Мистическая Европа

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Сны и смерть Джироламо Кардано..............................               
Под пристальным наблюдением...................................               
Заговор              
Необычное путешествие барона Ульфо.......................               



сны и смерть джироламо кардано

Странный студент

– И чacто вам снятся шпаги, копья, мечи, кинжалы? – полюбопытствовал Кардано.
Молодой человек помедлил с ответом.
– Раньше снились постоянно. Я вытаскивал оружие из ножен, рассматривал его, размахивал им, любовался его блеском и тем, как остро оно заточено.
– Вам не хотелось применить его в деле?
– Как не хотелось?  – встрепенулся молодой человек. – Да я просто рвался в бой.
– Достойное занятие для молодого человека даже во сне, – не то с одобрением, не то с легкой иронией заметил Кардано. – Значит, вы старались почаще пускать оружие в ход и этим доставляли себе большое удовольствие.
– Разумеется, – поспешил подтвердить это предположение юноша. – Беда только в том, что не всегда доходило до настоящей драки.  Иногда что-то мне мешало:  то противник в последний момент куда-то исчезал, то я весь цепенел и не мог даже пальцем пошевелить. Странно, однако, то, что именно в этих случаях я просыпался с такой болью в теле, как будто меня основательно поколотили.
– Вы, кажется, сказали: раньше, – продолжал расспрашивать Кардано. – А что теперь? Вы стали более миролюбивым и  больше не горите желанием проткнуть кого-нибудь шпагой? Что же теперь вам снится?
– Лестницы! – мгновенно откликнулся молодой человек. – Мне постоянно снятся самые разнообразные лестницы. Широкие, узкие, переносные, винтовые, каменные, деревянные, веревочные, металлические. С балюстрадой и перилами и без них. Иногда трапы морских судов. И как только я вижу лестницу, во мне что-то происходит, и я начинаю решать: подниматься по ней или не подниматься. Лестницы, как люди. Одни сразу отталкивают от себя, а другие к себе притягивают. Иногда меня что-то жжет изнутри, мне хочется обязательно подняться по ступенькам. Если поднимусь, чувствую себя победителем.
– А если – нет?
– О, тогда у меня такие же ощущения, как после проигрыша в  карты или кости.
– Это вас и беспокоит?
Вопрос, видимо, удивил и даже немного обидел посетителя. Он запротестовал.
– Сны меня вообще уже давно совершенно не беспокоят. Никакие, – решительно сказал юноша. – Но из-за одного из них – того,  который я вам подробно пересказал в начале нашей беседы,   я сюда и пришел.
– Интересно, – рассеянно произнес Кардано, слушавший своего собеседника краем уха, потому что толковать  сны, в которых нет изюминки и вообще нет  абсолютно ничего необычного, занятие крайне скучное и неблагодарное.
Возможно, однако,  это замечание относилось не к словам, а к внешности молодого человека, которую Кардано изучал очень внимательно, и особенно к его слегка оттопыренным  неправильной формы ушам, странно изогнутым,  да к тому же еще и неодинаковым,  густым черным бровям и большим беспокойным серым глазам.   
Кардано подумал, что, скорее всего, перед ним человек из тех, в действиях которых обычно бывает трудно найти разумные причины. Нервный. Нерешительный, но крайне нетерпеливый. По большей части незлобивый и мирный, но вспыльчивый и очень легко возбудимый.  Непостоянный, болтливый, склонный к пустым фантазиям и даже к вранью, от которого он сам не получает абсолютно никакой пользы.
– С такими людьми дело иметь опасно, потому что никогда не знаешь, что он предпримет в следующий момент, – размышлял про себя Кардано. – Самое лучшее было бы найти хороший предлог и, как можно скорее, выставить его за дверь.
– Итак, – задумчиво произнес Кардано вслух,–вы очутились перед широкой покрытой мягким зеленым ковром крутой мраморной лестницей. Кстати, вы не запомнили, сколько ступенек было на этой лестнице?
– Неужели я должен был сосчитать ступеньки?–ошарашено спросил посетитель. – Мне это и в голову не пришло.
Кардано отметил про себя, что его гость очень осторожен и боится узнать то, что может ему повредить.
– Ну что же,  вы, конечно, правы,–сказал он, – нет смысла рисковать понапрасну. Хотя  вы вполне могли  проверить, четное число ступенек или нет. Хуже вам от этого не стало бы. Однако вернемся к лестнице. Вы  никак не могли решить, подниматься по ней или повернуть назад,  несмотря не то,  что вам очень хотелось взглянуть еще раз на женщину, за которой вы следовали?  Что же вас могло так напугать?
– Нет, нет, – возразил посетитель, – было бы неверно сказать, что я не решился подняться по лестнице. Просто в тот самый момент, когда я к ней подошел и уже занес ногу, чтобы сделать первый шаг, я вдруг вспомнил, что должен немедленно вернуться домой, потому что...
– Вспомнили потому, что испугались. Уверяю вас, что это был именно страх, – нетерпеливо прервал его Кардано. – Никаких сомнений в этом быть не может. Вспомните хорошенько, что вы тогда подумали.
– Да нет же, это был вовсе не страх, – продолжал твердить свое упрямый молодой человек, – послушайте меня, я вам сейчас все объясню.
– Что же тут объяснять? Лестница, мрамор, ковер. Вы хотите  обладать красивой женщиной и боитесь ее мужа. Он слишком высоко стоит, а она слишком холодна. Не тратьте на нее зря своих сил, все равно вы  никогда не рискнете к ней подойти, – усмехнулся Кардано. – Я уже больше пятидесяти лет толкую сновидения и очень редко ошибаюсь.
– Мессер Кардано, – воскликнул  потерявший терпение  посетитель, – я ведь вам уже ясно сказал, что сны меня не беспокоят. Поймите же, наконец, что я пришел к вам вовсе не для того, чтобы вы мне их растолковали.
– А для чего же? – с ехидной насмешкой спросил Кардано и свысока посмотрел на посетителя. – Рассказать мне о прогулках, которые вы совершаете во сне?  Развлечь меня забавными историями, о том как вы развлекаетесь по ночам с оружием? Но мне и без того не скучно, и поверьте, что я слышал сотни таких рассказов. Кроме того,  у меня совершенно нет свободного времени. Так что вы уж извините, но если вам нечего больше сказать мне, я вынужден прекратить нашу беседу.
С этими словами Кардано взял в руки пачку своих бумаг и начал в них что-то отыскивать, показывая всем своим видом, что разговор закончен.
– Как пожелаете мессер Кардано,  дело-то ведь идет о вашей жизни, а не о моей. Вам и решать, что для вас важно, а что нет, – с некоторым сарказмом произнес молодой человек. – Простите, что побеспокоил вас. Не стану больше отвлекать вас от научных исследований. 
Странный гость равнодушно взглянул на хозяина, встал и взял свою необычную трость,  Кардано еще  никогда не видел и которая его заинтриговала, потому что он никак не мог понять ее скрытого  назначения.
Она была слишком тонкой и легкой, чтобы использовать ее, как дубинку. Но это был и не простой посох, совершенно ненужный молодому здоровому человеку. Не  мог он взять ее с собой и для того только, чтобы что-нибудь держать в руке или покрасоваться. Нет, у трости и у увенчивавшего ее набалдашника – хрустального шара, стянутого серебряными кольцами было какое-то особое назначение. Сомневаться в этом не приходилось.
<<<Трость напоминала магический жезл Диониса. Она была увита плющом и виноградными листьями, разумеется, не натуральными, а искусно сделанными из позолоченного серебра. Молодой человек повертел ее в руке и медленно направился к двери.
– Подождите же, – остановил его Кардано. – Куда вы так заторопились? Вы говорите, речь идет о моей жизни. Неужели она для вас ничего не значит. Не хорошо быть таким жестоким, – укоризненно продолжал ученый, – объясните, что вы имеете в виду? Простите, если я вас чем-нибудь обидел.  Я  ведь вас совсем не знаю.
– Я же вам сказал, дослушайте меня до конца и вам все станет понятно, – важно произнес юноша, довольный тем, что, в конце концов, ему все-таки удалось побороть высокомерие Кардано и заставить его выслушать свой рассказ. – В том-то и вся загвоздка, что я вовсе не боялся подняться по мраморной лестнице. До мужа той женщины мне не было ровно никакого дела, и только нечто из ряда вон выходящее могло  меня остановить. Так вот, это нечто и произошло.  Как я вам уже сказал, я вдруг почувствовал, что  меня ждет чрезвычайно важное сообщение,  сразу забыл и о лестнице, и о женщине и бросился домой.
Молодой человек замолк, а Кардано с удовлетворением заметил:
– Значит, и вы верите  в предчувствия! И для вас – это нечто чрезвычайно важное.
– Но ведь это был сон, в нормальной жизни я не обратил бы на такие предчувствия никакого внимания, – горячо возразил юноша и продолжал. – Итак, я вернулся домой и как только я переступил порог, слуга подал мне  написанное удивительно красивым почерком и при этом испускавшее самый омерзительный на свете запах письмо, в котором было черным по белому сказано, что дни величайшего в Европе математика, астролога, врача и изобретателя  Джироламо Кардано сочтены и он умрет в этом году.
– И  это все, что было сказано в письме? – настороженно спросил Кардано.
– Не совсем. Там еще говорилось, что ему, то есть вам, не стоит беспокоиться, пытаясь определить точную дату смерти с помощью вызывания духов или гаданий. В ближайшее время вам без всяких стараний с вашей стороны и даже, если у вас не будет желания об этом знать,   сообщат, когда именно это случится. То есть, в какой день и час вы умрете.
– Не понимаю, однако, зачем понадобилась такая волынка? Почему  нельзя было сообщить все сразу? – недоверчиво сказал Кардано, с неприязнью рассматривая собеседника, как будто тот сам из любопытства или еще по каким-то причинам открыл подробности частной жизни Кардано, которые тот имел основания не выставлять на всеобщее обозрение и тщательно скрывал. – И причем здесь вы?  Какое вы имеете ко всему этому отношение? Разве мы с вами уже имели какие-нибудь дела?
– Никогда прежде, – поспешил уверить его посетитель, – я не был у вас и не говорил с вами,  но мне в этом письме поручалось срочно отправиться к вам и предупредить.
– Позвольте полюбопытствовать, как часто  вам приходится выполнять подобные поручения?
– Первый раз в жизни, – с обидой в голосе произнес молодой человек.
– Может быть, вы  из Павии? – неожиданно спросил Кардано. – Вы давно приехали в Рим.
– Я здесь родился и провел всю жизнь, а в Павии никогда не был.
– Могу я еще поинтересоваться, – продолжал свои настойчивые расспросы Кардано, которого все больше раздражал его невесть откуда взявшийся гость, – вам часто снятся вещие сны? Где вы учились их толковать?
– Я не толкую вещие сны, – обиженно сказал молодой человек, видимо, решивший, что Кардано смеется над ним. – Да мне вещие сны и не снятся.
– И вы не вызываете духов?
– Духов? – От такого неожиданного вопроса посетитель совсем растерялся, не мог сразу сообразить, что ответить на него, и только тупо и довольно грубо переспросил: каких еще духов?
– Ну да, духов умерших, – в свою очередь удивился непонятливости собеседника Кардано, – чтобы спросить у них о будущем. Что же тут странного? Или вы настолько нелюбопытны, – Кардано едва не произнес “глупы”, – что у вас никогда не возникает никаких вопросов?
– Если и возникают, к некромантам я с ними не пойду, – презрительно заявил юноша. – Разве можно серьезно верить, что духи умерших являются к людям и предсказывают им будущее? Такими сказками в наше время можно одурачить только невежественных простаков, а я изучаю в университете философию и медицину.
– Может быть, вы и в астрологии сомневаетесь? – удивился Кардано.
– Не знаю, – неуверенно произнес гость. – По совести говоря, не очень в нее верю. Мне всегда было трудно понять, почему вы, человек, труды которого изучают во всех университетах Европы,  тратите на нее свои силы.
– Как выяснилось, я тратил их не зря. Некоторые события мне удалось предсказать совершенно точно, – с удовлетворением произнес Кардано. – Этого никто не станет отрицать.
– Какие? Да назовите хоть один пример, и я стану самым верным вашим последователем! – забыв об элементарной вежливости,  воскликнул молодой человек.
– Я предсказал, что около 1800 года в  христианской Европе произойдут очень важные перемены, которые изменят всю  жизнь ее народов. То, что нам кажется прочным и даже незыблемым, вдруг окажется хрупким и неустойчивым. Все рухнет. И люди как бы станут другими.
Кардано увлекся и уже готов был подробно рассказать своему гостю, какой будет жизнь в Европе через двести лет и какие именно замечательные перемены в ней произойдут, но тот не дал ему договорить.
–  Ведь это же нельзя проверить, – пожал плечами нахальный юнец. – Если перемены,  которые вы предсказываете,   и произойдут на самом деле, мы до тех времен все равно не доживем, так что никогда не узнаем о них и о том, насколько верны были предсказания.
– Значит вы из современных мудрецов, тех, кто сомневается в существовании всего того, чего нельзя потрогать руками, или, как вы это называете “проверить на опыте”, – пренебрежительно заметил Кардано. – Вот если бы я определил с помощью звезд день и час своей смерти, а вы бы хорошенько напились на моих похоронах, вот тогда бы вы поверили в астрологию. Ну, говорите быстрее, поверили бы?
– Конечно бы, поверил, – невольно вырвалось у студента.
– Зачем же вы пришли ко мне? – раздраженно спросил Кардано. – Захотелось познакомиться со знаменитым ученым? Вы, наверное, считаете, что видели бессмысленный сон. Забудьте его. И дело с концом.
– Я бы, конечно, именно так и поступил, – недовольно пожал плечами молодой человек, – и  не пришел бы сюда. Я проснулся сегодня утром и сказал себе: какая ерунда и какие  глупости  лезут в голову по ночам. Знаете,  я бы ни за что на никакого значения, но когда я днем вернулся домой из университета,  слуга сказал мне, что приходил какой-то господин и выражал возмущение тем, что я до сих пор не передал по назначению сообщение, которое имеется у меня для Джироламо Кардано. Еще этот господин угрожал, что если я не потороплюсь, то, о чем говорилось в письме, произойдет не с Кардано, а со мной.
– Значит, я все-таки не ошибся, – с удовлетворением произнес Кардано. – Вы испугались.
Он, как ребенок, обрадовался своему открытию.
Когда студент ушел, Кардано обнаружил, что молодой человек забыл у него трость, увенчанную  хрустальным шаром в серебряной оправе, и начал с любопытством рассматривать ее. Теперь он мог изучить ее более внимательно.
Если бы Кардано увидел такую трость у кого-либо другого, он не раздумывая сказал бы, что это, прежде всего, средство защиты от сглаза и порчи. Однако студент, кажется, в подобные вещи не верил. Не похоже было и на то, что он носил трость для красоты. Для чего же ему трость?
Может быть, подумал Кардано, молодой человек притворялся, уверяя, что его совершенно не волнуют тайные науки. Возможно, он имеет о них гораздо лучшее представление, чем выходило из его поведения.
Трость, продолжал свои рассуждения Кардано, юноша не забыл, а оставил специально. Знал, что она непременно заинтересует старого ученого, и хотел, чтобы тот взял ее  себе. Наверное, надеялся передать вместе с ней болезнь или порчу.
Но подходит ли она для таких целей? Это еще вопрос. И хотя Кардано казалось, что эта трость не годится для напускания порчи, он решил быть поосторожнее.
 
В лабиринте
Джироламо Кардано никогда не  боялся смерти. Тем более у него не было никаких оснований для подобного страха теперь. Хотя и в 75 лет никому не хочется умирать, он не цеплялся за суетное земное существование, которое уже успело ему основательно надоесть.
Не боязнь потерять жизнь повергла его в смятение. Если что и могло его напугать,  так это была как раз необходимость  продолжать жизнь, после того, как она сделается пустой и никчемной, а он лишится отведенного ему в ней места выдающегося ученого, которому в равной степени открыты секреты как прошлого, так и будущего. Жизнь,  в  которой он был бы лишь одним из многих, ничуть не лучшим и не худшим, чем  миллионы других людей, его совершенно не устраивала и не имела для него абсолютно никакого смысла.
И вот, происходили события, из-за которых он мог потерять главное, что отличало его от обыкновенного обывателя –  свою репутацию. Он – врач, умевший безошибочно, иногда с первого взгляда и не задав ни одного вопроса, определять болезнь своего пациента и ее причины, он – человек, от которого никто не мог скрыть своих тайных помыслов и который за свою  долгую жизнь раскрыл великое множество интриг и заговоров, на этот раз даже не представлял, что затевается против него и с какими силами ему предстоит  иметь дело.
Сотни мыслей роились в его голове. Подозрения, предположения, догадки, лихорадочно оттесняя и сменяя друг друга,  будоражили Кардано.
Кто приходил к нему? Действительно ли это был студент университета или  его провел самый обычный мошенник? Видел ли его посетитель сон на самом деле или все это лишь гнусный вымысел? Если вымысел, то какова его цель? Чего хотели от него добиться? По своему ли желанию приходил к нему странный гость или его наняли за несколько скудо?
Ни на один из этих вопросов ответа пока что не было.
Кардано недоумевал, как могло случиться, что он отпустил своего гостя, даже не поинтересовавшись, как его зовут и где он проживает. Он проклинал судьбу, своих врагов, а главное самого себя.
Когда сдерживать бешенство уже не было никаких сил, он, чтобы хоть чем-нибудь заняться и отвлечься,  уселся перед небольшим бронзовым столиком, взял лист чистой очень белой бумаги,  нарисовал в его правом  верхнем  углу пентаграмму и еще  какие-то знаки, поставил дату и начал составлять список лиц, которые могли  сыграть с ним злую шутку.
Причем сначала он расставил все попавшие в список имена в алфавитном порядке. Получилось, что отъявленный головорез соседствовал с мелким вымогателем, а наемный убийца с клеветником. Во всем господствовал случай.
Кардано показалось, что таким списком может пользоваться лишь человек с примитивным мышлением. Его не удовлетворяло и даже раздражало, что в списке совершенно не отражалась суть дела и, прочитав его, трудно было понять, в каком направлении следует вести поиск.
Ему захотелось увидеть, как будут выглядеть списки, если те же имена разместить в соответствии с видом и степенью опасностью, которую представляют для него их носители, и он составил еще несколько списков.
Все враги делились для Кардано на две основные группы.  Одни готовы были зарезать или задушить его своими руками и сделать это по собственной воле исключительно вследствие злобности своего характера. Другие же действовали по прямому наущению демонов, в полное подчинение к которым попали из-за своей алчности, подлости или завистливого нрава.
Кардано долго не мог сообразить, как поступить с приходившим к нему молодым человеком, но, в конце концов, склонился к тому, что его следует причислить к тем, кто действует заодно с демонами. Так как он не знал имени своего гостя, он написал просто “студент”, хотя это ему не понравилось. Он во всем любил точность,  а в том, что молодой человек не соврал и что он на самом деле учится в университете, Кардано был совсем не уверен.
Перечисление врагов в различных вариантах потребовало довольно длительного времени, потому что встреч со злобными и опасными негодяями за долгую жизнь накопилось много и, их списки оказались  не слишком короткими. Зато, закончив  расстановку, Кардано совершенно успокоился и к нему полностью вернулась вера в себя.
Он встал, прошелся по комнате, снова подсел к бронзовому столику, снова взял один из списков и... у него затряслись руки, а список стал как-то странно изгибаться, явно давая понять, что что-то в нем не совсем верно и нуждается в исправлении.
Кардано немедленно догадался, что произошло нечто чрезвычайно для него важное, и затрепетал от всегда радовавшего его ощущения новой встречи с тайной.
Он трижды медленно и очень внимательно перечел весь список. Затем, после недолгого размышления,  два имени в нем вычеркнул,  два добавил, просмотрел его заново и, удостоверившись, что теперь уже наверняка никого не пропустил, снова обрел уверенность в себе.
У Кардано  не было ни малейшего сомнения в том, что он придумает способ определить и разыскать мерзавца, который не хочет оставить  его в покое даже на старости лет. Пришло время подвести итоги и окончательно рассчитаться со всеми. Он обязательно найдет негодяя и отомстит ему достойным образом. Возможно, это будет последнее важное дело в его жизни.
Кардано не терпелось приступить к его выполнению. Он больше не испытывал ненависти к своим завистникам, но жаждал справедливости.
В распоряжении Кардано было множество надежных и проверенных способов найти негодяя. Надо было выбрать из них наиболее быстро и безошибочно ведущий к цели.  Изобретение хитроумных планов мести,  которые он мог придумывать без устали, представление, как он будет торжествовать, когда исполнится задуманное,   вскоре наскучили Кардано.
Он  утомился, прилег на кровать и тотчас задремал, понадеявшись  в  глубине души,  что,  как  это уже не  раз случалось с ним в былые годы, во сне ему откроется, откуда следует ждать опасности,  в чем суть плетущегося против него заговора и кто в нем участвует.
Несколько раз он просыпался и вскакивал с постели в холодном поту. Сны сменяли друг друга, и все они были какие-то дикие, беспокойные и страшные.
Общим в них было то, что его постоянно кто-то преследовал. Сначала это был здоровенный верзила со свирепой тупой физиономией в пышном пунцовом бархатном камзоле, усеянном мелкими цветами. Голова детины была неправдоподобно круглой, такой Кардано еще  никогда не видел. Ее покрывал высокий шелковый берет, непривычно сдвинутый назад. В руке детина держал обнаженную  очень изящную золотую шпагу, хотя, без всякого сомнения, гораздо больше ему подошла бы самая обыкновенная дубина.
Затем на Кардано напала целая стая необыкновенно мерзких гиен, которые держались вместе и дружно и у которых непрерывно менялись морды. Они то вытягивались, то сжимались. То набухали, то опадали. Причем одинаковые изменения происходили одновременно у всех гиен, словно этим процессом дирижировал кто-то невидимый. Внезапно их морды стали похожими на львиные, потом на лисьи, потом на обезьяньи. При этом злобное рычание гадких животных  постоянно переходило в жуткий человеческий хохот, иногда чуть слышный, а иногда оглушавший.
Потом появились и долго кружили вокруг Кардано какие-то размахивавшие кнутами бесшабашные всадники в черных, опушенных куньим мехом длинных, как у ученых и докторов, плащах, никак не вязавшихся с шлемами на их головах.
Наконец Кардано забрался высоко в горы, где, спасаясь от разбойников, пытавшихся отнять у него трость, внутри которой был спрятан дорогой бриллиант, и начал под палящим солнцем довольно ловко и быстро взбираться на отвесную скалу, покрытую, как ковром, толстым слоем мягкого пушистого мха и сделавшуюся вдруг гладкой, как отполированный мрамор.
Он скатился с нее в глубокое ущелье, усеянное острыми камнями, однако вопреки всем законам природы не разбился, а попал прямо в огромный чан с кипящей водой, в которой варились какие-то коренья и травы, испускавшие приятный аромат. Чан мгновенно превратился в пылающий костер, в котором Кардано сгорел.
Конечно, Кардано прекрасно знал, что великий Аристотель имел весьма поверхностное представление о науке о сновидениях и, благодаря своему непререкаемому авторитету,  внес в  обсуждение ее основ много путаницы своими безответственными заявлениями о том, что не все, но только   некоторые сны надо признать пророческими, а остальные следует считать нелепыми, лишенными какого бы то ни было смысла и не заслуживающими того, чтобы ломать  над ними голову.
Между тем, ни у какого серьезного ученого не могло быть ни малейших сомнений в том, что из каждого сна, если только найти к нему ключ и суметь его верно расшифровать, можно узнать много  важного и полезного.
Однако очнувшись Кардано то ли поленился поразмышлять об увиденном, то ли не захотел копаться в видениях, не доставлявших ему удовольствия. Чтобы избавиться от них,  он просто повернулся на другой бок и тут же опять погрузился в сон. И снова у него было видение до крайности странное и непонятное, но на этот раз, по крайней мере, спокойное и даже приятное.
Он пробирался по пустынному ярко освещенному немилосердно палящим солнцем городу, как по невероятно запутанному лабиринту, из которого, невозможно было найти выход. Однако он вовсе и не стремился выбраться. Напротив, ему нравилось блуждать здесь, как будто он разгуливал по тенистым аллеям среди фруктовых деревьев и даже невообразимая жара доставляла  удовольствие и какую-то сладость.
Впрочем, ему было не до погоды, и он вовсе не гулял. Он был целиком поглощен своим делом. Он что-то старательно искал, но спросить было не у кого – на улицах  ни души. Люди как будто попрятались в своих домах от зноя и сидели в них тихо, как мыши – ни откуда не доносилось ни звука.
А, может быть, все жители покинули город или вымерли от моровой язвы?  Разве это так уж важно? Он не думал об этом. Нельзя было отвлекаться ни на минуту.
И вдруг посредине пустынной улицы он увидел черную кошку. Она тоже заметила его и с какой-то безумной радостью бросилась ему навстречу. Кардано остановился. Кошка тоже. Кардано был в замешательстве. Что делать? Вернуться? Переждать и затем продолжить путь?
Он  закрыл глаза, а когда открыл, кошки не было, но рядом с ним стоял большой черный пес и весело вилял хвостом. Когда Кардано снова двинулся в путь, собака пошла рядом с ним. Иногда она поворачивала к нему голову и смотрела на него большими умными и очень добрыми глазами.
Кардано не обращал внимание на почти образцовый порядок  и такую поразительную чистоту,  как  будто  это был отнюдь не Рим и вообще не итальянский и не южный, а какой-то совершенно другой северный, скорее всего, немецкий город, но кое-что от него все же не ускользнуло.
Так, он не мог не заметить, что правый рог буйвола над дверьми одной из лавок, мимо которых он проходил, был слегка надломлен. При таком царившем повсюду идеальном порядке пренебрежение предметом, обеспечивающим дому и его обитателям благополучие и защиту от порчи и злых духов,  выглядело более чем странно.
Конечно же, несмотря на то, что он очень торопился, Кардано  не мог не удовлетворить свое любопытство  и не зайти в эту лавку. А когда черный пес, который все еще торжественно шествовал рядом с ним и как будто в рот  воды  набрал,  подойдя к дверям лавки, ни с того ни с  сего  вдруг ощетинился,  начал показывать признаки беспокойства, отчаянно мотать головой  и громко гавкать, его желание заглянуть внутрь еще более усилилось.
Кардано вошел, и пес последовал за ним, ступая осторожно и все время принюхиваясь. Лавочник, высокий, круглоголовый, широкоплечий пожилой мужчина со сросшимися густыми бровями и лицом хоть и на редкость грубым, но совсем не злым принял своего посетителя очень доброжелательно и, видимо,  готов был показать Кардано весь свой товар, но тому было не покупок, и он сразу дал об этом понять торговцу.
– Объясните мне, – потребовал Кардано таким решительным тоном,  как будто лавочник и в самом деле мог и обязан был ему что-то объяснить, – почему на улицах никого нет? Что произошло? Куда все подевались?
– Неужели совсем никого нет? – удивился или притворился удивленным торговец. – Должно быть, попрятались в своих домах от жары. А я, знаете ли, даже и не заметил сегодня ничего необычного. У меня с утра уже было несколько посетителей. Не меньше, чем бывает обычно.
– Не хотите ли выпить? – спросил затем гостеприимный хозяин лавки с любезной улыбкой. – Присядьте на минутку. Освежитесь. Бокал холодного вина в такую жару не помешает.  Вино у нас превосходное и  вам понравится, потому что я вижу, что вы  разбираетесь в винах. А если пожелаете, можем в погреб спустится. Мой дед прожил 90 лет и за все эти годы не сказал и не сделал ничего лишнего. Даже дня лишнего не прожил, умер в тот самый день, который предсказала ему гадалка. Он был купец и где только не побывал, но уверял, что самые увлекательные путешествия совершил в нашем винном погребе, переходя от одного бочонка к другому.
Кардано покачал головой. В другое время он, конечно, не отказался бы заглянуть в подвальчик и отведать там разных вин, в которых и в самом деле разбирался не хуже, чем в астрологии и механике.
– Напрасно, напрасно, – продолжал улыбаться лавочник,  – не такой сегодня день, – торговец сделал ударение на слове “такой” и при этом многозначительно взглянул на Кардано, –  чтобы куда-то спешить. Спешить сегодня, можете мне поверить,  некуда. А вам-то чего бояться? – неожиданно спросил лавочник, в разговоре  которого Кардано раздражала  странная манера  все время перескакивать с одной темы на другую. – Мы хоть и люди простые, еще никого не отравили.
Тут торговец положил на колени огромный топор и стал нежно поглаживать его лезвие, от чего Кардано стало не по себе.  Впрочем, он почувствовал себя не в своей тарелке уже в тот момент, когда переступил порог лавки, потому что в ней было очень темно и ее наполнял незнакомый резкий кисловатый запах, заставивший его поморщится.
– Я вижу, вы знаете толк в красивых вещах, – заметил лавочник, показывая на трость студента, которую Кардано, захватил с собой, чтобы вернуть  владельцу.  –  Если вы не возражаете, я взгляну на нее.
Кардано без особого желания протянул торговцу палку, однако ему было интересно, что тот о ней думает.
– Да, – сказал лавочник, – вещь действительно редкостная, хотя я такую уже видел пару дней назад. Но вы ее,  конечно, не из-за красоты носите с собой?
Кардано покачал головой, но не успел и рта раскрыть, чтобы  объяснить, что это не его вещь, как торговец, рассматривавший трость с видом знатока, заявил:
– Должно быть,  неплохой амулет. Правда он защищает не от всех видов порчи. Зато с помощью такой вот штуки можно и врагу отмстить.
Лавочник вернул трость Кардано и сказал:
– Значит, интересуетесь тайными науками? Вы, наверное, и гадать любите? Хиромантию изучали? Гороскопы составляете? Да вы зря беспокоитесь. Можете не говорить. Это и так видно. Это у вас на лице написано. Я ведь давно торгую и сразу могу определить, что кому надо.
Кардано подозрительно взглянул на лавочника. Ему показалось, что тот слишком многим интересуется и слишком много рассуждает для своего занятия.
– У нас тут появилась замечательная вещь – карты Таро, – продолжал торговец.
Заметив пренебрежительный жест Кардано, лавочник добродушно усмехнулся:
– Конечно, они не годятся для того, чтобы точно вычислить, кто придет сегодня в гости, или установить  день чьей-либо смерти, но кое о чем можно и с их помощью узнать. У египетских жрецов было, кажется,  почти сто видов гаданий. Ну ладно, ладно, может быть, чуть поменьше, – поправился он, заметив, как поморщился его гость, – и каждый они использовали с определенной целью. Вроде бы могли и без  Таро обойтись, а вот не обошлись. Карты им тоже пригодились. Вот одна из их великих тайн. Никто до сих пор не знает, откуда они их получили.
– Цыгане из Индии принесли, – спокойно пояснил Кардано, – какая уж тут  тайна.
– Возможно, вы и правы, – задумчиво произнес лавочник, – однако  согласитесь,  что египетские чудеса,  хоть они и вправду не всегда самого высокого качества были, на простой народ действовали безотказно. 
При этих словах пес, сопровождавший Кардано, жалобно заскулил и отступил к двери. Торговец бросил на собаку злобный взгляд и, как показалось Кардано, лавочник хотел запустить в нее стоявшую перед ним бутылку и даже протянул к ней руку, но в последний момент одумался и сдержался.
А еще Кардано подумал, что что-то тут не ладно и по каким-то неизвестным ему причинам лавочник готов говорить о чем угодно и что угодно подтвердить, только бы подольше задержать у себя своего гостя.
Почувствовав, что оставаться здесь опасно и что  надо пока не поздно уносить отсюда ноги, он вскочил и, не сказав ни слова, стрелой вылетел из странной лавки. Черный пес, словно угадав его желание, успел опередить его, выскочил на улицу первым и залился радостным лаем.         
Быстрее, быстрее.  Какая-то таинственная сила звала  за собой, подгоняла и вела Кардано. Она подсказывала, где идти прямо,  а где  свернуть. Черный пес большую часть дороги понуро плелся за Кардано, но иногда он радостно бежал впереди него. Вероятно, у собаки был нервный и очень изменчивый характер, а главное, им было по пути.
Кардано все время ускорял шаги и, наконец, попал в район, совершенно ему не знакомый. Однако, оказавшись здесь, Кардано не колеблясь уверенно направился к  дому, у  подъезда которого стоял нарядно одетый молодой человек с большим букетом ярко-красных роз в руке.
Юноша, очевидно,  давно уже поджидал Кардано и теперь радостно бросился ему навстречу. Черный пес сердито зарычал на молодого человека. Тот прикрикнул на собаку, и она съежилась от страха. У Кардано промелькнула  мысль, что молодой человек и пес прекрасно знают друг друга.
Кардано узнал его сразу. Это был тот самый студент, который принес  странное сообщение. Юноша боязливо оглянулся по сторонам, явно проверяя, что за ними никто не подсматривает, недоверчиво посмотрел на Кардано, немного помедлил, молча сунул ему  в руку сложенный вдвое листок бумаги, который прятал в букете цветов и тут же повернулся и заспешил прочь, как будто опасаясь, что Кардано, после того, как прочтет послание, его остановит и будет расспрашивать.
Кардано, однако, не стал его задерживать и ни о чем не спросил. Он тотчас развернул и прочел написанное очень аккуратными мелкими буквами письмо, в котором сухим деловым тоном сообщалось о его скорой и неотвратимой смерти и настоятельно рекомендовалось не противиться судьбе и покорно ждать развития событий.
Неожиданно Кардано вспомнил, что он где-то оставил трость, которую специально захватил с собой, чтобы вернуть студенту. Хотя студента уже не было рядом, это открытие раздосадовало Кардано. Рассеянность всю жизнь доставляла ему массу хлопот.  Он подумал, что мог забыть трость  только  в  лавке с треснутым буйволиным  рогом над дверью.
– Надо бы заглянуть туда на обратном пути, – сказал себе Кардано.
Лавка оказалась закрытой. Дверь приоткрылась только на мгновение, и черный пес бесшумно прошмыгнул внутрь, как к себе домой. Кардано стучал в дверь кулаком и кричал, но никто не отзывался.
Когда Кардано проснулся и начал обдумывать свой сон, он, понятное дело, прежде всего, захотел выяснить, какие в нем содержатся  знамения событий, которые произойдут с ним в будущем, и что в нем простое пережевывание, уже случившегося   наяву.
– Город напомнил мне запутанный  лабиринт, – сказал он себе, – а лабиринт – это как сеть паука или как водоворот, из которого так просто не выберешься. Наверное, этот сон предвещает мне какую-то западню.
– Но ведь так ярко светило солнце, – возразил сам себе Кардано. – Было так светло и так хорошо все видно.  Не означает ли это, что скоро все прояснится и я непременно должен разглядеть смысл всего, что со мной приключилось.
– Яркое солнце отнимает силы, изнуряет тело, расслабляет мозг и подавляет волю. Человек делается под ним податливым и готов поверить во что угодно. Особенно после того, как он окончательно запутается в лабиринте.
– Однако свет отпугивает злых духов, а сильной жары они боятся еще больше, чем яркого света.
– Все это так, но только, в том случае, если происходит наяву, а во сне демоны могут позволить себе нисколько не бояться испепеляющих солнечных лучей. Они, скорее всего, внушили мне, что светило раскаленное солнце, специально, чтобы ввести меня в заблуждение, понадеявшись, что я подумаю, что демоны не могут иметь никакого отношения к сну, в котором так беспощадно пылает солнце.
Кроме некоторого несоответствия имевшегося между запутанностью лабиринта и ярким светом раскаленного солнца были во сне и другие несуразности.
Прежде всего, бросалось в глаза то, что было  в этом сне самым невероятным и что, конечно, никогда не могло бы произойти в действительности. Кардано так бодро и уверенно без всяких колебаний, как будто это было для него самым обычным делом, пересек по диагонали большую площадь. А ведь он с детства боялся открытых пространств и находиться посредине не то что большой площади, но даже широкой улицы было бы для него нестерпимой мукой.
– Наяву, – рассуждал Кардано, – я бы от страха помер. Никаких площадей я никогда не переходил. Это для меня все равно, что через горное ущелье перескочить. Через ущелье, не освободившись от лишнего груза, не перепрыгнешь. Значит, площадь это знак, за и, захватив с собой трость, оставленную у него молодым человеком, вышел из дома.  Вокруг не было ни души. Город словно вымер или еще не проснулся. 
По правде говоря,  до того,  что случилось с городом,  давно уже ему надоевшим, а теперь еще доставлявшим  неприятность за неприятностью,  Кардано не было ровно никакого дела,  но ему весьма не понравилось то,  что ни перед выходом из дома, ни выйдя на улицу, он не заметил  никаких признаков, по которым можно было бы более или менее надежно определить,  удачной  окажется его сегодняшняя прогулка или нет.
Это было тем более досадно, что проблему нестыковки яркого солнца и запутанного лабиринта он так и не решил, а сломанный буйволиный рог, подозрительный черный пес, жуткая лавка и ее угодливый хозяин с любезной улыбкой на свирепом лице и речами об отравлении успеха не предвещали. Однако Кардано не стал тратить драгоценное время на бесполезные размышления  и торопливо зашагал вперед.
Не успело пройти и нескольких минут, как в метрах пятидесяти-семидесяти  перед собой он увидел молодую очень стройную и необыкновенно красивую женщину, одетую роскошно и совсем не по-дорожному, что вполне естественно вызвало у него удивление,  потому что в те времена римским благородным дамам не подобало разгуливать пешком по улицам, да еще в одиночестве и без слуг. Они обычно предпочитали передвигаться как-нибудь иначе, например, на носилках или в шикарных каретах.
Женщина выглядела чем-то напуганной и растерянной. Она нервничала, постоянно оглядывалась по сторонам и, кажется, не знала, куда направиться. Может быть, она потеряла дорогое украшение или амулет, а, возможно, пыталась  скрыться от преследователя. Так или иначе, похоже было на то, что ей угрожает серьезная опасность. Заметив Кардано, она вздохнула с облегчением, и после короткого колебания даже сделала несколько шагов ему навстречу. 
Кардано начал внимательно всматриваться в бледное лицо женщины. Приблизившись к ней, он прочел в ее глазах такую отчаянную мольбу о помощи, что  у него появилось желание немедленно что-нибудь сделать и спасти ее,   однако в этот момент его буквально на несколько секунд отвлекло громкое и тревожное карканье вещих ворон, доносившееся к тому же с правой от него стороны.
– Дурной знак, – отметил про себя Кардано, – но не возвращаться же из-за этого домой. А вот быть поосторожнее не мешает.
Когда он снова посмотрел перед собой, молодой стройной красавицы как не бывало. На ее месте стояла согбенная старуха в грязных лохмотьях с клюкой в дрожащей руке и жалобно таращила на него свои бельма. Кардано подошел к ней, и она чуть слышно прошептала:
– Подайте, господин, сколько не жалко. Совсем одна осталась. А  так хочется есть.
Кардано дал ей один джулио и с любопытством стал ее рассматривать, как будто заплатил ей именно за разрешение внимательно ее разглядеть.
– Времена меняются. Вот теперь я с голоду загибаюсь, – печально сказала старуха, – а когда-то  я не таскалась пешком по улицам. Меня в экипажах возили. И в каких! – добавила она мечтательно.
 – Что же с тобой случилось? – без особого интереса спросил Кардано, у которого не было ни желания,  ни оснований верить болтовне этой чертовой бабы, принявшей вид молодой красотки, чтобы так нахально поглумиться над ним. – Должно быть все промотала?
– А если и так? Неужели тебя это удивляет? – с почти издевательской усмешкой произнесла старуха. – Не понимаю, что ты нашел в этом необычного? Не жадничай,  дай мне еще немного денег, – назойливо требовала алчная ведьма, – и я расскажу тебе о вещах, которые тебя заинтересуют куда больше, чем  прошлое несчастной женщины. Поверь мне, ты услышишь такое, от чего у тебя волосы дыбом встанут.
– О чем же ты собираешься мне рассказать? – недоверчиво, но с легким беспокойством спросил Кардано, перебирая рукой связку ключей –  ведьма,  наверняка, глазила его.  – Мне сейчас совсем не до пустой болтовни.  Откуда тебе знать, что меня интересует, а что нет?
– И куда это они все спешат и спешат? – не обращая внимания на его вопрос, презрительно  произнесла старуха и направила клюку в сторону проезжавшей мимо них с грохотом и, кстати говоря, довольно медленно,  большую мрачную карету с задернутыми черными шелковыми занавесками на окнах. – Ох, какие они важные и серьезные. Все дела, дела. Никак не могут угомониться. Ну, ничего, ничего, скоро и ему наступит конец. Сказали же ему: сиди дома и жди.
– О ком это ты? – нетерпеливо воскликнул Кардано. – Ты вроде бы обещала мне какую-то жуткую историю рассказать.  Ну, давай же, рассказывай. Я  жду.
– Я жду. Рассказывай! – передразнила его старуха. – Я вот тоже жду.   Ты,  кажется,   собирался дать мне немного денег, – недовольно  зашипела нищенка, но тут же успокоилась и сказала доверительным тоном:  Дай же, не пожалеешь. Я расскажу тебе о твоем будущем, и тебе не придется напрасно  плестись по жаре через весь город.
Старуха замолчала и некоторое время рассматривала свою клюку, а затем спросила сочувственно:
– Ты уверен, что тебе надо торопиться?
– Конечно, – важно подтвердил Кардано.
– Ну что ж, ты человек умный, тебе виднее, беги. Но только смотри, чтобы это все не напрасно было. Сегодня сходишь, а завтра снова придется идти,  ведь ты даже не знаешь, куда идешь и зачем, – старуха устало посмотрела на Кардано и укоризненно продолжала, – я не одного такого упрямца знала. Все одинаково кончали. Все маялись, пока их  не укладывали в могилу.
– Откуда ты только взялась на мою голову? – вскричал Кардано, пораженный этими словами в гораздо  большей степени, чем  странным превращением молодой красавицы в безобразную дряхлую ведьму.
– А ты что об этом думаешь? – с ехидством поинтересовалась старуха. – Ты же все должен знать. Наверное, решил, что я ведьма и меня демоны сюда перенесли, специально для того,  чтобы я тебе досадила и  причинила какое-нибудь зло.
– Глупая старая карга! – взорвался возмущенный Кардано. – Неужели я похож на тех невежественных олухов, которые верят  сказкам о  демонах, способных переносить по воздуху ведьм?  Или я не знаю, что бесплотные духи слабосильны и не способны перемещать тяжести? Разве что  поставят перед больным бокал с ядом. И то они скорее поручат это сделать какой-нибудь старой туфле вроде тебя.
– Напрасно, ты стараешься меня разозлить, – угрюмо проскрипела старуха. – Особенно сегодня тебе не стоило бы этого делать. И вообще послушай моего совета: отправляйся-ка домой.  Все равно только напрасно протаскаешься по грязным лавчонкам и ничего не узнаешь. Как бы хуже себе не сделал. Потом ведь жалеть будешь.
Старуха смолкала и вдруг захихикала:
– Хотела сказать, всю жизнь жалеть будешь, да вот взглянула на тебя еще раз и увидела, что жить-то тебе, мой дорогой,  совсем недолго осталось. Ты ведь и сам уже об этом знаешь. Может быть, поэтому и суетишься?
Кардано подумал, что больше от старухи ничего путного добиться не удастся, а дальнейший разговор с ней вряд ли доставит ему особое удовольствие. И вообще он торопился, хотя вряд ли смог бы назвать хоть какую-то причину для спешки.
Несмотря на неприятную встречу, он хотел продолжить свой путь,  но тут он снова услышал тревожный крик ворон и решил, что если какая-то сила так настойчиво его предупреждает и, очевидно, что-то от него требует,  не стоит без особых причин идти против нее и искушать судьбу, а лучше всего подчиниться ей и вернуться домой. У него было слишком важное дело, и он вовсе не хотел,  чтобы дурной глаз проклятой бабы разрушил его замысел.
На всякий случай он положил в протянутую руку старухи серебряную монету и ждал, не скажет ли она еще что-нибудь, но та жадно схватила деньги и тут же как будто забыла о существовании Кардано.
Старуха внимательно и, вероятно, со знанием дела изучала монету. Видимо, проверяла, не фальшивая ли она. Монета выскользнула из ее руки и упала на землю. Когда старуха наклонилась, чтобы поднять деньги, она уронила еще несколько монет.
Кардано прислонил трость, которую он нес, чтобы вернуть студенту,  к полуразрушенной стене, возле которой они стояли, и хотел помочь  несчастной старухе поднять деньги. Каково же было его удивление, когда он увидел, что на земле валяются золотые дукаты.
– Ну и дрянь! – прошептал Кардано. – А еще хотела выклянчить у меня деньги. 
Когда Кардано  собирался уйти прочь, старуха бросила ему вслед:
– Что же ты про трость-то забыл? Только не старайся непременно вернуть ее хозяину. Никому она кроме тебя теперь уже не нужна. Ступай-ка себе домой, выпей хорошего вина и не ищи студента. Он тебе ничем  больше не поможет. Он такой же упрямый мечтатель, как и ты. Тоже в облаках витает. И такой же пьяница.  Только пути ваши разошлись, но  не забывай, что он молод, проживет  долго, так что ему пока еще нет дела до того, когда он загнется: в пятницу или четверг.
Увидев, что Кардано остановился и слушает ее, старуха добавила равнодушно:
– Впрочем, поступай, как знаешь. Я тебе больше ничего не скажу. И так наговорила достаточно. Умный поймет, а ради глупца и стараться не стоит. 
Кардано вздрогнул, словно его ошпарили кипятком, повернул назад и стремглав понесся к себе. Он чувствовал себя совершенно истерзанным и разбитым, у него не было сил кого-нибудь видеть, и особенно своих  старых знакомых. 
В этот день он больше уже не выходил из дома. Он провел его в  размышлениях. Поставил перед собой большую бутыль красного вина и пил небольшими глотками из хрустального бокала,  ножку которого обвивала серебряная змейка.
Успокоившись и припомнив шаг за шагом все, что с ним случилось,  Кардано пришел к выводу, что никакой красавицы и в помине не было или, вернее сказать, это был мираж, плод его  возбужденного больного воображения, а старуха, конечно же, была настоящая, из плоти и крови, но вовсе никакая она не ведьма и даже не гадалка, а самая обыкновенная убогая нищенка, каких вокруг пруд пруди.
– В том полнейшем вздоре, который она несла, – успокаивал он сам себя, – на самом деле начисто отсутствует всякий смысл.  Она просто хотела выудить у меня побольше денег. А я и клюнул. Старый простофиля.
Думать так у Кардано были все основания потому, что еще не было случая в его жизни, чтобы он не почувствовал моментально появление поблизости демонов. Присутствие демонов он определял безошибочно, ощущал их приближение и удаление, как большинство людей ощущают, когда  в комнате становится немного теплее или прохладнее.
Демоны, однако, давно уже забросили его. От этого жизнь поблекла и как будто потеряла свою загадочность.  Ему было неуютно, и смертельная скука одолевала его. Кардано тосковал по тем временам, когда с ним каждый день что-то происходило. Пусть даже не всегда приятное, но необычное, постоянно держащее в напряжении и не дающее расслабиться.
В нем еще теплилась надежда, что те времена вернутся и жизнь снова закипит вокруг него, но сейчас у него не было никаких ощущений, связанных с миром духов, и он мог быть совершенно уверен, что на этот раз ими и не пахнет.
– Скука – самое страшное наказание за бездействие, – сказал себе Кардано, – теперь что-то опять зашевелилось рядом со мной. Студент, старуха и мои сны предвещают важные перемены. Мне дают понять, что я еще  могу ожить. Но надо действовать и не упустить шанс.   
Эти рассуждения развеселили Кардано и вновь привели его в самое хорошее расположение духа. Во-первых, ему всегда доставляло удовольствие сознание того, что он обладает некоторыми качествами, которых лишено большинство представителей человеческого рода, во-вторых, он предвкушал удовольствие, которое всегда приносит с собой борьба с серьезным противником.
Только одна тревожная мысль, которую он тщетно пытался отогнать от себя, неотступно преследовала его, не давала ему покоя и продолжала портить настроение. В наружности, поведении, словах старухи была тайна, которая притягивала его и которую он никак не мог разгадать.
Он, например, не понимал, откуда старуха узнала о студенте. Это было трудно объяснимо, даже если признать эту ведьму профессиональной гадалкой, и совсем не поддавалось объяснению, если она была обыкновенной нищенкой. Но, может быть, она участвовала в заговоре вместе с тем молодым человеком, который выдавал себя за студента.
– Хотя, конечно, – рассуждал Кардано, –  нельзя полностью исключить, что она имела в виду вовсе не того молодого человека, который приходил ко мне, а кого-то другого, с кем мне еще предстоит встретиться,  и   речь идет о вещах, о которых я пока  еще не имею понятия.   

