и даже чуть сини. Он взял её за хрупкие, тонкие плечи и сказал заботливо:
; Тебе явно не хорошо. Присядь, ; и Джеймс опустил её на мягкий, холодный стул, который стоял у старого, офисного стола, ; может, принести воды? ; наклонившись к ней, спросил он.
; Нет, просто от музыки заболела голова…
; Как и у меня? ; улыбаясь, спросил он.
; Да… Она, наверное, у всех болит…
; Но у остальных, ; Джеймс кивнул головой в сторону шумной, празднующей гостиной, ; не болит же… Слышишь, веселятся…
; Слышу, тяжело не слышать.
; Не люблю праздники. Мне всегда на них плохо. Одиноко и тоскливо… Не могу понять почему…
;Потому что праздник – это миф, иллюзия. После него ничего не останется… только разноцветный мусор, объедки и немытая посуда. Праздники – это малая передышка от жестокого и серого обитания…
; После которой тяжело вернуться обратно, ; тихо продолжил Джеймс.
; Что? – подняла глаза Лу, его ответ был неожиданным.
; После праздников тяжело возвращаться в будни, как на болото из волшебного леса… ; он посмотрел на Лу и говорил громче и медленнее.
Она посмотрела в его глаза, в не было ни хищности, ни злобы, ни хитрости или ещё чего-то отрицательного, что виднелось обычно, была только тоска. Большая и глубокая Птица-Тоска летала над тёмным, диким морем в глазах Джеймса. Он тоже смотрел в её глаза, такие же тёмные и тоскливые.
; А у нас у обоих глаза тёмные, ; вдруг сказал он.
; Что? – очнувшись от рассуждений о нынешней тонкой ситуации, отозвалась Лу.
; У нас с тобой тёмные глаза…
; Да, я тоже заметила… А волосы нет, ты тёмный, а я светлая…
; Зато кожа у обоих бледная… ; смеясь, заметил Джеймс.
; Ты высокий, а я низкая – ответила Лу, улыбаясь.
; Ты очень красивая… ; тихо сказал он.
Лу молчала от неожиданности, хотя ждала от Джеймса комплиментов, самых разных, даже такой, но сейчас это было будто не на Земле, а на другой планете, где он был открыт для Лу, где не был таким циничным и никем не управлял, а был самим собой.
; Прости… не стоило… ; засмущался он, чуть покраснев.
; Спасибо, мне очень приятно… ; смотря в узорчатый пол, проговорила Лу.
; Не надо… Тебе не приятно… Все люди такими фразами отвечают на мои комплименты… Терпеть не могу этого, пустые слова…
; Не знаю, как остальные, но если я говорю, что мне приятно, то так и есть… Я и правда рада слышать такой неожиданный комплимент.
; Это хорошо… И редко… Я и сам так делаю, хотя ненавижу пустословие и притворство…
; Да я знаю, что ты мелкий лицемер.
Джеймс помолчал, а потом тихо сказал:
; Когда раскусила? Сразу?
; Почти…
; Ты, Лу, умнее, чем остальные…
; Нет, не особо.. Просто ты плохой актёр.
; Что? – он улыбнулся, ; Значит, все вокруг глупы…
; Я так не думаю, но выходит, что да, раз они не видят твоей маски.
; Но ты всё равно думаешь, что они не глупы…
; Да. Не может такого быть…
; Я тоже отрицаю очевидное, очень часто.
; Я не отрицаю очевидное, я ищу доказательства обратного… Я ищу доказательства в пользу разумности людей. Пусть пока не нахожу, или мне редко удаётся заметить эти факты, я всё равно считаю, что не все глупы, не все дураки… ; она немного помолчала, а затем добавила, ; каких ты из них делаешь…
; Я из людей дураков делаю? – удивился Джеймс, ; Если бы они не хотели быть обманутыми, я бы не был таким… И я не делаю из них дураков, они просто немного мои куклы…
; Куклы? Марионетки?
; Чуть-чуть…
; Не стыдно?
Джеймс не ответил, он сел на кровать и закрыл голову руками; наступила мучительная и тяжёлая минутная тишина. Лу вдруг подумала, что была резка и неприятна, груба с ним; она подошла к Джеймсу и хотела положить руку ему на плечо, но застыла от страха и смущения. Он встал и сказал:
; Стыдно. Очень стыдно, Лу…
; И мне тоже, не стоило мне говорить такое…
; Нет, ты правильно сделала… Я уже и забыл о том, что это плохо, что нельзя так. Думал, что сами все виноваты в моём лицемерии. Я ведь считаю, что Мир сделал меня таким, а по-другому – нельзя…
; Может, это и так…
; Нет, можно остаться хорошим человеком на этой планете…
; С чего ты взял?
; Но у тебя же получилось.