О  тех,   кто  ищет,  и  тех,  кто  теряет
Само собой разумеется, Кардано, человек серьезный и глубоко вникший в суть различных оккультных наук, не принадлежал к числу тех легковерных бездельников, которые полагают, что достаточно при определенном расположении небесных светил вырезать на драгоценном камне соответствующие символы или нацарапать на нем слова нужного заговора и вставить его в подходящую оправу, обычно серебряную или золотую, чтобы придать ему чудодейственные свойства, дающие любому владельцу  амулета если не всемогущество, то, по крайней мере, такие преимущества перед  остальными людьми, которых он никакими другими путями добиться бы не смог.
Любому,  кто хоть немного сведущ в тайных науках,  хорошо известно,  что тот,   в  чьей  голове  нет ни крупицы разума,  не станет умнее, даже если он день и ночь не будет расставаться с лучшим изумрудом. Гелиотроп не может сделать слепого зрячим. Тому,  кто не умеет связать между собой двух слов, нет смысла носить на пальце перстень с агатом. Его речи все равно никого не убедят.
При всем при том Кардано нисколько не сомневался, что всякий без исключения камень, привлекающий нас блеском и красотой, скрывает в себе какие-то замечательные качества, которыми не могут в такой степени обладать  амулеты, сделанные из растений или костей и зубов животных.
Тому, кто знает, как ими воспользоваться, камни обеспечивают безопасность, удачу, богатство, физическую силу, успехи в любовных делах, долгую и счастливую жизнь, а также  способность толковать знамения.
Нельзя, конечно, отрицать и того, что камни порой коварны. Есть среди них и такие, прикасаться к которым опасно, потому что они приносят несчастье, лишают человека воли, делают его ленивым, робким и печальным.
Словом, Кардано не мыслил свою жизнь без камней и,  выходя на следующее утро из дома, взял с собой свою самую сильную защиту  от порчи и злых духов – доставшийся ему в наследство от отца изумруд. Кардано был уверен, что уж на этот раз с ним не приключится ничего дурного. 
Хотя он совершенно не знал дорогу,  а на улицах –  не  так,  как во сне, и не так, как накануне, –  было полно народа,   ему и в голову не приходило обратиться к  кому-нибудь  с  вопросом.  Да, если бы ему и вздумалось кого-нибудь спросить, он не смог бы толком объяснить, что ему требуется.
У него перед глазами стоял дом, в котором жил студент. Он хорошо представлял себе подъезд с мраморными ступеньками. Он ясно видел улицу, на которой был расположен дом. Он сумел бы, если бы это потребовалось, подробно описать соседние дома. Но что это за район, в какой части города он находится, Кардано мог только догадываться. 
Он почти бежал, совершенно не раздумывая над тем, почему необходимо спешить и куда он собственно направляется,  и не обращал внимания ни на злобную ругань прохожих, на которых он постоянно наталкивался, ни на то, что, несмотря на всю спешку, он подозрительно медленно удалялся от центра города. Он почему-то  дважды прошел мимо огромного палаццо Фарнезе, подавлявшего и раздражавшего  своей монументальностью, но тут же снова почувствовал себя свободным в узких грязноватых улицах, разбегавшихся от каменного монстра. Видимо, он, сам того не сознавая,  двигался к своей цели каким-то сложным кружным путем для того, чтобы запутать весьма вероятных преследователей и оторваться от них.
Внезапно Кардано остановился и, словно забыв о необходимости торопиться, медленно пошел назад, внимательно присматриваясь к лавкам, мимо которых он только что промчался. Так и есть. Он не ошибся. Перед ним действительно была лавка с буйволиными рогами над дверьми, которую он видел во сне. Он подошел поближе и стал рассматривать рога. Однако, как он ни старался, как ни приглядывался, никакой трещины на правом роге найти ему не удалось.
Тем не менее, Кардано осторожно приоткрыл дверь и заглянул в лавку. Там было темно, сыро и пахло гнилостью, так что Кардано пришлось преодолеть отвращение, чтобы войти внутрь и хоть ненадолго задержаться там. 
Хозяин лавки высокий молодой человек с угодливой улыбкой и нахальными плутоватыми глазами на грубом смуглом лице бросился навстречу посетителю, приглашая его подойти поближе и посмотреть товар. При этом он что-то быстро и невнятно тараторил. Что именно Кардано не понял, да он особенно и не прислушивался и  не старался понять.
Лежавшая в дальнем углу большая жирная черная кошка, перестала облизывать лапы, лениво поднялась и неторопливо с какой-то подчеркнутой торжественностью направилась навстречу Кардано, не сводя с него испытующего взгляда. На полпути она остановилась, огляделась, а затем, как будто передумав,  решительно направилась в другой угол, в котором Кардано заметил  несколько тростей. Они все  были разные и все донельзя диковинные, а одна  точь-в-точь такая же, как та, которую забыл у него студент и которую он сейчас держал в руке.
Торговца такое поведение кошки, кажется, рассердило. Возможно, ему не понравилось то, что Кардано обратил внимание на трости. Лавочник схватил одну из них и ударил бедное животное по лапе.
– Брысь отсюда, дрянь окаянная! – закричал он с театральной напыщенностью. – Прочь с моих глаз!
Кошка злобно оскалилась, взвыла от боли и выскочила из комнаты.
– Любите животных? Не волнуйтесь, – сказал хозяин лавки, заметив удивление Кардано, – я не причинил ей сильной боли. Так для острастки. А вообще-то мы с ней в прекрасных отношениях, но иногда ее следует немного попугать. Это ей только на пользу. Знаете, она ленива, но очень умна и просто обожает изящные и редкие вещи, – весело рассмеялся торговец, – а такие трости, как здесь, вы больше нигде и никогда не встретите. Есть очень любопытные. Да вы подойдите и сами посмотрите. Вы человек понимающий. Может быть, и себе выберете.
Однако Кардано был настороже и не имел ни малейшей охоты дожидаться пока жирная черная кошка вернется, снова будет  разгуливать по лавке, разглядывать и, наверняка, глазить его, а потом,  как во  сне, который он видел,  превратится в  невинную добродушную собаку. 
От духоты у него закружилась голова. Запах тухлятины, наполнявший лавку, казался еще более невыносимым, чем в первый момент.  Кардано хотелось подышать свежим воздухом,  и  он повернулся к двери.
Заметив, что посетитель вовсе не собирается принимать его приглашение, лавочник воскликнул не то зазывающе, не то насмешливо:
– Куда же вы? Вы ведь еще ничего у нас не посмотрели и не купили! А трости у нас совсем недорогие и в самом деле великолепные. Они не только красивые, но и пригодится могут. Особенно сейчас, когда вам так необходимы хорошие амулеты.  Уверяю вас, что лучших за такую цену вам не найти. Мой отец всю жизнь очень обижался, когда его обманывали. Однажды он размозжил голову негодяю, который пытался подсунуть ему  подделку вместо венецианского зеркала. Он любил красивые трости, и у него была очень похожая на эту. Он всегда брал ее с собой, когда отправлялся куда-нибудь на поиски хорошего товара. Она была при нем и во время его последнего путешествия в Египет. Он вез оттуда целый корабль шелка и других тканей.
– А почему вы назвали это путешествие последним? – спросил Кардано, у которого снова проснулось любопытство. – Ваш отец прекратил заниматься торговлей?
– Прекратил заниматься торговлей? – удивленно переспросил лавочник. – Конечно, прекратил. Корабль-то ведь  потонул со всем грузом и всеми пассажирами.
Кардано рванулся прочь.  Он вдруг вспомнил, что ему не до разговоров и надо торопиться, и пожалел, что зря потерял столько времени в лавке. 
И вот, наконец,  улица, которая ему была так нужна. Та самая улица, которую он недавно видел во сне. А вот и тот дом и тот подъезд с мраморными ступеньками. Все было в точности, как во сне. Также тихо, мертво и безлюдно. И даже солнце палило с такой же беспощадной силой.
Исключение составляла одна, но чрезвычайно важная деталь, отсутствие которой лишало его поход всякого смысла. Перед подъездом не было томившегося от ожидания  нарядно одетого студента с букетом цветов и  сложенным вдвое листком бумаги в руке и радостной улыбкой на лице.
Кардано застыл на месте. Неужели опять неудача? Он был у самой цели. Он знал, что теперь  остается лишь терпеливо ждать. Ждать столько, сколько придется. Он был готов простоять сутки и даже больше. Ему было необходимо  выяснить, кто же  живет в этом доме.
Долго ждать не пришлось. Проблема решилась очень скоро. Знакомый  молодой человек вышел из дома. Он был также хорошо одет, но теперь он казался не возбужденным, а  грустным и чем-то глубоко озабоченным.
В руках у него были цветы, но не алые розы, как во сне, а простые  ромашки. За молодым человеком шла, игриво виляя хвостом и слегка прихрамывая на переднюю правую ногу, большая черная собака с коричневым пятном на  добродушной морде и с очень умными глазами.
Очутившись в нескольких шагах от Кардано, юноша удивленно взглянул на него, задержался на несколько секунд,  как будто стараясь что-то припомнить и решая стоит ли к нему обращаться. Потом юноша с полным недоумением уставился на трость, которую держал Кардано и даже потянулся было к ней, но не коснулся ее, а почти сразу одернул руку, как будто чего-то испугавшись. Недовольно пожав плечами и, не сказав ни слова, он быстро пошел своей дорогой. 
Собака подошла к Кардано. Доверчиво взглянув на него, она ласково лизнула ему руку и слегка дотронулась лапой до трости. Затем она поспешила за студентом.
Молодой человек еще несколько раз останавливался, оборачивался,  и чем дальше он отходил, тем более  злобные взгляды бросал на Кардано.  Потом он начал грозить ему кулаком и все больше возбуждался. Наконец он бросил цветы на землю и растоптал их. Затем он начал  выкрикивать что-то, чего Кардано расслышать не мог,  и через минуту скрылся в темном мрачном переулке.  Теперь уж точно  можно было не сомневаться, что “студент” не напрасно оказался в списке врагов.
Когда Кардано, поглощенный раздумьями об увиденном, медленно возвращался к себе домой, он услышал за спиной стук копыт, а потом мимо него вихрем пронеслись два всадника в черных плащах, почему-то отчаянно размахивавшие плетьми. Один из них чуть не задел Кардано, бросил на него свирепый взгляд и громко выругался.     
Кардано шарахнулся в сторону, остановился и не пошел дальше, потому что начал прислушиваться к словам двух женщин, доносившимся из открытого окна. Один голос  был старушечий – тихий, а другой молодой и громкий, почти кричащий. Видимо, старуха плохо слышала.
– Да нет, говорят же тебе, – прошамкала старуха, – отравитель не он, а его сын.
– Так это не он...
– Не он. Не он. Он сам ни на что серьезное не способен. Он совсем как ребенок. Представляешь, в семьдесят лет может с утра до вечера решать математические задачи, а если решит страшно гордится этим.
–  Ну и пусть он занимается своей ерундой, зато  никому не мешает, – произнес молодой голос.
–  Да мне то что, – проворчала старуха, – пусть хоть стихи пишет. Никто ему не запрещает. Но уж больно он настырный. Все ищет и ищет чего-то. А что и сам толком не знает. Никак угомониться не может.
– Это все от характера. Тут уж ничего не поделаешь. Я тоже одного такого знала. Его все время что-то подтачивало изнутри. И минуты спокойно посидеть на одном месте не мог. Жил вроде бы в хорошем доме. Так нет же, подай ему лучший. Долго он искал. Каждое утро вставал, брал свою любимую трость и отправлялся на поиски. А за ним его черный, как ночь, пес плетется. Они никогда не расставались. Даже во время еды вместе за столом сидели. Но дома ему никакие не нравились.  Один: сырой, другой – в плохом месте находится, третий, откуда он только об этом узнавал, построен при плохом расположении звезд. Тоже никак не мог найти то, что ему было нужно.
– Ну и что? Нашел все-таки то, что искал? – с каким-то непонятным чрезмерным любопытством спросила старуха. – Неужели до сих пор ищет?
– Да как тебе сказать? – задумчиво ответил молодой голос. –  Успокоился. Это уж точно. Ходил он, ходил повсюду, а кончилось все в момент. Ему в одном недостроенном доме балка на голову свалилась. Так что он себе жилище в могиле нашел. А подходящее оно или нет – кто знает? Вот тоже не хотел жить, как все люди живут, делал все по-своему, а от  судьбы все равно не ушел, что ему было положено то  и получил.
– Да, что кому положено, то он и получит,  – подтвердила старуха, – а тот, кто не унимается и постоянно ищет, обязательно  потеряет ...
– ... что-нибудь поважнее того, что он ищет, – согласился с ней молодой голос.
– А если, что и найдет, – подхватила старуха, – толку-то все равно не будет. Откуда ему знать, что ему попалось именно то, что нужно?
Кардано слушал и никак не мог отойти от окна. Прислушиваться к беседе его заставляло не  содержание разговора, а  то, что один из голосов показался ему знакомым.  По дороге  домой он начал  припоминать и, в конце концов, вспомнил. Без сомнения это был голос вчерашней старухи.
Конечно, надо было бы немедленно вернуться к дому, у окна которого Кардано прислушивался к разговору двух женщин. Надо было бы проверить, действительно ли одной из них была та самая мерзкая нищенка, которая морочила ему голову накануне,  и выяснить, кто была ее собеседница. А если там действительно оказалась бы вчерашняя старуха, необходимо было любой ценой вытрясти из нее ответ на вопрос, кто ее нанял или заставил его донимать. 
Ничего этого Кардано не сделал, а продолжил свой путь домой, хотя на душе у него было крайне тяжело. Он рассудил, что любые попытки вырвать силой у подлой ведьмы правду ни к чему хорошему не приведут и ему не удастся ничего выяснить о том, ради чего он отправился  искать дом, где живет студент. Оба раза, когда он встречал злополучную старуху, никто не знал, какой дорогой он пойдет, значит, никто не мог направить к нему ведьму. Откуда же она взялась? 
Потом Кардано подумал, что оба раза старуха никуда не шла, а шел он. Какая-то сила направляла не старуху к нему, а его к старухе. Он понял, что нашел бы ее всюду, где бы она ни была. Даже если бы она не торчала передним посреди дороги, а пряталась от него в саду за каменной стеной или под землей в винном погребе. В этом был определенный смысл. Какой?
Кардано был не из тех, кто привык роптать на судьбу. Он верил, что, в конечном счете, все в ней справедливо и разумно. Если старуха оказалась на его пути, то лишь затем, чтобы о чем-то его предупредить. Знаки только для того и существуют, чтобы их толковать.
Она сказала, что не стоит никуда ходить и ничего не следует искать. И еще, что студент ему не нужен. Вероятно, надо понимать – больше не нужен. Раз уж появился перед ним, значит, зачем-то это было нужно. От Кардано он, очевидно, ничего не получил. По словам ведьмы теперь студент ему не поможет. А чем он ему помог раньше? Конечно же, это был посланник, который принес ему сообщение о его скорой кончине.
Однако старуха утверждала, что тот, кто находит, ни за что не догадается, что оказалось в его руках. Но он вроде бы ничего не находил. А еще она говорила о трости. Что он не должен ее возвращать студенту.  Кстати, почему она сказала, что трость никому кроме него теперь не нужна. Что изменилось теперь? Если она не нужна студенту сегодня, она не была нужна ему и вчера.
– Но старуха сказала “никому кроме тебя не нужна”, – повторил про себя Кардано, перебирая в памяти сказанное ему. – Значит, мне она зачем-то нужна. Зачем?
Кардано был достаточно опытен в тайных науках, чтобы понимать, что такие посланники как студент никогда не выполняют одновременно два задания. Если трость действительно для какой-то цели необходима ему,  выходило, что студент явился к нему лишь за тем, чтобы забыть ее у Кардано. В этом, вероятно, и заключалась помощь, которую студент ему оказал.
Ясно было и то, что сон студента – выдумка, а предупреждение о скорой смерти служило лишь поводом для визита. Без него Кардано просто не принял бы студента и не стал с ним разговаривать. Кроме того, это предупреждение должно было отвлечь внимание Кардано.
Итак, если старая ведьма действительно что-то знает и не соврала, ему следовало немедленно прекратить бесполезное хождение по городу, вернуться домой и заняться всерьез изучением диковинной трости. Возможно, именно она даст ему ключ к пониманию всех тех загадочных происшествий, которые случились с ним в последние дни.
Пока Кардано предавался подобным рассуждениям, и, как будто  подтверждая их,  ярко сиявшее до той поры солнце исчезло бесследно и с такой же внезапностью, с какой вчера растворилась в раскаленном воздухе молодая стройная красавица, и как тогда ее место мгновенно заняла старая согбенная нищенка, так сейчас зной  сменился сильным и порывистым холодным ветром,  небо заволокли тяжелые черные грозовые тучи, между которыми нигде не было видно просвета, и начался бесконечный дождь. Так что Кардано просто не оставалось  ничего другого, как последовать только что принятому решению.
– Ладно, – сказал себе Кардано, ненавидевший дождь и грозу, – пусть я изрядно промокну, зато, если была порча, при таком сильном ливне от нее  и следа не останется.

Сломанная трость
Первым делом Кардано вспомнил о своем недавнем сне, в котором грабители преследовали его, чтобы отнять у него трость. Однако в его сне в трости был спрятан бриллиант.
Кардано подозрительно посмотрел на трость, которую держал в руках. Может быть, сломать и проверить, не скрыто ли что-нибудь внутри? Но с какой стати студент или кто-нибудь другой принесет ему бриллиант? Это могло произойти только в том случае, если бы студент сам не знал, что спрятано в трости.
Но если он не знал, что трость не простая, а с секретом, откуда об этом известно старухе?  Это, по меньшей мере, странно. Но пусть даже и так. Однако сказала же старуха, что никому кроме Кардано эта трость не нужна.
– Теперь не нужна, – опять поправил себя, любивший точность Кардано.
Тоже странно. Вещь ведь изящная и не дешевая. Трудно поверить, чтобы на нее не нашлось ценителя.
– А может быть, все-таки сломать трость и проверить, не спрятано ли что-то внутри нее?
Кардано положил перед собой трость и долго молча глядел на нее. Ему было жалко ломать ее. Он и в самом деле любил красивые вещи. А, кроме того, скорее всего в трости не было никакого тайника, но она вполне могла обладать магической силой, которая, очевидно, пропадет, не только если сломать трость, но даже если по ней сильно ударить.
Кардано думал о подслушанном у раскрытого окна разговоре. Конечно, главным в нем был не тот явный смысл, который мог бы извлечь из него любой лавочник, а множество содержавшихся в нем намеков,  для угадывания которых необходимы опыт и знания, а еще более природное чутье.
Ясно же, что человек,  который постоянно подыскивал себе новое жилище, пытался от чего-то или от кого-то спрятаться. Может быть,  он старался таким образом уйти от преследования врагов, стремившиеся убить его или наслать на него порчу. Возможно, он спасался от привязавшейся к нему болезни, справедливо полагая, что  изменение внешности, имени или места жительства часто избавляет от самого страшного недуга. Даже от такого,  который  лучшие врачи признали неизлечимым.
Гибель же этого человека от случайного падения на него балки в недостроенном доме означала, что если существуют высшие силы, требующие чьей-то смерти, все попытки уйти от нее бесполезны. Что-нибудь обязательно  случится:  самый надежный корабль с самой опытной командой потонет, камень упадет на голову или яма перед ногами откроется, но от того, что предписано судьбой никуда не денешься.
Это, однако, уже близко касалось самого Кардано. Конечно, это  о нем. Видимо, сообщение о смерти, которое принес ему студент, было как раз из таких,  которые говорят о неотвратимых событиях, и ему оставалось лишь ждать более точных указаний о часе, а может быть, и месте своей кончины.
Потом Кардано вспомнил обоих лавочников: того, которого он видел во сне,  уверявшего его, будто с помощью такой трости, как у него, можно прекрасно отмстить врагу, и того, которого он встретил наяву и который убеждал его, что такие трости – превосходные амулеты, но почему-то не нашел ничего лучшего, чем вспомнить в подтверждение этих слов о своем отце, никогда не расстававшимся с такой вот тростью и нашедшим вместе с ней последний приют на морском дне. Отличный амулет и перспектива приятная – нечего сказать.
Взгляд Кардано снова и снова падал на трость, и он вновь начинал размышлять о ее назначении. Однако никакие мысли, которые помогли бы ему раскрыть тайну трости, не приходили в голову. Он понял, что так можно без всяких результатов  просидеть и час, и два.
Надо было хоть немного отвлечься и подкрепить свои силы. Кардано принес вино, которое не раз подсказывало ему верный выход из самых запутанных положений. Выпил и снова начал размышлять.
Студент видел трость, узнал ее, даже потянулся к ней и, наверное, собирался забрать ее,  пока не вспомнил о чем-то и не перепугался.
– А ведь все пытался показать, что ничего и никого не боится, – злорадно отметил Кардано. – Испугался  и  возбудился. Тогда он и начал ругаться и угрожать мне.   Его взбесило,  что мне удалось разыскать его дом и я пришел к нему.  Но с другой стороны сначала он отнесся к этому спокойно и проявил только удивление,   а в ярость его привела именно трость.
Конечно, студент подумал, что такой человек, как Кардано, не мог не разгадать тайну трости,  и что он пришел не просто, чтобы вернуть забытую вещь, а для того, чтобы отмстить за  попытку студента наслать на него порчу.
Кардано понемногу пил и рассуждал. Иногда он поднимался на ноги и ходил из угла в угол. Он брал в руки злосчастную трость, вертел ее, внимательно рассматривал ее со всех сторон, изучал ее хрустальный набалдашник и охватывавшие его тонкие серебряные кольца.
Он прекрасно понимал смысл хрустального шарика и серебряного узора, плюща и виноградных листьев. Он охотно допускал,  что такая трость является отличным амулетом,  но никак не мог обнаружить в ней ничего зловещего, ничего такого, что свойственно всякому орудию порчи.
Он пытался поместить трость в такое положение, в котором проявились бы какие-то ее магические качества. Он перекладывал ее с места на место, переворачивал, направлял во все стороны. Ставил во все углы комнаты и даже подвешивал под потолок. Он выносил ее за дверь. Прятал в сундук, на котором сидел, а потом доставал оттуда снова.
Все старания были напрасны. Наконец, когда Кардано утомился от бесплодных занятий и готов был их прекратить, он заметил, что иногда при перемещении трости в комнате раздавались чуть слышные звуки, как будто пробегала мышь или крыса. Причем они не обязательно доносились из того места, где в этот момент находилась трость.
Постепенно звуки усиливались и становились все более разнообразными. Иногда они становились очень громкими. Тогда казалось,  будто кто-то колотил в дверь и гремел ключами,  или  упала на пол и разбилась тяжелая глиняная ваза,  или в окне треснуло стекло.
По обыкновению Кардано стал искать в шорохах и стуках скрытую закономерность, но как только ему казалось, что он ее обнаружил, в комнате снова воцарялась тишина. Словно сам дьявол забавлялся, играя с Кардано, как ребенок играет с неразумным котенком.
Кардано подумал о том, что если в этой проклятой трости действительно скрывается нечто дьявольское и она является орудием колдовства и порчи, то ее надо побыстрее очистить и обезвредить, хотя при этом он и рисковал лишить трость всех ее магических свойств, если, конечно, она такими обладала.
Однако Кардано решился. Страх стать жертвой насланной порчи оказался сильнее, чем желание получить магическую трость, о которой нельзя с уверенностью сказать, можно ли ею воспользоваться.
Кардано тщательно промыл трость и пообещал себе, что завтра же он непременно промоет ее еще раз в проточной воде. Затем он поставил на стол  канделябр необычной формы. Три смотревших в разные стороны бронзовых голубя на мраморной подставке держали по подсвечнику, а находившаяся между ними злобная куница оскалила острые зубы и кажется, решала на какую из птиц броситься в первую очередь.
Кардано зажег свечи и несколько раз пронес трость через пламя одной из них.  Раздалось какое-то странное шипение.  Тогда он пронес трость через пламя другой свечи. Шипение повторилось. Оно было слышно и когда он провел трость через огонь последней свечи.
А потом свечи вдруг погасли. Все одновременно. В этом можно было видеть указание, что опыты пора прекращать. Кардано сдался и вынес канделябр из комнаты.
Но картина постепенно прояснялась. Кардано не сомневался, что нашел, наконец, зацепку, с помощью которой ему удастся распутать клубок интриг, который плели против него враги, кто бы они не были: люди или демоны.
“И те,  и другие, – говорил он себе, – могут быть очень коварны, беспощадны и кровожадны,  но их замыслы почти всегда примитивны и выдают себя. Если бы это было не так, люди уже давно перебили бы друг друга”.
Две мысли больше всего занимали Кардано. Ему надо было обезопасить себя, а для этого, прежде всего, следовало узнать, что именно ему угрожает. А еще он очень хотел наказать подлого студента.
“Скорее всего, – подумал Кардано, – первая попытка извести меня не удалась, и пока мои враги не предпримут новой, делать что-нибудь бесполезно. Надо просто спокойно ждать”.
Но как раз на спокойное ожидание Кардано был совершенно не способен. Чем больше покоя и бездействия он видел вокруг себя, тем тревожнее становился.  Он боялся покоя пуще всего на свете. Он цепенел, и жуть охватывала его душу даже, когда в безветренную погоду он не мог заметить ни малейшего волнения на поверхности моря.
– Тишина – это для покойников, – повторял он во время своих постоянных бесед с самим собой. – Мир заснуть не может ни на мгновение. Он никогда не отдыхает, и в нем всегда существует определенное количество движения.  Если я его не замечаю, тем хуже для меня. Это знак того, что я брошен на произвол судьбы и меня оставили силы, помогающие мне бороться со злом, которое не исчезает.
Кардано должен был действовать. У него чесались руки. Ему безумно хотелось нанести первый удар своим врагам. Он начал обдумывать, как лучше всего проучить студента.
Он был настолько взбудоражен и возмущен происками своих врагов,  что,  вероятно,  не отказался бы от услуг наемных убийц, если бы они в  этот момент подвернулись ему под руку,  и сам своими руками мог бы поджечь дом студента или приготовить яд, чтобы отравить, как крысу, негодяя, пытавшегося устроить ему западню.
Однако он быстро остыл и вспомнил, что не имеет даже точных доказательств участия студента в заговоре.
На улице лил дождь. В доме было холодно и сыро. Кардано совсем продрог, ему надоело зябнуть, он накинул на плечи плащ, швырнул трость в тот самый сундук, в котором хранил списки своих врагов, разместился поудобнее на том же сундуке и выпил еще один стакан вина.
Возможно,  он забыл бы и о трости,  и о студенте и занялся бы астрологическим вычислениями или решением какой-нибудь математической задачи или же просто прилег вздремнуть, если бы не услышал шорохов, доносившихся из-под бронзового столика, за которым он любил работать. Дьявол, видно, снова принялся за свои игры.   
Кардано осторожно подошел к столику. Все, как будто, было в порядке. Все бумаги лежали на месте. И вместе с тем что-то настораживало. А поскребывания и пронзительные писки, раздававшиеся то справа, то слева от столика и усиливавшиеся в тот момент, когда Кардано хотел вернуться на свой сундук,  раздражали и дразнили.
Кардано пришлось осмотреть столик, и он нашел то, к чему, видимо, кто-то упорно старался привлечь его внимание. Одна из ножек была сломана.
Это открытие очень опечалило Кардано. Во-первых, потому что бронзовый столик нравился ему своим изяществом, а во-вторых, потому что он понял, что силы, объявившие ему войну,  от угроз перешли к активным действиям.  Он, разумеется, ни за что не поверил бы, что ножка была сломана не сегодня, а он этого просто не замечал. 
Кардано отошел на несколько шагов от столика и остановился. Его поразило,  что на этот раз ни поскребываний,  ни писка не было слышно ни с правой,  ни с левой стороны.  Однако когда он вернулся к своему сундуку и улегся на нем, стуки и шорохи раздались прямо под ним.
Кардано вскочил вне себя от ярости и откинул крышку сундука. Перед ним лежала сломанная трость. Это было уже слишком. Кто и когда успел ее сломать?
– Подлый негодяй, – закричал Кардано, – я покажу тебе, как издеваться надо мной.  Даже папа никогда не смел так обращаться со мной.
В бешенстве он вылетел из дома и почти бежал всю дорогу. Непонятно, откуда взялись у старика силы. Еще более непонятно то, что он несся так уверенно, как будто очень хорошо знал путь и проделывал его уже много раз.
Перед домом, в котором жил студент, стояли какие-то люди и что-то оживленно обсуждали. Вид у собравшихся был крайне встревоженный. Очевидно, произошло неприятное и необычное событие.
Кардано сразу понял, что оно имеет к нему непосредственное отношение.
– Бедный мальчик, – воскликнула пожилая женщина, к которой Кардано обратился за разъяснением,  –  хотел защитить даму от грабителей, а они сломали ему руку.
– Когда это случилось? – поинтересовался Кардано, сразу догадавшийся, о ком идет речь, и охваченный профессиональным любопытством.
– Вы разве не знаете? – с недоумением ответила женщина. – Наверное, с час назад. 
– Жалко, –  сочувственно произнес Кардано, прикидывая сколько времени прошло с того момента, когда он бросил в сундук чертову трость,  и сколько с момента, когда он открыл свой сундук снова.
Ему и впрямь стало жалко несчастного юношу. Он совсем забыл,   зачем  сюда  пришел и,  разумеется,  больше не думал о том,  что “студент” входит в список его самых злейших и опасных врагов.
Если бы кто-то напомнил ему о планах мести, которые обуревали его десять минут назад, он искренне возмутился бы и назвал бы такого человека безумным лгуном. Юноша был ему теперь очень дорог.
– Еще как жалко! – охотно подтвердила женщина. – Очень хороший молодой человек. В университете учится. Он такой  тихий и добрый. У нас здесь все его любят. Если бы попались эти негодяи, им бы кишки наружу вывернули.
– Да, это уж точно. Мы бы  их не пощадили, – заявил стоявший рядом мужчина, – расправились бы с ними не хуже, чем в Париже с гугенотами.
Кардано вспомнил о том, как небрежно он швырнул в сундук трость и при этом, наверное, сломал ее. Вот этот перелом и перешел с палки на ее хозяина. Вполне возможно, что именно он, Кардано, и был настоящим виновником несчастья.  От этой мысли, а также  от разговоров о кишках, которые выпускают наружу, и о судьбе парижских гугенотов у него даже помутнело в глазах.
В это время на мраморных ступеньках подъезда появился откуда-то большой черный пес с коричневым пятном на добродушной морде. Он взглянул на Кардано своими большими и очень умными глазами и   завыл со страшной тоской.
В этом протяжном вое была такая безысходность, что Кардано стало не по себе, он повернулся и понуро поплелся  домой. Теперь спешить ему было некуда. 

Люди или демоны
Теперь все сомнения рассеялись. Кардано стало ясно, что он ошибся.  Люди здесь были явно не причем. Это демоны морочили ему голову и насылали мучительные видения и сны. Конечно же, это их стиль работы. Только  они  способны так ловко водить за нос и до такой степени сбивать человека с толку.
Если проявить слабость и им поддаться, они могут довести до полного безумия,  а иногда и до смерти.  Но тем,  у кого хватит сил и разумения устоять, и кто сумеет отделить наваждение от действительности, совсем не страшны их козни, рассказы о которых, полные множества самых нелепых преувеличений, они сами распространяют, чтобы запугивать людей.
Демоны, очень ограничены в своих возможностях. В их распоряжении лишь небольшой набор средств.  В этом Кардано никогда не сомневался, и это подтверждал весь его богатый практический опыт. Злые духи даже не в силах  вызвать у тех, кто им не поддается, легкую головную боль или испортить им приятный вечер.
Ярость охватила Кардано. Как мог он  не догадаться обо всем сразу? Он вел себя хуже приходившего к нему глупого студента, который посмел с таким пренебрежением отозваться об астрологии, а сам  годился только на роль добросовестного, но неграмотного курьера, не понимающего значения посланий, которые ему поручено разносить.
Кардано больше не испытывал ни малейшей жалости к этому неотесанному парню, который совался в дела слишком сложные для его мозгов и, наверняка, поплатился за неосторожные речи и поступки. Поделом. 
Сознание того, что демонам и на этот раз не удастся с ним  справиться, успокоило Кардано и помогло ему овладеть собой. Однако для того, чтобы полностью обрести покой, ему требовалось теперь выяснить подлинные день и час своей смерти. Самым простым и привычным путем к решению этой задачи было бы для Кардано закутаться потеплее и задремать на пару часов.
Сны никогда не подводили Джироламо Кардано. Они подсказали ему выбор невесты, много раз помогали найти лучшее лекарство при лечении трудного больного и методы решения математических задач.
Как и у его отца, юриста из Милана, у Кардано в юности был свой личный демон. Но когда Кардано исполнилось 26 лет,  демон, в течение семи лет, помогавший ему находить верные ответы на любые вопросы, неожиданно оставил его. 
Кардано не удалось выяснить причин, по которым демон перестал ему служить, но с тех пор, как это произошло, лучшим средством предвидения будущего  стали для него сны. Не один раз они подсказывали, как уклониться от опасности и спасали его от верной гибели.
Когда профессора университета в Павии, в котором он читал лекции по геометрии, задумали его отравить на торжественном приеме, он притворился, что ему стало дурно, и будто бы нечаянно уронил бокал с ядом на пол, потому что накануне видел во сне, как человек, очень похожий на того, который мелькал между столами, сыпал в вино белый порошок.
Иногда Кардано видел во сне людей, которых потом примечал в уличной толпе. Они повсюду следовали за ним по пятам, приходили на его лекции, сопровождали его во время поездок в другие города, подсматривали, подслушивали, выведывали, чем он занимается, с кем встречается,  что ест и сколько времени спит. Потом они исчезали, и их место занимали другие, появлению которых тоже предшествовало предупреждение во сне.
Кардано узнал подлинные день и час своей смерти во сне, настолько простом и ясном, что не понять его смысл или истолковать его как-нибудь по-другому ни один человек в здравом рассудке, конечно же, не мог. Теперь исполнилась самая главная, самая заветная его мечта.
Знание, каким будет конец его жизни, в корне отличало его от невежды, кем бы он не был:  лавочником низкого происхождения или высокородным князем. Про себя Кардано любил повторять, что  люди – это нечто среднее между неразумными животными и пророками, но обычно они ближе к животным. Ему же всегда страстно хотелось быть все-таки ближе к пророкам, и он достиг того, чего так упорно добивался. Теперь непреодолимая пропасть отделяла Кардано от  большинства людей.
Люди, болтающиеся по земле, как щепки в бушующем море, не ведают, что случится с ними через час, и не догадываются, что благородному человеку подобает знать не только, откуда пришли и чем занимались его отец и деды, но и то, что произойдет с ним самим и с его детьми. Только такое знание  может придать  жизни основательность и смысл, а вместе с ними определенность и спокойствие.
Кардано увидел свой сон в тот самый день, когда закончил писать повествование о прожитых днях. Трудно было предположить, что это  случайное совпадение. Ему пришлось заново переписать последнюю страницу воспоминаний. Разумеется, это не вызвало у него никакого неудовольствия.
Высшим наслаждением для Кардано было всегда найти решение трудной алгебраической задачи или вычислить по движению небесных тел и другим известным ему признакам развитие каких-то событий, и теперь он пришел в восторг от того, что может так красиво завершить свой жизненный путь и свою книгу, в которых уже никаким злым силам, никаким демонам и недругам не дано будет что-либо изменить.
Кардано торжествовал. Даже списки врагов, в которые он продолжал изредка  заглядывать,  больше не вызывали у него раздражение. Эти пигмеи скоро совсем перестанут донимать его. Их мелкие пакости могли вызвать лишь брезгливую усмешку у человека, сумевшего настолько хорошо подготовиться к последним расчетам с жизнью.
Однако постепенно настроение Кардано стало меняться. Тягостная постоянно возвращавшаяся к нему мысль разъедала его душу и сознание: оказалось, что и его выводы иногда покоились на весьма шатких предпосылках.
Он  терпеть не мог никаких  напоминаний о своих неудачах и промахах. Списки врагов, составленные им в минуту слабости, свидетельствовали о том, что и ему не всегда сразу раскрывается скрытый смысл знамений.
Допускать, чтобы  списки постоянно находился перед глазами, Кардано больше не мог. И даже простое сознание их существования постепенно становилось все более нестерпимым. Он понял это во время одной из своих коротких прогулок по городу. Ему  захотелось немедленно вернуться домой и побыстрее разорвать, бросить в печь или любым другим способом изничтожить листки, ставшие внезапно ненавистными.
Перед тем, как переступить порог своего дома, Кардано по обыкновению взглянул на свой перстень с гиацинтом и опешил. В первое мгновение он не узнал кольцо. Ему даже показалось, что он по ошибке, хотя это, конечно, было совершенно невозможно,  надел на палец какое-то чужое кольцо. Во всяком случае, у него такого никогда не было.
Кардано носил перстень с красивым прозрачным красновато-коричневым камнем, но теперь он увидел мутный грязно-бурый камешек. Встретится такой на дороге, даже наклоняться не станешь, чтобы его поднять.
Это был явный признак большой беды. Что-то страшное либо уже произошло, либо должно было совершиться в ближайшее время. Гиацинт и раньше предупреждал Кардано об опасности, но до такой степени он еще не менялся ни разу. 
Прежде всего, Кардано кинулся к бронзовому столику, на котором оставил злополучные списки, но тех на месте не оказалось, хотя Кардано прекрасно помнил, что видел их перед самым выходом из дома. 
Зато прямо посередине столика лежало странное письмо, непонятно каким образом сюда попавшее. Едва взглянув на него, Кардано заметил удивительное несоответствие. Послание было написано красивым каллиграфическим почерком, но от него исходил отвратительный запах. Почерк Кардано узнал мгновенно: письмо, полученное студентом, было написано таким же.
Автор, для которого важны красота и четкость изображения каждой буквы,  запятой, каждого  вопросительного знака, человек, без сомнения аккуратный и опрятный. Он никак не мог отправить по небрежности и без специальной цели вонючее письмо, которое противно взять в руки.
Запах совершенно явно имел определенное назначение. Напрашивались  в первую очередь два варианта. Либо целью было отпугнуть злых духов от отправителя, либо притянуть тех из них, которые слетаются на дурной запах, как мухи на мед, к получателю письма.
Кардано на время отложил поиск ответа на этот совсем не теоретический вопрос о назначении запаха. Поморщившись и преодолев естественное отвращение,  он взял письмо и начал вчитываться в текст.
“Милый  Кардано, ты радуешься напрасно и прежде времени. К моему глубочайшему сожалению, вынужден тебя огорчить. Много раз, благодаря различным обстоятельствам, особому везению и твоему хитроумию, тебе удавалось ускользнуть от предназначенной  смерти.
И вот пришел конец моему терпению. Ты скоро  умрешь, но только не в день, указанный тебе во сне.  В любой другой,  хочешь раньше – хочешь позже, пожалуйста. Но только не в этот.   
Даже и не пытайся, что-нибудь предпринять.  Чтобы ты не делал, в этот день тебе не удастся ни отравить себя, ни уморить голодом. Ты не сможешь ни зарезаться, ни повеситься, ни утопиться.  Яд превратится в лекарство, а веревка, на которой ты будешь висеть, окажется гнилой и порвется. Постарайся с этим смириться, и ты проведешь остаток своих дней в покое и благополучии.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Если ты все-таки не угомонишься и будешь пытаться уйти от предназначенной тебе участи, тебя ждут множество неприятностей, и смерть твоя будет мучительной ”.
Конечно, такое наглое послание должно было напугать и разозлить Кардано. На это оно и было рассчитано. И в определенной степени оно, хоть и не сразу, достигло своей цели. Однако первая его реакция была другая.
“Интересно, – спросил он себя, – существуют ли средства помешать человеку преспокойно повеситься или отравиться, если ему этого очень хочется? Логика подсказывает, что таких средств нет. Значит, меня просто хотят взять на испуг, а я должен выяснить, кто и с какой целью”.
Кардано огляделся. На полу возле столика валялись скомканные листы бумаги, на которые не один раз наступали ногами. Он поднял их, осторожно расправил и просмотрел. Это были списки врагов, которые он как раз собирался уничтожить и ради которых он вернулся домой.
Кардано взревел от досады. Он опять поторопился и снова ошибся. В последние дни это случалось с ним слишком часто. Он до сих пор не выяснил, кто его преследует и кого надо остерегаться в первую очередь: людей или демонов, но теперь он точно знал: еще не пришло время уничтожать списки врагов. Они ему еще очень пригодятся.
Кардано походил на загнанного зверя. Величайший математик и астролог XVI века в первый раз в жизни сомневался в своих пророчествах. Неужели его ждет позор, и после его смерти над его предсказаниями будет насмехаться каждый мальчишка?
Он ведь ученый, а не какая-то безграмотная глупая гадалка, продающая невеждам крохи случайно попавших к ней знаний, которые она выдает за наследство древних магов и мудрецов и в которых и сама-то мало что смыслит.
Для Кардано его предсказания не были делом случая. Это были такие же научные факты, ничуть не более, но и ничуть не менее достоверные, чем математические формулы. Сообщить всему миру день своей смерти и умереть в другой – что может быть нелепее этого?
Он долго ходил из угла в угол, не находя себе места. Затем подошел к окну и начал рассматривать прохожих, пытаясь по лицу, одежде, манерам, походке угадать характер  каждого. Когда-то такое занятие доставляло ему удовольствие, но теперь оно быстро наскучило ему.
“Что мне до судеб этих несчастных людей, если я и в своей никак не могу толком разобраться? – печально сказал он себе. – В их жизни редко бывает хоть какой-то смысл. Неужели его нет совсем и в моей?”
Тогда он уселся за стол и принялся рассматривать отцовский изумруд, который всегда носил на шее.  Потом он положил камень в рот.
Внезапно тревога оставила его. Тяжелый груз, давивший на него,  бесследно исчез.  Он ощутил прилив сил и как будто помолодел лет на двадцать. Он почувствовал необходимость действовать, но только не так, как в последние дни: лихорадочно и без определенного плана, а, как в былые времена, неторопливо  по точному холодному расчету.
То, что изумруд укрепляет память, хорошо известно всякому, кто хоть слегка прикоснулся к изучению тайных наук. Это замечательное свойство оказалось очень полезным Кардано, с детских лет отличавшемуся забывчивостью, грозившей даже сорвать его карьеру ученого.
Однако Кардано обнаружил у своего изумруда другое качество, о котором он никогда и ни от кого не слышал и которое потрясло его. Кардано узнал, что изумруд не только помогает вовремя вспомнить то, что требуется позарез именно сейчас,  он еще, что не менее важно, помогает забыть то, о чем вспоминать не только не хочется, но просто невозможно.
От гнета таких воспоминаний необходимо избавляться как можно скорее иначе они легко могут довести до помешательства. Изумруд успокаивает, защищает от всего того, что раздражает, тревожит, мешает спокойно жить.
Изумруд спас Кардано, когда его сын был публично признан отравителем и когда все отвернулись от него. Ему запретили все. Он не мог больше ни лечить, ни читать лекции. Он не смел выйти из дома. Сумасшествие было неизбежно. Изумруд вернул его к жизни тогда. Вернет и сейчас.
Как только Кардано почувствовал облегчение, он еще раз трезво обдумал положение, в которое попал. Оно больше не казалось ему безнадежным. Кардано начал искать выход. Что бы там ни произошло, а надо было спасать честь ученого.
Он снова взял в руки список своих врагов. На этот раз их имена оставили  Кардано совершенно равнодушным. У него пропало всякое желание восстанавливать справедливость и мстить кому бы то ни было.
“Пусть живут. Пусть делают, все что хотят”, – много раз повторял он самому себе.
Ему больше не было никакого дела до того, чем занимается вся эта шайка завистников и клеветников. Он готов был примириться с самыми кровожадными головорезами и подлыми отравителями. Больше того, он готов был прибегнуть к их услугам и серьезно раздумывал над тем, как получить от них помощь.
Все проблемы, которые до сих пор занимали и волновали Кардано, казались ему теперь детскими и пустяшными. Ему было просто неинтересно  о них думать. Его жизнь наполнилась новым содержанием. Только один вопрос занимал его: в какой день он умрет? Только одна задача стояла перед ним: умереть точно в предсказанный срок. Тот, кто помог бы ему решить эту задачу, стал бы его лучшим другом и благодетелем. Тот, кто будет пытаться ему помешать, станет смертельным врагом.
Это, конечно, не означало, что Кардано собирался ждать, как поведут себя жалкие людишки, имена которых он внес в списки своих врагов. Меньше всего он думал  о  желаниях и намерениях этих мерзавцев. Да и их поступки и преступления не имели особого значения. Теперь следовало думать не о них, а о том, как  лучше использовать негодяев, портивших жизнь Кардано.
Идея заставить своих врагов помогать ему привела Кардано в полный восторг. Ему   нравилось плыть против течения. Он любил управлять ходом событий. Он легко возбуждался, был человек азартный и  охотно играл, но только в такие игры, в которых ему была обеспечена победа. 
К проигрышам у него было врожденное отвращение. И он терпеть не мог  оставаться в дураках. А если он все-таки проигрывал, то не сомневался, что противник победил его с помощью какого-то обмана. Ему требовалась уверенность, что у него и на этот раз хватит сил и хитрости, чтобы справиться с врагами. Сейчас такая уверенность у него была. 
У Кардано уже появились соображения на этот счет, а затем родился  план, к осуществлению которого ему не терпелось приступить.     

Тихое пристанище
Прежде всего, он должен был исчезнуть. Так, чтобы никто не смог выяснить, где он находится. Кардано позаботился, чтобы все его соседи знали, что он уехал и раньше, чем через несколько месяцев домой не вернется.
Затем он отыскал на окраине города среди множества виноградников маленькую тихую и очень странную, если не сказать подозрительную, гостиницу, расположенную в глубине большого апельсинового сада.  Можно было подумать, что ее специально спрятали подальше от посторонних глаз.
Место это больше подходило для разбойничьего притона или для собраний заговорщиков. Здесь вполне можно было устроить приют для тех, кто спасался от инквизиции, но как сюда могли попасть приезжие люди, понять было не просто.
В другое время Кардано поостерегся бы даже заглянуть сюда, но теперь он с первого взгляда понял, что ему страшно повезло и ничего лучшего ему не сыскать.  У него было радостно на душе.  Даже видневшиеся из-за ограды сада высоченные кипарисы, всегда напоминавшие Кардано о кладбищах, теперь успокаивали его.  Если бы ему предложили жить здесь безвыездно до самой смерти, он бы согласился без колебаний. На всякий случай он внимательно осмотрел свой перстень с гиацинтом, но никаких изменений в камне не обнаружил.
Хозяин гостиницы полный мужчина средних лет, чрезвычайно напоминавший туго надутый шарик, проворно выкатился навстречу Кардано, но, как тому показалось, не сразу понял, что от него надо. Очевидно, ему не слишком часто приходилось принимать постояльцев и вид у него был такой, как будто его против воли вытащили из кровати. С явным удивлением на круглом розовом лице он спросил:
– Вы хотите у нас остановиться?
Кардано с удовлетворением подумал, что это, наверное, очень вежливый и сдержанный человек,  иначе он не стал бы задавать такой вопрос, а поинтересовался  бы,  какого черта его потревожили по такому пустяковому поводу.
– А что много постояльцев, приятель? – спросил Кардано. – Может быть, гостиница полна и нет свободных  мест?
– Вы, вероятно, шутите? – понемногу приходя в себя, вздохнул хозяин. – Свободных мест сколько угодно, а вот постояльцев действительно давно уже нет. Не с кем даже побеседовать и в кости сыграть.
– А соседи? – удивился Кардано. Хозяин ему нравился все больше, хотя совсем не производил впечатление заядлого игрока в кости.  – Разве они не заглядывают к вам иногда, поговорить о жизни?
– Что вы! Что вы! – хозяин даже как будто-то чего-то испугался и отчаянно замахал руками. – Им не до меня и не до разговоров со мной.  Что я?  Я человек простой,  а они люди образованные и очень занятые. У них своих дел по горло.
– Я вижу, мне у вас придется по душе, – сказал Кардано, которому показалось, что владелец гостиницы пуще всего на свете боится, как бы соседи и в самом деле не явились к нему скоротать время. – Как раз то, что мне нужно.
Кардано захотелось еще добавить, что он нашел  лучший приют для того, кто отправляется в самое дальнее путешествие, но он не мог посвящать хозяина в свои планы.
Вероятно, еще больше, чем гостиница, ему понравилось то, что хозяина нисколько не смущало отсутствие клиентов и он был вполне доволен своей жизнью.
– Да, у нас тут совсем неплохо, – подтвердил хозяин, – бедновато, конечно, но зато спокойно и опрятно.  Жаль только,  что придется продать гостиницу, потому что дохода она не приносит никакого. А можно полюбопытствовать вы откуда? Надолго ли приехали в Рим?
– Недели на две, – ответил Кардано. – У меня здесь брат жил. Я у него всегда останавливался.
– Ваш брат уехал?
– Нет, он умер от чумы два года назад. Так что никого родных в городе не осталось. А приехал я из Падуи. Я врач. Зовут меня маэстро Якопо Коста. Человек я простой. Мне много  не надо. Чистая постель, да возможность спокойно поработать – вот и все, о чем я вас попрошу.
Хозяин провел  Кардано в светлую  комнату, постель в которой действительно оказалась мягкой и очень чистой.
– В такой постели и умереть приятно, – с удовольствием сказал Кардано.
– Мрачные у вас мысли, однако, – испуганно отозвался владелец гостиницы и с настороженностью взглянул на Кардано. – Я надеюсь, вы не для этого сюда приехали?
– Вы напрасно беспокоитесь, я не доставлю вам лишних хлопот.  Я умру хоть и скоро, но не в самые ближайшие дни и не у вас в гостинице. Место у вас для этого в самый раз, а вот время мое еще не подошло.
– Впервые вижу, чтобы кто-то так сожалел, что ему еще не пришло время отправляться в мир  иной. Вроде бы ни у кого нет причин туда  торопиться.
– Кто знает? – возразил Кардано. – Вы ведь не имеете понятия о том, что нас там ждет. И никто не имеет. Если окажется, что   блаженство, вы будете проклинать себя, за каждое упущенное мгновение. Разве я не прав?
Похоже было, что сбитый с толку владелец гостиницы ничего не мог ответить на этот вопрос, и был не рад, что вступил в этот разговор.
– Что-нибудь нужно еще? – спросил он с испугом и с явным желанием поскорее закончить беседу.
– Только то, что требуется для работы, – ответил Кардано, – бумага, чернила и кувшин хорошего красного вина.
Когда все необходимое было доставлено, хозяин удалился, а Кардано закрыл дверь на внутренний засов, вынул из сумки складные бронзовые подсвечники, поставил их на стол и зажег свечи. Затем он  встал около стола,  достал веревку и сделал из нее круг, в центре которого оказались стол и стул.
Такие предосторожности, – думал Кардано, – не помешают. Демоны  могут  преследовать  и здесь.  Внутрь круга им не попасть. И к свечам они приближаться не станут.
Затем он выпил кружку вина и быстро пришел в хорошее расположение духа. Теперь можно было приступать к делу. Кардано положил перед собой список врагов, который захватил с собой,  и рядом с ним чистый лист бумаги. Он прочел первое имя в списке и начал писать письмо. Писал он быстро, почти без остановок. Видимо, он уже не один раз продумал текст писем, которые решил послать своим врагам.
“Достойнейший мессер Джордано! Я пишу вам потому, что чувствую себя обязанным выполнить последнюю волю покойного. Я находился рядом с Джироламо Кардано в последние дни его жизни. Он умер от болезни сердца на пути из Рима в  Милан. Мы много беседовали с ним, и я был поражен светлым умом этого замечательного человека. Он рассказывал мне о людях, с которыми ему довелось общаться на протяжении его долгой жизни. Он много говорил и о вас. Я должен вам сообщить, что он очень огорчался, что часто был несправедлив к вам. Он сетовал на свою вспыльчивость и очень хотел увидеть вас и попросить у вас прощения за все те необоснованные упреки, которые он направлял в ваш адрес, за все те сказанные сгоряча слова, в которых он столько раз каялся. К несчастью, случилось то, чего он очень опасался: ему не удалось встретиться с вами и исполнить свое желание. Теперь, когда его уже нет в живых, на мою долю выпала обязанность  уверить вас, что мессер Кардано относился к вам с величайшим уважением и чрезвычайно ценил ваше мнение. Сейчас я нахожусь в Милане, но в скором времени собираюсь в Рим. Тогда, если вы не возражаете, я нанесу вам визит и расскажу вам множество вещей, которые, как мне кажется, могут вас заинтересовать”.
Кардано представил себе, с каким удовольствием мессер Джордано прочтет это послание. Ему стало приятно, что этот человек, постоянно недовольный и злобный, как некормленый сторожевой пес,  хоть ненадолго утихомириться до такой степени,  что с ним можно будет нормально разговаривать.  А как будет ликовать тот, кто пугал его, что он не сможет умереть в предсказанный ему день, будет рвать и метать от бешенства. И это было еще более приятно сознавать.
Впрочем,  Кардано не был до конца уверен, что известие о его смерти приведет в восторг всех его врагов. У некоторых из них явно есть свои планы, и они будут рвать и метать от того, что их замыслы не осуществились.
Кардано нисколько не сомневался, что нет никакой нужды оповещать всех своих врагов. Трех или четырех писем будет вполне достаточно для того, чтобы весть о его кончине быстро распространилась по всему Риму, обросла легендами и слухами,  которые  еще предстоит пустить, и стала несомненным фактом в сознании его врагов и друзей. 
Уже через несколько дней все, кто его знают, поверят, что все кончено. Кому-то, может быть, придет в голову его оплакивать и говорить о нем хорошие слова, кто-то не перестанет грубо бранить его и после смерти. Все это уже не будет иметь ни малейшего значения. Важно будет то, что его враги останутся без дела: некого будет преследовать.
Кардано умер, и уже никто: ни люди, ни демоны не способны изменить дату его кончины,  даже если она кого-нибудь не совсем устраивает. Пройдет немало дней прежде, чем обнаружится обман. Все это время у Кардано будут развязаны руки, и он сможет позаботиться о том, чтобы умереть именно в день,  который он узнал в вещем сне.
– Чудовищно! – вскричал он, когда страшная мысль дошла до его сознания. – Неужели я в самом деле собирался сам умертвить себя? Я ведь думал совсем не об этом, а лишь  о том, что прорицание должно исполниться само по себе.
Кардано чувствовал, что с ним происходит нечто странное, такое, чего он еще никогда в жизни не испытывал. Почва уходила из-под ног. Он ни в чем не был уверен. Теперь он сам не мог точно сказать, готов ли он пойти на самоубийство ради того, чтобы исполнилось предсказание.
Он окончательно запутался и ему казалось, что представление, в котором он участвует, оказалось не таким уж увлекательным, чересчур затянулось и становится слишком утомительным. Пора была его завершать.

Пари
Сначала все шло в строгом соответствии с хорошо продуманным замыслом. Кардано следил, как мог, за тем, что происходит в домах, в которые он отправил сообщение о своей смерти, и остался доволен результатами.
Как  он и предполагал, враги, в своем большинстве, встретили известие о его смерти, если не с нескрываемой радостью, то с тихим удовлетворением. Умер ворчун, не будет больше надоедать. Некоторые даже, вздохнув с облегчением,  помянули его добрым словом. Он был уже стар, и ни для кого его кончина не явилась неожиданностью.
Но не во все дома было легко проникнуть. А Кардано, он и сам не смог бы толком объяснить почему, очень хотелось знать, как отнесется к его смерти студент. Вполне возможно, что это интересовало его в первую очередь.
Даже известить студента о смерти было непросто.  А вдруг он о ней вообще ничего не услышит? Общих знакомых у них не было, а невежественные люди, среди которых жил студент, наверняка, не имели никакого понятия о Кардано. Писать студенту письмо тоже не было никакого повода. 
“А собственно говоря, почему бы ему не написать? – спросил  себя Кардано. Когда перед ним появлялась сложная проблема и он колебался, стоит ли браться за какое-то дело,  он имел обыкновение беседовать сам с собой, изобретая целую кучу доказательств за и против. С одной стороны выходило  очень убедительно, что нельзя и дня  промедлить, с другой,  что надо проявить осторожность и  ничего не предпринимать до лучших времен.  – Неужели так трудно придумать повод?
Повод-то придумать совсем нетрудно. Только что из этого выйдет?  Если студент участвует в заговоре против меня,  он может все испортить.  Если нет, если он лицо случайное,  какой вообще смысл писать ему?
Но чем он отличается от всех остальных моих врагов? Почему к нему должно быть особое отношение?
Да потому,  что он меня раньше не знал. Ведь он только исполнитель чужой воли. У него самого нет никакой личной заинтересованности”.
В конце концов Кардано остановился на том, что оповестить студента в любом случае надо, а проще способа, чем написать ему письмо и самому отнести, когда того не будет  дома, он все равно не придумает.
В письме, адресованном студенту, также говорилось, что Джироламо Кардано умер по пути из Рима в Милан, а дальше было сказано, что перед тем, как оставить этот мир великий ученый вспомнил о студенте, который посетил его  и принес сообщение о скорой кончине Кардано.
“Кардано признался мне, что сначала не поверил переданному вами известию и поэтому общался с вами излишне холодно. Не сразу он пришел к выводу, что ваше сообщение совершенно достоверно и что вы не хотели причинить ему зло, а лишь в заботе о том, чтобы вовремя предупредить его. Смею вас уверить, что он был очень благодарен вам за ваш благородный поступок. Однако я пишу  вам сейчас не только для того, чтобы вы знали о чувствах, которые испытывал к вам перед смертью этот замечательный человек, равного которому мне  не доводилось встречать на протяжении всей моей жизни. У меня есть еще одна, как мне кажется, очень веская причина. Достойнейший Джироламо Кардано видел сон, в котором ему открылось, что вам стоит оставить свое пренебрежительное отношение к тайным наукам и прежде всего к астрологии и начать заниматься ими серьезно. Я прошу вас очень внимательно отнестись к этому совету, потому что после смерти Кардано его великий дар перейдет к вам”.
Кардано перечитал письмо и остался им доволен. Он чувствовал, что это послание заденет студента, и тот обязательно разоблачит  себя.
Кардано оделся бедно и небрежно, надел шляпу, закрывавшую лицо и направился к дому студента. Как он и ожидал, того не было дома. Он передал свое послание слуге, но не успел уйти и стал свидетелем разговора, в котором постоянно звучало его имя и из которого он понял, что напрасно торопился передать свое письмо студенту.
Его внимание привлекли, стоявшие перед дверью два   молодых очень хорошо одетых человека,  что-то  с громким смехом обсуждавших между собой. Они были возбуждены и на Кардано  не обратили никакого внимания. Очевидно, в их беседе не было никаких секретов,  потому что они кричали так, как будто оба были, если не глухи, то, по крайней мере, глуховаты.
– Да, – весело сказал один из них, – нашему бедному другу положительно не везет. Удача совсем покинула его. Сначала ему сломали руку, а когда она зажила, на него обрушились новые неприятности. Его лишили изрядной суммы денег.
– А он был уверен, что она уже у него в кошельке, и строил планы, как будет ими распоряжаться.
– Не кажется ли тебе, что он вообще излишне самоуверен? Он и представить себе не может, что ошибся или что кто-то оказался умнее его.
– Но согласись, что придумал он все-таки здорово и только случай спас меня. Мне уже казалось, что я проиграл пари, и я готовился заплатить. Он ведь  сказал, что устроит все таким образом, что Джироламо Кардано сам назначит день своей смерти и умрет именно  в  этот  день.  Так бы все, конечно,  и произошло,  если бы  у старика не заболело сердце в пути. Я теперь в этом совершенно уверен.
– Нет, я не считаю, что это простая случайность. Я много слышал об этом Кардано. Ты и представить себе не можешь, что это за хитрая бестия.
– Если он так хитер, зачем ему понадобилось объявлять всему свету, что он умрет в один день, а после этого умереть в другой? Интересно, что он этим добился?
– Этого я сам не понимаю, но только мой профессор говорил мне, что этот Джироламо Кардано ничего просто так ни разу в жизни не сделал. Если уж он изменил дату своей смерти, значит, зачем-то ему это потребовалось.
– Неужели человек не может умереть от болезни или просто от старости?
– Может, конечно, если бы это был кто-то другой. А Кардано не мог. Он, говорят, постоянно общался с демонами и вообще был для этого слишком хитроумен.
Так вот, оказывается, зачем студент приходил к нему. Он разыграл старика, как мальчишку. И то второе письмо, которое Кардано нашел на своем бронзовом столике, тоже, без сомнения, состряпал этот молокосос.
И вот, за свою подлость он потеряет всего лишь несколько монет? Где же тут справедливость? Нет, такого завершения этой истории Кардано допустить никак не мог. Он обязан был что-нибудь предпринять.
Пока Кардано медленно возвращался в гостиницу, он сообразил, что за проблема стоит перед ним.  Если он умрет, не в тот день, который сам предсказал, он станет всеобщим посмешищем, а если в тот, то невольно поможет торжеству студента, которое еще увеличится после того, как обнаружится ошибочность первоначальных слухов о его смерти.
Он уже вполне серьезно подумывал о том, чтобы вернуться назад и поджечь дом студента. Разумеется, лишь после того, как вернется хозяин. Наверное, он так бы и сделал, если бы не поклялся до этого себе, что не будет отвлекаться по мелочам. У него теперь была одна-единственная задача – вовремя умереть. И ему было не до того, чтобы выяснять заработает ли кто-нибудь на его смерти или нет.
“Однако, – подумал Кардано, – если все подстроил студент, значит ни мои враги, ни демоны не станут препятствовать тому, чтобы я умер в назначенный срок. Студент к тому же оказался единственным заинтересованным человеком. Он должен был из кожи вон лезть, чтобы помочь осуществиться предсказанию”.
Кардано не знал, должен ли он радоваться всему тому, что он только что узнал. Вряд ли существует сила, которая помешает ему умереть, когда ему положено. За это он мог быть теперь спокоен. То, что студент заработает на его смерти, его тоже больше не беспокоило.
Студент хоть и отменный негодяй, но парень сообразительный и свои деньги заслужил. Однако он ведь на этом не остановится. Ему будет мало денег. Ему захочется, чтобы все знали, с какой  легкостью он обставил самого Кардано.
Все будут думать, что предсказание либо плод больного воображения Кардано, либо его выдумка, и что его смерть вовсе не результат исполнения предсказания. Просто Кардано сам умертвил себя из тщеславия, для того только, чтобы еще раз всех удивить и привлечь к себе внимание.  Пройдут годы и даже столетия, и эта легенда войдет в историю науки.
Кардано представил себе книгу, изданную в ХХ  веке, в которой будет сказано:
КАРДАНО Джироламо (1501 – 1576), знаменитый математик, врач, изобретатель, астролог. Предсказал день своей смерти и умертвил себя в этот день, чтобы подтвердить безошибочность своих прогнозов.
От одной мысли, что такое может произойти, Кардано стало тошно. Положение казалось безвыходным. Чтобы не сделал Кардано, все равно его объявят лгуном. А какой выйдет срам, если кто-то догадается, что он сам писал письма о своей мнимой смерти! И при этом такие жалкие людишки, как студент, опять-таки будут торжествовать.
Когда Кардано наконец справился со своим отвращением к студенту, он подумал, что как бы там ни было, надо побыстрее возвращаться домой,  чтобы все его видели и знали, что он  еще жив и здоров.
Самое худшее, что может теперь произойти, – это то, что он не успеет вернуться к себе. Скончается в убогой гостинице, хозяин которой и не подозревает, что ему выпала честь принимать у себя такого человека. Похоронят его под чужим именем, и никто никогда не узнает, где находится  могила великого ученого. И умереть он должен у всех на глазах  именно в назначенный день, а не в какой-то другой.

Болезнь
Когда Кардано пришел в себя он почувствовал невероятную слабость. Он лежал на кровати у себя дома. В этом он не сомневался, потому что различал знакомые предметы. Очертания их были туманны и все время слегка менялись. Но он узнавал их и радовался этому.
 Он не знал, как он здесь очутился, когда вернулся домой и когда заболел. Он не мог пошевелиться, повернуться с бока на бок, не мог ни о чем спросить, но он слышал рядом с собой голоса и видел фигуры, произносившие слова, и постепенно начал понимать, о чем идет речь.
Фигур в комнате больного было три: вертлявая суетливая старуха, высокий  черноволосый молодой человек со смуглым лицом и очень выразительными карими глазами, а также маленький толстяк, все время поглядывавший в окно, как будто в  ожидании появления гостей.
– Что не едет наш доктор? – спросил юноша.
– Опять задерживается, – сказал толстяк. – Он теперь не торопится.
– А куда ему торопиться? Доктор говорит, – произнесла старуха шепелявой скороговоркой, – что при таком истощении наш больной все равно долго не протянет. Он, видно, уже махнул рукой.  Много они знают эти ваши доктора!
–  Мессер Кардано тоже врач, – возразил молодой человек.
– Мессер Кардано совсем другое дело, – быстро затараторила старуха. – Да разве их сравнивать можно? Мессер Кардано ни разу в жизни не ошибся. Если уж он что-нибудь скажет, так и будет. Можете в этом не сомневаться.
– А о чем он сегодня говорил? – поинтересовался толстяк. – Ведь он, кажется, каждый день что-нибудь занимательное рассказывает?
– Да, – простодушно подтвердила старуха, – слушать его всегда интересно. Не оторвешься. Я даже стараюсь сидеть тихо, не шелохнусь, боюсь, что чем-нибудь ему помешаю. Он замолчит, и я не узнаю конца истории.
– А что же это за замечательные истории? – с удивлением спросил молодой человек. – Расскажите. Может быть, и нам будет интересно.
– Да неужели я так сумею, – вздохнула старуха. – Так, как он никто не расскажет.
– А вы, как умеете, – настаивал юноша. – Уж больно хочется знать, о чем он рассказывает. 
Старуха задумалась.
– Трудно мне объяснить. Я не все понимаю, что он говорит. Пока он рассказывает, слушать интересно, а как прекратит говорить, начинаешь думать: что он такое имел в виду? Вот, скажем, сегодня все про какой-то лабиринт рассказывал. Жара, солнце палит, а он спешит и все никак выбраться не может из этого пекла. Ему какого-то студента позарез видеть надо. Он его нашел, а потом все к его дому приходил. Зачем только? Этого я совсем не поняла.  А студент тоже странный. По ночам любит на лестницу взбираться. Еще он все про письма говорил, в которых о его смерти сообщалось. Эти письма студент писал и отправлял ему, а он такие же письма отправлял студенту. А потом у него со студентом пари какое-то было, тоже с его смертью связанное. Да еще он о гостинице рассказывал, где он от всех прятался. Я запомнила, что хозяин там толстяк, а во дворе апельсины.
Молодой человек слушал очень внимательно, как будто боялся, упустить что-то чрезвычайно важное.
– А как звали студента? – живо спросил он, когда старуха кончила говорить. – Где он живет? Мессер Кардано его как-нибудь называл?
– Кажется, называл. Да разве все запомнишь? Знаю только, что он богат, в хорошем доме живет, и подъезд там необычный,  – старуха почесала лоб. – Нет, имени его я не помню. А разве это важно? То ли Антонио, то ли Альберто, а может и Якопо. Если я вспомню, обязательно скажу.
– Какое это все имеет значение? – усмехнулся толстяк. – Что может сказать человек в таком состоянии? Так, набор фраз, не имеющих никакого смысла. Мало ли какие фантазии рождаются в больном мозгу.
– Однако он ведь уходил из дома на несколько дней. Мы не знаем, где он их провел, –  возразил молодой человек.  –  Может быть, он вспоминает о том, что случилось с ним в это время? От болезни и нервного истощения все смешалось в его голове. Потому и такая каша.
– Доктор говорит, что может быть, это и не от болезни, а результат старческого слабоумия. По-моему, он уже давно плохо соображает, –  сказал толстяк. – Он и из дома ушел, потому что у него с головой не все в порядке.
– Доктор говорит, доктор сказал, – злобно проворчала старуха. – Да у вашего доктора у самого слабоумие и не старческое, а от рождения. И ничего это не фантазии, а чистая правда, а если мы чего-нибудь не понимаем, так это не его вина. Не поверю, что у него голова работает хуже, чем у доктора.
Старуха, кажется, собиралась еще что-то сказать, но внезапно смолкла и начала прислушиваться к трескам, раздававшимся то в одном, то в другом углу комнаты.
Толстяк расхохотался.
– Ну вот, нас предупреждают. Сейчас что-нибудь очень важное произойдет.
– Зря смеетесь, – сказала старуха. – Мой племянник тоже слишком много смеялся, а сейчас вот со сломанной рукой в постели лежит.
– Смотрите, – воскликнул молодой человек и показал на бронзовый столик. – Еще одно предупреждение? Свеча погасла. Объясните мне к чему это?
– Почему она погасла, не трудно и самому догадаться. Я бы больше хотел знать, зачем она здесь  горела,  – ехидно произнес толстяк.
– Он сам, – старуха быстро показала на больного, – велел зажечь свечу и поставить на столик.
– Он же в себя неделю не приходит, – удивился молодой человек. – Неужели он и в бреду продолжает давать указания? Должно быть, на этот раз без его распоряжений обошлись? Зачем вы все на него ссылаетесь?
– Да нет же, уверяю вас, – возмущалась старуха. – Зачем мне вас обманывать? Это его распоряжение. Я сама не осмелилась бы. Он пришел в себя, спросил, где он, сколько времени болен, пожаловался, что его донимают демоны, и велел зажечь свечу. Он всегда зажигает свечи, когда боялся злых духов. А потом он снова впал в полудрему, и его  опять стало трудно понимать.
– Почему же ты думаешь, что есть что  понимать? – спросил толстяк. – Может быть, тут и понимать нечего,  а мы бестолковые напрасно гадаем. И что за премудрость скрыта в его рассказах? Объясни нам.
– Если все это только выдумки, как вы уверяете, откуда, скажите, трость появилась?
–  Трость? – вздрогнул молодой человек. – Про трость мы  ничего не слышали. Какая еще трость?
– А такая, – завизжала старуха. – Трость, о которой он несколько раз вспоминал. С хрустальным набалдашником в серебряной оправе. Трость-то хоть и сломанная, а в самом деле лежит в сундуке, а раньше у него такой не было. Ее у него студент забыл. Значит, студент действительно существует. Интересно, что ваш доктор на это скажет?
Старуха вылетела из комнаты, как ошпаренная. Она явно обиделась на своих непонятливых собеседников, не желавших относится к мессеру Кардано с подобающим почтением. Не видят разницы между ним и собой. А если и ощущают ее, то не могут с ней смириться.
– Ну, заверещала глупая, – рассмеялся толстяк. – Она теперь всех докторов возненавидит.
– Очень она любит Кардано. В наше время редко встречаешь такую преданность.
– А  время-то подошло. Так что скоро все выяснится,  – весело сказал толстяк. – Вот мы и узнаем, на самом ли деле мессер Джироламо Кардано такой великий ученый, как нам это  пытаются внушить.
– Вы это о чем? – настороженно спросил молодой человек. – Разве кто-то сомневается в ценности его трудов?
– Полно вам делать вид, что вы не догадываетесь о чем речь, – усмехнулся толстяк. – До трудов Кардано мне нет никакого дела. Пусть их читают такие же умники, как он. Для моего разума это слишком сложно. А мне бы хотелось знать, сдержит  он свое слово и умрет, когда обещал или нет.
– А вы сами-то как считаете? – спросил молодой человек. – Он это всерьез или решил нас подурачить? Он ведь человек со странностями. Мало ли что могло ему в голову прийти.
– Нет, – твердо произнес толстяк, – даже он не стал бы так глупо шутить со смертью.  Нет, это не он шутил. Это над ним пошутили. А он и принял все за чистую монету, потому что слишком много о себе возомнил.
– Значит, – сказал юноша, – вы думаете, что он не умрет в назначенный день?
– Нет, не умрет. Скорее всего, не умрет.
– А мне кажется, что умрет.
– А на пари вы готовы. Соглашайтесь, если так уверены.
Молодой человек побледнел. Тень испуга пробежала по его лицу.
– Не могу. Не хочу. Я не люблю спорить на деньги. И вообще нехорошо вмешиваться в чужую судьбу. Я слышал, что за это всегда приходит расплата.
– Да, чего вы так испугались? Кто вам предлагает вмешиваться в чьи-то судьбы? Да и как вы можете это сделать? Вы вообще делать ничего не будете, а только выскажете свое мнение.
– Ну нет. Все не так просто. Вот я сказал, что мессер Джироламо Кардано умрет в назначенный день. Предположим, я еще и поспорил с вами на деньги. Раз так, я стал заинтересованным лицом. Я мечтаю о его смерти. Я, конечно, не стану убивать его сам и не  подошлю к нему наемников, но буду молиться, чтобы он поскорее покинул этот мир, и буду радоваться, если это произойдет вовремя. Ведь тогда я получу большие деньги. Чувства могут быть такими же преступными, как и дела,  и за них тоже должно налагаться наказание.
Толстяк внимательно посмотрел на молодого человека и спросил:
– Этому вас учат в университете?
– Нет, – возразил студент, – это один из уроков, которые преподал мне мессер Кардано.
Больше Кардано ничего не слышал. Глаза слипались. Мысли путались. Он тщетно пытался отделить сон от яви, но никак не мог сообразить, что ему приснилось: разговор толстяка со студентом или его хождение по городу и писание писем. Перед ним пронеслись, сменяя друг друга, гостиница посреди апельсинового сада, дом со странным подъездом, широкая мраморная лестница, на которой разглагольствовала ворчливая старуха, учтивый лавочник с наглыми глазами, убеждавший его купить бронзовый столик и бронзовые канделябры, какие-то  воинственные всадники, требовавшие немедленно отдать им трость из орехового дерева с хрустальным набалдашником, которую он давно уже сломал и выбросил, потому что она ему надоела.
У  него уже не было сил разбираться, что к чему, а главное он чувствовал, что это не существенно. Держал студент пари или нет, приходил к нему или не приходил, в любом случае  все вокруг идет именно так, как должно идти. Им овладели покой и чувство удовлетворения. Он закрыл глаза и сладко заснул, как маленький ребенок.

Предсказание свершилось
– Вы слышали?
– Кто ж не слышал? Весь Рим уже знает. Умер в тот самый день, который предсказал.
– Ему так хотелось умереть в этот день.
– В этот или другой, согласитесь, что давно уже пора. Он так  всем надоел своими дурацкими выходками.
– Он и из своей смерти устроил спектакль. Он просто терпеть не мог, чтобы у него что-то случилось, как у других людей.
– Отчего он все-таки умер?
– Говорят,  от истощения.
– А отчего вдруг истощение? Он отказывался есть и уморил себя голодом, потому что очень хотел умереть в тот день, о котором утверждал, будто узнал его в пророческом сне. 
– Сумасшедший.
– Гении часто бывают сумасшедшими. Им это приходится прощать.
– Подумать только. Ведь он действительно был великий математик.
– Может быть, и гений, но уж больно мелочный и сварливый.
– И суеверный, как безграмотная торговка.  Боялся черных кошек, крика ворон, старух, которые просят подаяния.
– У него вообще была мания преследования. Он думал, что за ним охотятся папы и князья. Вообразил, будто все правительства Европы не могут с ним справится.
– Я помню, как он уронил бокал с вином, испугавшись, что оно отравлено. Ему казалось, что никто этого не заметил.         
– А как он выискивал на лекциях шпионов среди своих слушателей!
– Значит, вы говорите, что он был самым обычным болтуном, не умел ничего предсказывать и умер от голода?
– От чего же еще? Или вы полагаете, что он поссорился с демонами и те ему отомстили?
– Демоны или люди, я не знаю, но только сдается  мне, что не все  просто и понятно в этой истории. Пусть он отказывался от еды и потерял силы. Откуда ему было знать, что смерть от истощения наступит именно в этот день,  не раньше и не позже? Тут ведь не трудно и ошибиться. Разве стал бы он так рисковать своей репутацией?
– Он был опытный врач. Он все рассчитал.
– Не думаю, чтобы кто-нибудь мог рассчитать момент смерти от истощения.
– Но ведь он же рассчитал. Значит это возможно.
Они еще долго спорили, но, разумеется, так и не пришли к единому мнению. Смерть Джироламо Кардано в назначенный день не могла убедить скептиков в его способностях предвидеть будущее. Те, кто в них верил, продолжали верить. Те, кто не верил, придумывали остроумные объяснения случившегося. Его страх стать посмешищем оказался напрасным, но славы ему исполненное предсказание тоже не добавило. Зато поговаривали о каком-то ловком человеке, который держал пари и заработал на смерти Кардано вполне приличные деньги.