; А почему ты считаешь, что у меня получилось? – удивлённо спросила Лу и подошла к занавешенному окну.
Снова наступила пауза, и тишина в комнате начала давить на уши и тянуть куда-то вниз. Джеймс встал рядом с ней и резво спросил:
; А в чём твоё падение?
; Что?
; Ты не можешь быть такой хорошей, рассказывай про своего демона… Где святость, там и грех…
Лу засмеялась.
; Не отсмеёшься… Говори, где ты чёрная, а не белая, ; сказал он совсем серьёзно.
; Зачем тебе?
; Для справедливости – ты знаешь про меня, я должен знать про тебя.
; Ты управляешь людьми, как хочешь, и говоришь о справедливости?
; Разве, если я плохой, то её не заслуживаю, Лу?
; Заслуживаешь… Тогда слушай, если так уж хочется… Я много кого ненавижу: себя, соседа сверху, свой будильник и много-много ещё. Я всегда думаю, что всё будет плохо, я пессимист. У меня плохое чувство юмора. Я не умею успокаивать людей. – сказав это, она замолчала.
; И всё? – спросил Джеймс, нахмурив брови.
; Нет, я вешаю одежду на стул.
; Что?
; Я не убираю одежду в шкаф, а вешаю её на спинку стула…
; А я на пол кидаю, ; ответил он.
; Это плохо для девушки… Женщина должна быть приучена к порядку, должна быть аккуратной и хозяйственной…
; Кто внушил?
; Ну-у-у… ; протянула Лу, ; наверное, все.
; Лично я нет, я не считаю так… И я тебе этого не говорил…
; А ты со мной вообще почти не разговаривал… ; грустным шёпотом ответила она.
; Что? Я не расслышал…
; Мы знакомы семь лет, и ты не разу со мной не говорил за это время, только здоровался и прощался… Ты с собакой дяди Тома из Техаса, который приезжает только на День Святого Стефана говорил чаще, чем со мной…
; И правда… Я не замечал…
; Не замечал? А моё досье в твоём списке не было слишком пусто? Нет? Ты же про всех всегда всё знаешь… Или про меня всё без расспросов понятно? – говорила она с обидой и злостью в голосе
; Я просто наблюдал… И так собрал многое о тебе, втайне…
; Не верю я что-то. Я не могу быть тебе интересно, около тебя красавицы крутятся. И Мэри Стилл, и Луиза Растон, Кейт Мидолтон, и Анна…
; Кто это, я их не знаю… А Анна – притворщица, играет в любовь ко мне, как очередной обморок.
; Неужели ты не помнишь? Луиза пела тебе весь вечер на своём день рождении, Мэри всегда, когда ты приходишь в гости к Стилл, готовит свой кофе, который больше никому не заваривает, кроме тебя, а Кейт учится с тобой в школе, она подарила тебе коллаж из твоих фото, сама мне показывала…
; Ну, сейчас вспомнил… И ты помнишь их всех? Почему?
; Память хорошая… И у тебя тоже она хорошая, лучше, чем у меня, ты не можешь их не помнить…
; Почему не могу? – спросил Джеймс,  в голосе его было раздражение и непонимание.
; Они красавицы…
; И что? Они глупы и никчёмны… Зачем мне коллаж из моих фото? Чтобы лишний раз на морду смотреть, такую же глупую и никчёмную? Кофе у Стилл просто ужасный, она мне туда подливает отвар из роз, герани и шафрана, считается, что этими травами можно приворожить. Глупость какая... А Луиза, хоть и поёт хорошо, но в голове ничего у неё нет. – Джеймс вдруг засмеялся.
; Что? Чего ты смеёшься?
; Она не знает, кто такой Муссолини… Мы играли в игру ту, помнишь… Я ей написал на стикер его имя… Она долго думала… Так и не отгадала.
Лу тоже слегка улыбнулась.
; Жестоко ты с ней, по-моему.
; А ты с Дэвидом не жестоко тогда поступила?
; С кем?
; Вот! Ты даже не помнишь его, а он в тебя с первого класса влюблён.
; Ты про Дэвида из Уэльса? И когда я сделала ему больно? Расскажи уж мне…
; Не помнишь? Так ты же на том же празднике сидела рядом с ним, болтала на кухне, вполне даже мило, а когда Дэвид хотел тебя поцеловать ты отвернулась…
; Не было этого…
; Я сам видел. Посматривал за вами я… Вот твой демон: ты делаешь людям больно, сама того не замечая…
; Стоп… А зачем ты за нами следил?
; Я же сказал, что смотрел на тебя, втайне собирал информацию…
; Не ври. Я тебе не особо нужна…
; А я и доказать могу…
; Как? Интересно просто узнать.
; Спрашивай, отвечу на любой вопрос о тебе.