ПОД ПРИСТАЛЬНЫМ НАБЛЮДЕНИЕМ

Неудачная попытка
Роберт проверил оружие неторопливо и тщательно. Он не испытывал ни малейшего волнения, как будто всю жизнь только тем и занимался, что стрелял из окна в проезжающих по улице членов королевской семьи.
Между тем, он вовсе не был профессиональным убийцей. Он был еще совсем молод и не только никого не убил, он даже ни разу не целился в человека. Однако все было продумано тысячу раз до последних мелочей, и Роберт не допускал мысли о возможности неудачи.
Все так и происходило, как ожидал Роберт. Герцог со своей свитой  не заставил себя ждать. Вид у него был очень довольный и веселый. Совсем не в пример ехавшему рядом  с ним на жеребце таком черном, что хотелось запротестовать и воскликнуть, что таких не бывает, худому мрачному и, вероятно, очень злобному человеку в камзоле, с множеством нашитых на нем маленьких серебряных колокольчиков. Роберт понял, что это один из тех магов, которые постоянно вертелись вокруг герцога.
Роберт прицелился. Не все ли равно в кого посылать пулю: в волка, кабана, куропатку или человека. Роберт никогда не промахивался – не промахнулся бы и на этот раз, если бы выстрелил, но  выстрелить он не успел. Кто-то его опередил.
Он предусмотрел почти все, но только не это. Конечно, он знал, что во Франции найдется кроме него достаточно людей, которые с удовольствием отправили бы в мир иной герцога Орлеанского, и не раз удивлялся тому, что никто до сих пор этого не сделал. Но кому могло прийти в голову, что желающий освободить человечество от  гнусного чудовища выберет  тот же час и ту же улицу, что и Роберт?
Выстрел раздался из того же самого дома, в котором укрылся и Роберт. Один из сопровождавших герцога всадников начал медленно сползать с коня. Герцог с некоторым удивлением взглянул на него,  но не остановился и продолжил путь, как будто досадное происшествие его совершенно не касалось. Мрачный спутник герцога также не проявил никакого беспокойства, но он обернулся и очень внимательно посмотрел на окно, из которого стреляли. 
Роберт перехватил  холодный свинцовый взгляд, и ему стало не по себе. Ему показалось, что таким взглядом можно убить человека и тому, кто им обладает,  нет необходимости иметь при себе шпагу, кинжал или аркебузу. Он подумал еще, что этот человек знает о нем и им непременно предстоит  встретиться в недалеком будущем.
 Надо было торопиться. Люди герцога уже ворвались в дом. Роберту вдруг вздумалось сыграть с ними шутку. Он  положил аркебузу на самое видное место, распахнул дверь, чтобы стражники не прошли мимо, и спустился во двор через черный ход.
Он чувствовал себя в полной безопасности. Никто не видел ни как он входил в дом, ни как выходил из него. Однако он не спешил удаляться. Уж больно ему хотелось поглядеть на недотепу, который своей неуместной пальбой спас герцогу жизнь.
Тот человек не мог выйти раньше Роберта и не мог уйти никаким другим путем. Готовясь к покушению, Роберт очень хорошо изучил дом, знал все ходы и выходы. Но ждал он напрасно. Никто не появлялся, и это крайне удивило его, потому что укрыться от стражников было негде.   
Ему до того хотелось посмотреть на стрелявшего, что он готов был вернуться в дом и найти комнату, из которой был произведен выстрел.
Он не сделал этого только потому, что выскочившие из дома стражники принялись обыскивать двор. Он понял, что больше задерживаться нельзя, но было уже поздно. Заметив его, один из солдат герцога показал на него рукой и что-то прокричал своим товарищам. Несколько стражников направились к Роберту. Он не знал их намерений, но внутренний голос отчетливо говорил: беги. Он побежал.
Ему удалось уйти от преследователей и спрятаться в одном из расположенных поблизости дворов. Он не мог выйти оттуда, потому что солдаты рыскали везде. Однако он понимал, что долго прятаться он не сможет. Кроме того, чувство, что его ищут, внезапно исчезло.
Ему нечего было бояться. Теперь внутренний голос говорил: тебя здесь никто не знает, иди. Тогда он решился, вышел на улицу и спокойно зашагал прочь от злосчастного места.
Два неизвестно откуда взявшихся вооруженных всадника тут же нагнали его.
– Стой! – приказал один из них.
Роберт остановился и молча смотрел на солдат, готовясь к драке. Он решил, что ни за что не даст себя арестовать.
Солдаты недолго рассматривали его и быстро поняли, что он вовсе не тот, кто им нужен.
– Проваливай и что больше духа твоего здесь не было! – злобно прошипел один, а другой ударил Роберта хлыстом по спине. После этого всадники исчезли также быстро, как появились, а Роберт медленно поплелся домой, размышляя о том, куда исчез человек, стрелявший в герцога, и каким образом солдатам стали известны его приметы.
Через несколько дней Роберт узнал, что герцог Орлеанский пал от рук наемных убийц. Маг в пурпуровом камзоле с серебряными колокольчиками, которые в те времена иногда носили для защиты от порчи, на этот раз ничем не смог помочь своему повелителю.
Роберт обрадовался известию о гибели ненавистного ему герцога, но он был очень огорчен тем, что не принимал участие в покушении.

Лицо герцога Орлеанского
Роберт переступил порог и застыл, растерянно глядя на учителя.  Господин  Ульрих молча показал ему на огромное кресло с изогнутыми сделанными в виде львиных лап бронзовыми ножками. Роберт покорно  прошел к нему через всю комнату, стараясь ступать как можно тише, словно боялся кого-то потревожить, уселся и внезапно понял, что напрасно мучился, ломая голову над тем, как станет рассказывать учителю о странном происшествии, в реальность которого пять минут назад и сам никак не мог поверить.
Теперь он уже не  сомневался, что все случилось с ним отнюдь не во сне, а наяву, и что учитель знает и даже лучше, чем он сам,       и о загадочном предсказании, и о строптивом ключе и о нахальном преследовании, и об убийстве его слуги, и о выстреле из аркебузы, которая как будто сама отыскала среди толпы его врага.
Он успокоился, чувство беспомощности и потерянности оставило его. Он ждал от господина Ульриха не утешения, а указаний на будущее. А тот с любопытством рассматривал изображение в зеркале, стоявшем на инкрустированном затейливым орнаментом столе  посреди комнаты.
– Смотри, – произнес учитель таким тоном, как будто и сам увидел не совсем то, что ожидал, – узнаешь?
– Конечно. Я же видел его портрет. Это  Людовик Орлеанский, – сказал Роберт, которому почему-то не хотелось вспоминать, что когда-то, еще мальчишкой, он видел и не один раз не только портрет, но и самого герцога, и даже целился в него незадолго до его убийства. –  Совсем как живой! Вот разве что глаза ...
– Что с глазами? Может быть, не его? – В голосе учителя промелькнула легкая насмешка. – Ты только скажи, Роберт. Это легко поправить.
– Нет, господин учитель. Глаза его. Но они слишком широко раскрыты. Кажется, что он чего-то боится.
Роберт хотел подняться и подойти, чтобы лучше разглядеть лицо герцога, но какая-то сила удержала его в кресле. Однако он не почувствовал никакого стеснения. Ему было приятно, что его остановили и он может продолжать полулежать, лениво откинувшись на мягкую спинку.
– Ты становишься наблюдательным, –  подтвердил учитель. – Ему было чего страшиться.
– Он был очень неосторожен. У него повсюду было множество врагов.
– Ошибаешься, – усмехнулся господин Ульрих, – врагов он как раз не опасался. Он боялся только самого себя. Потому что, как большинство людей,  не понимал жизни и не знал, ни откуда он пришел, ни куда направляется. Чувствовал только, что никогда не найдет своего места на земле. Да ему и недолго оставалось метаться по ней.
Как будто обидевшись, лицо в зеркале скорчило злую гримасу,   стало расплывчатым и исчезло в течение нескольких секунд.
– Не стоит искушать судьбу, – сказал господин Ульрих и осторожно накрыл зеркало большим серебристым платком, затем снял ткань с висевшего напротив окна портрета какого-то мрачного рыцаря, опустился в кресло под ним и внимательно взглянул на Роберта. 
Тому показалось, что в комнате вдруг стало просторнее и светлее, и хотя никакая сила больше не удерживала его в кресле,  идти ему  никуда не хотелось. Сидеть бы так и слушать медленную речь учителя.
– Тебе не о чем беспокоиться. Ты получишь знания, к которым так стремишься. И для этого тебе не придется просиживать вечера над учебниками и переписывать изречения своих профессоров, которые знают о смысле жизни не больше, чем невежественные крестьяне. Знания придут к тебе не от человека и не с помощью человека.  Очень скоро  ты найдешь свой путь. Этой весной тебе  в руки попадет ключ к  новой жизни. Возможно, он уже у тебя. Ты его носишь с собой, но  не сознаешь, чем обладаешь.
При упоминании о ключе Роберт вздрогнул.
– Но у меня же есть миссия, – вскричал он. – Я обязан выполнить ее.
– Ты ее выполнишь, если, конечно,  не будешь уклоняться от того, что диктуют  высшие силы.  Доверяй им и никогда не высказывай вслух, а лучше всего и про себя, сожаления о том, что было.
– Вы говорите  "доверяй им". Разве я отказываюсь? –  с горечью воскликнул Роберт. – Разве в этом дело? Если бы я только знал, чему доверять! Но я не всегда уверен в себе. А что если я ошибаюсь и доверяюсь силам зла?
– На то тебе и даются знамения.
– Конечно, – с жаром возразил Роберт, – я стараюсь им следовать, когда могу их распознать, но ведь не всегда легко отличить знамения, которым надо повиноваться, от дьявольского наваждения.
– Ты ошибаешься, – спокойно сказал господин Ульрих, – и только напрасно усложняешь себе жизнь. Не ложные знамения мешают тебе, а страх. Демоны не могут лишить человека воли и разума. Они не могут сделать его незрячим,  но они могут его напугать. Не бойся ошибиться. Повеления, которые ты должен выполнить, войдут в тебя,  как кинжал входит в ствол тополя. Они будут терзать тебя и вызывать тоску до тех пор, пока ты будешь пренебрегать ими. 
Роберт смотрел на учителя невидящим взглядом. Он не слушал его. Однако вид у него был не такой, как если бы он погрузился в свои мысли. Скорее можно было предположить, что он очень внимательно прислушивается к чему-то. Но к чему? В комнате кроме них двоих никого не было, как не было и никаких звуков кроме слов, произносимых учителем.
– Что с тобой? Ты не слушаешь меня?  – недовольно спросил господин Ульрих.
– Слушаю очень внимательно, – ответил Роберт, освобождаясь от оцепенения,  – и готов повторить каждое ваше слово, но вы меня поразили.
– Тебя удивили мои слова? 
– Нет, не слова, – покачал головой Роберт, – а ваш голос. Он, как будто  отделился от вас. Он не проникает в меня через уши, а как будто звучит во мне.
Продолжение разговора Роберт напрочь забыл, он помнил лишь, что,  выходя из комнаты, чуть не упал, споткнувшись о стоявшую прямо перед дверью скамеечку, и это удивило его, потому что когда он входил, этой скамеечки явно не было, а принести ее во время его беседы с учителем никто не мог. Впрочем,  Роберт мог и не заметить ее из-за сильного волнения. 

Треснувшее зеркало
К зеркалам у Роберта было особое отношение. Его постоянно тянула к ним какая-то неодолимая сила, но иногда он испытывал перед ними панический страх.
Ему было пять лет, когда отец вез его домой. Огромный черный пес появился неведомо откуда, бросился на лошадей и так их напугал, что они рванулись в разные стороны. Карета не перевернулась только чудом. Весь оставшийся путь мальчик плакал, а, очутившись дома, побежал  к зеркалу, взглянул в него и испуг как рукой сняло.
С тех пор всякий раз, увидев что-то страшное или уродливое или просто ощутив беспричинную тревогу,  Роберт спешил к зеркалу. Он смотрел на свое отображение всего несколько секунд, и его охватывало веселье.  Он как будто радовался,  что  обманул  судьбу  и преследующие его злые силы, ухитрился  вырваться из безвыходного положения и ускользнуть от беды, уйти от которой другим путем не было никакой возможности. 
Постепенно Роберт приучился смотреться в зеркало, когда хотел чего-то добиться и перед тем, как приступить к новому делу или отправиться в дорогу. Он повесил в своей комнате несколько зеркал разной формы и величины,  и у каждого из них было свое предназначение.
Случалось, что он проводил перед одним зеркалом несколько часов, а затем переходил к другому.  Он не смог бы объяснить, зачем он это делает, но очень внимательно рассматривал себя, свое лицо, лоб, рот, глаза, нос. Он принимал всевозможные позы, брал в руки различные предметы. Он переодевался и вновь подходил к зеркалу. Он  терпеливо что-то искал в нем.
Там внутри был скрыт ответ на очень важный вопрос. У Роберта не было никакой надежды узнать этот ответ, он лишь ждал,  что когда-нибудь ему откроется вопрос.  Но вопрос оставался загадкой,  и это бесило Роберта. Его сидение, стояние и хождение перед хранящим молчание зеркалом оказывались совершенно бессмысленным занятием. Он обиделся. Он понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. У него было такое чувство, что его обманули. Обещали что-то, о чем он мечтал. Он очень долго ждал, надеялся и остался ни с чем.   
Однажды Роберт почувствовал, что ему тяжело смотреть в зеркала. Он убрал их все  из своей комнаты. Придя в чужой дом, он сразу ощущал, где находится зеркало, и старался держаться подальше от того места. Ему было неуютно сидеть в углу большого зала, если в противоположном углу висело зеркало. Его раздражало все, что напоминало зеркала. Он терпеть не мог гладкие мраморные полы,   отражавшие двигавшихся по ним людей.   
Когда Роберт начал изучать тайные науки под руководством господина Ульриха, он не раз просил своего учителя показать ему, как вызывают духов с помощью зеркала, но тот неизменно отвечал, что время для этого еще не подошло и нельзя торопить события. Господин Ульрих вообще советовал Роберту быть поосторожнее с зеркалами и со всеми предметами, на поверхности которых можно увидеть свое отражение. Учитель говорил, что даже мутная лужа может стать причиной большой беды.
– С годами, – успокаивал ученика господин Ульрих, – опасность значительно уменьшится, но пока ты должен быть очень внимательным, чтобы не нанести вред себе и другим.
Роберта эти слова крайне удивили. Зеркала его злили и тревожили, но вреда от них до сих пор он не видел никакого. Его совсем не удовлетворяло, что когда-нибудь настанет время, когда зеркала перестанут быть опасными для него. Этого ему было слишком мало. Роберт знал, что зеркала с глубокой древности применялись в магии, и не сомневался в том, что они должны  приносить пользу.
Как-то раз вечером в доме учителя – это было единственное место, где зеркала не вызывали у него никаких чувств – Роберт оказался перед большим и очень красивым зеркалом в массивной  дубовой  раме, совсем недавно сделанной для него в Париже по специальному заказу учителя.   
Как это часто бывало с  ним раньше, Роберт стал перебирать в памяти  все,  что произошло  за  день.  Он вспомнил спор с одним студентом в университете и подумал, что тот был слишком груб с ним и что следовало его проучить.
Конечно, надо было не тратить лишних слов и не доказывать этому недоумку,  что  он  не прав  и  совершенно  не  понимает того,  о чем берется рассуждать с такой спесью, а употребить более весомые и доходчивые аргументы и прояснить суть дела с помощью кулаков.
Роберт не сомневался, что легко справился бы с противником, и  живо  представил себе,  как ловким ударом сбивает его с ног.   В то же мгновение он почувствовал  сильную боль,  как будто его огрели  дубиной  по лицу,  и сам едва не очутился на земле.  Придя  в себя,   он уставился в  зеркало и увидел большущий синяк на своей левой щеке.
Роберт задрожал от гнева. Его рука потянулась к тяжелому бронзовому канделябру.  Он готов был запустить им  в проклятое зеркало, чтобы отмстить ему и превратить в кучу никому ненужных и наверняка безвредных осколков. Без сомнения он так бы и поступил, если бы свечи в канделябре не горели, но свечи горели и, пока он их гасил, Роберт  сообразил, что вместе с ненавистным зеркалом уничтожит и свое изображение, а это могло иметь для него страшные последствия. 
Он  застыл и в  упор смотрел на свое отражение, словно надеясь его прогнать,  но и оно замерло.  Тогда Роберт  решил отойти в сторону, чтобы его фигура совсем исчезла из зеркала, и швырнуть канделябр оттуда. И вдруг он заметил,  что зеркало покрывается испариной, как лоб больного, а затем разглядел маленькие трещинки, проступившие на стеклянной поверхности. Их становилось все больше. Они напоминали паутину, в центре которой помещался синяк.
Затем произошло нечто еще более удивительное. Зеркало соскользнуло по стене, упало на пол и разбилось.   
Сначала Роберт даже обрадовался. В дуэли с зеркалом он наконец-то одержал верх.  Одно обстоятельство мешало ему сполна насладиться удовольствием  от победы. Он понимал, что никто не поверит его рассказу о том, как все произошло. Получится, что он разбил зеркало  из-за своей неаккуратности, и сочинил фантастическую историю, чтобы снять с себя вину. Тогда Роберт решил придумать что-нибудь более правдоподобное, чем то, что случилось в действительности.
Однако господин Ульрих совершенно  не удивился, увидев разбитое зеркало, и не задал ни одного вопроса. Он взглянул на валявшиеся на полу осколки, как будто ожидал их здесь встретить, кивнул  и сказал укоризненно, но очень спокойно и без особого сожаления:
– Вот видишь! Я  же тебя предупреждал.
Роберту показалось, что в голосе учителя даже прозвучало некоторое удовлетворение от того, что все произошло именно так, как должно было произойти. Разумеется, Роберту было жаль, что по его вине разбилось дорогое и красивое зеркало, ко всему прочему зачем-то очень нужное учителю, но раз господин Ульрих отнесся к этому происшествию с таким равнодушием, значит, ничего страшного не случилось.
К тому же, Роберт к зеркалу не прикасался. Конечно, он собирался его разбить самым примитивным способом, но  не разбил же. Оно погибло само. Возможно, желание Роберта не имело никакого значения. Возможно, зеркало погибло бы и в отсутствии Роберта. Просто такова его судьба, которую не Роберт определял.
А если говорить честно, Роберту теперь вообще было не до зеркала. Его занимала только одна мысль, и ни о чем другом он думать больше не мог. Он открыл в себе поразительную способность и ему не терпелось узнать, действительно ли он может взглядом разрушать предметы или это был случай, который никогда не повторится.
Он бы плясал от восторга, если бы оказалось, что его взгляд и в самом деле обладает сокрушительной силой, но в то же время он боялся. А вдруг эта страшная сила не подчинится  ему? Вдруг он не сумеет  ею пользоваться по своему усмотрению – такое вполне можно было себе представить –  и сам попадет в зависимость от  нее?   
Понятно, что учитель знал все о его необычном даре, но у Роберта, очевидно, не было ни малейшей надежды на то, что господин Ульрих  в ближайшее время надумает рассказать ему, отчего разбилось зеркало и может ли его ученик в любой момент по своему желанию повторить опыт. Роберту предстояло самому докопаться до истины.

Отчего вянут огурцы?
Каждый день Роберт подходил к какому-нибудь зеркалу и подолгу смотрел в него, напрягая всю свою волю. Он выбирал себе место так, чтобы его отражения не было в зеркале и чтобы он не мог сам себя сглазить, и по многу раз повторял шепотом одни и те же слова:
– Разбейся, проклятое! Тресни!
Затем молодой человек тщательно осматривал зеркало. Однако, как он ни пыжился, как ни старался вложить в взгляд всю свою ненависть ко всем вообще зеркалам на свете, он не мог заметить никаких следов своих усилий.  Он тщетно искал какие-нибудь трещинки или пятнышки или хотя бы помутнение стекла. Ни разу ему не удалось обнаружить ни малейшего изменения.
Роберт пришел в отчаяние. Он  начал сомневаться, не было ли простым совпадением то, что зеркало разбилось именно в момент, когда он приготовился швырнуть в него канделябр. Но ему уж больно не хотелось признать, что  без всяких на то оснований он возомнил, что обладает необычным даром. Он уже свыкся с тем, что он не такой, как все, что у него особые способности и потому он имеет право на особое к себе отношение.
И потом, учитель явно знал заранее, что зеркало разобьется. Следовательно, это не было случайностью. И если бы не неосторожность Роберта привела к падению зеркала, господин Ульрих не воскликнул бы:
– Вот видишь! Я же тебя предупреждал.
О чем учитель предупреждал его? Поменьше смотреть на свое отражение. Значит, существовала какая-то тайна в его отношениях с зеркалами. Но даже, если бы Роберт никогда не занимался  тайными науками и не встретил  господина Ульриха, он все равно ощущал бы свою особую связь с зеркалами, которая возникла у него  в самом детстве или, вернее говоря, с которой он пришел в этот мир  и которую он не утратил и после того, как потерял к зеркалам всякое доверие.
Роберт мог бы смириться с тем, что зеркала предали его, что они перестали ему помогать и даже с тем, что они начали ему мешать и вредить. Но он никак не мог пережить малейшей неопределенности в своих отношениях с зеркалами.
Поэтому каждый день Роберт снова и снова преодолевал отвращение, заставлял себя подойти к зеркалу и начинал терзать его и себя. Увы, результатов не было никаких. Одного этого было бы вполне достаточно, чтобы Роберт еще больше возненавидел зеркала, но вскоре у него обнаружилась новая  причина для ненависти.
Сначала Роберт почувствовал легкое недомогание после очередного стояния перед зеркалом и решил, что это от усталости. Однако он заметил, что как только он отходит от зеркала, усталость проходит. Потом во время насылания проклятий на зеркало у него начала кружиться голова, его подташнивало, у него появлялась одышка, учащался пульс, подкашивались ноги.
Однажды он ощутил острую боль в правой руке, затем  у него заболели шея, ноги, поясница, зубы. Боли становились все сильнее, но они полностью исчезали, когда Роберт удалялся от зеркала.
Как-то раз Роберт не выдержал дикой головной боли и  выскочил из комнаты. Ему тут же стало легче, но он почувствовал  голод и отправился на кухню. На столе очень живописно  лежали хлеб, фрукты, лук, спаржа, огурцы. Овощи были свежие, только что принесенные с рынка. В  доме Роберта любили хорошо поесть и не терпели плохих продуктов.
Роберт сел за стол,  взял огурец и уставился на него с таким удивлением и ужасом, как будто его рука держала змею или жабу. Он не верил своим глазам. Огурец оказался вялым. Вялыми были и другие лежавшие на столе огурцы, и лук, и спаржа, и все остальные овощи и фрукты, а хлеб был черствый и весь покрыт плесенью.
Было непонятно, когда еда успела испортиться. И пары минут не прошло, как Роберт вошел на кухню и увидел на столе свежие продукты.
“Неужели, – подумал молодой человек,  – это я своим взглядом испортил пищу?”
Как ни странно, эта мысль пробудила в Роберте не тревогу, а любопытство. Ему было интересно знать, действительно ли его взгляд может быть опасен и сумеет ли он когда-нибудь научиться им управлять.

Прокисшее вино
Роберт вышел из дома и совершенно успокоился. Он медленно побрел по тихой улице, размышляя о том, что ему давно следовало прекратить бессмысленные попытки проникнуть в тайны зеркал. Он окончательно запутался, потерял всякую надежду чего-то добиться без помощи учителя, и прикидывал, как упросить господина Ульриха помочь ему разобраться в его отношениях с зеркалами.
Роберт шел довольно долго без определенной цели. Он сворачивал то налево, то направо, не раздумывая куда направляется и наконец остановился перед обшарпанным и довольно мрачным трактиром.  Он не был любителем выпить и редко заглядывал в подобные заведения, но сейчас ему не хотелось оставаться одному. Ему надо было отвлечься и отдохнуть. У него вдруг появилось непреодолимое желание забыть обо всех мучивших его проблемах, о магии и господине Ульрихе,   и он, даже не взглянув на вывеску и не узнав название заведения,  уверенно шагнул в трактир.
Там было жарко, душно и шумно. Немногочисленные посетители  еле держались на ногах. Да и на скамейках усидеть им было не так уж просто. Роберт осмотрелся, выбирая себе место поспокойнее.   
Какой-то скучавший в одиночестве небольшой человечек с плоской и на редкость бессмысленной физиономией обрадовался его приходу и подозвал его. Он подошел.
– Садись! – велел коротышка,  и Роберт послушно сел рядом с ним.
Коротышка поглядел на молодого человека мутными глазами неопределенного цвета, пододвинул к нему высокую кружку и бутылку и приказал:
– Пей!
Роберт, которого мучила жажда, не раздумывая выполнил и это распоряжение.
– Я уже думал, что ты вообще не придешь сегодня, – тихо и печально сказал карлик. – Зачем ты заставляешь меня столько ждать? Ты же знаешь, что меня нельзя огорчать.
– Я не знал, что вы меня здесь ждете, – удивился Роберт. Он видел этого странного человека первый раз в жизни и подумал, что тот его с пьяных глаз с кем-то перепутал.
– А где же я должен был тебя ждать? – оскалился коротышка. – Не в герцогском же дворце. Туда таких, как мы с тобой, пугал огородных не пускают.
– Как называется этот трактир? – спросил Роберт.
– Ты не знаешь? – захихикал коротышка. – Поди посмотри, куда ты попал.
Коротышка налил вина Роберту и себе и спросил:
– Ты говорил с Карлом? Он объяснил, что тебе надо будет делать?
Роберт пожал плечами.
– Каким Карлом?
– А ты что, знаешь десяток Карлов? – расхохотался коротышка.  – Не сообразишь, о ком я говорю? Ты, парень, видно, глупее осла. Ну, успокойся, успокойся, пей, раз уж пришел, и обсудим наши дела.
– Какие дела? Нет у нас никаких дел, – раздраженно сказал Роберт. Этот навязчивый  тип, принимавший его за своего дружка, начал ему надоедать.
– А понимаю, – спокойно произнес коротышка, – ты хочешь меня разозлить и отделаться от меня. Сам заварил кашу, а расхлебывать мне? Ничего у тебя, дорогой, не получится. Со мной так не поступают. Платить придется тебе. Все это от того, – задумчиво продолжал карлик, – что  память у тебя короче, чем у курицы. Ты, наверное, забыл, что я сделал с твоим приятелем. А ведь ему еще повезло – мне тогда было не до него, но теперь я свободен.
Роберту захотелось съездить по мерзкой физиономии, но он не успел этого сделать. Карлик вскочил на ноги, схватил пустую бутылку и заорал во все горло:
– Ты ведь знаешь, что если ты выведешь меня из себя, я вышибу из тебя все твои жалкие мозги.
Коротышка все больше распалялся, бушевал, размахивал руками,  выкрикивал бессвязные угрозы, но двигался не к Роберту, а от него – к выходу.
Роберт позеленел от злости. Он хотел вышвырнуть коротышку на улицу  как мешок с мусором, но какой-то пьяница схватил его за руку и прошипел:
– Ты не знаешь, с кем ты связался. Будь с ним поосторожнее! Он чернокнижник.
В это трудно было поверить, потому что коротышка, наверняка, не умел ни писать, ни читать. Однако догонять его у Роберта не было никакой охоты.
Когда гнусный карлик исчез из трактира, около Роберта появился хозяин заведения.
– Ну что? – спросил он. – Напился? Теперь плати за все, что выпил твой дружок.
С этими словами хозяин показал на ряд бутылок, стоявших на столе перед Робертом. Трудно было представить, что коротышка мог вместить в себя даже треть их содержания.
– Я здесь ни при чем, – возмутился Роберт. – Я даже не знаю, как называется твое заведение. Вошел случайно и никакого отношения к твоему гостю не имею.
– Ну уж нет, – настаивал хозяин, – у меня правило одно для всех:  выпил – плати, угостил приятеля – плати за него. Ты от меня так просто не уйдешь.
– Да, да, – раздался одобрительный крик из другого угла трактира, – пусть платит за своего приятеля. Тот давно нам всем надоел.
Был ли хозяин в сговоре с коротышкой или карлик сам решил с помощью Роберта избавиться от необходимости платить за выпивку, Роберт понял, что в любом случае попал в трудное положение, и если он сделает один опрометчивый шаг, ему могут свернуть шею. Поэтому он приготовился драться.
Драться ему, однако, не пришлось. Кто-то из сидевших за соседним столом посетителей завопил так громко, как будто хозяин не стоял в двух шагах от него, а ушел на двор или спустился в погреб:
– Эй, хозяин! Брось этого придурка и подойди сюда. Что за гадость ты нам подсунул?
Хозяин повернулся к кричавшему и сказал очень тихо, но ясно:
– Заткнись, Жак! Когда-нибудь ты разбудишь покойников на кладбище, и они переломают тебе ребра.  Я думал, что ты уже  давно где-нибудь под столом смотришь свои любимые сны. Что тебе у меня не нравится?
Хозяин подошел к Жаку. Тот молча дрожащими руками налил вино в кружку и сунул ее в лицо хозяину так быстро и с такой силой, что чуть не выбил ему пару зубов. Хозяин отпил глоток и выплюнул с отвращением.
– Откуда ты взял эту пакость?
– Ты только что принес, – сказал Жак. – Вот в этой самой бутыли и еще сказал, что специально для меня достал свое лучшее вино.
– В этой самой грязной бутыли, – подтвердил сосед Жака, – и сказал, что вино отменное.
– Не может быть, – возразил хозяин. –  Я такой дряни отродясь у себя не держал.
– Ты думаешь, я эти помои с собой принес?  – разозлился Жак. – Твоих гостей порадовать захотел?
– Вот уж правда: настоящие помои! – завизжали пьяные голоса.
– Ты решил, что я уже совсем ничего не соображаю и приму от тебя любое пойло? – заорал  Жак громче, чем обычно. – Это вино скисло еще тогда, когда твои друзья-покойнички гуляли среди могил, а не лежали в них. Я сейчас волью его в твою поганую глотку.
– Влей, Жак! Сделай доброе дело. Я тебе помогу. Мне он принес такое же пойло, – воскликнул какой-то угрюмый детина и двинулся в сторону хозяина.
Неожиданно выяснилось, что такое же мерзкое пойло стоит на всех столах и что все присутствующие пьют жидкость, пригодную только для того, чтобы морить блох. Со всех сторон посыпались угрозы расправы.
– А может быть, повесим хозяина вместо вывески, чтобы все знали, что сюда заходить не стоит?  – предложил Жак, слывший среди собутыльников очень остроумным человеком.
Эта идея, видимо, многим пришлась по душе, и они восприняли ее вполне серьезно. Пьяная публика слегка оживилась и повеселела, а Роберт понял, что обсуждение участи хозяина надолго не затянется и если у него появился теперь шанс уйти из трактира целым, то надо воспользоваться им, как можно быстрее. Он начал тихо пробираться к выходу.
Между тем до смерти напуганный хозяин отчаянно искал путь к спасению.
– Подождите! – закричал он изо всей мочи, потому что знал, что его посетители слушают только тех, кто громко орет. – Вы меня знаете давно.
– Давно, – кивнул Жак, – даже очень давно и ты всегда был прохвостом.
– Послушай, Жак, – снова начал хозяин, но уже значительно тише. – Пусть я плохой человек...
– Очень плохой, – поправил его Жак.
– Ладно, допустим, что я очень плохой человек, – согласился с ним хозяин.
– И постоянно лжешь, – добавил Жак.
– Предположим, что все так, как ты говоришь, – сказал хозяин.
– Именно так, – горячился Жак.
– Что из этого?
– То, что тебя надо вздернуть, потому что иначе ты не перестанешь мошенничать и дурить головы людям.
– Вздернуть-то надо не меня, – воскликнул хозяин.
– А кого же?
– Скажи, Жак, ведь ты ходишь сюда каждый день, сегодня вино хуже, чем всегда?
– Хуже, – кивнул Жак.
– И когда ты пришел сегодня и попробовал вино, оно было лучше?
– Лучше.
– И все пили и были довольны. Когда же вино успело испортиться?
– Откуда мне знать?
– У тебя, Жак, мозги всегда плохо работали, а теперь и вовсе никуда не годятся. Пьешь слишком много. Если вино было хорошим, когда ты сегодня сюда пришел, а оно было хорошим, потому что плохого ты бы пить не стал, а затем вдруг прокисло ни с того ни с сего, значит его кто-то испортил. Посуди сам, зачем мне портить свое вино? Его испортил кто-то из вас.
– Что ты слушаешь его? Он заговорит, кого хочешь. Он издевается над нами, – сказал сосед Жака. – Вздернем его поскорее, пойдем в какой-нибудь другой кабак и выпьем там за его грешную душу.   
– Кто же испортил вино? – полюбопытствовал Жак. – Может быть, это сделал я?
– Нет, только не ты. Разумеется, ты на это не способен. У тебя для этого слишком слабый рассудок. Его испортил тот негодяй, который в первый раз пришел сюда сегодня и отказывается платить за то, что выпил со своим другом. Ты что слепой? Разве ты не заметил, какой у этого малого странный вид, как он смотрит и как одет. Я не удивлюсь, если окажется, что он студент. Считай, что нам всем очень повезло, если он сглазил только вино. А если он наслал на нас болезни? Кстати, куда он делся? Вот видишь, баранья голова, пока ты молол перед нами всякий вздор, он сбежал. Может быть, ты теперь за него заплатишь?
– Где он? Хватай его! – раздались пьяные крики.
На свое счастье к этому времени Роберт уже добрался до входной двери. Он выскочил на улицу и не оборачиваясь побежал. Бегал он быстро и не сомневался, что если его станут преследовать, он легко уйдет от погони.
Когда Роберт ощутил, что он в безопасности, он подумал, что хозяин трактира, скорее всего, был прав и именно он испортил вино. Если так, это спасло его от расправы и, вполне возможно, сохранило ему жизнь. Такая мысль доставила Роберту удовольствие, но его очень огорчало, что если он снова попадет в трудное положение, он опять должен будет надеяться на то, что его необычный дар проявится сам собой  и в нужный момент поможет ему.
Да и существует ли  этот дар на самом деле? Может быть, все гораздо проще? Жулик-хозяин дожидался, когда посетители его заведения доходят до такого состояния, что неспособны отличить вино от воды из лужи, и вместо дорогого вина подсовывал им дешевое пойло. Роберту показалось, что такое объяснение  правдоподобнее.               