; Сколько ложек сахара я кладу в чай?
; Две с половиной.
; Какой мой любимый свитер?
; Серый, тонкий свитер. Ты одеваешь его часто, всегда, когда тебе плохо…
; Ловкий фокусник… Какой мой любимый стих? Это ты уж точно знаешь.
; Сарказм тебе не идёт, Лу…
Wie herrlich leuchtet
Mir die Natur!
Wie gl;nzt die Sonne!
Wie lacht die Flur!

Es dringen Bl;ten
Aus iedem Zweig,
Und tausend Stimmen
Aus dem Gestr;uch,
Und Freud und Wonne
Aus ieder Brust.
O Erd o Sonne
O Gl;ck o Lust!
; Я не понела… Что это?
; Как? Разве ты не узнала
Всё нежит взоры,
Всё нежит слух,
Блистает солнце,
Смеётся луг.

Я вижу, ветви
Полны цветов;
Я слышу птичек
Из-за кустов;

Восторг и нега
Теснятся в грудь...
О, счастье, счастье,
Продлись, побудь!
Твой любимый Гёте, его «Майская песня». Думал ты читала в оригинале…
; Нет, не читала.
Наступила снова тишина, оба они молчали. Лу наигрывала пальцами какую-то мелодию, будто нажимала не на холодный подоконник, а на клавиши фортепиано. Джеймс это заметил, долго наблюдал за движениями её тонких пальцев.
; Ты же не умеешь играть ни на одном музыкальном инструменте. Научилась, да? Я хотел тебя научить играть на фортепиано. Кто-то опередил, да?
; Да.
; Кто?
; Сестра Нелли. Ты её, наверное, тоже не помнишь… Она преподаёт в школе при церкви…
; И ты туда ходишь?
; В церковь не хожу, не вижу смысла. А в школе иногда бываю, когда делать нечего.
; Ты хорошо рисуешь. И сейчас продолжаешь?
; Да.
; Меня рисовала когда-нибудь?
; Нет, ; она улыбнулась, потому что хотела нарисовать портрет его много раз, но рука не поднималась от страха, что не получится.
; Жаль. Я б посмотрел на себя глазами разумного человека.
; Я, по-твоему, разумна? Ты издеваешься…
; Нет, не издеваюсь. И не шучу. Ты знаешь, какой я на самом деле… ; Джеймс на секунду замолчал, ; и можешь это использовать…
; Я же не ты, так с людьми не поступаю.
; Да ладно тебе… Сама-то не лучше…
; Ещё я кому-то больно сделала, не замечая этого?
Вдруг в коридоре послышались широкие, громкие, весёлые шаги.
; Тётя Нора идёт, ; сказала тихо Лу, обернувшись на дверь.
; Ты по шагам можешь человека определить… Я б тоже так хотел.
В этот момент открылась дверь, и показалось пьяное лицо хозяйки дома. Она робко вошла в комнату, шатаясь, она присела на стул и, улыбаясь, сказала:
; Джеймс, ; тот напрягся и внимательно на неё посмотрел, ; мы хотим попросить тебя сыграть на пианино… Ты же нам не откажешь? – и тётя Нора изобразила на лице милое, просящее выражение, которое у неё не вышло из-за опьянения.
; Как же я могу отказать? Пойдёмте…
Хозяйка встала, чуть не упав на пол, и подпрыгивающими шагами пошла вниз.
; Не могла бы ты пойти со мной туда? Просто ты будешь меня слушать, а остальные нет.
; Конечно.
Они вместе спустились вниз. Джеймс сел за инструмент, старый и поломанный, и начал тихо играть весёлую мелодию. Лу не знала, кто автор этой музыки, но она была хороша, лилась из-под клавиш, заполняя собой каждый угол комнаты. Магнитофон выключили, девушке стало от этого легче; хотя он был всего лишь вещью, не жалеть его тоже нельзя было, он пел для людей, которые совсем его не слушали, как и Джеймс сейчас играл чью-то нежную симфонию для гостей, которым она безразлична, они будто поменялись местами. Лу сначала хотела сесть у пианино, прямо на пол, потому что места больше не было, но не стала делать этого, не хотела выглядеть «ручной крысой» Джеймса. Поэтому она встала недалеко и слушала… Так продолжалось целый час, он всё играл, не переставая разные мелодии, а гости ходили по дому, говорили о чём-то, и только Лу слушала его. Вдруг откуда-то появился Ник, он заговорил с ней, это отвлекло её, девушка не заметила, как Джеймс вышел на улицу. Она, сказав Нику, что плохо себя чувствует, вышла за ним.
Джеймс сидел на ступеньке бетонного крыльца, рассматривал чёрный фонарь, крутил его в руках, вид его был не весел. Лу села рядом, немного помолчала, а потом спросила:
; Какая музыка нравится?