Взгляд и камень
– В том, что хозяин трактира жулик, ты можешь не сомневаться, – сказал господин Ульрих, – и если его вздернули перед его заведением, он получил по заслугам.
– Значит, – спросил Роберт, – вино скисло не по моей вине? Я к этому отношения не имею?
– Ничего это не значит, – возразил господин Ульрих. – Я хотел только сказать, что ты сам по себе, а он сам по себе. 
– Но кто-то из нас испортил вино, – недоуменно произнес Роберт. – Кто-то один. Не оба же мы виноваты. Может быть, вино испортил я, а повесят его.
– Разве ты хотел что-нибудь испортить? – спросил учитель. – Разве ты что-нибудь сделал, чтобы вино скисло?
–  Нет, я ничего не сделал для этого. Я ничего не смог бы сделать, даже если бы захотел испортить вино.
– Тогда, в чем же ты виноват? По-моему, тебе не о чем беспокоится.
Господин Ульрих вышел на несколько минут в соседнюю комнату и вернулся оттуда с вазой, которую поставил на столе перед Робертом.
– Вот, – сказал господин Ульрих, – очень дорогая ваза. Она сделана в Венеции сто лет назад.  Можешь таращить на нее глаза, сколько твоей душе угодно. Если тебе удастся ее разбить или повредить, я жалеть не стану.
– Я  знаю, что во мне скрыты какие-то злые силы, но они мне не подвластны, – сказал Роберт. – Я ничего не могу сделать с этой вазой.
– Вот видишь,  – произнес учитель, – мы отвечаем лишь за наши поступки, но не за их последствия. Нет ничего дурного в том, что ты смотришь на вазу. Смотри. Если с ней что-то случится, не вини себя. Ты никогда не узнаешь истинные причины того, почему разбилось зеркало, завяли овощи, скисло вино. Эти знания недоступны человеку. Тебя, наверное, учили в университете: после этого, значит вследствие этого. Не верь своим профессорам. Они лгут.  Постарайся, чтобы у тебя не было злых помыслов. Вот  и все.  Больше ни о чем не заботься. Тем более, что ты постоянно твердишь о своей миссии. 
– Так что я могу не переживать о случившемся и не жалеть хозяина трактира?
– Нет, не переживай ни о чем и никого не жалей. Каждый получает то, что заслуживает. Что толку в твоей жалости? Радуйся лучше, что так удачно унес ноги. Но понять свою ошибку, за которую ты чуть было не расплатился головой, тебе не мешает.
– Я никому не желал зла. Я вошел в трактир без особых намерений. Просто хотел развлечься.
– Так хотел, что даже не взглянул на вывеску и до сих пор не знаешь названия трактира.
– Неужели это  важно и теперь? Неужели  надо помнить названия всех улиц, на которых мне собирались намять бока. Если это необходимо, я могу вернуться в трактир и посмотреть на вывеску.
– Теперь это бесполезно. Ты обязан был взглянуть на нее до того, как вошел в трактир.
– Обязан? Кому обязан?
Господин Ульрих молча ходил по комнате. Он старался никогда не говорить со своим учеником о вещах, которые тот был не в силах был понять. Он придерживался убеждения, что по лестнице тайных знаний надо подниматься не торопясь и очень осторожно. Обучение должно длится долгие годы. Иногда для того, чтобы освоить основы, требуется пять лет, иногда десять. Надо с этим смириться и не рисковать понапрасну.
Находиться на грани дозволенного человеку опасно. Искушение перейти эту грань слишком сильно, и почти никто не может с ним справиться. Господин Ульрих знал немало способных людей, разного возраста и образования, жестоко наказанных за  нетерпение и неумеренное любопытство. Стремясь поскорее проникнуть в секреты природы, они перенапрягли свои силы, лишились рассудка и превратились в беспомощных идиотов.
Господин Ульрих еще раз взглянул на Роберта и рассмеялся. На простом и открытом лице его ученика нельзя было обнаружить даже тени слабости и безумия. Его портрет можно было бы демонстрировать как образец. Так должен выглядеть человек здоровый физически и духовно.
– Представь себе, – сказал учитель, – что ты попал к королю. Его величество обращается к тебе с вопросом, а ты молчишь и вместо того, чтобы немедленно ответить ему, поворачиваешься к нему спиной или просто продолжаешь разглядывать его трон. Я думаю, что тебе придется плохо. Надеюсь, ты не станешь возражать?
Роберт кивнул.
– Король, – продолжал учитель, – не потерпит невнимание к своим словам. Неужели ты думаешь, что небеса простят тебе пренебрежение к знакам, которые тебе подают?
– Но я не видел никаких знаков?
– А вывеска?
– Вывеску, – Роберт не мог сдержать улыбки, – рисовали не небеса, а какой-то невежественный мазила.
– Он только водил кистью, – возразил учитель. – Но пусть тебе кто-нибудь толком объяснит, почему для гостиницы или трактира выбрано такое название, а не другое, или почему именно так назвали корабль. Пусть мать скажет тебе, почему она мечтала, чтобы ее сына окрестили Жаном, а не Пьером. Ты этого никогда не узнаешь. Даже домам и пушкам люди придумывают специальные названия. Ты не задумывался: зачем?
– Говорят, что имя человека соответствует его судьбе и характеру.
– И ты веришь в подобную чепуху? Да ведь такое могут нести только балаганные шарлатаны на базарах, да профессора в университетах. Неужели ты еще не заметил, что все Жаны совершенно не похожи друг на друга и у них нет ничего общего ни в характерах, ни в судьбах?
– Если в именах и названиях нет  никакого смысла, зачем мне было смотреть на вывеску?
– Смысл в них есть, но он изменчив и не одинаков для меня и для тебя. Одно и то же имя разным людям говорит о разном. И тебе одно и то же имя сегодня скажет одно, а завтра совсем другое. Ты встречаешь человека и первым делом, конечно, интересуешься, как его зовут. Он говорит: “Пьер”. Ты понимаешь, что ему можно доверять. Назавтра ты знакомишься с другим человеком. Он тоже называет себя Пьером, но ты чувствуешь,  что его надо остерегаться.
– Но как же может быть такое?
– Иногда ты чувствуешь, что имя не подходит человеку. Это также ясно видно, как одежда, которая слишком мала или слишком велика. Есть, разумеется, существенная разница. Одежда и обувь материальна. Их можно пощупать. Маленький ботинок никак не натянуть на большуя? Звук, который для каждого звучит по-своему.  То, что имя не соответствует его обладателю, можешь догадаться только ты сам. Другие, скорее всего, тебе не поверят. Это знак, который дается тебе, и ты должен быть внимательным, чтобы его заметить.
Роберт снова взглянул на вазу, которую принес в комнату учитель, и подумал, что интересно было бы узнать, как называл ее мастер, ее создавший. А еще он пожалел, что не может своим взглядом разбить ее, как он разбил зеркало. Если бы он мог, он чувствовал бы себя значительно увереннее. Ему было бы удобнее жить и не приходилось бы ломать голову в поисках разгадки сомнительного смысла имен.
Роберт посмотрел на учителя. Он относился к нему с большим уважением. Господин Ульрих и в самом деле знал поразительно много, но Роберт был очень доволен, что его учитель знал не все. Он, кажется, не догадывался о намерениях своего ученика заниматься в школе магии.
Неожиданно Роберту пришла в голову мысль, что и во внешности его учителя должно быть нечто, что подсказывает, как к нему относиться. Роберт начал искать тайные знаки, которые, раз уж они предназначались для него, должны были чем-то привлечь его внимание.
Его взгляд остановился на перстне с большим изумрудом. Роберт не мог оторвать от него глаз. Он следил за ним, как будто чувствовал, что сейчас что-то произойдет. Изумруд потерял свой блеск, а затем начал менять свою окраску, как будто рядом с ним положили малахит.
Роберту стало не по себе. Он ведь знал, что изумруд теряет свой блеск, если кто-нибудь приближается к его владельцу  с нечистыми намерениями. Однако господин Ульрих не обратил никакого внимания на свое кольцо.
Роберт сказал, что его уже ждут дома, и поспешил удалиться, пока учитель ничего не заметил.   
Школа
– Ты напрасно так уверен в себе. Пока тебе удалась справиться только с первой частью задачи: разыскать нас и благополучно добраться сюда. Может быть, выбраться отсюда тебе будет значительно труднее.
– Вы ведь не причините мне зла?
– Почему ты так думаешь? – удивленно спросил высокий красивый человек лет тридцати, одетый в пурпуровый камзол, увешанный множеством  бубенчиков.
– Потому что  ты хорошо знаешь, что у меня нет дурных намерений. Я пришел сюда за знаниями, которые могу получить только у вас.
– А что ты умеешь делать и какие знания тебе нужны? – спросил человек в камзоле. – Видишь это дерево?
– Разумеется.
– Можешь  своим взглядом заставить его сбросить листья с одной из веток?
– Нет, – с горечью признался Роберт.
– А я могу, – гордо произнес человек в пурпуровом камзоле, и листья действительно осыпались с одной из верхних веток рябины, находившейся в десяти шагах от собеседников. – Хочешь научиться так делать?
Роберт кивнул.
– Ты можешь заставить этот цветок расти быстрее и изменить свой цвет? – снова спросил  человек в камзоле. – Можешь привлечь к нему пчелу или отогнать ее прочь, не сходя с места и не сделав ни одного движения рукой?
– Нет, – сказал Роберт, убитый таким испытанием. – Ничего подобного я сделать не могу. Поэтому-то я и потратил столько труда, чтобы найти вас, и пришел сюда.
– А мне это  совсем не трудно, – с удовольствием сказал маг. – Показать?
– Не стоит, – остановил его Роберт. – Я знаю, что тебе  известно много тайн, и ты способен делать удивительные вещи. Мне хотелось бы, чтобы ты научил меня хотя бы небольшой части того, что ты знаешь.
– Это правда, – кивнул маг. – Мне известно многое такое, за что ваши хваленные ученые в области тайных наук отдали бы свои состояния.
– Откуда ты получил свои знания?
– Это древняя наука. Египетские жрецы владели ею тысячи лет назад.
– А греки, халдеи, персы – они тоже обладали скрытыми знаниями?
– Только жалкими крохами того, что они сумели получить от  египтян.
– И гадательные карты Таро  тоже похищены другими народами у ваших жрецов.
– Да, они тоже. К сожалению, – с досадой произнес маг, потряхивая колокольчиками на своем камзоле, – некоторые  тайны попадают к людям, которые даже не умеют толком ими воспользоваться.
– Если верить господину Ульриху, – задумчиво сказал Роберт, – ты ошибаешься. Эту жалкую игру в Таро принесли в Египет цыгане из Индии. Или господин Ульрих не прав?
– А если и прав, что из этого? Таро – это развлечение для простого народа. Также, как многие чудеса, которыми мы успокаиваем людей.
– Для чего тебе все эти знания? – неожиданно спросил Роберт. – Разве  их не слишком много для одного человека? Разве они не обременяют тебя? Почему те, кто получают доступ к тайнам, никак не успокоятся и все стремятся узнать еще что-то. Скажи же мне, что они ищут?
– А что ищешь ты? Зачем ты явился сюда? Разве тебе мало того, чему тебя учат в университете, и того, чему обучил тебя господин Ульрих?
– Мало. В университете ничего не смыслят в магии, а господин Ульрих считает, что я еще не созрел для того, чтобы посвятить меня в тайны влияния на живые существа и вещи. Я чувствую в себе силы, которых нет у других людей. Но я не умею ими управлять. Они проявляются сами собой, когда я этого совсем не хочу.
– А когда хочешь, ничего не выходит? Только напрасно пучишь глаза.
– Помоги мне, – сказал Роберт.
– Почему я должен тебе помогать? Я не знаю, как ты распорядишься своими знаниями. Поверь мне, они тебе совершенно не нужны.
– Нужны. Я не буду опасаться, что помимо своей воли могу кого-нибудь сглазить.
– Однако ты думаешь не о том, чтобы лишиться своего дара, а о том, как подчинить его себе. Ты надеешься, что тебе будет легче жить, когда ты научишься портить людей и взглядом разбивать зеркала. Ты ошибаешься. Если тебе сейчас тяжело, тогда тебе станет совсем невыносимо. У тебя все время будет возникать желание вмешаться и навести порядок. Ты захочешь кого-нибудь наказать, с кем-то свести счеты. Ты забудешь, что такое покой, и будешь вспоминать о своей прошлой жизни, как о высшем блаженстве.
–   Что же  мне делать?  Я не могу теперь зайти ни в один  дом без опасения, что что-нибудь в нем сломаю или разобью. Я боюсь заговорить с человеком, потому что знаю, что могу испортить его. Я опасаюсь приходить даже к господину Ульриху. Скоро я вообще не смогу выйти на улицу.
Роберт побледнел. Голос его дрожал. Он опустил глаза и тупо смотрел в одну точку. Постороннему человеку показалось бы, что он может удавиться, если получит отказ, но в глубине души Роберта появилась уверенность, что судьба его решена. Он знал, что отныне будет часто приходить в этот сад и подолгу беседовать с человеком в пурпуровом увешанном серебряными колокольчиками камзоле.
Маг так долго молчал и разглядывал Роберта, что тот даже подумал, что возможно маг по своему положению не вправе сам принимать решение о зачислении в школу и ждет от своего руководства команды, которую ему дадут не с помощью написанных или произнесенных слов, как это делается у обычных людей, а посредством незаметной для окружающих передачи мысли на расстоянии.
Вероятно, так и произошло, потому что без всяких видимых причин маг вдруг оживился и заговорил:
– Если ты хочешь учится здесь, тебе придется изменить свою жизнь.
– Я готов на все, – сказал Роберт.
– Ты должен без обсуждения и, не задавая вопросов, подчиняться любому приказу, даже если он покажется тебе странным и непонятным.
– Я согласен.
– Ты так легко со всем соглашаешься, – с любезной улыбкой сказал маг, – это приятно. Иметь дело с такими людьми одно наслаждение. Но ведь ты рискуешь.
– Я же сказал, что готов на все.
– А вдруг я предложу тебе кого-нибудь убить? Ты готов и к этому?
Роберт молчал.
– А что если я попрошу тебя убить человека, которого ты хорошо знаешь? Ну, скажем, господина Ульриха? Ты и тогда скажешь, что на все готов лишь бы подчинить себе свои необычные способности?
Роберт подумал о том, в какое бешенство приводят господина Ульриха условные предложения.
– Все эти ваши “если бы”, может быть, и уместны в стенах университета, но не там, где серьезно занимаются магией. Когда видишь человека, спрашивающего: “Что было бы, если бы...”, беги от него без оглядки, – говорил учитель.
Роберт рассмеялся.
– Вы бы еще спросили, что я стану делать, если вы мне велите убить вас?
Маг пропустил этот вопрос мимо ушей и спросил с большим интересом:
– А как же твоя миссия? Ты что решил ее пока отложить?
– Вы и об этом знаете? – растерянно произнес Роберт. Этот вопрос мага поразил его значительно больше, чем все чудеса, которые он демонстрировал. О  миссии Роберта не знал никто. И даже господин Ульриха никогда не спрашивал, в чем она заключается.
– Мы знаем все о тех, кто приходит к нам, иначе мы были бы никому не нужны, – с некоторым высокомерием и самодовольством произнес маг. – Если бы ты сомневался в наших возможностях, ты бы сюда не пришел.
– Я думал, что вы мне поможете, – доверчиво воскликнул Роберт.
– Может быть, может быть, – задумчиво сказал маг. – Хорошо, мне все ясно, а наша беседа  слишком затянулась. Будь доволен. Ты добился своего. Мы возьмем тебя. Ты будешь продолжать учиться в университете и посещать господина Ульриха, но никто не должен знать, что ты приходишь сюда, и – запомни это хорошенько – ни одна живая душа не должна иметь представления о вещах, о которых здесь говорят.
– Я буду молчать, – сказал Роберт.
– Я в этом нисколько не сомневаюсь,  –  произнес маг, по лицу которого проскользнула злобная и ничего хорошего не предвещавшая усмешка, впрочем, моментально сменившаяся очаровательной улыбкой.

Перекресток
Роберт подошел к воротам сада и увидел, что они заперты. Он огляделся. Никого вокруг не было. Роберт вспомнил: маг сказал, что выбраться отсюда  труднее, чем войти сюда. Что он имел в виду? Может быть, он попал в ловушку? Или это испытание?
Он хотел вернуться к магу, но ворота неожиданно открылись сами,  Роберт не стал мешкать и мигом оказался на совершенно пустой улице.               
Солнце жгло немилосердно. Багровый диск выкатился из-за окружавших его облаков и торжественно сиял на голубом фоне.
– Недолгая, а все-таки свобода, – сказал сам себе Роберт. – Надо уметь ею пользоваться.
Никто его не преследовал, не угрожал ему. Никому вроде бы вообще не было до него никакого дела. Если он и мог на что-то пожаловаться, то, скорее всего, на одиночество. И все-таки его никогда не оставляло чувство, что кто-то постоянно следует за ним по пятам.
Что-то почти всегда мешало ему ощущать себя свободным человеком. Очень редко он чувствовал, что вырвался из-под влияния невидимых опекунов, но вскоре возвращалось сознание присутствия тайных сил, которые пытались заставить его делать то, что он делать не хотел.
Конечно, Роберт радовался тому, что наконец-то разыскал школу и был в нее принят без проволочек и излишних расспросов, но его слегка беспокоила легкость, с которой его приняли.
У него было чувство, что в школе его уже ждали и вопрос о нем был решен еще до его прихода. Ему даже казалось, что речь шла вовсе не о согласии принять его, а о том, как его заполучить. Зачем-то он очень понадобился школе. Он терялся в догадках – зачем. Может быть, у него действительно особый дар?
Больше всего   настораживал заданный ему вопрос о том,  готов ли он убить человека. Не знают же маги о том, что он собирался стрелять в герцога Орлеанского. И все же Роберт не сомневался, что  об этом его спросили неслучайно. За этим вопросом стояло что-то важное. В нем был какой-то намек, который он пока еще не умел расшифровать. 
Непонятен был и вопрос о миссии. Разумеется, Роберт был доволен, что его об этом спросили. Это доказывало, что даже всеведущие маги кое о чем не догадываются. Если бы в школе дознались, в чем заключается его миссия, его бы уже больше ни о чем не спрашивали и вряд ли бы он вышел из школы живым.
Вся остальная беседа с господином в пурпуровом камзоле представлялась Роберту совершенно несущественной. Скорее всего, она нужна была только для того, чтобы уничтожить те подозрения, которые должны были у него возникнуть.
Теперь надо было затаиться и ждать подходящего момента. Наверняка, пройдет немало времени, пока маги начнут ему доверять настолько, что допустят в помещение, где ведутся занятия с теми, кто уже прошел процедуру посвящения.
Несмотря на все усилия, ему так и не удалось выяснить, где же расположено главное здание школы. Он сумел выследить некоторых учеников и учителей, но глава магов был неуловим. Теперь появилась надежда найти его.
Роберт стоял на перекрестке. Он почувствовал легкое головокружение. Чтобы не упасть, ему даже пришлось опереться рукой о стенку дома.
Место, где он находился, было ему, без сомнения, знакомо. Только откуда? Он как будто видел его во сне. Здесь с ним происходили какие-то странные вещи. Была драка, в которой то ли он кого-то ранил, то ли ранили его. Главное, что он так же, как сейчас, стоял на перекрестке и не мог сообразить, в какую сторону направиться. 
Роберт напрасно пытался вспомнить, почему он сюда пришел. Он забыл, и куда идет. Он не имел представления, как отсюда выбираться.
Опять у него возникло желание вернуться к магу и попросить у него помощи. Он чувствовал, что между ним и этим человеком возникла очень прочная связь и теперь ему без мага никак не обойтись. Он понял, что попал в сети, и пока не знал, способен ли  самостоятельно вырваться из них.
Сначала ноги, затем руки, а потом и все тело Роберта налились тяжестью. Ему показалось, что его глазят. Он крепко сжал рукоятку кинжала, потому что знал, что одно прикосновение к оружию иногда освобождает от порчи. Но на этот раз ничего не помогало.
Роберт повернулся и двинулся в направлении к школе. Если бы в этот момент он был способен решать, что ему делать, он пошел бы куда угодно, но только не к школе. Потому что он  давно твердо усвоил, что любое возвращение ни к чему хорошему не приводит. Но сейчас у него не было власти над собственным телом. Кажется, ее не было и над мыслями. Он не думал. Он шел, не зная зачем.
Он остановился у ворот школы. На этот раз они были широко распахнуты. Человек в камзоле с колокольчиками уже спешил ему навстречу. Выглядел он озабоченным.
– Что-нибудь случилось? – спросил маг с досадой. Он не мог не понимать,  что у того,  кто погрузился в мир тайных наук,  должна была быть веская причина для возвращения. – Почему ты вернулся?
– Все в порядке, – весело сказал Роберт, неожиданно освободившийся от сковывавшей его силы. – Просто я вспомнил, что оставил у вас бутылку вина. Конечно, я не стал бы из-за таких пустяков возвращаться и беспокоить вас, но я иду к человеку, которому я обещал принести именно это вино. Однако я вижу, что мне не следовало этого делать.
Роберт говорил и сам удивлялся своим словам. Бутылку он действительно забыл в школе. Вино и в правду было хорошее, и ему было бы жаль лишить себя удовольствия его выпить. Но он вовсе не собирался относить кому-то бутылку. Он только что сам не знал, куда пойдет. Скорее всего, он отправился бы домой и пил бы в одиночестве.
– Сейчас я не занят, и ты мне не помешал, – сказал маг. – Только проблема не  во мне, а в тебе. Если ты принялся за серьезное дело и у тебя не все идет гладко – это предупреждение. Может быть, стоит отступиться, пока еще не поздно? – спросил он участливо. – Подумай над этим хорошенько. А твое вино я тебе сейчас принесу.

Люди и куклы
Роберт уже несколько дней не решался идти к господину Ульриху. Он боялся неосторожными словами выдать что-нибудь связанное со школой. Достаточно было малейшего намека, чтобы учитель догадался обо всем. Иногда он догадывался и том, на что и  намеков никаких не было.
Уже несколько раз господин Ульрих оказывался осведомленным в таких вещах, о которых он не должен был иметь никакого понятия. Роберт верил, что его учитель способен читать чужие мысли и даже те смутные, которые проносятся в голове, тревожат, исчезают, снова и снова по многу раз появляются и исчезают. Так, что тот, в чей черепной коробке они роятся, не в силах  их сформулировать и объяснить окружающим, что  собственно его беспокоит.
Учителю ничего объяснять не приходилось. Он лучше своего собеседника знал, что творится у того в голове.  Единственный способ скрыть от господина Ульриха свои планы или поступки  заключался, следовательно, в том, чтобы не показываться ему на глаза. 
Однако сразу после посещения школы Роберта потянуло к учителю. Он знал, что  ни словом не обмолвится о своем тайном визите к магам, но был уверен, что и без этого господин Ульрих откроет ему глаза на что-то очень для него важное.
Когда Роберт подошел к дому, в котором жил учитель, он заметил, что несколько встретившихся ему жильцов посмотрели на него как-то странно. Наверно, так же они смотрели бы на призрака или выходца с того света. Маленькая девочка, увидев его, заплакала и тут же убежала.
Учитель ждал Роберта.
– У тебя такой вид, – сказал господин Ульрих, – как будто ты получил вещь, о которой мечтал много лет, и теперь ты в растерянности и не знаешь, что с ней делать. Так бывает, если вещь, о которой ты мечтал, больше тебе не нужна или если она оказалась совсем не такой, как ты предполагал. Почему ты не приходил? Я уже собирался послать за тобой.
– Я вам был нужен? – удивился Роберт.
– Нет, – покачал головой учитель, – не нужен, но я был нужен тебе.
– Это правда, – подтвердил Роберт, – я хотел с вами поговорить, но как вы об этом узнали?
– Догадаться было совсем не трудно, – улыбнулся учитель. – Тебе повезло, что ты так свободно прошел ко мне. Попробуй-ка прогуляться перед домом. Тебе могут шею свернуть. Могут отвести тебя в тюрьму. Во всяком случае, в покое тебя не оставят.
– Я заметил, – сказал Роберт, – что ваши соседи странно смотрят на меня.
– Еще бы не странно! – воскликнул господин Ульрих. – Разве можно доводить людей до такого состояния.
– Не понимаю, чем я мог им досадить,  – удивился Роберт. – Я их не видел несколько дней.
– Ты их не видел, зато они тебя все эти дни видели с утра до вечера.
– Но ведь вы знаете, что меня здесь не было?
– А ты попробуй, докажи им это. Они скажут, что ты наглый лжец и потащат тебя на костер.
– Но почему они думают, что я был здесь? – недоумевал Роберт.
– Я же тебе говорю – они тебя видели каждый день. Ты молча ходил то за одним, то за другим. Выслеживал, высматривал. Подходил к беседующим и подслушивал разговоры. Только сам ни разу не произнес ни одного слова. Все решили, что ты сошел с ума. Поэтому тебя и не трогали до сих пор, но в любой момент они могут решить, что ты притворялся и тогда тебе придется плохо. Мне, наверное, тоже будет несладко. Раз ты приходишь ко мне, значит мы с тобой заодно. Так что постарайся вести себя осторожнее. И лучше всего, если они останутся при убеждении, что ты сумасшедший.
– Ничего не понимаю, – продолжал твердить ошарашенный словами учителя Роберт.
– Разве ты ничего не слышал о двойниках? – спросил его господин Ульрих. – Пока ты занимался своими делами, которые ты хотел скрыть от меня, твой двойник разгуливал здесь и успел порядком надоесть жильцам.
– А вы, вы ведь знали, что меня здесь нет ... – начал было Роберт, но учитель прервал его.
– Ты хочешь спросить, как я догадался, что это двойник, а не ты сам? Я понял это сразу. Он был слишком вял, глаза тусклые, лицо бессмысленное.
Роберт подошел к окну и хотел выглянуть на улицу.
– Не надо туда смотреть. Никого там нет, – властным голосом произнес господин Ульрих. – К счастью для тебя, нет. Потому что увидеть своего двойника, значит узнать о своей скорой гибели. А тебе еще предстоит кое-что сделать.
– Почему вы подумали, что я от вас что-то скрываю? – спросил Роберт.
– Потому что все эти дни ты прятался от меня и боялся поговорить со мной. Ты все время колебался, не зная, что тебе делать. Когда человек в сомнениях, когда он не может решиться, тогда у него и появляется двойник. Двойник – это часть человеческого существа, но вялая, слабая, нерешительная. Это то, от чего ты сам хотел бы отделаться. Поэтому ты и гонишь его прочь от себя, а он бродит в тех местах, где ты сам рассчитываешь получить помощь. Ты хотел прийти ко мне, а вместо этого послал сюда своего двойника.
– Я постоянно ощущал слабость, – задумчиво сказал Роберт. – Иногда мне казалось, что кто-то управляет моими действиями и даже мыслями. Неужели можно подчинить человека своей воле и превратить его в послушную куклу?
– В куклу нельзя, – возразил господин Ульрих. – Куклу водит актер. Сама она не думает, куда пойдет, когда поднимет голову, когда опустит. Кукла ни за что и не отвечает. Но когда заканчивается спектакль, успех достается не куклам, а актерам. Потому что куклы движутся благодаря их искусству.
– Но я на себе испытал чужую волю. Я  хотел идти в одну сторону, а шел в другую.  Я говорил то, что вовсе не собирался говорить, и сам удивлялся своим словам.
– Подожди, – остановил Роберта учитель, – ответь мне на вопрос: что бы ты сделал, если бы тебе попался тот, кто тобой управлял?
– Я бы задушил его или перерезал ему глотку.
– Ну вот, а кукла ничего не делает актеру. Она неживая, у нее нет чувств. Ей безразлично, как размахивают ее руками. Все-таки ты должен согласиться, что вел ты себя не как кукла, а как актер. Он ведь тоже не свободен. У него есть роль и хвалят его только тогда, когда он исполняет то, что ему положено.
– Актер исполняет свою роль за деньги или из любви к искусству, – недоверчиво сказал Роберт, – но он играет добровольно. А я делал все против своей воли. Я старался вырваться и не мог.  У меня не хватило сил воспротивиться тому, кто мной повелевал.
– Ты хочешь увидеть этого человека?
– Больше всего на свете я мечтаю об этом, – голос Роберта дрожал.
– Ты хочешь отмстить?
Роберт молча кивнул.
– Жажда мести плохой советчик, – сказал господин Ульрих. – Она тебя до добра не доведет.   
– Больше всего на свете я хочу добраться до этого человека, – твердо сказал Роберт. – Если я его не найду, я сойду с ума. Помогите мне. Ведь вы один можете его найти.
– Откуда ты знаешь? – спросил господин Ульрих.
– Вы тоже можете подчинить себе другого человека. Вы знаете, как это делается.
– Я же тебе уже   сказал, что никто не может никого подчинить своей воле. Подумай сам. Разве ты не слышал о договорах, которые дьявол заключает с людьми. Если бы нечистая сила была способна подчинить себе человека, зачем бы дьяволу понадобилось его упрашивать, пугать, обманывать? Зачем он стал бы обещать золотые горы ведьме или колдуну? Во-первых, он не нуждался бы в их услугах, а во-вторых, он мог бы заставить себе служить силой. Если даже дьявол не способен на это, как же может быть способен на это простой смертный?
– Я не знаю, – растерянно сказал Роберт, – наверное, есть особое искусство, которым владеют те, кто занимается тайными науками.
– И эти секреты так тщательно скрываются, – спросил господин Ульрих, – что дьявол никак не ухитрится их выведать? Ты это хочешь сказать?
Роберт совсем не хотел сказать, что есть секреты, которые люди скрывают от дьявола. Но он прекрасно знал, что многие маги всю свою жизнь потратили на то, чтобы раскрыть тайны, известные дьяволу. Вопрос учителя поставил его в тупик. Что он мог на него ответить?
Роберт не сомневался, что кто-то управлял его действиями и что это был никакой не дьявол, а простой смертный из тех, кто посвятил себя занятиям магии. Теперь он еще сильнее, чем раньше уверился, что господину Ульриху либо известно, кто это делал, либо он мог это узнать. Но в рассуждениях учителя была логика и возразить было невозможно.
– Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, – сказал господин Ульрих, – забудь о месте. А главное, постарайся побороть страх, потому что он – тот самый враг, который подчиняет себе твою волю и руководит тобой.
– Я не трус, – возмутился Роберт. – Я ничего не боюсь.
–  Я говорю не об этом, – сказал учитель. – Тебе надо подождать. Сейчас я не смогу тебе ничего объяснить, но скоро ты сам почувствуешь то, что я пытался тебя сказать.
– Но я хочу понять...
– В этом вся беда, – остановил его господин Ульрих. – Оставь понимание для университета. Ты слишком стараешься все понять. Тот, кто хочет чего-то добиться в магии, не должен стараться понимать. Он должен твердо усвоить: в таких случаях следует поступать так, а в таких  – эдак. Этого тебе  хватит с избытком. Никогда не спрашивай: почему? Глупый вопрос, который не имеет смысла и запрещен. Тайные науки – это опасная игра, в которой ничего не стоит расстаться с жизнью и в которую выигрывает не самый умный, а тот, кто умеет угадать ее правила и готов слепо им следовать,  даже, если эти правила кажутся нелепыми всякому образованному и мыслящему человеку. Кстати, и актерам нередко приходится выступать в пьесах, смысл которых им недоступен. Актер может играть и на чужом языке, выучив наизусть свою роль, а публике при этом невдомек, что он произносит слова, значение которых он не знает.

Охота за человеком
– Если вы немедленно не заткнетесь, вы не услышите то, что я хочу вам сказать, и будете целый день без всякого смысла носиться по городу, а люди герцога Орлеанского опять проведут вас, как несмышленых детей, и скроются в своих убежищах!
Толпа, наполовину состоявшая из женщин и детей,  стихла.
– Неужели вы не понимаете, почему они так легко уходят от суда?
– Почему? – кричали с разных сторон.
– Потому что, они все связаны с дьяволом, который помогает им менять внешность и прятаться от правосудия. А если они все-таки попадаются, они подкупают продажных судей. Денег у них много.
– Как же мы их найдем?
– Идите за мной! Мы проверим все лавки, мастерские, трактиры. Мы схватим всех подозрительных лиц и всех, кто не сумеет разумно ответить на наши вопросы, отправим на эшафот. Пусть с ними разбирается палач.
– Чего мы ждем? – бушевала толпа. – Очистим Париж от скверны.
Год назад Роберт сам безуспешно пытался убить герцога Орлеанского. Теперь он печалился от того, что без его участия прошла казнь главы  сторонников погибшего герцога графа Бернара д’Арманьяка. Он ненавидел арманьяков и мог собственноручно  убить  любого из них, но сейчас ему стало жутко от ошалелой и опьяненной видом крови толпы, от виселиц и валявшихся посреди улицы трупов, с которых политические противники арманьяков бургиньоны стаскивали все,    за что можно было получить хоть какие-то деньги.
Арманьяков и тех, кого считали арманьяками, ловили повсюду и вешали. Им отрубали головы. Их четвертовали. Иногда вешали отрезанные руки и ноги.
Много лет Роберт охотился за теми, кого он считал своими смертельными врагами и вместе с кем он не хотел жить на земле, и непостижимым образом никому еще не причинил никакого зла. Однако он знал, что в любой пьесе должна быть развязка. В этой он был одновременно и действующим лицом и любопытным зрителем, который в первый раз смотрит спектакль и хотя еще не знает, чем он кончится, но понимает,  что по законам жанра все должно завершиться чей-то смертью.
В эти дни в Париже насильственная смерть стала привычной вещью. Любого прохожего: купца, адвоката, солдата, священника, беременную женщину могли обвинить в предательстве Франции и немедленно убить любым оружием, какое попалось в руки. Никто не был застрахован от гнева толпы.
Когда Роберт подходил к школе магии, в которой он уже стал своим человеком, он думал о смерти. Кого-то он скоро убьет. Могло случиться и так, что убьют его. Примут на улице за арманьяка и повесят.

Как в зеркале
Радостное чувство, возникшее  от того, что он обнаружил школу магии, быстро улетучилось. Внешне все шло, как нельзя лучше.  Его хвалили за сообразительность. Ему вроде бы доверяли. Но несмотря на все его настойчивые просьбы, Роберту так никто и не объяснил, обладает ли он особыми способностями своим взглядом ранить и портить людей и ломать вещи. Не преуспел Роберт в своих попытках узнать, кто же руководит школой.
Роберт уже подумывал о том, что он зря тратит свое время и ничего нового здесь он уже не узнает, когда произошло нечто совершенно невероятное. В стенах школы Роберт заметил господина Ульриха. Тот не просто пришел сюда – он был здесь  своим человеком.
Роберту повезло: он стал свидетелем беседы между господином Ульрихом и человеком, которого он никогда не видел. Судя по тому, как он держался и говорил, он вполне мог быть хозяином школы.
Комната,  в которой проходил разговор, имела несколько дверей. Одна из них вела на улицу. Это было единственное помещение в школе, в которое можно было попасть, не проходя через двор. В этой комнате обычно принимали тех, кто пожелал заниматься в школе, но в ком сомневались.
Иногда возникала необходимость, чтобы на новичка взглянул человек, которого не должны были видеть посторонние. Через отверстие в стене можно было следить за разговором из соседней не связанной с ней дверью комнаты, в которой хранились книги и постоянно дежурил человек. Учеников сюда почти никогда не допускали, а если принимали гостя, библиотеку запирали. Тогда каждый, кто находился во внутреннем дворе школы знал, что к ним кто-то пожаловал.
В этот раз все случилось по-другому. Видимо, визита господина Ульриха не ожидали. Чтобы библиотекарь не услышал ненароком то, что ему слушать не положено, его отослали с каким-то поручением, а чтобы ни учителя, ни ученики не поддались искушению узнать, кто посетил их заведение, дверь в книгохранилище оставили открытой.
Роберт, очень внимательно следивший за всеми передвижениями школьного персонала, был немало удивлен, когда библиотекарь покинул свой пост, и немедленно заглянул в помещение. Он уже давно знал, что комната для приемов просматривается из библиотеки. Сейчас надо было быстро изучить, как это делается. Впоследствии это  могло ему пригодиться.
Когда Роберт подошел к окошку, беседа уже близилась к концу. Приемная комната была устроена так, что господина Ульриха Роберт видел очень хорошо, а его собеседника не видел вовсе.  О чем  шла речь, Роберт сообразил мгновенно. Господин Ульрих говорил о своем ученике.
– По-моему, вы должны меня благодарить. Он именно тот человек, которого вы так долго искали.
– Возможно. Но это еще надо проверить.
– Не сомневайтесь и не пропустите время, потому что если он не дождется задания, то сам что-нибудь натворит. Он из тех людей, которые не могут сидеть без дела.
– Им не так легко управлять, – сказал человек, о котором Роберт подумал, что это либо хозяин, либо один из руководителей школы.
– С вашим опытом и искусством это не так уж сложно, – возразил господин Ульрих. – Он уверен, что обладает уникальными способностями портить людей и только не умеет ими правильно пользоваться. Так научите его.
– Он ненавидит герцога Орлеанского, которого давным-давно нет в живых. Ненавидит его настолько, что готов вырыть его кости из могилы и сжечь их на костре. Его бесит все, что связано с герцогом.
– Разве все это имеет для нас хоть малейшее  значение? – улыбнулся господин Ульрих. – Нам с вами ни до каких герцогов дела нет. Что нам до их распрей? Мы профессионалы. Кто платит – на того мы и работаем. Однако нам приходилось обламывать и не таких упрямцев. Обломаем и этого. Мы убедим его в чем угодно, и он сделает все, что от него потребуется,  и будет при этом думать, что поступает так по своей воле. Он всегда находится под самым пристальным наблюдением. Это кукла, вообразившая себя человеком. Если только его направить на верный путь, он, не раздумывая, убьет самого короля  или даже своего любимого  герцога Бургундского или еще кого-нибудь...
–  Например, нас с вами.
– Возможно и такое, – с приятной улыбкой сказал господин Ульрих. – Я не исключаю, что этим все и кончится, но я не стал бы так шутить на вашем месте. Вы же знаете, что иногда сбываются слова, произнесенные даже в шутку.
– Вы правы, – подтвердил маг, – но вы же знаете и то, что, если они сбываются, то обычно не в точности, а лишь частично.
Господин Ульрих, который почти не проявлял свое отношение к сказанному его собеседником, недовольно поежился, но Роберт  не слышал его ответа. Во дворе раздался какой-то шум. Роберт понял, что пора уходить. Он еще раз осмотрел книгохранилище. Его взгляд на мгновение задержался на большом зеркале. Он давно не смотрел в зеркала.
С тех пор, как он приступил к занятиям в школе магии, зеркала не донимали его. Он проходил мимо них спокойно, и  у него не возникало, как прежде, желания посмотреть на свое отражение. Но теперь у него было такое же чувство, какое он испытывал когда-то после длительного стояния перед зеркалом. Он словно снова увидел себя со стороны. Оказалось, что иногда это необходимо.

Подслушанный разговор
Теперь Роберту стало ясно, почему господин Ульрих так миролюбив и является таким противником мести. Он подл, но удивительно точно предчувствует будущее. Хоть смутно, хоть в самой глубине души он все-таки догадывается, что не избежит мести.
Уверенность вернулась к Роберту. Раз он оказался нужным таким людям, как господин Ульрих и маги из школы, значит, он действительно обладает способностями, которые встречаются крайне редко. Такой вывод доставил Роберту большое  удовольствие. Он совершенно успокоился и решил, что пока обойдется без порчи и магии и для того, чтобы покончить со школой, и для того, чтобы отправить к праотцам господина Ульриха.
Перед ним стояла очень трудная задача. Если что-нибудь случится с господином Ульрихом, в школе заподозрят Роберта. И даже если не будет никаких доказательств его вины, доверять ему уже никогда не будут. Значит, начинать надо не с учителя, а со школы. Если она провалится под землю, взлетит на воздух или сгорит, у господина Ульриха не будет никакого повода думать о причастности к этому происшествию его ученика.
К тому же Роберт совсем не был уверен, что известие о гибели школы опечалит учителя. Не исключено, что он будет доволен избавлением от конкурентов. Так это или не так, но начинать надо было со школы, а пока, чтобы никто ни о чем не догадался, следовало продолжать ходить на занятия и выбрать самый простой и надежный способ уничтожить магов.
Назавтра какой-то высокий и очень красивый человек лет сорока подошел к Роберту в перерыве между занятиями и предложил ему прогуляться по саду. Роберт никогда не видел этого человека, но голос его узнал после первой же произнесенной им фразы. Это он вчера принимал господина Ульриха.
Некоторое время они шли молча,  и Роберт гадал, зачем этот человек позвал его. Видимо, он начал осуществлять план, который обсуждался с господином Ульрихом. Наконец-то он узнает, как его собирались использовать маги.
– Ну что, – спросил маг, – вам понравилась наша беседа с господином Ульрихом? Вы ведь слушали очень внимательно, хотя не дождались ее окончания. Вы зря поторопились уйти. Я велел, чтобы вам никто не мешал. Но не расстраивайтесь, все самое важное вы слышали.
Роберт смотрел на мага широко раскрытыми глазами. Он запутался окончательно. У него появилось желание бросить все и уйти куда глаза глядят. Он не знал, чего от него хотят маги и господин Ульрих, но он понимал, что проиграл, потому что ввязался в игру с противниками, значительно более сильными, чем он.  Больше ему ничего не хотелось знать.  Только бы его оставили в покое.   
– Вас что-то удивляет? – спросил маг.
– Вы издеваетесь надо мной? – сказал Роберт. – Какая вам от этого польза?
– Поверьте, я к вам очень хорошо отношусь и желаю вам только хорошего.
– Поэтому вы обсуждали, как меня использовать. Но я не кукла, вообразившая себя человеком. Я человек и могу вам это доказать.
– Вы очень горячи, – рассмеялся маг, – настолько, что вполне способны вонзить в меня кинжал. Но вспомните, что про куклу говорил не я, а господин Ульрих. Я надеялся, что вы окажетесь внимательнее.
Маг опять замолчал и ждал, с любопытством разглядывая  Роберта.
– Если вы меня убьете, – сказал маг, –  вы никогда не узнаете, почему вас взяли в школу. Неужели вам это совершенно неинтересно?
– Что вы от меня хотите? – тихо спросил Роберт.
– Абсолютно ничего, – ответил маг. – Ты сам разыскал нас. Ты попросил обучить тебя магии, хотя нужны тебе были вовсе не уроки. Я говорю правду?
Роберт кивнул.
– Ты хотел уничтожить школу. Так?
– Так.
– Тебе, наверно, будет интересно узнать, кто тебя навел на нашу школу? Я тебе скажу.  Господин Ульрих. Без него ты ни за что бы не узнал о нашем существовании.
– Но он же заодно с вами...
– Если бы мы были с ним заодно, разве позволил бы я тебе подслушать нашу беседу? Ты же видишь теперь, что мы с самого начала знали о твоем намерении уничтожить школу. Нам ничего не стоило убить тебя. Ты бы исчез бесследно, и никто не смог бы ничего обнаружить, но мы не тронули тебя. Какие тебе еще нужны доказательства того, что мы ничего общего не имеем с твоим учителем?
– Господин Ульрих направил меня сюда, чтобы я уничтожил школу? – спросил Роберт.
– Именно так, – подтвердил маг.
– Вы обо всем знали и все-таки приняли меня?
– Господин Ульрих обманул тебя. Он сумел тебе внушить, будто бы мы прибыли в Париж еще при герцоге Орлеанском и по его приглашению, что мы помогали ему, а после его убийства помогали его сторонникам. Это неправда. Мы никакого отношения ни к герцогу, ни к его людям никогда не имели. Скажи мне лучше, вызывал ли твой учитель дух покойного герцога?
– Вызывал, – подтвердил Роберт.
– Как ты думаешь, зачем он это делал? Духов вызывают для того, чтобы спросить у них совет или что-то узнать. Может быть, господин Ульрих советовался с духом герцога Орлеанского, как лучше уничтожить школу, которая помогала его сторонникам? Иди и подумай сам. Но учти, если ты расскажешь о нашей беседе своему учителю, он уничтожит тебя.
– Я не пойду к нему больше.
– Не спеши принимать решение. Останься после занятий. Мы поговорим.

Пожар
– Вы бывали здесь?
– Да, несколько раз, – кивнул господин Ульрих, – меня приглашали для консультаций.
– Они ведь занимались магией?
– Не знаю, чем они занимались. Меня просили перевести некоторые трудные места в старинных рукописях. Я попытался помочь, но признаюсь книги, которые мне показывали, меня не заинтересовали.
– Вы знали, что у них здесь школа?
– Школа? – удивился господин Ульрих. – Чему же здесь обучали?
– Магии.
– Странно, что в наше время еще находятся люди, которые верят в эту чепуху.
– Вы не верите?
– О чем вы говорите? – усмехнулся господин Ульрих. – Я ученый. Я верю только в науку, только в то, что можно проверить на опыте.
– Вы полагаете, что здесь действовали шарлатаны?
– Я не хотел бы так строго судить о людях, которых почти не знал. Возможно, они не обманщики. Просто вообразили, что уже превзошли все науки. Заблуждались сами и вводили в заблуждение других. Вы думаете, это поджог или несчастный случай?
– Это я и собираюсь выяснить.
– Кажется, все сгорело, – печально сказал господин Ульрих.
– Дотла, – подтвердил его собеседник.
– Когда начался пожар?
– Вскоре после того, как кончились занятия.
– Значит, никого здесь не было?
– Были. Мы нашли несколько трупов.
– И никаких следов не осталось?
– Ну почему же никаких? Следы всегда остаются. Я вам их покажу. Для того мы и привезли вас сюда, чтобы вы нам кое-что растолковали.
– Постараюсь, но вряд ли я смогу быть чем-нибудь вам полезен.
– Мы должны показать вам два трупа. Возможно, вы поможете нам их распознать.
– Их можно узнать? Они не обгорели?
– Нет, они погибли не от огня. Их застрелили.
Они подошли к повозке, на которой лежали два трупа.
– Узнаете?
Господин Ульрих посмотрел на убитых и горестно всплеснул руками.
– Узнаю. Как же не узнать?  Ведь это был мой лучший ученик. Я его очень любил. Я занимался с ним языками: латынью и арабским. Но  я знаю только одного. Другого я не видел никогда в жизни.
– Как  оказался здесь ваш ученик?
– Откуда мне знать. Богатый молодой человек, очень способный, хотел все знать. А ведь я его предупреждал.
– Предупреждали? О чем?
– Видите ли, ему всегда мало было того, что преподают в университете. Он верил в существование каких-то тайных знаний, которые доступны только посвященным. Он стремился проникнуть в закрытые школы и забывал об опасности, которой он себя постоянно подвергал. Видимо, кому-то он помешал. Скорее всего, без всякого умысла. По незнанию. У вас, – осторожно спросил господин Ульрих, – уже есть какие-то предположения? Вы кого-нибудь подозреваете?
– Не только подозреваю, но уверен, что знаю, кто убил этих людей.
– Вы арестовали его?
– Нет.
– Что же вы собираетесь с ним сделать?
– Ничего.
– Вы знаете убийцу и ничего не собираетесь предпринять? Согласитесь, что это звучит по меньшей мере странно.
– Мы оба знаем убийцу.
– Но у вас нет доказательств? – с иронией спросил господин Ульрих.
–  Доказательства в таких делах не самое важное.
– Что же важнее?
– Важнее всего, как отнесется к случившемуся герцог Бургундский.
– Роберту уже не поможешь, – рассудительно сказал господин Ульрих, – и, в конце концов, он сам виноват. Однако вы приняли мудрое решение. 
–   Я рад, если вы правильно поняли мое решение. Возможно, вы правильно оцените и мой совет вам. Вы, я слышал, получили недавно приглашение из Кельна.
– Да, – сказал господин Ульрих, – я вижу, вы хорошо осведомлены обо всем, что меня касается. Я никому не говорил об этом приглашении.
– Примите его.
– Почему вы даете мне такой совет?
– Знаете в Париже сейчас неспокойно. Всякое может произойти. Герцог может защитить вас от правосудия, но ни он никто другой не в силах оградить вас от несчастного случая.
Господин Ульрих вздрогнул. Становилось прохладно. Тучи затянули небо. Лето 1418 года выдалось в Париже дождливое.



ЗАГОВОР ВЕДЬМ

Покушение
Судье повезло. На одном из крутых поворотов он вылетел на дорогу и отделался ушибами, множеством ссадин и царапин, болью во всем теле, да сильным испугом. Если бы он остался в неуправляемой карете – возницу выбросило еще раньше, чем судью – карете, то вряд ли бы сохранил свою жизнь. Лошади неслись, как ошалелые, и никакая сила уже не могла их остановить. Когда они  свалились замертво, экипаж представлял собой весьма жалкое зрелище.
День выдался на редкость хороший. На не небе нельзя было отыскать ни одного облачка. Дул теплый приятный ветерок. Судья любил ходить пешком. Но сейчас необходимость идти домой через весь город привела его в ярость. А вокруг никого не было. Трудно было представить, куда подевались горожане.
– Под землю, что ли, они все провалились?! – воскликнул судья, быстро пришедший в себя, но делать было нечего, пришлось отряхнуть одежду и шагать по безлюдной улице.
В сущности судья был доволен, что никого вокруг нет. Ему совсем не хотелось, чтобы посторонние взгляды блуждали по его грязной одежде и в мозгах досужих прохожих возникали ненужные вопросы. Он не чувствовал боли от ударов, полученных при падении, только кололо в левом боку,  как это всегда бывало, когда судья попадал в затруднительное положение, в котором не мог сразу разобраться.
Вернувшись домой, судья начал размышлять над тем, что произошло. Он не допускал и мысли о болезни лошадей. Животные вели себя так, как очень часто ведут себя животные, подвергшиеся сглазу. Такие случаи были много раз описаны очевидцами, и сам судья неоднократно встречался с ними в своей практике.
Не стоило терять время на выяснение совершенно ясного вопроса. Сглаз был. Конечно, его причиной мог стать чистый случай. Мало ли шляется по улицам людей, которым ничего не стоит своим взглядом вызвать недуг или несчастье? И чаще всего делается это ненамеренно и незаметно для самих обладателей дурного глаза.
Но судья сразу отверг и эту возможность. Амулеты, с которыми он не расставался, должны были защитить его от таких неожиданностей. Нет, это было хорошо продуманное и подготовленное заранее покушение.
Врагов у судьи хватало. Его крутой нрав, манера  не считаться ни с кем ни в своих разговорах, ни в судебных решениях, многих раздражали до бешенства. У него были связи в Париже. Его ненавидели, но терпели.
Испугать его было непросто, и он очень хорошо знал людей и мог точно сказать, что от кого следует ожидать. Он прекрасно понимал, что для того, чтобы расправиться с ним, его противники могут нанять убийцу. Его могли отравить, зарезать, сжечь в собственном доме. С ним могло произойти все, что угодно. Но к порче никто из его врагов прибегать бы не стал. Это было невозможно себе представить.
Злоумышленников надо было искать в другом месте, и судья догадывался где. Не первый год вел он процессы против ведьм, раскрывая самые невероятные преступления, хитроумные козни и запутанные интриги.
Ведьмам было за что его ненавидеть, но мстить бы они не стали. Они слишком боялись судью и старались держаться от него подальше. Ни одна из них не осмелилась бы приблизиться к судье или к его дому, чтобы причинить какое-то зло.
Судья не сомневался, что покушение на его жизнь было результатом тщательно спланированного заговора. Он привык к угрозам и анонимным письмам и иногда сам удивлялся медлительности и нерешительности своих врагов.
 
Инкубы и суккубы
– Господин судья, можно задать вам вопрос, который крайне интересует всех собравшихся здесь? – спросил рыжий малый с короткими курчавыми волосами и похотливыми глазками,  весело танцевавшими на жирном желтоватом лице.
– Говори, – не то разрешил, не то приказал судья.
– Как происходит у них совокупление, господин судья? Так же, как у обычных людей или у ведьм свои особые методы? – спросил парень нарочито наглым голосом. – Может быть, вы расскажите о них поподробнее? Мы с удовольствием вас послушаем.
Рыжий находился на расстоянии десяти шагов от него, и судья, мгновенно оценивавший ситуацию, сразу понял, что шансов попасть в гнусную физиономию лежавшим перед ним толстым сводом законов у него почти нет, а промахнуться значило подорвать свою репутацию. Судья сдержался и сказал мягко, хотя и с легким оттенком покровительства:
– Об этом ты лучше порасспроси свою матушку, если она еще не повесилась.
Многие студенты рассмеялись, но беспокойство среди них росло. Шум мешал говорить, и судье приходилось кричать:
– Я не понимаю, почему тебя так занимает этот вопрос. Если ты любитель острых ощущений и собираешься испытать их с ведьмой, ты в первую очередь должен поинтересоваться, куда это тебя приведет. Ты спрашиваешь, что будет в постели, спроси лучше, что будет после нее.
– Что же? – спросили одновременно несколько голосов. – Мы тоже хотим знать.
– Я вижу, – сказал судья, – этот вопрос интересует здесь многих. Наверное, многие из вас уже испытали ласки ведьм, а другие хотели бы коротать с ними время. Вообще-то вас всех неплохо было бы отправить на костер, и можете довериться моему опыту: большинство из вас именно там и закончит свои дни. Но еще есть надежда, что хоть кто-то из вас возьмется за ум. Ради них мы пока не трогаем остальных.
– Хватит морали, – кричали студенты, – давай подробности. Куда мы попадем, когда поживем с ведьмами?
– Он знает, – раздался голос из задних рядов, – у него большой личный опыт.
– Он их много поимел, прежде чем отправить на костер.
– Дайте ему говорить, пусть расскажет, почему он предпочитает иметь дело с ведьмами.
Судью такой прием не обескуражил. Он спокойно ждал, когда крикуны выдохнутся и дадут ему говорить. Ему было что сказать этим неотесанным болванам. Конечно, рассчитывать на то, что они задумаются и изменят свою жизнь, не приходилось, но их можно было напугать так, чтобы они не только забыли дорогу в ведьмовские притоны, но и сократили бы количество походов к обыкновенным проституткам.
–  Посмотри на рыжего болвана, который делает вид, будто не знает, как совокупляются ведьмы, – обратился судья к круглолицему юноше, пожиравшему его глазами с  непонятной жадностью, – что ты можешь сказать о его физиономии?
–  Обычная, – сказал круглолицый, – таких много.
– Вот, – закричал судья, – это страшнее всего, что таких много. Взгляните только на его волосы, на его подбородок, на его оттопыренные уши, на его клыки. Разве такое чудовище могло произойти от нормальных людей без участия нечистой силы? А вы сами знаете, что таких, как он много. Если еще не знаете, посмотрите друг на друга и убедитесь сами. По всей Франции рождаются уроды. С каждым годом их становится все больше. Скоро на улицах наших городов нельзя будет увидеть ни одного нормального человеческого лица. Откуда, скажите мне, берутся уроды?
– От других уродов.
– От плохого питания.
– Их зачали не вовремя. Надо было советоваться с астрологами.
– Нет, – сказал судья, – с астрологами советоваться не надо. Они вам не помогут. Надо избегать нечистой силы: инкубов и суккубов. Это они разносят порченное человеческое семя. Сначала суккубы в образе женщин выманивают семя у мужчин, а потом инкубы завершают дело. Они в образе мужчин совокупляются при известном им расположении планет с женщинами и вливают в них, добытое суккубами семя. Вы изучаете науки, философию, языки и не знаете простейших вещей.
Удары грома прервали речь судьи. Потоки дождя хлынули внезапно и с такой силой, что площадь перед университетом, на которой судья просвещал студентов, очистилась в считанные мгновения.

Чужая игра
– Неужели вы не понимаете, что если вы еще немного промедлите, в городе начнется восстание? Да вас же просто вздернут на виселице или сожгут на костре, – кричал судья. Тупость  собеседника довела его до бешенства. 
– Но ведь мы и так делаем все, чтобы очистить наш город и навести в нем порядок, – возражал ему каноник.
– Что вы такое делаете? – кипятился судья. – Ловите впавших в маразм старух, хватаете баб, разыгрывающих из себя ведьм, хвастающих на всех перекрестках, что они подписали кровью договор с дьяволом? И это все? Послушайте меня, они такие же ведьмы, как я римский император.
– И это говорите вы? – поразился каноник.
– Разумеется я. Кто же кроме меня скажет вам правду? – проворчал судья.
– Вы отправили на костер больше сотни этих самых баб, которые, как вы теперь уверяете, только разыгрывали из себя ведьм. Интересно было бы узнать, за что же их сожгли? Может быть, произошли судебные  ошибки, и вы раскаиваетесь в своих решениях.
– Я ни в чем не раскаиваюсь и ни о чем не жалею, – мрачно произнес судья. – Можете не сомневаться, если бы процессы повторились, я снова бы отправил их всех на костер. Они это заслужили. Не тем, конечно, что колдовали, но тем, что   вмешивались в чужую игру.
Судья задумался и молча шагал по комнате. В такие моменты люди, знавшие его неистовый характер, старались не отрывать от размышлений судью, которому ничего не стоило размозжить голову побеспокоившему его не вовремя невеже.
– Конечно, – сказал судья, – эти женщины обычно не виноваты. Точнее не настолько виноваты, чтобы их следовало сжигать на кострах. Однако сжигать их надо, и сжигать мы их будем. Видите ли, нам необходимы наглядные примеры, чтобы никто не забывал о существовании ведьм и не сомневался, что они всегда расхаживают среди нас и повсюду наводят порчу. Представьте себе, что мы отпустим живой ту, которая сама позаботилась, чтобы ее считали ведьмой. Все подумают, что теперь разрешено колдовать и заниматься черной магией. Согласитесь, что этого мы допустить не можем. Однако вы должны понять, что  казни не решают проблему. – А что ее решает? – раздраженно спросил каноник. – Я так и не понял, куда вы клоните. Да бросьте же наконец ходить вокруг да около. Говорите прямо, что мы должны делать.
– Для начала вы должны понять, что бороться надо не с вздорными бабами, а с настоящими ведьмами, которые давно уже оплели своими сетями весь город, – важно произнес судья. – Конечно, это труднее, потому что настоящие ведьмы предпочитают не высовываться. Они остаются в тени, но именно они держат в своих руках самых влиятельных  и именитых горожан.
–  А вы опять о заговоре, – вздохнул каноник. – И не надоело вам с ним носиться? Знаете, епископ очень недоволен разговорами о заговорах. Он говорит, что пора прекратить будоражить горожан.
– Епископ недоволен, – раздраженно произнес судья, – ну и что? Пусть повесится ваш епископ. Он ничего не сделал, чтобы очистить город от скверны.
– У вас нет никаких доказательств, – воскликнул каноник, не имевших никакого желания выслушивать все, что распалившийся судья мог сказать о епископе. Вы все время говорите о каких-то сектах, о каких-то тайных организациях. Раскройте хоть одну. Тогда вам поверят.
Огонь начал ослабевать сразу во всех трех канделябрах, и все свечи погасли одновременно.
– Вы же не верили! – торжественно воскликнул судья, которого погружение комнаты во тьму совершенно не испугало и, наверное, даже обрадовало, потому что явилось наглядным подтверждением его слов. Судья позвал слугу и велел немедленно зажечь свет.
– Ну вот, – сказал он победоносно, – надеюсь, теперь вы сами убедились.
– В чем? – удивился каноник.
– В том, что есть силы, которые нас преследуют. Каждый день, если не каждый час, они вмешиваются в наши дела, стараются нам помешать. Но может быть, – с насмешкой спросил судья, – вы думаете, что свечи погасли сами? Вот так случайно все одновременно взяли вдруг и погасли.

Секта дьявола
Человечек был маленький и невзрачный. Лицо у него было не  неприятное – самое обычное, но взгляд довольно странный. Доверия он не вызывал.
Судья не любил, когда такие люди появлялись в его доме. Он следил за тем, чтобы его окружали по возможности вещи, на которые ему было бы приятно смотреть. То же самое относилось и к людям. Он не мог, например, допустить, чтобы на его кухне орудовал косой или кривобокий повар.
Однако человечек очень настойчиво добивался приема и уверял, что хочет сообщить нечто чрезвычайно важное. Судья сказал, что может уделить посетителю несколько минут и велел провести его в свой кабинет, где они просидели вдвоем больше часа.
– Постарайтесь быть кратким, – сказал судья, – потому что у меня очень мало времени.
– Нас никто здесь не  подслушает? – спросил человечек, пугливо озираясь по сторонам.
– Разумеется, – кивнул судья, – во всем городе нет более безопасного помещения.
– Они проникают всюду. Возможно, они уже подкупили ваших слуг. Во всяком случае, я не сомневаюсь, что они пытались это сделать. Если никто вам ничего не говорил, это уже вызывает подозрение.
– Зачем вы пришли сюда? – грубо прервал непрошеного посетителя судья. Внезапно ему показалось, что из угла кабинета доносятся какие-то шорохи, как бы подтверждая слова посетителя о необходимости соблюдать осторожность. Судья непроизвольно прислушался, но шум исчез.
Судья с раздражением посмотрел на собеседника, словно он был в чем-то виновен. Тот сидел, потупив глаза. Выдержав небольшую паузу, он сказал жалобным голосом:
– Вы единственный человек, который понимает, что творится в нашем городе, но и вы не знаете всего, что происходит рядом с вами. Вы ловите ведьм, у которых не хватает ума и умения, чтобы замаскировать свои преступления.
– Вы что-то знаете о ведьмах, которые скрываются от правосудия? – с любопытством спросил судья. – Назовите мне их. Мы расследуем ваше заявление.
– Нет, нет. Я никого вам сейчас не назову, – растерянно сказал посетитель.
– Что же вы хотите от меня? – с удивлением спросил судья. Ему вдруг показалось, что он имеет дело с сумасшедшим, и он пожалел, что неосмотрительно согласился принять этого странного человека.
– Я хочу, чтобы вы все увидели своими глазами.
– Что увидел?
– Их сборище.
Судья подумал, что посетитель отнюдь не сумасшедший,  что он пришел, чтобы заманить его в какую-то ловушку, и что если его начнут пытать по всем правилам науки, он выболтает много тайн, на выяснение которых сейчас приходится тратить массу сил и времени.
– Вы ведь не думаете, что я хочу вас куда-то заманить? – спросил посетитель.
– Именно так я и подумал, – признался судья. – Вы хотите, чтобы меня застали на таком сборище, а потом обвинили в том, что я сам занимаюсь колдовством. За кого вы же вы меня принимаете, если решили, что я приму ваше предложение?
– Так вы не пойдете? – разочаровано вздохнул посетитель. – А я так надеялся.
– Вам-то это зачем? – спросил судья, удивленный простодушием посетителя.
– Если вы не согласитесь прийти, я погиб, – печально сказал посетитель, – но я сознаю, что не имею никакого права просить вас о помощи. У вас и без меня много дел. Я  понимаю, что ради меня вы и пальцем не пошевелите, но речь идет не только о моей, но и о вашей жизни.
– Разве у меня с вами существует что-то общее? – надменно спросил судья.
– Конечно, существует, – поспешно воскликнул посетитель. – Поэтому я и пришел к вам.
– Что же у нас общее?
– Мы оба вошли в список лиц, подлежащих уничтожению в первую очередь. Если вы не искорените эту банду, они убьют и меня, и вас. Вас – потому что знают, что рано или поздно вы выйдете на их след, и им надо опередить вас. Меня они не знают, но они завлекли на свое сборище моего друга, а потом отравили его, испугавшись, что он их выдаст. По их законам они должны уничтожить не только моего друга, но и всех, кому он мог раскрыть их секреты. Поэтому они охотятся за мной.
– Если я вас правильно понял, вы сказали, что речь идет о ведьмах?
– Ну да. Конечно, о них.
– Что делал среди них ваш друг?
– Вот вы о чем. Я думал, что вы не разделяете распространенного заблуждения, будто ведовство чисто женское дело. Это их выдумка, которая должна отвлекать от них внимание. Такая же пустая и глупая выдумка, как шабаши и полеты на метле. Нет, я пришел сюда не с этим. В нашем городе существует тайная организация,  которая стремится захватить в свои руки власть и всем управлять. Как вы догадываетесь теперь, эта организация совсем не женская. Мужчин в ней даже больше, чем женщин. Они постоянно проводят сборища, и я предлагаю, чтобы вы посетили одно из них.
– Вы говорите, что они хотят убить меня, и предлагаете мне самому к ним явиться?
– Уверяю вас, что это совершенно безопасно. Я продумал все. У них организация тайная. Если вы не посвящены в их секреты, вы к ним не проникните. Если посвящены, пройдете свободно, вас никто не тронет, вы все увидите и спокойно уйдете. Вы только немного измените свою внешность, и вас никто не узнает.
– У меня нет оснований вам доверять, – сказал судья, – но у меня нет выбора. Я поклялся раздавить гнездо ведьм, и я выполню свою клятву. Вы мне объясните, что я должен сделать, и я отправлюсь к ведьмам.

Поручение
– По-моему, вы боитесь больше, чем я. Вы же остаетесь дома. О чем вам беспокоиться?
– Антуан, возможно, я посылаю тебя на верную смерть, – сказал судья.
– Не думаю, что это помешает вам сегодня насладиться хорошим ужином.
– Ты груб, Антуан, – сказал судья, – но с этим ничего не поделаешь. Ты не способен понять моих чувств из-за своего низкого происхождения. Однако мне не в чем винить себя –  я тебе хорошо заплатил, а риск не так уж велик.
Судья рассудил, что если он сам явится к ведьмам, как он продолжал называть членов тайной организации, его не тронут, но потом смогут шантажировать или просто пустить по городу слух, что он занимается колдовством. Тогда нельзя было исключить чудовищного поворота событий, который мог привести его на костер. 
Судья хорошенько поразмыслил, неторопливо взвесил все и решил послать вместо себя другого человека. Это дело было как раз для Антуана. Такой проныра, как он, мог вывернуться из любого положения. Если бы его схватили, вряд ли кто-нибудь догадался о том, что судья сам поручил ему отправиться в такое заведение. Подумали бы, что молодой человек пришел по собственному желанию. Тем более что причин для стремления попасть на сборище у него  было достаточно.
Невзрачному человечку, который предложил судье побывать у ведьм, судья, разумеется, ничего не сказал об Антуане.   
Антуана не схватили. Он благополучно добрался до своей цели и рано утром беспрепятственно вернулся назад. Кажется, он неплохо провел время и остался доволен своим походом, хотя и выглядел немного утомленным.
Судья сгорал от нетерпения. Прежде всего, он хотел проверить, насколько верно он представлял себе устройство и планы тайной организации. За одно посещение Антуан, конечно же, не мог много узнать, но и крупицы правды были важны для судьи, который твердо решил довести это дело до конца.
– Рассказывай! – приказал судья. – Я хочу знать все и как можно подробнее.
Антуан громко расхохотался и никак не мог остановиться, он развалился в кресле и смотрел куда-то вдаль. Раньше он никогда не вел себя так в присутствии судьи.
– Антуан, что они с тобой сделали? – спросил судья, почувствовавший что-то неладное.
– Вы много потеряли, господин судья. Напрасно вы не пошли сами.
– Они ничего не заподозрили?
– Они рады каждому пришедшему, а я пришел с хорошей рекомендацией.
– Сколько их было?
– Человек десять в комнате, в которую провели меня. Сколько было в других комнатах, я не знаю.
– Ты видел их главарей?
– Нет.
– О чем они говорили? Что обсуждали? Ты разузнал их планы?
Эти вопросы привели Антуана в восторг. Он захохотал еще громче.
– Если ты не остановишься и не расскажешь мне, чем вы там занимались, – угрожающе сказал судья, – я позову слуг и велю повесить тебя в саду за ноги. Поболтаешься немного на дереве, а потом мы поговорим с тобой снова.
Антуан побледнел. Судье ничего не стоило выполнить свое обещание.
– Чем они там занимаются? – дрожащим от распиравшей его злобы голосом повторил свой вопрос судья.
– Живут друг с другом, – испуганно выдавил из себя Антуан.
– Как так живут?
– Да по-разному, мужчины с женщинами, а некоторые между собой. И женщины с женщинами тоже живут.
– Чем они делали еще? – быстро спросил судья.
– Играли, – с некоторым промедлением ответил Антуан, как будто не уверенный, что стоит рассказывать обо всем,  – катались друг на друге и стегали друг друга плетьми.
– Весело было? – спросил судья.
– Очень, – подтвердил Антуан, – я никогда в жизни так не развлекался.
– А ты не врешь?
– Зачем мне врать? – возмутился Антуан. – Вы послали меня, чтобы я все выведал. Пожалуйста, я все могу вам рассказать. Вы хотите знать подробности?
– А что делал ты?
– Выполнял ваш приказ. Вы велели мне не выделяться и делать то же, что и все. Только я не мог ни  кем поговорить, потому что они все уже налакались и говорить почти не могли. Вы хотите, чтобы я пошел туда снова? Может быть, в следующий раз они будут не такие пьяные.
– Тебе хочется опять провести там ночь?
– Я бы не отказался.
– Ты думаешь, они тебя ждут.
– Кажется, я им понравился, – не без гордости произнес Антуан.
– Ты, конечно, надеешься снова встретить ту красавицу, с которой переспал? Она просила, чтобы ты пришел снова, и ты ей обещал, что, как только сумеешь вырваться, явишься к ней?
– Да, – коротко подтвердил Антуан.
– До чего же все-таки доходит человеческая глупость! – грустно воскликнул судья. – Знай, ты ее никогда больше не увидишь.
– Почему? Вы не дадите мне возможности снова пойти туда? Или вы не верите, что она хочет быть со мной? Неужели я никому не могу понравиться? – обиженно спросил Антуан.
– Можешь, – возразил судья, – и тем, кто тебя вчера принимал, ты, наверняка, очень понравился, потому что не всегда им попадаются такие легковерные олухи, как ты.
– Но вы там не были, – разозлился Антуан. – Вы побоялись туда идти. Откуда вам знать, что там были за люди?
– Таких “людей” мы уже много сожгли на кострах. Скоро доберемся и до тех, с кем ты проводил время. Сейчас я попытаюсь тебе объяснить, зачем им нужны такие, как ты. Слушай меня внимательно. Те, с кем ты так весело  развлекался, никакие не люди. Это даже не ведьмы. Это демоны, которые принимают человеческий облик. У них нет плоти и нет крови, они не спят, не едят, не дышат, не радуются и не горюют. Тот облик, в котором они являются к тебе, существует только в твоем воображении. Неудивительно, что демон нравится тебе. Если что-то в нем окажется тебе не по вкусу, его внешность немедленно изменится так, чтобы ты был доволен.
– Неужели все это устраивалось ради меня? – недоверчиво спросил Антуан. – Зачем я демонам?
– Демонам ты не нужен. Я тебе уже сказал, что они ничего не чувствуют. Но у каждого из них есть задание, и он выполняет только его и больше ничем не занимается. У тех демонов, с которыми ты был, задание заманить к себе мужчину, распалить его страсти и раздобыть у него  человеческое семя. 
– Что с вами? – спросил Антуан. – Вы побледнели, а на лбу красное пятно.
У судьи кружилась голова и кололо в левом боку. Он задыхался.
– Это бывает у меня, – с трудом произнес судья. – Скоро пройдет, но сейчас мне надо отдохнуть.

Визит каноника
Разговор с Антуаном утомил судью. Ему захотелось побыть одному и поразмышлять. Он чувствовал, что Антуан не верит ему. Ему вообще никто не верил, когда он говорил о заговорщиках, которые устраивают дьявольские притоны, чтобы извести в городе всех приличных людей и отдать власть в руки сатаны.
“А может быть, – думал судья, – момент упущен, и город уже находится во власти дьявола?”
Он еще ощущал в себе способность сопротивляться давлению окружавшей его нечистой силы, но приступы слабости и отчаяния случались с ним все чаще. У него случались обмороки и рвота. Ломило в пояснице. Болела грудь. Еда вызывала у него отвращение. Иногда ему казалось, что пища отравлена, и он давал попробовать ее своей собаке прежде, чем поесть самому.
Он по несколько дней не выходил из дома и никого не принимал у себя. Помощи ждать не приходилось ниоткуда. Он действовал в одиночку и должен был торопиться, потому что позиции заговорщиков с каждым днем усиливались, нравы развращались, глаза у людей становились мутными. Человеческие лица, на которых судья все чаще замечал следы порока, раздражали его.
Однако  большинству горожан словно шоры надели на глаза. Для них ничего вокруг  не менялось. Жизнь была как будто такой же, как год, десять, двадцать лет назад. Нужны были неоспоримые доказательства того, что в городе есть банда, заключившая союз с дьяволом. Но даже, если бы судья сумел достать такие свидетельства, от них все равно могли отмахнуться.
Приход каноника оторвал судью от мрачных раздумий. По совести говоря, судья терпеть не мог этого человека, но никогда не показывал вида, что каноник ему неприятен. Во всем городе нельзя было найти никого, кто мог бы соперничать с каноником в любезности и предупредительности. Он умел выслушать с участием, всегда готов был дать хороший совет. Он вроде бы никогда  и никому не давал повода для обиды, а все-таки судья его не любил и был уверен, что если заглянуть канонику в душу, можно обнаружить в ней гниль, которая когда-нибудь проявится. Тогда все увидят, с кем они имели дело.
Каноник,  отличавшийся необыкновенным спокойствием, пришел к судье настолько возбужденным, что даже забыл поздороваться. Сел в кресло и заявил:
– Вы были правы. И я должен признать, что вел себя, как глупый осел.
– Я вижу, – сказал судья, – произошло что-то невероятное. Мне не терпится узнать, что же могло случиться в нашем тихом городке.  Вы так взволнованы.
– Я вне себя, – воскликнул каноник. – Все, что вы говорили о заговоре и секте дьявола, оказалось сущей правдой. Вчера обнаружили их притон. Если бы мы прислушались к вашим словам, мы бы уже давно сделали это.
При этих словах судья вскочил на ноги. Он мог ждать такое сообщение от кого угодно, но только не от каноника.
– Говорите же скорее! – закричал судья. – Где был притон и кому он принадлежал?
– Где был притон, – уже совершенно спокойно сказал каноник, – вам известно не хуже меня. Кому он принадлежал, мы еще не выяснили. Главарей предупредили, и они успели скрыться, но многое нам удалось узнать. Вы ведь уже знаете, что они собирались убить вас?
– Мне так сказали, но я еще не разобрался, почему они решили мной заняться.
– Ну, это совсем просто. Об их притоне слышали многие, но на них смотрели сквозь пальцы, как на обычный публичный дом. Вы первый заговорили о сделке с дьяволом. Они почувствовали, что пахнет костром, и хотели помешать вам заняться ими серьезно. Поэтому они прислали к вам человека с предложением посетить их заведение. Если бы вы попались на удочку, они бы убили вас, а потом весь город говорил бы, что судью зарезали в борделе во время пьяной потасовки. Вот так судья. Вот так праведник. Но вы то ли раскусили их планы, то ли что-то неладное почувствовали, я не знаю, знаю только, что к ним вы не пошли, а послали вместо себя  одного из своих слуг по имени Антуан. Тогда они решили воспользоваться им.
– Они его подкупили?
– Нет, но они задурили ему голову. Это было совсем нетрудно, тем более что вы его сами основательно запутали. Молодой человек провел ночь в этом заведении. Ему захотелось ходить туда постоянно, а вы стали его уверять, что там собираются суккубы и инкубы. Да он даже толком не смог понять, о чем вы говорите. Сказали бы лучше, что это никакие не проститутки, а ведьмы. Он бы испугался, что его испортят, и ни за что бы не вернулся в притон. Но в демонов он не поверил. Да, вы, наверное, и сами не очень в них верите? – с улыбкой спросил каноник.
– Почему вы так думаете?
– Если в притоне были демоны, то о заговоре и речи быть не может. Я хоть и не слишком сведущ в демонологии, но все-таки знаю, что демоны заговоров не устраивают и участия в них не принимают.
– Вы правы, у демонов нет для этого ни своей воли, ни своего разума. Однако, – продолжил судья, – их могли вызвать участники заговора и, скорее всего, так и было. Я мог бы привести примеры, когда демоны выполняли все, что требовалось, вызывавшим их заклинателям,  но сейчас меня интересуют не они, а Антуан. Он согласился выполнять их приказания?
– Этого от него никто не требовал. В конце концов он отравил бы вас, сам не понимая, что делает. Но теперь, когда мы раскрыли их планы, вам уже ничего не угрожает.
Чем больше каноник распространялся о деталях заговора, тем меньше верил ему судья. Каноник явно хотел направить судью на ложный путь. Если заговор раскрыт, больше не о чем беспокоиться. У судьи не было ни малейшего сомнения, что притон, куда его зазывали, не имел отношения к заговору, по следам которого он шел.
Его хотели отвлечь. Но это было не главное. Те, кому он мешал, не могли не понимать, что, если даже его удастся обмануть, то обман быстро раскроется, и он снова примется разоблачать  связавших свою судьбу с дьяволом.
Нет, каноник не мог надеяться, что судья поверит ему. Он даже не прилагал особых усилий, чтобы быть более убедительным. Он рассчитывал на что-то другое.
Как бы то ни было, но когда дверь за каноником закрылась, судья почувствовал облегчение, всю хворь с него как рукой сняло. Он знал, что теперь ему известно имя одного из главных участников заговора и что  каноник не успокоится, пока не отправит его на тот свет, если, конечно, судья не ухитрится нанести удар первым и не избавит своих сограждан от негодяя, который оплел весь город сетями гнусных интриг. 
      
Судья  принимает решение
Опасения ўсудьи сбывались. Самое важное, что ему удалось выяснить в течение нескольких дней, было то, что притон, который посетил Антуан, принадлежал дальнему родственнику каноника. Правда, еще не было доказательств, что каноник поддерживал какие-нибудь отношения с этим своим родственником, но судья не сомневался, что раздобыть их будет не трудно. Если, конечно, они понадобятся. Понадобиться же они могли только для процесса, но как раз в том, что дело дойдет до процесса, судья совершенно не был уверен.
Каноник был слишком хитер и опытен. У него была мощная поддержка. За ним стоял епископ. Постепенно судья даже начал склоняться к мысли, что не каноник, а сам епископ стоит во главе заговора, но это предположение нуждалось в проверке.
Судья хорошо помнил, что нечистая сила начинала действовать против него, когда он громко говорил о заговоре. Он пытался рассказать студентам о суккубах и инкубах, и не с того ни с сего хлынул дождь. Он беседовал с каноником, и вдруг погасли свечи в канделябрах. Всякий раз, когда приближался решающий момент и надо было собрать силы для борьбы с заговорщиками, какая-нибудь болезнь овладевала им и сковывала его волю.
Судья много раз пытался убедить епископа в необходимости принятия срочных мер, но вскоре заметил, что тот  избегает встреч с ним. Судья все-таки настоял на том, что епископ должен его принять и выслушать, но его поездка закончилась тем, что лошади без всяких причин взбесились, понесли карету с такой скоростью, с какой ни одно живое существо двигаться не может, и судья чудом не сломал себе шею, вылетев из кареты.
То, что судья остался жив, подсказывало ему, что его противники не всесильны, а то, что происшествие случилось на пути к епископу, заставляло быть осторожным с  его преосвященством.
Время работало не на судью. Каждый день росла уверенность в причастности к заговору каноника и епископа, и одновременно становилось все очевиднее, что никогда не удастся добраться до этих людей.
Если бы судья мог хотя бы на день заполучить их в свои руки. Если бы им устроили испытание, какие совершались для простых ведьм, они бы не выдержали. Но о таком испытании нечего было и думать. У судьи возникла даже дикая мысль обратиться за помощью к астрологу, но он тут же откинул идею.
Каноник умел заметать следы. Чем меньше оставалось у судьи шансов, раскрыть заговор, тем яснее он понимал, что ждать больше нельзя. Если никто не хотел его поддержать, его долг велел ему принять решение самому. И судья его принял.
Весть о том, что каноника нашли убитым на окраинной улице, молниеносно облетела город. На следующий день почти с такой же скоростью распространилось известие о том, что нашли повешенным слугу судьи Антуана.
Каноника в городе хорошо знали и уважали. Об Антуане мало кто слышал. Если бы два убийства не произошли почти одновременно, может быть, они не произвели бы такого сильного впечатления на горожан.
Народ требовал разыскать и наказать преступников. Судья заявил, что не успокоится, пока убийцы разгуливают на свободе. Поползли слухи о том, что в городе действует секта дьявола и что следующей ее жертвой станет епископ, к которому по этому поводу следует приставить усиленную охрану. Говорили еще, что убить должны не только епископа, но что есть списки из нескольких десятков состоятельных горожан,  с которыми расправятся в определенном порядке.
Однако прошла неделя, потом еще одна. Никаких новых убийств не последовало. Вообще не было никаких происшествий, о которых стоило бы говорить.
Судья, который обычно пользовался любым подходящим случаем, чтобы выругать нынешние времена и призвать ради улучшения нравов общества побольше сжигать на кострах ведьм, развращающих молодое поколение, теперь не показывался на людях. Хорошо знавшие его люди рассказывали, что случившееся так его потрясло, что он впал в меланхолию и не желает никого видеть.      

Судья дает согласие
Делать было нечего. Судье оставалось только поблагодарить за приглашение и всем своим видом показать, что очень рад  оказанной чести. На этот раз лошади вели себя, как подобает, карета не перевернулась, и он успешно добрался до места назначения. Епископ сам пожелал встретиться с судьей и принял его как своего лучшего друга.
– Вы единственный человек в городе, на которого я могу положиться, – сказал епископ. – Только вы можете навести у нас порядок. Я очень огорчился, когда узнал, что вы совсем отошли от дел. Если у вас опускаются руки, чего же ждать от остальных горожан? Если даже такие твердые люди, как вы, могут впадать в отчаяние, что же будут делать люди более слабые? Вы будили, а мы не просыпались. Вы предупреждали, а мы не слушали. Не судите нас за это слишком строго.  Теперь настали другие времена, и мы снова можем быть вместе, но для этого надо доверять друг другу. Сейчас люди боятся лишний раз выйти на улицу. Мы обязаны вернуть в город покой. Сделать это можете только вы, потому что только вы умеете почувствовать, откуда исходит угроза. Я обещаю вам оказать любую помощь, которая в моих силах, возьмите это дело  в свои руки.
Эти слова были для судьи, как удар дубиной по голове. Когда он ехал сюда, он гадал о том, зачем его пригласил епископ и что ему известно об убийствах. Он ожидал недовольства, упреков в бездействии, требований принять меры. Иногда судье казалось, что епископ что-то пронюхал об убийствах и хочет проверить сведения, которые получил. Оказалось, что у его преосвященства были совсем иные замыслы.
Сначала каноник, – подумал судья, – сейчас епископ. Если бы он только понимал, куда лезет.
– Так вы согласны принять мое предложение? – с надеждой в голосе спросил епископ.
– Разумеется, – машинально ответил судья. – Разве могут быть какие-то вопросы. Это мой долг искоренять зло и наказывать преступников.
– Тогда я могу быть спокоен, – сказал епископ, – потому что после всего того, что произошло, верю вам больше, чем самому себе.
– Клянусь вам, – воскликнул судья, – что я найду заговорщиков и, кто бы они ни оказались, их сожгут на костре.
Когда судья уселся в карету, он достал монету и подкинул ее. Вышло так, что у епископа никакого злого умысла нет. Судья, уставший от бесплодных размышлений, гнал от себя мысли о ведьмах, заговорах, убийствах. Весь путь домой он бездумно глядел в окошко кареты, а дома уединился в кабинете, запер дверь, поставил перед собой бутылку вина и начал пить.
Маленький невзрачный человечек, приглашавший его в притон, явился к нему снова то ли через окно, то ли вышел прямо из стены, то ли каким-то образом проник через закрытую дверь. Он остановился посреди кабинета и сказал:
– Ты пьян. Я приду к тебе в другой раз, когда ты будешь способен понять то, что я говорю.
– Не уходи, – попросил судья. – Я постараюсь понять тебя.
– Ты не поверил мне и послал вместо себя Антуана.
– Почему я должен был тебе верить? Я видел тебя первый раз в жизни.
– По твоему приказу убили Антуана. В чем он провинился?
– Он подчинился ведьмам.
– Он отказался выполнять их требования, и тебе внушили, что он согласился тебя отравить. А в чем была вина каноника?
– Он руководил заговором. Это по его распоряжению открыли притоны.
– Каноник никакого отношения к заговорам не имел. Как только каноник узнал о существовании притона и о том, что тебя собираются убить, он пришел к тебе и предупредил, а ты его так отблагодарил. Признайся хоть самому себе, что ты собирался убить и епископа, а ведь он к тебе обратился с чистым сердцем. Если заговорщики хотели с помощью демонов затерроризировать город, они добились своего.
– Это ложь! – закричал судья. – Я никогда не собирался убивать епископа.
Он открыл глаза. В кабинете никого кроме него не было. Так что некому было и ответить на вопрос,  тут же вырвавшийся у судьи:
– Кто открыл окно?
Судья подошел к двери. Кто-то открыл замок. Судья, с которого мигом сошел хмель, твердо помнил, что он закрыл замок перед тем, как начал пить. Значит гость – это не видение.
Утверждать, что гость побывал у него на самом деле, судья бы все же не стал, но сказанные им слова помнил очень хорошо и чувствовал, что невзрачный человечек в чем-то прав. Судья подозревал в участии в заговоре многих лиц. Подозревал своих слуг, каноника и даже епископа, но он ни разу не подумал, что заговорщикам проще всего действовать через судью. Если с помощью демонов внушить ему определенные мысли, он может оказать заговорщикам неоценимые услуги.
Неожиданно судья увидел все в новом свете. Демоны ловко провели его, заставляя видеть преступников в невинных людях. Может быть, он ошибался не только в случаях с каноником и Антуаном. Может быть, он напрасно отправил на костер десятки  женщин, не имевших ничего общего с сатанинскими сектами, а настоящие ведьмы до сих пор смеются над ним.
Теперь судья знал, через кого демоны терроризируют город, а смертный приговор он вынес уже давно. Оставалось только привести его в действие.

Казнь
Накануне казни епископ пожелал вновь встретиться с судьей и пытался отговорить его от странной затеи, но тот был неумолим.
– А что если опять ошиблись? – спросил епископ.
– Ну что ж, я судья и не имею права на ошибки. Костер  и будит для меня наказанием.
Епископ сдался и сказал:
– Наверное, вы правы. Так будет лучше.
Конечно, городская площадь не могла вместить всех желающих посмотреть удивительное представление. Это понятно. Жизнь в городке протекала крайне однообразно. Зрелищ не было никаких месяцами, и люди томились от скуки. Убийства каноника и слуги судьи, хоть и напугали горожан, но дали им пищу для разговоров.
Теперь у жителей городка появился повод достать из сундуков свои лучшие наряды, облачиться в них и отправиться на грандиозный и поучительный спектакль, впечатлений от которого хватит им на всю жизнь. Ясно было, что воспоминания о нем не изгладятся из народной памяти со смертью очевидцев и что  рассказы о том, что произошло в этот день, будут передаваться из поколения в поколение и с годами даже обрастут новыми занимательными подробностями.
Автора и главного исполнителя разыгрываемой пьесы привезли вовремя. Публика встретила его громкими возгласами, среди которых были, конечно, и осуждающие, но в основном одобрительные. Хотя лицо судьи было хорошо знакомо каждому горожанину, смотрели не него с большим любопытством, как на невиданное в этих краях заморское животное.
Судья был в ударе. Еще никогда он не ощущал такого интереса к своей персоне. Он был собран, подтянут и уверен в себе.
Судья пожелал лично зачитать составленный им обвинительный приговор, в котором он приговаривался к сожжению на костре. Слова обвинения он произносил громко и отчетливо.
–   Я хочу, – говорил судья, – чтобы все вы знали, как трудно устоять перед нечистой силой, идущей на такие ухищрения, смысл которых трудно раскрыть даже самому опытному человеку. Я хочу, чтобы мой опыт не пропал для вас даром. Вы должны знать, что живете среди демонов, которые только и ждут момента, воспользовавшись которым, можно направить человека на ложный путь и превратить его в преступника.
Наконец-то судья получил то, о чем мечтал не один год. Весь город собрался для того, чтобы его выслушать. Он мог вдоволь наговориться о суккубах и инкубах, о множестве видов порчи и способах  ее предотвращения, о твердо установленных случаях, когда демоны принимали образы людей. Говорил судья увлеченно, слушали его с интересом, и тут же началось обсуждение сказанного.
– Вот что значит ученый человек! Разве кто-нибудь из нас может так умно рассуждать?
– Хороший человек наш судья и говорит все верно.
– За что же его сожгут?
– Он связался с дьяволом и организовал секту, которая хотела убить епископа. Каноника они убить успели, а епископ спасся чудесным образом.
– Я слышал, что каноник с ним заодно был, но они не поделили деньги, которые добыли с помощью нечистой силы.
– А сколько он ведьм отправил на костер. Теперь в городе опять порядка не будет.
– Потому его и сжигают, что он мешал ведьмам. У них теперь вся власть в городе.
– Да, что там ни говори, судья человек хороший, но сжечь его надо. Без него всем будет спокойнее.