; С Ником ты так мило беседовала… Он твой парень?
; Я спросила тебя о музыке…
; А я спросил тебя о Нике.
; Нет. Мы с ним сегодня встретились первый раз, тётя Нора познакомила.
; The Cranberries*.
; Мне тоже, ; Лу слегка улыбнулась, ; Какая песня любимая?
; Tomorrow**… Она весёлая… Обнадёживает как-то.
; Красивая песня.
; Ты продолжишь меня проверять? Или успокоилась уже?
; Да. Я знаю вопрос, на который ты ответить не сможешь… никогда…
На лице Джеймса показалась улыбка.
; Задавай… Очень интересно.
; Чья фотография стоит на моём рабочем столе в комнате и в какой рамке?
; Ты с бабушкой, в светлой, деревянной раме.
Лу молчала, она была удивлена такой осведомлённости Джеймса о ней. Он не был в её комнате, он был только раз в её доме, сидел в маленькой гостиной, в красном, мягком кресле. В комнату Лу не зашёл, да и не за чем. Никому она не говорила об этом – слишком интимно и лично. Поэтому она сейчас молчала, не зная, что сказать на такой подробный ответ, Лу недоумевающе смотрела на Джеймса.
; Я заходил в твою комнату… Твоя мама завела меня туда, когда я попросил её отдать книгу… Я зашёл, взял ту, которая на столе лежала, а тебя не было тогда дома… Извини…
; Так вот куда делся мой Байрон… И не стыдно?
; Стыдно…
; Отдай мне его!
; Завтра утром, в шесть утра ровно… Буду ждать тебя здесь… А сейчас поздно, пошли спать, ; широко улыбаясь, весело ответил он.
Всю ночь Лу не спала. Мысли её терзали… Почему Джеймс так себя с ней вёл? Зачем ему это? Может, она правда ему нравится? А, может, ему скучно просто? Всю ночь Лу ворочалась, так и не смогла заснуть, она надеялась понять суть этого действа, цель представления Джеймса… Часы в форме бабочки показывали время – без десяти пять. Она оделась и вышла на крыльцо, Джеймса на нём пока не было. Снег уже не падал, первые лучи солнца проникали сквозь ночную, синеватую тьму. Все в доме, в соседних строениях да и во всём городе спали, все люди, кошки и собаки, попугаи и ручные крысы спали после праздника Рождества. Кроме Лу. Она ждала своего возлюбленного на холодном, бетонном крыльце, стоя в наметённом, белом снеге, грея дыханием замёрзшие руки.
Вдруг из маленького, украшенного магазина, на первом этаже высокого здания вышел Джеймс. Он быстро подошёл к ней; Лу никогда так не радовалась кому-либо, ничьему приближению, как тому, как он шёл к ней, хотя лицо его было совсем не радостным и не романтичным. Джеймс дошёл до крыльца и остановился.
; Доброе утро, ; улыбаясь, сказала Лу, ; как спалось?
; Твоя книга, ; сказал сухо и тяжело Джеймс, ; протягивая собрание стихов Байрона.
; Что-то случилось?
; Нет… Простоя должен идти. Меня ждут…
; Джеймс, точно всё хорошо?
; Я пойду, меня ждёт Анна, ; ответил он и собрался было уйти.
; Вы с ней куда-то идёте?
; Да, на свидание в кафе, она моя девушка, ; сказав это, Джеймс отвернулся и пошёл прочь от неё.
Лу стояла на низкой ступеньке и, держа в руках свою книгу, смотрела ему в след. Снова начал падать снег, на окне соседнего дома загорелась гирлянда, в доме тёти Норы послышался весёлый шум. Вдруг Джеймс обернулся и прокричал ей:
; Держи свой нимб крепче, Лу!
; И ты тоже, Джеймс! – ответила она ему.
Где-то в открытом окне, на верхних этажах заиграла песня:
It's 6 am
Christmas morning
No shadows
No reflections here
Lying cheek to cheek in your cold embrace
Затем послышался какой-то грохот, пластинка прыгнула и музыка начала играть в другого места:
And say that:
«I love you...so much, you must kill me now…
I love you...so much, you must kill me now…»***
Нет, нет, стоп! Это же может так кончиться! Это же такая история… Ведь не может быть такого? Ведь это не может так кончиться, правда?

*The Cranberries – ирландская музыкальная группа, исполняющая песни на английском
** Tomorrow — одна из самых известных песен The Cranberries
*** It's 6 am
Christmas morning
No shadows
No reflections here
Lying cheek to cheek in your cold embrace
~~~~
And say that:
«I love you...so much, you must kill me now…
I love you...so much, you must kill me now…» — строчки песни Marilyn Manson “If I was your vampire”.