НЕОБЫЧНОЕ   ПУТЕШЕСТВИЕ   БАРОНА   УЛЬФО

Император ставит опыты
Барон Ульфо был высок и могуч. На его суровом  лице редко появлялась улыбка. Он был сдержан и не привык открывать другим свои чувства. Иногда трудно было угадать, гневается ли он или остается холоден, как лед,  и мало кто  видел, как он злится и выходит из себя.
Однако всякий, кто хоть немного разбирался в человеческих характерах, понимал: что бы ни творилось в его душе, он вряд ли может без причины обидеть кого-нибудь не только действием, но даже словом. Самые мнительные и подозрительные люди доверяли ему. Колеблющиеся и сомневающиеся во всем в его присутствии обретали веру в себя.
Пощады Ульфо не знал только в бою. В обычной жизни он предпочитал проявлять милосердие и снисходительность.
Барон был искусным наездником и в совершенстве владел воинским искусством, занятием которым посвящал большую часть своего времени. Если он брал в руки книгу, что случалось крайне редко, то лишь затем, чтобы быстро перелистать,  посмотреть на красивые заставки и миниатюры, на выведенные золотом буквы, и тут же положить на место.
Читать он не любил,  хотя в отличие от большинства рыцарей не считал, что чтение губит душу,  и относился с большим уважением и к книгам, и к тем, кто был способен извлекать смысл из сочинений древних и современных философов. Причем особое    почтение он испытывал к толстым фолиантам в покрытых золотом и драгоценными камнями роскошных сафьяновых переплетах с серебряными застежками. Барон чувствовал, что те, кто их изучают, принадлежат другому миру и проникают в тайны, с которыми простые смертные не соприкасаются.
Императора барон уважал прежде всего за то, что тот знал чужие языки, много читал и умел выходить победителем в споре, находя убедительные доводы для самых невероятных утверждений. Барон не всегда успевал следить за ходом мысли монарха, он не все понимал. Иногда речи императора казались ему слишком мудреными и туманными, но каждый раз он слушал их  с большим удовольствием. 
Вероятно, у императора тоже были свои причины, по которым он любил беседовать с бароном. Они подолгу говорили на разные темы и, хотя барон часто казался наивным и проявлял удивительное незнание самых простых вещей, его суждения были независимы, а выражения  очень точны.
Император, который вообще-то был гораздо более вспыльчив и раздражителен, чем барон, в разговорах с ним всегда оставался хладнокровным. Он вслушивался в слова своего собеседника с таким же вниманием, с каким кошка всматривается в движения мыши, за которой она охотится.
Их беседы обычно переходили в словесные прения. Стороны невозмутимо и с изысканной любезностью обменивались ударами, приводившими в восторг присутствовавших, среди которых непременно появлялись желающие высказать свое мнение и принять участие в обсуждение. В этих поединках порой трудно было определить победителя, но следить за ними бывало не менее увлекательно, чем за боями на рыцарских турнирах.
Однажды речь зашла о еде, и император, знавший в ней толк, заявил:
– Вполне возможно, что то, что мы едим не самое главное. Важнее в какой обстановке проходит  обед, что мы делали до него и чем занимаемся после. Вам подадут блюдо, и оно покажется вам ужасно приготовленным, но, может статься, что оно же доставит вам наслаждение, если во время еды будет звучать приятная и соответствующая этому блюду музыка. Да, да, – лукаво добавил он, заметив выражение удивления и недоверия на лицах своих собеседников, – для мясных блюд нужна одна музыка, а для фруктов другая. Я думаю даже, что одна музыка подходит для свежих фруктов, а другая для сушеных.
– Мне тоже не безразлично, в чем мне подали вино, – с легкой иронией  возразил барон Ульфо, – но все же для меня  чаша, из которой я пью,  и музыка, которую при этом исполняют, не имеют такого значения, как само вино. Ни хрусталь, ни серебро, ни золото не могут настолько изменить вкус дрянного напитка,  чтобы мне захотелось его выпить.
– Разве аметист не меняет свойств вина? Разве с древних времен аметистовые бокалы не использовали те, кто боялись опьянеть? Разве не известно, что хрусталь может уничтожить действие  яда?  Разве он не усиливает лечебные свойства лекарств? – спросил император как будто бы совершенно серьезно. –  А если это так, если можно, выбрав подходящую посуду, изменить воздействие пищи на человеческий организм, почему же нельзя  изменить ее вкус так, чтобы соленое показалось пресным, а кислое сладким? Почему нельзя изменить вкус пищи при помощи специально подобранной музыки? Или превратить исполнением определенной музыки смертельный яд в целительное снадобье? 
– Потому что это противоречило бы природе, это было бы чудом, – задумчиво сказал барон, – а мы, простые смертные, не умеем творить чудеса. Мы, например, не способны досыта накормить голодного, если у нас не хватает еды. Какую музыку не исполняй, сытым от этого никто не станет.
– Это мы еще проверим, – с очаровательной улыбкой заметил император.
Барон не знал, как император собирается проверить, помогает ли музыка лучшему насыщению желудка, но через несколько дней все выяснилось.
Монарх велел накормить трех человек одним и тем же количеством одинаковой пищи, но одного кормили в полной тишине, другого среди шума и гама, а третьего под приятную музыку. Затем император приказал в его присутствии вскрыть всем троим животы, чтобы выяснить какое влияние оказывает музыка на пищеварение. Никаких результатов опыты не дали. Император потерял к ним интерес и повторять их не стал.
Как уже сказано, барон Ульфо очень уважал занятия различными науки и с почтением относился к  ученым, ставящим опыты для того, чтобы раскрыть тайны природы, но он был поражен происшедшим. Ему стало не по себе. Он и сам мог, не задумываясь, убить человека во время сражения или рыцарского турнира, но ему казалось, что там убийства оправданы, уже потому что неизбежны, но  нельзя убивать просто для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Однако еще больше, чем странные опыты, удивил барона разговор, в котором он случайно принял участие. Один из  близких к императору людей сказал с огорчением:
–  Что там ни говори, а остроумно было задумано. Жаль, что мы не увидим продолжения опытов. Мы могли бы узнать много нового и полезного.
– Что, к примеру, вы хотели бы узнать? – поинтересовался император.
–  Например, как влияет еда на желание слушать ту или иную музыку.
– Для того чтобы это выяснить, вовсе не обязательно вскрывать животы, – пожал плечами барон.
– В самом деле, вы правы. Я  как-то сразу не сообразил,  что без этого опыты теряют свою пикантность, – непринужденно рассмеялся придворный, – никто даже не осведомится об их результатах.
Все за столом смолкли и ждали, что ответит монарх. Ульфо  эти неосторожные слова покоробили. Он не считал императора кровожадным человеком.
С этого времени барон начал внимательно присматриваться к императору. Ему вдруг захотелось узнать, существует ли граница, которую этот странный человек не может переступить в своих поступках.
Император  долго в упор смотрел на придворного, до которого внезапно дошло, что его шутка оказалась неудачной и, возможно,  ему еще придется за нее ответить.
– Не беспокойтесь, – наконец весело произнес император, довольный тем, что почувствовал волнение придворного, и как будто угадавший его мысли, – мы найдем, чем приправить наши опыты, и даже обойдемся при этом без вспарывания животов или,  если только пожелаете,  придумаем новые опыты. Я уверен, что вам они понравятся не меньше прежних.

Наемный убийца
Однообразные дни сменяли друг друга. Ульфо скучал. Разговоры с императором все меньше развлекали его. Ему хотелось настоящего дела, хотелось перемен. Будучи по природе своей человеком чрезвычайно спокойным,  он,  конечно,  не впал в хандру от бездействия, но что-то постоянно  подтачивало его. Ожидание какого-то необычного происшествия, которое вот-вот должно произойти с ним, не покидало его.
Ульфо чувствовал себя неуютно и не понимал почему. Он не сомневался, что тревога, которую он ощущал, не имеет никаких причин, и все же не мог отделаться от нее. И вдруг он осознал, что с ним происходит.
Неизвестно откуда,  но он точно знал, что в ближайшие дни он станет единственным свидетелем страшного преступления и ничего не сделает для того, чтобы его предотвратить, а после того, как оно свершится, несмотря на все свои усилия, не сможет выяснить, кто его подготовил.
Барон не верил предсказателям и гадалкам и посмеивался над людьми, выдающими себя за магов и колдунов.  Предчувствия до сих пор были ему не знакомы, но он не привык слепо подчиняться обстоятельствам.
“Конечно, – думал барон, – никакого жуткого преступления я не увижу и ни за каким преступником охотиться не буду. Откуда я мог бы о нем узнать? Ясно, что это лишь пустая фантазия. Но мне надо понять, что со мной происходит. Может быть, это болезнь, а может быть, это все от того, что я слишком много времени провожу в обществе императора, где все изнывают от скуки и безделья и забавляют друг друга бессмысленными небылицами. Вот и у меня воображение разыгралось”.
Такое положение не радовало барона. О болезнях он знал только понаслышке. У него самого никогда не было даже легкого недомогания: ни насморка, ни головной боли. Разум его ничем не затуманивался. Вечером он ложился в постель и тот час засыпал. Снов он не видел, ни вещих, ни самых простых.
Однако ничего поделать с собой барон не мог. Какой-то голос продолжал с утра до вечера нашептывать ему: “Скоро, очень скоро, увидишь все сам, своими глазами. Тогда убедишься, что зря во всем сомневался”.
Скоро могло означать все что угодно: в течение дня, недели, месяца и даже года. Перспектива целый год ожидать встречи с гнусным преступником, который в последний момент ускользнет от него, не доставляла Ульфо никакого удовольствия.
Если, – размышлял барон, – я не верю прорицателям, то почему я должен верить тем, кто запугивает людей и твердит, что опасно обращаться к ним? Я опасности не боюсь. Почему бы мне не поступить сейчас так, как я поступаю всегда и не проверить все самому на личном опыте? Когда еще представится такой удобный случай, выяснить есть ли правда в предсказаниях или все они сплошной вздор?
Барон не потратил много времени на раздумья. Он мигом обнаружил множество причин, по которым ему стоило задать несколько вопросов опытному предсказателю, и даже не заметил,  что еще вчера со смехом отверг бы большинство из них. Барон любил истину, но ради того, чтобы ее добыть никогда не копался в глубине своей души.
Никаких препятствий к выполнению появившегося у него желания Ульфо не видел, а если уж он принимал решение, то не медлил и сразу приступал к делу. У него не было повода  мешкать и на этот раз.
Барону давно было известно, что на самой окраине Палермо живет некромант, об удивительном искусстве которого ходят поразительные слухи. Услугами его, по крайней мере, однажды воспользовался сам император. Уже это говорило о многом.  Монарх был человеком, несомненно, умным, слыл  знатоком тайных наук и терпеть не мог иметь дело с дилетантами.
Некромант, которого Ульфо через верного человека попросил о встрече, передал барону, что готов принять его сразу после захода солнца и ответить на все его вопросы. Жил некромант в глухом  месте. Добираться к нему  надо было через несколько  самых узких, темных и грязных улочек Палермо.
Сама мысль заглянуть в этот район в другое время показалась бы барону такой же нелепой, как провести вечер в пьяной компании воров и грабителей, но сейчас  он преспокойно пробирался по глухим закоулкам  и нисколько не жалел о том,  что отправился в путь. Вера в то, что он приближается к разгадке какой-то чрезвычайно важной для него тайны, почему-то все время укреплялась в нем.
Улицы были пустынны, и барона очень удивило, когда вдалеке он заметил закутанного в плащ всадника, появившегося на мгновение и тут же скрывшегося в каком-то проулке. Еще большее недоумение вызвал у Ульфо второй всадник, тоже закутанный в темный плащ  и в закрывающей лицо шляпе, нырнувший через несколько секунд в тот же проулок, что и первый. 
Не раздумывая, барон пришпорил коня и понесся за всадниками. Он настиг их на очень узкой улочке, когда преступление уже свершилось. Человек лежал на земле, скорчившись, с кинжалом в груди, а другой склонился над ним и то ли что-то искал у убитого, то ли проверял, скончалась ли его жертва.
Шляпа слетела с головы убийцы. Барон успел приблизиться к нему настолько, чтобы хорошо разглядеть  преступника.  Он сразу узнал его. Этого человека он пару раз видел во дворце, разговаривающим с императором. Вид у него был самый заурядный, лицо на редкость невыразительное. Его трудно было бы не забыть, даже проведя в разговорах с ним целый день, если бы не странный треугольный шрам на левой щеке.
При появлении барона убийца бросился бежать и скрылся в находившихся всего в нескольких шагах от него раскрытых воротах заброшенного сада. Ульфо достаточно было одного взгляда на мертвеца, чтобы убедиться, что этот человек также знаком ему. Это был тот самый придворный,  который осмелился пошутить насчет вспоротых животов.
Барон последовал за убийцей. Еще не совсем стемнело, и он надеялся  настичь преступника, но сад был разделен какими-то перегородками, и Ульфо быстро понял, что убийца хорошо ориентируется в них. Очевидно, он попал сюда не впервые. Преследование было бесполезно, и барон вернулся к воротам. Неудачная погоня продлилась совсем недолго, но трупа на месте не оказалось.
Ульфо был потрясен: на месте преступления не видно было никаких следов, словно там ничего не произошло. Он начал внимательно изучать место, где лежал убитый, и обнаружил капли крови. Этого было вполне достаточно, чтобы барон убедился в том, что он не сошел с ума и увиденное не померещилось ему, но слишком мало для того, чтобы и  другие поверили в истинность его рассказа. Очевидно было только одно: поиски виновников преступления вряд ли дадут какие-то результаты.
Предчувствие барона исполнилось. Внутренний голос, нашептывавший, что он станет свидетелем страшного преступления и ничего не сделает, чтобы его предотвратить, говорил, как это ни поразительно,  правду. Преступник бежал. Хотя барон узнал его, у него вряд ли были шансы, выяснить, кто направил убийцу. Между тем Ульфо понял, что не успокоится до тех пор, пока не узнает, не стоял ли за убийством император.

У некроманта
В первый момент барону пришла в голову мысль, что теперь ему незачем ехать к некроманту. Ведь к этой поездке его побуждали смутное предчувствие и неопределенность. Теперь предчувствие полностью оправдалось, и неопределенности больше не было, а удовлетворять праздное любопытство у барона не было никакого желания.
И опять помимо своей воли барон начал отыскивать причины, по которым ему следовало продолжить свой путь и побывать у некроманта. Он, разумеется, вовсе не надеялся, что предсказатель сумеет сообщить ему какие-то подробности о том, кем и как готовилось преступление. Было бы совершенно бессмысленно спрашивать его и о причастности к убийству императора. Ясно же, что прорицатель побоится сказать правду, даже если она ему известна.
Но сейчас Ульфо искал ответ не на этот вопрос. Он не сомневался, что придворный убит по заданию императора. Барона интересовало другое. Странная мысль пришла ему в голову. Он почему-то решил, что его присутствие при расправе над дерзким придворным было не случайным. Император хотел, чтобы он стал свидетелем преступления. Он не знал, каким образом государь мог подстроить его появление в глухом местечке на окраинной улице именно в момент убийства, но он был уверен, что это было делом его рук.   Зачем-то это понадобилось  императору.  Он очень хотел знать – зачем.
Барон чувствовал, что стал участником представления, которым кто-то умело руководит, но он не мог точно сказать, какая роль отведена в нем императору: простого актера, зрителя или автора разыгрываемой пьесы. 
“Если, – рассуждал Ульфо, – я мог предчувствовать убийство, император, наверняка, тоже знал о нем, как знал и о том, что я отправляюсь к некроманту. Некромант – его человек, и от него трудно будет чего-то добиться, но все-таки я попытаюсь”.  
Слуги некроманта в голубых мантиях, на которых было множество таинственных знаков и изображений, проводили барона в просторную комнату. К удивлению Ульфо, некромант встретил его очень дружелюбно и не проявил никакой настороженности. Он только спросил у барона, легко ли тот нашел его дом, и Ульфо ответил, что легко, и промолчал о случившимся.
В углу комнаты барон заметил с десяток перьев павлина.
– Они нам не помешают? – спросил прорицатель.  – Я могу их убрать.
– Чем же они могут нам помешать? – удивился Ульфо.
– Многим людям становится не по себе в их присутствии. На них же глаза. Почти как у человека. Вообще-то они действительно могут сглазить, но эти совершенно безопасны. Я их называю ручными.
– Нет, – пожал плечами барон. – Мне они не мешают. Пусть себе лежат, а мы можем начинать.
– Торопиться нам некуда, а  осторожность никогда не бывает лишней, – сказал некромант. Он взял небольшой серебряный обруч,  вставил в него павлиньи перья, бережно расправил и погладил каждое. – Вот теперь они, как хищники в клетке, и мы действительно будем беседовать совершенно спокойно, а то такое чувство, что при нашем разговоре присутствует кто-то, кто может в него вмешаться. Конечно, – рассуждал вслух прорицатель, заметив недоумение барона, – вы  можете сказать, что проще было бы  прикрыть их плотной материей, и вы будете правы, этого достаточно, чтобы предотвратить сглаз, но все-таки лучше обращаться с такими предметами более почтительно.
– Я бы не стал их прикрывать, – возразил Ульфо, – и даже не обратил бы на них внимание.
– И напрасно. Плохо, что не стали бы прикрывать, а еще хуже ваше пренебрежение.
– Какой вред они могут принести? Они же неживые, – сказал барон.
– Неживые? – переспросил прорицатель. – Неживые, – повторил он снова и рассмеялся. – Ну надо же, неживые. А меч у вас что живой? Кушать он, понятно, не просит, но для того, чтобы отрубить голову вполне подходит. Он неживой. У него нет своей воли. Так он может исполнить чужую.
– Чью волю? – спросил барон. – Кроме нас здесь нет никого. Нам нечего опасаться.
– А демоны? Разве они когда-нибудь оставляют нас в покое. Они всегда готовы воспользоваться любым оружием, лишь бы выполнить свое задание.
– Разве у демонов есть задания? – удивился барон.
–  А  как же?  У них порядка куда больше, чем у людей. У каждого демона есть свое задание и, непременно, одно. Только им он и занимается. Если сейчас здесь окажется демон, который преследует вас, ему будет нетрудно испортить вас при помощи этих самых павлиньих перьев, к которым вы относитесь с таким презрением. Ну да, – подхватил прорицатель, –  вы ведь не верите в сглаз, и даже на Луну не обращаете  внимание, и все вам сходит с рук. Везет вам. Вы сами о себе не заботитесь, так находятся силы, которые делают это за вас. Вы и не подозреваете, какой опасности постоянно подвергаетесь и что вас защищает.
– Что же?
– Ваши кольчуга, доспехи,  оружие. Вы-то считаете, что они нужны вам только для того, чтобы сражаться с вооруженным противником, но вступать в открытый бой вам приходится довольно редко, а невидимые враги подстерегают на каждом шагу. Вы думаете, что Сатурн или Луна оставили бы вас в покое? Как бы ни так. Они бы доставили вам массу неприятностей.
– Но что Сатурну до моего меча или моей кольчуги? И своим копьем я его все равно не достану.
– Этого и не требуется. Достаточно того, что злые духи не выносят оружия, а кольца,  особенно если они металлические, отталкивают их. Им не пробиться через кольчугу. Да что там Сатурн или Луна! – всплеснул руками некромант: Неужели вы не видите, что когда вы выходите на поединок на рыцарском турнире, ваш главный противник вовсе не тот вооруженный воин, который рвется померяться с вами силами? Ваш враг  – это публика. Те самые прекрасные дамы, которые таращат глаза на сражающихся. Наверняка, среди них есть такие, которые всем своим существом желают победы вашему сопернику. Они с радостью растерзали бы или задушили  вас своими руками и уж, непременно, сглазили бы вас, если бы не ваши доспехи.   
– Если вы так боитесь порчи, зачем вы держите у себя павлиньи перья? – спросил барон.
– Для защиты. Если я сам не подумаю о себе, кто же обо мне   позаботится. Разные люди приходят ко мне. Допустим, кому-то не понравились мои предсказания.  Или ему показалось,  что я слишком много о нем узнал и могу проболтаться. Он от меня просто так не уйдет. Некоторые так и норовят какую-нибудь пакость сделать, а как на павлиньи перья посмотрят, так и стихают. Боятся, как бы хуже не было. Да что я говорю, – улыбнулся некромант, – вам ведь это все слушать дико. Вы ведете себя так, как будто со сглазом никогда не сталкивались  и в предсказания не очень верите. Если бы вас не допекли странные происшествия и мрачные предчувствия, вы бы ни за что не явились бы сюда.
Барону не хотелось ни подтверждать, ни опровергать слова прорицателя. Он пришел не для того, чтобы рассуждать о порче и сглазе. В другой раз он внимательно выслушал бы некроманта, и, возможно, даже вступил с ним в спор, но сейчас он торопился  приступить к делу.
– Мне кажется, – сказал некромант, почувствовавший нетерпение барона,   – когда вы отправлялись ко мне, вы собирались задать совсем не те вопросы, что теперь у вас на языке. Что-то изменилось?
– Без сомнения, – отозвался барон, недовольный тем, что некромант не  хочет прямо без обиняков выложить все, что ему известно. – Очень многое изменилось. И вы, конечно, знаете что именно.
– Да, – подтвердил некромант, – знаю, но вы сказали, что в пути ничего не случилось, и я подумал, что вы не хотите об этом со мной говорить. Вы напрасно не доверяете мне. Я не обижаюсь – у вас нет пока оснований мне верить, тем более, что вы думаете, что я выполняю задание его величества. Поймите, что это не так, и, раз уж вы решили ко мне обратиться, доверьтесь мне – иначе я ничем не смогу вам помочь.   
– Хорошо, – сказал барон. – Я согласен. У меня нет оснований вам доверять, но и нет причин подозревать, что вы затеяли что-то   дурное. Скажите мне, вы знаете об убийстве?
Некромант кивнул.
– Вам известно имя убитого? – продолжал расспрашивать барон.
Некромант назвал имя.
– Тогда, – продолжал Ульфо, не ожидавший, что некромант так легко согласится отвечать не его вопросы, – может быть, вам известно и имя убийцы?
– Разумеется! – воскликнул некромант. Ему, видимо, доставляло удовольствие то, что  лицо барона все в большей степени выражало недоумение.
– Возможно, – снова спросил Ульфо, – вы знаете и то, куда делся труп?
– Ну, конечно же, знаю, – подтвердил некромант и  грустно усмехнулся: Кому же еще знать, как не мне?
– Так, где же он? – почти закричал барон.
– Как это где? – переспросил некромант, удивляясь в свою очередь недогадливости барона. – Здесь. Я говорю здесь, но имею в виду, конечно, не в этой комнате, – уточнил прорицатель. – Здесь, в этом доме.
– Но почему? – поразился Ульфо.
– Потому что мои люди принесли его. Не валятся же ему посреди улицы.
– Ах, да, – произнес некромант, – я понимаю, что вас смущает, и готов  вам все объяснить. Вы хотите знать, как мои люди очутились на месте происшествия. Погодите, сейчас вам все станет ясно. Я открою вам маленькую тайну.
С этими словами прорицатель подвел барона к окну.
– Вы видите сад? Не правда ли, он производит такое впечатление, как будто им никто не занимался уже по крайней мере двадцать лет? А у меня ведь есть люди, которые за ним следят, и я плачу им немалые деньги. Так вот, если идти напрямую до ворот, возле которых произошло убийство, отсюда рукой подать. Я минут за десять дохожу, а я человек пожилой. А вы, конечно, потратили гораздо больше времени, потому что не знали, что находитесь совсем рядом и добирались до меня кружным путем.
– Да, – задумчиво сказал барон, – я действительно не знал, что нахожусь рядом с вами, а убийца знал. Ему этот сад очень хорошо знаком.
– Вы опять правы. Он здесь бывал не один раз. Он очень ценит мои предсказания и советы, и я не раз вызывал для него духов, – охотно подтвердил некромант. – Он этот сад как свои пять пальцев  знает,  но  можете  не сомневаться:  он здесь не остался.  Смысла нет никакого. Ему надо поспешить скрыться отсюда как можно подальше.
– Где он сейчас? – быстро спросил Ульфо.
– А вот это мне совершенно неизвестно. Возможно, это и не трудно узнать, да только зачем,  –  ответил прорицатель.  – Однако поверьте мне, сюда он снова никогда не сунется. Я думаю, что его уже и след простыл. В Палермо его,  во всяком случае, никто больше не увидит. Можете забыть о нем.
– Значит, ему удастся бежать? – недоверчиво спросил барон.
– Скорее всего, так. Да, конечно, удастся. Он не из тех, кто будет дожидаться, пока его схватят.
– Его  попытаются поймать. Почему вы   уверены, что ему удастся скрыться?
– Потому что в этом заинтересован император, – не раздумывая, отозвался прорицатель.
Такой моментальный и бесхитростный ответ ошеломил барона. Император заинтересован в бегстве убийцы. Он сам дал ему задание, а теперь поможет бежать. Даже если некромант не скажет ему больше ничего, барон уже узнал много. Приехал он не зря. Однако его продолжал мучить вопрос, случайно ли они трое: он, убитый и убийца в поздний час оказались одновременно в одном глухом окраинном месте, которое он вообще посетил впервые в жизни.
– Вы знаете, зачем сюда приехали эти двое? – продолжал свои расспросы барон, а прорицатель продолжал удивлять его своими ответами:
– Мне ли я не знать об этом? Они ехали ко мне.
Этот ответ сначала разозлил барона, которому надоело выцеживать по капле то, что было известно прорицателю о загадочном убийстве. Он подумал, что некромант, раз уж все равно решил ему все рассказать, мог бы сделать это сам,  не заставляя его задавать столько  вопросов, без которых вполне можно было бы обойтись.   Но тут же барон понял, что некромант ни в чем не виноват и что если эти расспросы затянулись, то случилось это только по его, барона, вине и нечего перекладывать ее на другие плечи, а потому он спросил:
– Зачем он убил? По заданию императора? Император знал, что я отправляюсь сюда? Это он все подстроил? Зачем ему понадобилось мое присутствие при расправе?
– Что-то я могу прояснить, – сказал некромант, – но не все. Да, император знал, что сегодня вы посетите мой дом. И про тех двоих он тоже знал. Но убийство не было совершенно по его заданию. Я даже уверен, что оно совершилось против воли его величества. Если его величество и  приказал бы кого-то убить, – добавил прорицатель после небольшой паузы, – то скорее жертвой стал бы я.  Раньше убийца выполнял задания императора, но на этот раз нет. Он негодяй, но очень хитер и слишком много знает. Его оставят в покое и дадут ему бежать.
Возможно, некромант сказал лишнее и спохватился. Нельзя также исключить, что вой гиен прервал его речь.  Видимо, это было не слишком приятное предзнаменование, а может быть, даже предупреждение, знак того, что прорицатель слишком много наговорил и пора кончать, во всяком случае, некромант прислушался и замолчал. На его лице не было испуга, но появилось выражение озабоченности.
– Хватит об этом гнусном преступлении, –  сказал он с тяжелым вздохом, – больше я все равно не скажу о нем ни слова. Давайте лучше перейдем к тому, ради чего вы решились посетить меня. Тем более что мы рискуем пропустить благоприятное время. Скоро вы своими глазами увидите духов и сможете не только задать им вопросы, но и попросить их о чем-нибудь. Надеюсь, у вас найдется, о чем их попросить?
Барон не стал возражать. У него теперь было достаточно пищи для размышлений, а предстоявшая ему встреча с духами вызывала любопытство.
– Постарайтесь, – предупредил прорицатель, – задавать свои вопросы как можно точнее, но не ждите такой же точности от духов и не вздумайте с ними спорить или высказывать сомнения в их словах, даже если они мелят явный вздор. Их очень легко спугнуть, и тогда все пропало. И еще. Если вы не получите ответ на свой вопрос, не настаивайте, не добивайтесь ничего от этих бестий. Лучше всего сразу же задайте другой вопрос. У вас ведь есть в запасе много других вопросов, ответы на которые вас волнуют не меньше. Духи не размышляют, они не способны понять, чем вы недовольны, а вы наживете себе неприятности.

Вызывание духов
Они вышли во двор. Было жарко и влажно. Некромант показал барону вход в  мрачное полуразрушенное помещение, в котором через дыры в потолке звездное небо, как показалось Ульфо, сияло значительно ярче, чем обычно.
Прорицатель начертил на земляном полу какие-то круги и странные фигуры, сделал надписи на арабском и греческом языках. Он торжественно провел барона внутрь магического круга и после этого замкнул его.
Затем некромант приготовил воскурения из зловонных и благоуханных трав. Ульфо это показалось очевидной нелепостью, потому что запахи смешались, а то, что получилось в результате, было барону отвратительно и, по его мнению, вряд ли могло привлечь сюда духов.
Некромант тоже принюхивался, вслушивался в потрескивание огня, всматривался в цвет пламени, но в отличие от барона, он остался всем доволен. Наконец он приступил к заклинаниям, которые  долго произносил по-арабски то почти шепотом, то очень громко. Некоторые слова он растягивал, другие произносил скороговоркой. Интонации его постоянно менялись. Иногда голос некроманта звучал заискивающее, но вслед за тем в нем появлялись повелительные и угрожающие нотки.
При этом  на лице некроманта были то страх, то любопытство, то разочарование, то выражение торжества. Он  все время напряженно вглядывался в потрескавшиеся стены, в дырявый потолок и покрытый выбоинами пол. Вероятно, он видел там что-то такое, чего не видел барон, или ожидал чего-то, потому что следить ему вроде бы было не за чем – никого вокруг не было. Ни одно мгновение прорицатель не оставался в покое. Он все время вертелся и изгибался, сопровождая свои слова быстрыми движениями рук и головы.
Когда барон и некромант пришли в это помещение, которое когда-то, вероятно, служило складом, было тихо, но Ульфо не обращал на это внимание, а теперь он внезапно ощутил, что наступила жуткая гробовая тишина. Не слышно было ни шороха. И запахи воскурений как будто улетучились. Не стало ничего, что могло бы отвлечь внимание. Ощущение покоя охватило барона. И тут раздались трески, стуки, шипение, крики, свист, громыхание оружия и появились духи.
Они ввалились шумной гурьбой и засуетились, как постояльцы в гостинице. Их было множество. Это были вооруженные рыцари, моряки, купцы, ремесленники.
Взгляд барона проскользнул по лицам этих людей и остановился на невысоком красивом юноше. Ульфо узнал в нем любимца императора, египетского танцовщика, без которого не обходилась ни одна царская трапеза. Совсем недавно он бесследно исчез.
Император, который привык видеть его каждый день во дворце и всячески ему покровительствовал, поинтересовался, почему его нет. Вразумительного ответа на свой вопрос он не получил, но допытываться не стал и отнесся к исчезновению юноши совершенно равнодушно.   
– Не будем терять время, – откуда-то издали раздался голос некроманта, – его у нас совсем немного. Задавайте вопросы о чем угодно. Вам сейчас все позволено.  Просите, пока наши гости в хорошем настроении.
Барон не заставил себя упрашивать.
– Причастен ли император к убийству, свидетелем которого я стал? – спросил Ульфо и немедленно получил от египетского танцовщика тот самый ответ, который он и ожидал получить:
– Причастен.
– Это было его задание? – на всякий случай решил уточнить барон.
– Нет, – ответил юноша, – у государя не было никакого желания убивать этого человека.
Барон удивился такому повороту дела, но вспомнил предупреждение некроманта и спорить не стал.
– Император велел убить меня? – спросил он осторожно. Барон не боялся за свою жизнь и, если бы египтянин подтвердил его предположение, никаких мер для ее защиты принимать бы не стал, но он не смог бы больше сидеть за одним столом с человеком, которому не доверял и которого презирал бы за лицемерие и коварство.
– Нет, нет, – уверил его танцовщик, – ваша жизнь в полной безопасности. Теперь ей никто не угрожает.
– Значит, император не желает мне зла, – сказал барон, успокоенный этим ответом, но несколько удивленный странным словом – теперь, говорившим о том, что раньше кто-то охотился за ним. Интересно кто? Не этот ли ничтожный придворный, позволивший так легко расправиться с собой?
– Я могу полностью  положиться на его величество?
– Ваша жизнь в полной безопасности. Теперь ей никто не угрожает, – тупо повторил египтянин. – Вас не убьют.
– Я не волнуюсь за свою жизнь, – с легким раздражением сказал барон, – но хотел бы знать, нет ли у императора каких-нибудь замыслов, направленных против меня.
Танцовщик молчал.
– Я добьюсь того, к чему я стремлюсь?
– Да, ты получишь все, о чем ты мечтаешь. У тебя будут слава, богатство и власть.
– Когда? – коротко спросил барон.
Египтянин задумался, но вместо того, чтобы  ответить на заданный ему вопрос,  сказал:
– Ты потеряешь все.
– Я увижу другие страны? – спросил барон, подразумевая, конечно, участие в крестовом походе.
– Увидишь. Ты  уедешь из Палермо, но обязательно вернешься сюда.
– Долго я буду отсутствовать?
Ответ на этот вопрос барон тоже не получил. Духи, заполнившие помещение, вдруг засуетились, начали быстро бледнеть и исчезли в несколько мгновений. Опять, как и при их появлении, наступила мертвая тишина. 
В присутствии духов Ульфо не ощущал никакого стеснения. Он беседовал с египетским танцовщиком так, словно говорить с духами умерших было для него таким же привычным делом, как пировать во дворце с императором, и совершенно забыл, что еще пару часов назад все эти призраки, привидения, тени казались ему сущим бредом, в который не может поверить ни один здоровый человек. Однако когда духи испарились,  барон почувствовал, что освободился от чего-то чрезвычайно неприятного. Из сырого зловонного подвала он внезапно поднялся на свежий воздух. Он не понимал, каким образом так увлекся разговором, что не тяготился удушьем, в котором он проходил.
Барон взглянул на некроманта. Вид у того был жалкий и измученный. Он был бледен, растерян и тяжело дышал. Можно было подумать, что он шагал целый день под ярким солнцем, не сделав ни одного привала. Ульфо даже пришлось поддержать беднягу, чтобы тот не упал, и помочь ему добраться до дома.
Попав в дом, некромант сразу ожил и как будто даже помолодел. Войдя в комнату, в которой он недавно ожидал прихода барона, некромант прежде всего подошел к павлиньим перьям, вынул их из серебряного кольца, разложил перед собой на столе веером и пояснил:
– Надо дать им немного свободы. Если их все время держать в клетке, они зачахнут и пользы от них будет не больше, чем от дохлой собаки, а я жду новых гостей.
Ульфо не понял, о каких гостях говорит некромант, о людях или о духах, но уточнять не стал.

Спор с императором
Пел император и в самом деле превосходно. И сочиненная им музыка нравилась Ульфо. Он, усвоивший с юных лет, что германский рыцарь должен защищать добро, бороться со злом и быть преданным своему монарху, относился к преподанным ему урокам вполне серьезно, но как он ни пытался, не мог разобраться в чувствах, которые внушал   ему император.
У барона не раз возникало впечатление, что в этом человеке, в его телесной оболочке обитала не одна душа, а несколько.  Возможно, они вселялись в нее попеременно.  Возможно, соседствовали в ней, никак не могли ужиться друг с другом, ссорились, враждовали, строили козни одна другой.
Так или иначе, но перед каждой встречей с императором надо было быть готовым к тому, что общаться придется с другим человеком. За одну ночь у государя менялись не только характер и манеры, но и внешность и даже походка. Люди не способны с такой изумительной легкостью принимать новое обличие. Так ведут себя только демоны.   
Иногда барону казалось, что император – воплощение зла и коварства, что служить ему значит служить дьяволу. Оснований для таких мыслей было более чем достаточно, и почти  каждый день появлялись новые. Но барон всегда вспоминал об уме и знаниях государя, о его великодушии, благородных манерах и несравненном умении  чувствовать и ценить прекрасное. Тогда он начинал искать оправдания для поступков монарха и спрашивал себя:
“Кто я такой, чтобы судить его? Для того, чтобы судить других, надо знать всю правду, а мне она неизвестна. И почему я должен верить, что это по его приказу убили беднягу, пошутившему по поводу вспарывания животов? Духи и некромант уверяют, что это не было сделано по его заданию. А что касается тех троих, которым вспороли животы, то мне, конечно, непонятно, зачем он так поступил, но ведь не я дал ему право распоряжаться жизнью и смертью подданных, не мне и спрашивать с него”.
Руководил им дьявол или нет, в любом случае император вызывал у Ульфо все больший интерес, и барон прилагал все больше усилий, чтобы вникнуть в смысл его слов. Он присматривался к внешности, жестам, манерам.
Император был среднего роста, но красив, и лицо у него было открытое. Была в нем загадка, которую Ульфо никак не мог разгадать. Говорил государь всегда так, что трудно было усомниться в его искренности, но когда барон вспоминал об их беседах, он ощущал, что  в них была какая-то фальшь или какой-то скрытый смысл, который постоянно ускользал от него.
Однажды, когда они остались одни, император сам завел разговор о признаках, по которым можно безошибочно определить характер человека.
– Ну как бы я стал пользоваться услугами рыцаря с большим ртом, маленькими тонкими ноздрями, мигающими глазами, широким мясистым подбородком и большими плотными ушами? – рассмеялся император.
– Что должен был бы сделать такой человек, если бы он захотел преодолеть ваше предубеждение?  – простодушно спросил барон Ульфо.
–  Отойти в сторону. Как бы он ни старался, какие бы подвиги не совершил, все было бы напрасно – я бы ни за что не приблизил его к себе. Подумай сам, зачем мне иметь рядом с собой глупых, вздорных, болтливых людей?
– А если они окажутся не такими уж глупыми и вздорными? Неужели вам ни разу не попадались толковые и порядочные люди, которые сначала производили на вас впечатление полных болванов? Бывает же и такое?
– Никогда, – с легкой улыбкой возразил император. – Мне  о таких случаях ничего неизвестно. Жизнь, на самом деле, устроена довольно просто. Она никогда не предлагает нам загадок, которые мы не способны разгадать. Глаза на то и даны человеку, чтобы он мог вовремя разглядеть все, что может стать ему помехой. А если он не умеет как следует воспользоваться даром небес, это уж его проблема. У любого болвана обязательно найдется какой-нибудь признак,  который выдаст его глупость раньше, чем он откроет рот. Любая ведьма носит на своем теле печать сатаны. Никакому убийце или грабителю никогда не удастся избавиться от признаков, по которым их может распознать опытный человек. –  Император на мгновение остановился, а затем спросил с любопытством: – А скажи,  разве ты сам захочешь иметь дело с человеком,  на руке которого заметишь татуировку?
– Но это же совсем другое дело, – запротестовал барон. – Эти вещи нельзя сравнивать. Татуировку человек наносит себе по собственной воле, а внешность он  не выбирает. Что досталось от природы, с тем приходится мириться. Мы не можем изменить рост или форму головы.
– Это обычная ошибка людей далеких от тайных наук. Вместо того чтобы постараться понять смысл признаков, они стремятся узнать их происхождение, как будто оно имеет хоть какое-то значение. Для меня не имеет никакого значения, по своей ли воле человек сделал себе татуировку или его заставили. Важно одно: есть она или ее нет.
– Происхождение как раз и помогает понять смысл признаков, – воскликнул барон.
– Ни в коем случае, – возразил император. – Знание его обычно только сильно затуманивает дело. Если тебе дорога твоя жизнь, а в городе свирепствует черная смерть, и ты видишь больного, постарайся держаться от него подальше и не думай о том, как и почему заболел этот несчастный. Он для тебя опасен, и больше тебе знать ничего не надо. А если ты заметил на улице злую собаку, какое тебе дело до того, почему она бросается на каждого встречного. Может быть, такова ее злобная природа, может быть, когда-то это был самый добродушный и ласковый пес на свете, а его специально целый год натаскивали кусать прохожих. Не все ли равно? Возьми палку или камень и  прогони ее. Иначе она укусит тебя, пока ты будешь размышлять.  Признак затем и дается, чтобы ты мог вовремя распознать опасность, которая тебе угрожает.
Император задумался. Он о чем-то вспоминал.
– Представь себе человека со странным треугольным шрамом на левой щеке. Зачем тебе знать, кто и когда так пометил его? Для тебя он меченый. Будь с ним осторожен. Вот и все.
Конечно, Ульфо сразу догадался, о ком идет речь. Но зачем императору понадобилось говорить о нем сейчас? Если этот убийца выполнял задания государя, тому не стоило предупреждать об опасности. Кроме того, если верить некроманту, убийца должен был сейчас заботиться только о своем спасении и, наверное, уже покинул Палермо. Так что встретиться с ним барону вряд ли бы удалось, даже если бы он этого захотел. Однако и некромант, и дух египетского танцовщика утверждали, что убийца действовал не по приказу императора.  Может быть, император почувствовал, что барон сомневается в его невиновности, и захотел показать ему свою непричастность к преступлению?
Пока Ульфо разгадывал причины странных слов монарха, в зал вошел придворный и остановился перед императором, не зная, должен ли он говорить в присутствии барона.
– Говори, – коротко приказал император.
– Нам удалось все выяснить, – сказал придворный. – Мы нашли труп.
Император пришел в ярость, и барону стало ясно, что государь только сейчас узнал о преступлении, свидетелем которого он случайно оказался.
– Кто его убил?
– Тот, с треугольником на щеке.
– Он мне ответит за оба убийства! – воскликнул император. – Вы должны постараться схватить его живым, но если он окажет сопротивление и у вас не будет другого выхода, можете покончить с ним сразу на месте, там, где его застанете.
Итак, убийств было два. О втором некромант либо не знал, либо не хотел говорить. Некромант утверждал, что государь заинтересован в том, чтобы убийца скрылся. Похоже, что это была ложь.
– Тебя это не удивляет? – спросил император. – Я сказал тебе, что этого человека надо опасаться и вот подтверждение моих слов. Кстати, ты знаешь, кого я имею в виду?
Ульфо кивнул и хотел было объяснить, что прекрасно знает не только убийцу, но и одну из жертв, однако вовремя спохватился и промолчал.
Император некоторое время с любопытством смотрел на барона, гадая, захочет ли он сказать, что ему известно об убийствах, но так как барон упорно хранил молчание, государь начал говорить сам:
– Об одном убийстве тебе хорошо известно, поэтому нет смысла к нему возвращаться. Что-то тебе известно и о втором убийстве, но я не знаю что. Ты, разумеется, много раз видел убитого во дворце и, мне кажется, даже говорил как-то с ним. Это танцовщик-египтянин, – пояснил император и спросил: – Ведь я не ошибаюсь, ты беседовал с египтяниным?
Барон слегка встрепенулся. Он никогда не говорил с египтяниным при жизни и только после его смерти задал несколько вопросов его духу. Можно ли считать, что он беседовал с танцовщиком. Что он должен был ответить императору?
Однако государь не стал ждать ответа, а предложил с любезной улыбкой:
– Если хочешь, я могу назвать тебе имя человека, который должен был стать третьей жертвой убийцы.
– Кто же это? – без особого интереса спросил барон. – Я знаю и его?
– Из этих троих последнего ты знаешь лучше всех, – рассмеялся государь. – Потому что этот последний – ты сам. Он собирался убить тебя.
– Меня? – удивился Ульфо. – Но почему? Мы даже не были с ним знакомы. У него нет никаких причин убивать меня. Может быть, ему заплатили? Наняли его?
– Нет, – возразил император, – его никто не нанимал и никто ему не платил. Он сам готов заплатить всякому, кто поможет ему избавиться от его врагов. Уверяю тебя, он все затеял совершенно самостоятельно.
– Я его не боюсь, но я ему не враг, – возразил барон. –  Зачем ему меня убивать? Должна же быть хоть какая-то причина. Почему он выбрал именно нас? Что общего между нами троими? Не понимаю. Он что безумный? 
– Да, с головой у него в последнее время что-то не ладилось. А что же ты хочешь? Те, у кого голова работает нормально, не устраивают засад, не подкарауливают в темных переулках и вообще ни за кем не охотятся. Разумеется, он безумен, но свои жертвы он выбирал не произвольно. Он без причины никого даже пальцем не тронет.  Он убивал людей близких мне. Так что  общее между вами троими все-таки есть, но для тебя оно имеет небольшое значение. Тебе важнее обратить внимание на признаки, которые прямо бросаются в глаза. Требуется немного, смотри на внешность и доверяй тому, что видишь.
– А если вчера видел одно, а сегодня другое? – вырвалось у Ульфо. – Наружность обманчива, и так легко ошибиться в человеке. И разве приметы, которые почти всегда противоречат друг другу, важнее, чем сама жизнь?
– Мы говорим не о приметах, – поправил его император, – приметы случайны, они могут быть, а могут и не быть, а потому и не заслуживают особого внимания, и у нас  речь вовсе не о них, а о неоспоримых свидетельствах.
– А что если бы суд начал  принимать свои решения на основании таких свидетельств? Неужели вы  не возмутились бы и не стали  возражать против таких приговоров? – с недоумением спросил барон.
– Если бы нашлись достаточно опытные и знающие судьи, которым можно было бы доверять, почему бы я стал возражать? – спокойно ответил император.
– И у вас не дрогнуло бы сердце, когда к смертной казни приговорили бы человека на том только основании, что  форма его носа или подбородка или  его необычная манера говорить, свидетельствуют о его преступных наклонностях? – спросил пораженный барон.
– А на чем основаны приговоры сейчас? Кто-то своими глазами видел, как преступник убил свою жертву – это главный довод, а если видели двое, так и рассуждать больше не о чем, – с ехидством возразил император. – Но люди лживы и часто заблуждаются. Их свидетельства обманчивы еще больше, чем их внешность и чувства. Разве человек может с полной уверенностью  утверждать,  что  то,  что он видел, происходило в действительности,  а не приснилось ему, и не было галлюцинацией или наваждением, которое наслали демоны?
– Мне кажется, – непринужденно улыбнулся император, которому показалось, что его доводы, если и не убедили барона окончательно,  то по крайней мере заставили его основательно призадуматься, – ты, как и любой человек, иногда сомневаешься, произошло ли с тобой что-то в действительности или это тебе только показалось.
Барона передернуло. Он готов был голову дать на отсечение, что император намекал на убийство придворного.
– Разве ты отвечаешь за все мысли, которые лезут тебе в голову? – продолжал император. – Разве есть человек, который может полностью поручиться за свои поступки? А если даже он уверен в себе, знает ли он, каким он станет через пять или десять лет? Жизнь меняет людей до неузнаваемости. Представь себе, что ты двадцать лет провел в чужой стране с другими обычаями. Может быть, ты превратился бы в совсем другого человека.
– Не думаю,  что я могу так сильно измениться, что меня трудно будет узнать, – сказал барон. – Я уверен, что и двадцать и даже тридцать лет жизни в другой стране не изменили бы меня настолько. Я, разумеется, имею в виду поступки, а не внешность, – добавил он с легкой иронией. – Но что говорить о том, чего все равно нельзя проверить.   
– Кто знает, что можно проверить, а что нет? Двадцать лет для тебя – не всегда двадцать лет для окружающих,  – загадочно сказал император. – Посмотрим, изменят ли тебя испытания и время, – добавил он таким тоном, словно уже задумал новый опыт и теперь собирался приступить к его осуществлению.
Барон не понял, что хочет сказать император этими странными словами, но сам он хотел не отвлекаться, а закончить разговор о внешности и поэтому, пропустив риторический вопрос монарха мимо ушей,  спросил:
– Неужели для вас внешность более важна, чем поведение, скажем,  храбрость на поле боя?
– Разумеется, – подтвердил император, – ведь размахивать мечом – далеко не самое трудное и опасное занятие. Бывают испытания совсем иного рода, из которых сложнее выйти живым и в здравом рассудке, чем из самой кровавой бойни. К тому же воин может быть храбр, но коварен и злопамятен. Откуда нам знать, чем вызвана его отвага: любовью или ненавистью? По поступкам не всегда можно правильно судить о человеке. Зато внешность его никогда не лжет. Она говорит и о прошлом, и о настоящем, и о будущем. По внешности можно узнать о таких вещах, о которых и сам человек не догадывается. Это одна из главных причин, заставляющих нас вглядываться в зеркала. Мы, сами того не сознавая,  пытаемся разглядеть в  них свое будущее, а если зеркало треснет или разобьется, мы видим в этом предзнаменование несчастья.   Однако мне кажется, что в чем-то я тебя убедил. Что еще я должен сказать, чтобы уничтожить все твои сомнения?
– Немногое и, судя по вашим словам, – ответил барон, – возможно, для вас это не такой уж большой труд. Расскажите мне о моем будущем. Ведь все оно в моей внешности.
Такое предложение нисколько не смутило монарха. Он воспринял его как совершенно естественное и отнесся к нему вполне серьезно.
– Ты прав. Твое будущее мне открыто, – кивнул император, – но если ты думаешь, что  мне легко  его описать, ты ошибаешься. Я даже не знаю, могу ли я это сделать.
– Не понимаю, – воскликнул барон, – вам открыто мое будущее. Вы знаете, что и когда со мной произойдет, и не можете мне об этом сказать. Что же мешает вам?
Император молчал. Барон долго ждал ответа. Он не сомневался, что никогда не получит его, просто потому, что императору нечего сказать, но тот заговорил.
– Ты никогда не задумывался над тем, почему так много людей интересуется своим будущим и готово отдать половину своего состояния, чтобы оно хоть немного им приоткрылось, и очень мало кто получает ответы на свои вопросы?
Ульфо хотел что-то сказать, но император опередил его.
– Молчи! Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты думаешь, что все прорицатели лгуны и все, что они предвещают, сплошное надувательство. Мошенников действительно много. С этим я спорить не стану. Но не в них дело.
Император сделал паузу, а потом продолжал: 
– На первый взгляд все очень просто. Есть науки, которые принято называть тайными. Есть магия, позволяющая изменить свою судьбу и судьбы других людей. Что было бы, если бы все занялись магией и тайными науками, как занимаются астрономией или геометрией?
– Я думаю, – рассмеялся Ульфо, – что после этого жизнь на Земле сохранилась бы ненадолго. Крестьяне бросили бы обрабатывать свои поля,  ремесленники оставили бы свои занятия, а города наполнились бы сумасшедшими.
– Ничего подобного, – усмехнулся император. – Люди склонны думать, что жизнь на Земле может исчезнуть из-за любых пустяков, а между тем трудно найти что-то более устойчивое, чем человеческая жизнь. Я спрашивал, что произошло бы, если бы все вдруг пожелали заняться магией. Так вот, не произошло бы ничего. Все осталось бы на своих местах, потому что только избранные способны постигнуть премудрости тайных наук и лишь совсем немногие могут рассказать другим о том, что стало им известно. Каждый, у кого есть  способности к учению, может изучить геометрию или арифметику, но с предсказанием будущего все куда сложнее. Как только я заговорю с тобой о том, что тебе предстоит пережить, я вмешаюсь в твою судьбу. Против своего желания я непременно что-то в ней изменю, и даже могу навести на тебя порчу.
– Ничего не понимаю, – сказал барон, – если у меня есть судьба, если можно с помощью гаданий узнать, что произойдет со мной через неделю и через месяц, если все уже расписано на годы вперед, что же тут можно изменить? Даже молиться бесполезно. Что на роду написано, то и будет.
– Будет-то будет, – кивнул император, – вопрос только в том: у кого? с кем это все случится?
– Ясно же с кем, – живо отозвался барон, – со мной. С кем же еще?
– В том-то и дело, что ничего не ясно. Как только ты приходишь к прорицателю или гадалке, и, что бывает на самом деле не так уж часто, узнаешь что-то о своем будущем,  ты становишься другим человеком. Человек не может точно знать свое будущее. Как только он  получает  какие-то  знания, он тут же что-то теряет. Меняется его сознание, а вместе с сознанием всегда меняется и внешность. Человек  становится немного другим. Как будто нет больше барона Ульфо. Как будто умер барон. А в его обличии ходит по земле совсем другой человек. Тело у них вроде бы одно и то же, и вес такой же, глаза и волосы того же цвета, а вот судьбы немного разные. Так что не торопись обвинять гадалку, не  жалуйся, что она тебе налгала. Она говорила не о тебе, а о другом человеке, которого больше не существует.
– Но с кем же в таком случае произойдет все то, что она предсказывала? – спросил барон, которого окончательно запутали рассуждения императора.
– Ни с кем, – беззаботно ответил император. – То, что она предсказывала, никогда не произойдет. В этом ты можешь быть полностью уверен, потому что того человека, которому они гадали, уже нет.
– Но ведь многие люди утверждают, что гадалки верно предсказали им события их жизни. Неужели они все лгут? А если лгут, то с какой целью?
– Скажем так, они не лгут, они сами заблуждаются и вводят в заблуждение других. Хотя то, что предсказывают гадалки, никогда не сбывается,  иногда в мире происходят события очень похожие на те, которые были ими предсказаны. Если я расскажу тебе о каком-то событии, которое должно произойти завтра с тобой, может быть, нечто похожее и случится, но только уже не с тобой, а с кем-то другим, кто будет завтра расхаживать по Палермо под именем барона Ульфо. Вряд ли тебя это устроит, – произнес император, довольный впечатлением, которое  произвели на барона его рассуждения, и добавил: –  Но и мне будет плохо оттого, что я сунулся не в свои дела. Наши судьбы окажутся связанными навсегда. Ни мне от тебя, ни тебе от меня никуда не деться. Придет время, и мне надо будет расплачиваться за твое любопытство. И тебе тоже. Так что лучше уж постараемся быть поосторожнее.
Один из пажей подошел к императору и что-то прошептал ему. Император вздрогнул, взглянул на свой перстень, затем долго испытующе смотрел на барона и, наконец, продолжил: 
– Кое о чем я, конечно, могу тебе сообщить. Ты, например, не знаешь,  что  мог  бы  найти  свое счастье на Западе.  Вместо этого ты предаешься пустым мечтам о Востоке, о крестовом походе и о подвигах, которые будто бы принесут тебе славу и почести.
– Что же в  плохого в таких мечтах? Разве не на поле боя рыцарь завоевывает себе счастье?
– Конечно, нет, – запротестовал император. – То, что ты называешь счастьем, в лучшем случае его жалкая подмена. Крестовый поход не принесет счастья не только его участникам, которые будут терпеть множество лишений, но даже папе, который останется дожидаться его результатов в своем дворце. Запомни, что счастье вообще не завоевывают. Оно всегда дается легко и приходит само без наших усилий. А сражаются люди вовсе не ради счастья, а только для того, чтобы забыть о своей тягостной и нудной жизни так же, как они забывают о ней во время пьяной пирушки, после которой просыпаются с больной головой.
Император умолк. Стоит ли пытаться объяснить что-то человеку, который не способен тебя понять? И как он может понять, если лишен подлинного вкуса к жизни, который одним людям дан, а у других отсутствует?  Наконец монарх заговорил снова.
– Ты, наверное, думаешь, что рыцарские турниры только затем и устраивают, чтобы воины могли проявить свою доблесть и свое мастерство?
– Конечно, – согласился Ульфо, – против этого трудно что-нибудь возразить. Ну еще для того, чтобы публика насладилась красотой боя.
– И еще для того, – подхватил император, – чтобы развлечь прекрасных дам.
– И для этого, разумеется, тоже, – подтвердил барон.
– Что же именно развлекает милых дам? Смерть храброго рыцаря, над которой они могут пролить слезы?
– Нет, – горячо возразил барон, – не смерть, а победа сильнейшего. Торжество силы и воинского искусства над слабостью и безволием.
– А мне кажется, что причина в другом.
– В чем же?
– У римлян в древности были гладиаторы. Они сражались между собой и с дикими зверьми. А публика бесновалась и радовалась, когда их убивали.
– Время было такое, жестокие нравы, это так – согласился барон. – Римляне любили зрелища. Они были азартны, но я не думаю, что они были кровожадны.
– Кровожадны и еще как! – воскликнул император. – Если бы гладиаторы не умирали, никто бы не ходил в Колизей. Бои потеряли бы всякий смысл.
– Но почему вы в этом так уверены? – удивился барон.
– Потому что бои гладиаторов имели определенную цель. Они заменили человеческие жертвоприношения. Если бы гладиаторы не убивали друг друга или их не раздирали на куски хищные звери, их бы все равно пришлось убивать, но римляне оказались очень хитроумны. Они получили сразу и зрелище, доставлявшее им удовольствие, и жертвоприношение, которое должно было обеспечить им успех во всех их делах.
– Пусть так. Но мы ведь не римляне. У нас давно уже нет человеческих жертвоприношений. При чем же здесь рыцарский турнир? – спросил удивленный барон.
– А разве рыцари никогда не убивают друг друга? Кто знает, может быть, это тоже жертвоприношение? – с какой-то дьявольской иронией спросил император. – Время, как вы говорите, сейчас другое, а люди изобретательны. Вот и придумали себе новую форму жертвоприношений. Вы, кажется, не согласны? Наверное,  опять станете спорить со мной.   
Ульфо с недоумением смотрел на одного из самых могущественных и в то же время самых загадочных людей Европы. В последнее время он все чаще не мог  понять, когда император шутит, а когда  говорит всерьез.

Шотландец и его чудеса
Вполне возможно,  что большая часть из того, что уже при жизни рассказывали об императоре Священной Римской империи и короле Сицилии Фридрихе II Гогенштауфене, в том числе и о захваченном им у сарацинов гареме и о необычных эротических увеселениях, которые он в нем будто бы устраивал,  не более чем досужая болтовня. Не исключено и то, что приписываемое императору, получившему корону из рук папы Гонория III, высказывание о “трех обманщиках”: Иисусе, Моисее и Мухаммеде, которые ввели человечество в заблуждение, сочинил папа Григорий IХ. Сменив Гонория III,  он обвинял Фридриха II во всех грехах, в измене христианству, в возвращении к язычеству и  неоднократно предавал его анафеме.
Престарелый, привыкший видеть повсюду козни дьявола и уже начавший впадать в маразм Григорий IХ наговорил много сомнительного о молодом сицилийце, которого  ненавидел за то, что тот с помощью германских князей не упускал случая ограничить папскую власть,  постоянно показывал свою независимость и к тому же вел странную жизнь, увлекался древнеримскими обычаями и арабской наукой.
В ХIII веке любили красочные истории. Усердно распространявшиеся многочисленными завистниками и врагами короля сплетни, когда они были ловко состряпаны, охотно подхватывались даже теми, кто в них не верил.
Еще больше занимательных подробностей, чем о Фридрихе II, можно было узнать о его друге и главном советчике по части астрологии и магии Майкле Скотте, прозванном Михаилом Шотландцем. В отличие от своего высокого покровителя Майкл пользовался расположением и Гонория III, и Григория IХ. Он был человеком церкви достаточно высокого ранга для того, чтобы Гонорию III, желавшему иметь своих людей по всей Европе, пришла в голову мысль сделать его  архиепископом в ирландском городе Кашеле.
– Надеюсь, – сказал папа,– суровый климат не помешает вам. Вы ведь выросли почти что в этих местах.
– Всеблаженный отче, – ответил Майкл, отклоняя лестное предложение, – мне кажется, это было в другой жизни, от которой и воспоминаний-то почти никаких не осталось. Я давно уже привык к теплу Испании и Италии. Но что климат! Даже тот, кто не знает, как его поправить, может одеться потеплее и избежать простуды. Важнее, что я родился в Шотландии,  а не в Ирландии и ирландский язык мне совершенно чужой.
Майкл имел пристрастие к роскошным обедам. Поговаривали, что он баловал приглашенных изысканными блюдами, которые с помощью тайных наук умел доставлять в Сицилию горячими прямо из Испании, а иногда и из французской королевской кухни. Когда Майкл садился за стол, беседа оживала,  и все присутствовавшие становились веселее и беззаботнее. Для Фридриха II, любившего вести во время еды разговоры с умными людьми об Аристотеле и Авиценне,    он всегда был желанным гостем.
Получив в ноябре 1220 года корону в Риме, император вернулся в Сицилию и отметил это событие пышным пиром в своем  дворце в Палермо. В большом зале, по стенам которого стояли античные статуи,  пажи,  как в Древнем Риме,  с ароматизированной водой  и  полотенцами были готовы услужить  гостям,  которые как раз собирались мыть руки и приступить к трапезе, когда  появился Майкл Скотт со своими одетыми, словно халдейские маги, приятелями.
– Опять за своим любимым занятием: путешествуете во времени? – поинтересовался Шотландец.  –  Все у вас, как в том Риме, который пережил расцвет, упадок и старческий маразм и умер давно и окончательно. И опять вы скучаете?  Разве вам не известно, что такие игры, как ваши, опасны и надо поменьше оглядываться назад?
– О нет, мы не скучаем, – возразил император, – мы вели здесь очень интересную беседу и не заглядывали в  прошлое, а пытались немного приоткрыть будущее.  Я надеюсь, что и вы примете  участие в нашей беседе. 
– Вы хотите, чтобы я рассказал об известных мне способах гаданий и предсказаний?
– Это было бы замечательно. Не обо всех, конечно, а только об одном, – улыбнулся император, – иначе нам пришлось бы остаться в этом зале на пару недель.
– О каком же гадании вы хотите услышать? – спросил Шотландец.
– Нас интересует, – сказал император, – как по внешности человека узнать не только его характер и его прошлое, но и то, что с ним случится в будущем. Ведь это возможно?
– Я готов, – согласился Майкл, усаживаясь поближе к императору, – но мне кажется, что наша беседа оживится, если произойдет какое-то, пусть самое маленькое, чудо.  Назовите ваше желание, а я постараюсь  его исполнить, насколько мне позволят мои силы.
Стояла нестерпимая жара, и император попросил наслать  дождь. Шотландец не ответил ничего. У него был вид, как будто он о чем-то вспоминал.
Внезапно разразилась буря с потоками обрушившейся на землю воды, но тут же успокоилась, и, хотя вода мгновенно высохла, и на небе по-прежнему не было ни облачка, в воздухе повеяло приятной прохладой.
– Только тщеславные папы в своей гордыне могут верить, что им подвластен весь мир, – заметил Фридрих. – Смотрите, Микеле может повелевать всеми стихиями, но и его власть ограничена. Против времени и он бессилен. Никто не в состоянии переделать то, что уже случилось...
– ...однако, нам иногда кажется, что и прошлое можно изменить,  – продолжил его слова Шотландец,  –  и все потому, что мы не всегда  точно знаем, что именно с нами произошло.
– Я бы даже сказал: никогда точно не знаем, что произошло в действительности, – произнес император, и Шотландец кивнул в знак согласия.
– Твое чудо всем нам очень понравилось. И перед тем, как мы выпьем за тебя и твое искусство, я хотел бы знать, какую награду ты хочешь получить за то, что избавил нас от невыносимого зноя? – спросил Фридрих.
– Мне необходим отважный и опытный воин, – ответил Майкл, – который отправился бы с нами и помог нам справиться с  врагами. Однако я должен предупредить, что путешествие будет опасным и я не знаю, сколько времени оно продлится.
– И это все, о чем ты меня просишь? – рассмеялся Фридрих. – Немного. По крайней мере,  гораздо меньше того, что требуют от меня папа и кардиналы: немедленно устроить крестовый поход за счет имперской казны, самому его возглавить и,  лучше всего, геройски погибнуть в сражении с сарацинами. С походом можно и повременить, а просьбу Микеле я выполню прямо сейчас и с большим удовольствием.
Воина – им оказался германский барон Ульфо –  выбрали тут же. Император снял с пальца перстень, который рассматривал во время недавнего разговора с Ульфо, и протянул его барону:
– Когда-нибудь он напомнит тебе о нашей сегодняшней беседе и тебе откроется ее смысл.
Компания Скотта  немедленно погрузилась на большой корабль, на котором уже находилось много хорошо вооруженных солдат, и покинула Сицилию.

Судьбы и звезды
Удивительно, но барон, обычно очень внимательный и наблюдательный, только после того, как парусник вышел в открытое море заметил, что солдаты одеты и вооружены, совсем как воины Древнего Рима. Он так внезапно и естественно переместился в другую эпоху,  как  будто  зашел  в  дом старого знакомого,  у которого часто бывал и где все ему было известно до мельчайших деталей.
Ульфо подумал, что он не сразу обратил   внимание на такое перемещение во времени  оттого, что император всегда старался создать у себя обстановку античного мира: вокруг были старинные вазы и скульптуры. Под старину были сделаны столы и лежанки. Такими же, как в старину,  были посуда и еда.  Да и разговоры обычно велись на те же темы, что и тысячу лет назад.
В полночь, когда корабль пересекал Лионский залив, Ульфо поднялся на палубу. Чистое небо было усеяно сверкающими звездами. Майкл стоял на корме, погруженный в размышления, но при приближении Ульфо очнулся и сказал:
– Эти звезды могут очень многому научить того, кто не хочет барахтаться в нашем мире подобно слепому котенку, но люди не стремятся открыть тайны.
– Да, – охотно подхватил барон, – люди ленивы и не любят  учиться даже самому необходимому, даже тому, от чего зависят их судьбы.
– Дело вовсе не в лени, – возразил Шотландец, – а в вечном страхе. Люди опасаются слишком много узнать, потому что боятся, что тогда им самим придется  управлять своей жизнью. Их, конечно,  пугает, что звезды могут определять их будущее не так, как им нравится, но еще больше они боятся того, что небеса могут вообще перестать заниматься ими. Когда твоя судьба в руках звезд, это плохо, но когда она в руках случая, еще хуже. Звездам можно молиться, их можно просить и надеяться, что просьба будет услышана и исполнена, а случай просить бесполезно. Это даже глупому понятно.    
– Неужели небесные светила и в самом деле управляют нашей жизнью? – спросил Ульфо, который уже давно мечтал поговорить с человеком, настолько сведущим в тайных науках. – Неужели Юпитер и Луна знают о моем существовании и от их прихоти зависит, убьет ли меня завтра наемный убийца или мне суждено томиться от скуки до ста лет?
– Разумеется, нет, – пожал плечами Майкл, – Марс вообще ничего не знает и никогда не узнает. В  нем нет ни жизни, ни разума, но ведь и греческие оракулы и сивиллы могли быть совершенно невежественны и даже безумны. Обычно они несли всякий вздор, но порой  поразительно точно предсказывали будущее. Вот книга – это всего-навсего бумага. Она мертва и неспособна ни думать, ни говорить, однако она наполнена словами, из которых мы узнаем то, что хотел нам сообщить ее автор. Небо как книга, если  изучить его язык,  можно прочесть удивительные вещи.
– Но ведь ты сам говоришь, – возразил барон, – что у книги, есть автор, который пишет ее, потому что хочет нам что-то сообщить. Кто же хочет рассказать мне о моей судьбе?
– Так устроен мир, – задумчиво произнес Шотландец, – время должно постоянно напоминать о себе.
Ульфо не понял,  было ли это сказано в ответ на его вопрос или  Шотландец уже забыл о нем и рассуждал сам с собой, но ему показалось, что Майкла что-то беспокоит и что он хочет остаться один.
На следующий день за обедом барон спросил Майкла, долго ли продлится их путешествие.
– Разве кто-нибудь может это знать? – уклонился от ответа Майкл. – Время поразительно странная штука. Люди придают ему совсем не то значение, которое оно имеет в действительности, потому что они не понимают, что такое время, и не умеют ни измерять его, ни разумно использовать. Они не знают, что у каждого дня недели, у каждого часа и даже  у каждой минуты свое предназначение. Тому, кто их путает, рано или поздно приходится за это расплачиваться. И все же люди остаются такими же невежественными и, как и прежде,  принимаются за новое дело или отправляются в дальний путь в понедельник.
– Значит, – полюбопытствовал барон, – нечего жаловаться на невезение и судьбу? Мы сами виноваты, когда не вовремя беремся за что-то.
– Конечно, – продолжал Майкл, – корабль, покинувший гавань в неблагоприятный момент, необязательно пойдет ко дну. Скорее всего, он благополучно доберется до того места, куда направлялся, и его пассажиры, которых не тронут акулы и морские пираты, будут радоваться приятной поездке. Но все-таки  было бы лучше, если бы они оставались дома.   
– А  мы, – спросил Ульфо, – разве можем быть уверены в том, что в самом деле должны сейчас плыть на край света, а не наслаждаться занимательной беседой и пробовать прекрасные вина в Палермо? Может быть, мы будем проклинать ту минуту, когда поднялись на борт этого судна?
– О нет, – возразил Шотландец, – только не это. Даже, если на твою долю выпадут страшные испытания и тебе придется совершить ужасные преступления, постарайся никогда не сожалеть о случившемся.
– Ужасные преступления? – взорвался потрясенный барон. – Я не ослышался? Ты смеешь предполагать, что германский рыцарь совершит ужасные преступления?
– Не горячись, – спокойно заметил Майкл, – порой самые достойные и благородные люди преследуют  благие цели, за которые их никто не решится упрекнуть. А какой результат их стараний – злодеяния. Они совершают их против собственной воли.  Иногда по ошибке, иногда по незнанию. Смысл того, что они сделали, если и доходит до них, то слишком поздно. Тогда, когда уже ничего нельзя изменить.
– И этого нельзя избежать?
– Избежать? – удивился такому вопросу Шотландец. – Да, для большинства людей почти невозможно не только избежать, но даже постичь то, что с ними произошло. Они так в полном неведении и добираются до могилы.
– Однако, если я тебя правильно понял, все-таки может случиться, что наступит момент, когда мне откроется смысл произошедшего, – сказал барон, который во всем любил ясность и не мог на этом закончить разговор. –  Что станет со мной тогда?   Я ужаснусь от того, что было сделано мною, и буду обречен на вечные муки?
– Муки, ужасы. Не старайся нарисовать слишком мрачную картину, – спокойно сказал Шотландец таким тоном, как будто давал совет, под какими деревьями лучше укрываться от солнечного зноя. – Да, наверное, ужаснешься, если к тому времени, когда ты поймешь, что к чему,  эти события еще будут иметь для тебя  хоть малейшее значение.
Ульфо отчаялся уловить мысль Шотландца и больше не просил разъяснить эти загадочные слова, а только поинтересовался, что ему предстоит делать.
– То, что ты умеешь в совершенстве, – ответил Майкл, -сражаться. Ты возглавишь войско, которое уже ждет нас, и подавишь восстание мятежников, убивших царя и установивших в стране тиранию.
– Разумеется, я весьма благодарен императору и тебе за оказанную мне честь, но неужели  нет  в этой стране опытного военачальника, способного командовать армией? – усомнился барон.
– Наверное, ты прав – умелого полководца можно найти и там, – согласился Шотландец. – Но когда он разгромит восставших, он сам взойдет на трон. Он вызовет к себе зависть и всеобщую ненависть, даже если не окажется других претендентов на престол. Возникнет вопрос: почему он должен управлять страной? Что он собственно сделал?  Расправился с бунтовщиками? Но это было его святым долгом. А ты другое дело. Ты прибыл издалека,  специально для того, чтобы спасти от гибели незнакомую тебе страну. В этом-то вся разница – он узурпатор и тиран, а ты избавитель. Многие даже будут уверены, что  ты посланник небес, и никто не осмелится поднять голос против тебя.
В полночь, опять увидев на палубе Майкла, занятого своими мыслями,  или делающего вид, что он погружен в себя и ничего вокруг не  замечает,   Ульфо  не стал к нему подходить.  Он уже понял, что в это время Шотландец любит оставаться наедине с собой.

В чужой стране
Корабль прошел через Геркулесовы столбы и приблизился к какому-то чужому, но в то же время казавшемуся знакомым побережью, где уже ждала армия, командование над которой принял на себя Ульфо.
На утро разразилась такая буря, что барон подумал, что его палатку либо сорвет с земли и унесет ветер, либо смоют потоки воды и что ненастье, напоминающее о всемирном потопе,  должно предвещать ему новую жизнь.
Он и раньше не любил предаваться воспоминаниям о прожитых годах,  хотя в них было много хорошего и не было почти ничего такого, о чем бы  хотелось забыть. Теперь же события давних лет и даже те, что происходили с ним всего месяц назад, вдруг стали ему совершенно чужими и такими же далекими, как берега покинутой Сицилии. 
Жажда  еще неизведанного охватила барона. Ему казалось, что он с удовольствием отказался бы от всего, что было с ним до сих пор, и погрузился бы в  водоворот событий, в которых мог бы испытать свою силу и удачливость.   
Когда шторм немного стих, Ульфо попросили пройти к главному прорицателю. Тот оказался человеком огромного роста с очень свирепым лицом и очень кроткими большими на выкате глазами. Взгляд у него был задумчивый и немного отстраненный, как будто ему не было никакого дела до всего того, что происходит вокруг него, но постоянное беспокойное движение могучих рук выдавало внутреннюю тревогу.
Прорицатель начал с просьбы простить его за то, что он не пришел сам к человеку, который вскоре станет владыкой страны, а осмелился пригласить его к себе.
– Но что поделаешь! Только здесь в моей палатке мне открывается истина. А она такова, что я не в силах держать ее при себе до конца бури. Я чувствую, что обязан немедленно довести ее до своего повелителя. К тому же именно тогда, когда бушуют стихии, открывается многое такое, что ни за что не узнаешь в тихий погожий день. Прекрасная погода располагает к наслаждению жизнью, ненастье – к ее пониманию.
Ясновидец, утверждавший, что не может ждать лишнюю минуту, теперь явно не торопился сообщить, какие неожиданно раскрытые ему его искусством тайны так беспокоят его.  Ульфо уже начал терять терпение от  бессмысленной болтовни прорицателя и едва сдерживал гнев.
– Подожди, – сказал прорицатель, для которого мысли барона, очевидно, не были секретом,  – Сейчас ты  узнаешь такое, что пожалеешь о своем нетерпении.
Только он успел произнести эти слова, как произошло нечто, поразившее Ульфо. В одно мгновение облик предсказателя неожиданно изменился. Барон вдруг ощутил, что того вялого нерешительного человека, который только что стоял перед ним и медлил, больше нет, а вместо него появился другой, мрачный и надменный, сознающий свою силу и власть над людьми и не знающий сомнений.
Прорицатель смотрел на Ульфо, как хищник на свою жертву. Он заговорил медленно и торжественно, громко и отчетливо выговаривая каждое слово, как судья, выносящий приговор отъявленному негодяю, который наконец-то попался в руки правосудия.
– Теперь можно говорить. Пришло время сказать, что удача будет сопутствовать тебе во всем. Ты разгромишь своих противников. Затем ничто не помешает тебе взойти на престол и достигнуть всего того, о чем ты мечтаешь сейчас. У тебя будут прекрасная жена и замечательные дети. Многие годы ты проведешь в блаженстве,  но затем судьба отвернется от тебя. За два или три месяца ты потеряешь все. А самое страшное то, что ты приложишь свою руку к  гибели твоих близких.
– Ты сказал, что  гибель моих близких произойдет от моей руки или я буду ей способствовать, – нерешительно начал барон, но прорицатель не дослушал его:
– Я сказал близких. Тех, кто рядом с тобой. Кого ты видишь и до кого ты можешь дотронуться рукой, а не тех, кто живет в твоих воспоминаниях. Разве ты можешь сейчас назвать их близкими? Вы теперь существуете в разных мирах, и скоро ты совсем забудешь о них.
– И я ничего не смогу сделать, чтобы изменить свою судьбу? – тихо спросил барон. – Ведь лучше не иметь ничего и ничего не потерять.
– Ты можешь уйти от такой участи, – сурово произнес ясновидец,  –  это в твоей власти.  Но я  не собираюсь попусту тратить время и объяснять, что тебе надо было бы сделать, потому что ты все равно не воспользуешься возможностями, которые у тебя будут. Так что лучше всего покорись судьбе.  Одно лишь могу тебе посоветовать: когда начнешь царствовать, постарайся как можно меньше менять в стране и вообще ни во что не вмешиваться. Пока все будет идти так, как шло до тебя, ты будешь пребывать в блаженстве.
Такие речи привели барона в бешенство, и он схватился за меч, чтобы силой вырвать у прорицателя тайны, от которых зависело его будущее.
Прорицатель взглянул на него с легкой улыбкой и снисходительно проронил:
– Ты еще молод и слишком горяч. Потерпи немного. Очень скоро у тебя будет возможность убедиться  в том, что я тебя ни в чем не обманул.
После этого ясновидец внезапно обмяк, осунулся и без сил опустился на лежанку. Его мгновенно помутневшие полные растерянности глаза беспомощно  уставились на барона, как будто выражая недоумение, что это за непрошеный гость явился  в палатку в такой ранний час. Ульфо стало ясно, что больше ничего здесь узнать не удастся, и, чтобы не терять напрасно время, он вернулся к себе, а после того, как погода прояснилась, отправился за разъяснениями к Шотландцу.
Того, однако, на месте не оказалось. В его палатке находились два карлика с длинными нерасчесанными волосами и довольно гнусными желтоватыми физиономиями. Они были очень похожи друг на друга. Разница между ними состояла в том, что один все время отвратительно ухмылялся, а другой задумчиво покусывал грязные ногти.
Барону показалось, что они обыскивали и даже обнюхивали палатку Шотландца. Эти люди, рассказали, что Майкл поднялся ни свет  ни заря и вместе со своим слугой покинул лагерь по какому-то срочному вызову, пообещав вернуться не позже, чем через несколько дней.
– Если, конечно, его не задержат на месяц-другой какие-нибудь неотложные дела, – рассудительно произнес один из карликов и тут же добавил:
– Мы должны быстро убрать в палатке, потому что  вечером в ней поселится важный человек.
– Новый прорицатель, – пояснил его партнер. – Старый сегодня утром скончался. Сразу после разговора с вами. Никто этого и не ожидал.
– Надо же! – воскликнул ухмылявшийся карлик.– Он выглядел таким здоровым. Хотя никто не знает, сколько ему было лет и откуда он к нам прибыл. А мне было бы любопытно узнать, где он выучился своему искусству.
– Говорят, он жил в Египте и учился у тамошних жрецов, а некоторые утверждают, что он пришел из Персии, но я не верю ни тем, ни другим. Такой дар, как у него, получают от неба, а не от людей.
–  Кто же станет с этим спорить? Конечно, он получил свой дар не от людей, потому что родился от демона. А мать его, танцовщица из цирка,  отдавалась первому встречному и готова была родить от любого, кто ее пожелает. Конечно, его зачатием занимался демон. Ведь каждый знает, что демоны боятся всякого звона и шума, а его пугали даже громкие голоса. А помнишь, как у него удлинялась правая рука, когда он тянулся за куском мяса во время пира в царском дворце?
– Кто бы ни были его родители, во всяком случае, он знал какие-то тайны и никогда не ошибался в своих прорицаниях. Все сбывалось, что он предсказывал.
– А мне кажется, что сам он ничего не знал о будущем. Да и вообще мало что знал. Он даже писать и читать не умел. Поэтому-то демоны и выбрали его для своих целей.  Это дьявол помогал ему морочить головы людям.
Карлики так увлеклись  спором, что совсем забыли об Ульфо. Наконец, тот, который постоянно ухмылялся, повернулся к барону и, заметив  раздражение на его лице, произнес:
– Никто не знает, откуда пришел старый прорицатель, но всем известно, что привел его сюда ваш друг.
– Ты имеешь в виду Шотландца? – спросил Ульфо.
– Шотландца? – удивился карлик. – Вы называете его Шотландцем? Можно поинтересоваться почему? У него много прозвищ, но такого я еще ни разу не слышал.
– Ну да, ведь он родом из Шотландии, – сказал барон, – там он вырос.
Карликов эти слова привели в восторг, они переглянулись, разразились громким хохотом и даже начали приплясывать от удовольствия.
Первым опять пришел в себя тот, который все время ухмылялся, и сказал:
– Уверяю вас, что ваш друг вырос вовсе даже не в Шотландии, и вряд ли он когда-нибудь забирался так далеко на север.
– Разумеется, нет. Он очень боится простуды, – с серьезным видом подтвердил второй карлик.
– Он провел свое детство в наших краях. Его мамаша жива,  ее у нас каждый знает.
– Многие даже очень хорошо, – снова вставил карлик, покусывавший грязные ногти.
– Так что вы напрасно беспокоитесь,  ваш друг всегда сюда возвращается  и сейчас он никуда не денется, непременно появится здесь снова. Раньше или позже вы обязательно с ним увидитесь еще раз.
Барон понял, что остался один в совершенно чужой стране и что у него нет четкого представления о цели своего пребывания здесь. Однако он немедленно принялся за дело. Удача сопутствовала каждому его шагу.

На престоле
Все, что предвещал прорицатель, стало сбываться с первых же дней пребывания Ульфо в стране, которая нравилась ему все больше и больше.
Армия, во главе которой стал барон, оказалась отлично обученной и рвалась в бой. Противнику же катастрофически не везло. В его стане начались распри. Опытные военачальники то и дело совершали грубейшие ошибки, непростительные даже для новичков. Воины из разных кланов ненавидели и презирали друг друга. Болезни, с которыми врачи сталкивались впервые, преследовали солдат.
Утомленные и измученные неудачами воины противника как будто разучились владеть оружием. Их лошади, по непонятным причинам, теряли скорость и выносливость. Значительная часть съестных запасов сгорела во время пожара, охватившего провиантские склады при загадочных обстоятельствах. Победы над мятежниками давались Ульфо удивительно легко.
Когда с восстанием было покончено и наступило время мира, имя барона было окружено множеством легенд. Рассказывали о его небесном происхождении, о том, что он был прислан специально, чтобы наказать смутьянов, сбивающих с толку народ. Всюду, где  появлялся барон, его приветствовали ликующие толпы. Армия и народ упрашивали Ульфо не бросать их на произвол судьбы и взойти на престол.
Барон не стал противиться уговорам, женился на  прекрасной дочери свергнутого и убитого мятежниками царя и начал править страной, носившей название Текуфа, в день, который был объявлен национальным праздником в честь окончания Великой смуты.
Оказалось, что управлять государством  не так уж трудно даже при полном отсутствии опыта. Барону, во всяком случае, это было не сложнее, чем расправиться с бунтовщиками. 
Подданные были всем довольны, занимались исключительно своими делами и мало интересовались государственными проблемами. Нигде не видел Ульфо следов нищеты и голода. Он ездил по разным городам и ни в одном из них не мог найти улицу, на которой бы жили бедняки.
Некоторое время Ульфо недоумевал, не понимая где искать причины всеобщего богатства. Он пытался узнать их у своих министров. Ему говорили о том, что в стране живут самые искусные в мире ремесленники, владеющие секретами мастерства, которые передаются из поколения в поколение на протяжении не одного столетия.
– Почему же не стекаются сюда любители легкой жизни и наживы со всего мира? Почему здесь так мало приезжих? – спросил как-то Ульфо и услышал в ответ, что иностранцам,  у которых нет на то особого разрешения, запрещено пребывать в стране более двух недель и вообще доступ в государство затруднен, чтобы народ Текуфы не перенял чужие нравы и обычаи, не разленился и не развратился.
Кроме занятия различными ремеслами, которое помогало им богатеть,  у жителей страны было еще и другое, может быть, более важное для них увлечение, поглощавшее все их свободное время и поразившее Ульфо не меньше, чем загадочное благосостояние  граждан. Здесь не было человека, который не занимался бы магией, гаданиями и прорицаниями.
Ульфо с большим почтением относился к искусным мастерам, но он никак не мог свыкнуться с тем, что люди  часами горячо обсуждали преимущества того или иного вида гаданий и то, в каком случае к какому способу предсказаний следует прибегать.  Каждый ребенок знал тайные названия небесных светил и  мог объяснить, какое воздействие оказывают звезды на здоровье, богатство, удачу и вообще на всю земную жизнь.
Тот, кто хорошо умел толковать сны, рисунки на ладони, расположение светил на небесах, полет коршуна или определять значение формы, которую принимают в воде капля оливкового масла, расплавленного свинца или цинка, мог смело рассчитывать на один из высших постов в государстве.
– Он ведь еще очень молод и у него совсем нет боевого опыта, – удивленно сказал Ульфо о юнце, которого прочили в командующие армией.
– Что же из этого? – искренне недоумевал первый министр. – У него есть свой демон, который всегда помогает ему принять верное решение.   
Стало самым обычным делом вызывать духов умерших и советоваться с ними по любому поводу. Первый министр Земан пришел к Ульфо и сказал, что положение в стране вызывает у него серьезные опасения и необходимо что-нибудь предпринять в связи с этим.
Ульфо не мог смотреть на своего первого министра  без улыбки. Он всегда вспоминал императора Фридриха, который, конечно, не захотел бы иметь дело с человеком с такими оттопыренными мясистыми ушами и густыми сросшимися бровями, как у Земана.
Сам Ульфо не придавал особого, а вернее было бы сказать, не придавал никакого значения внешности. Главное, считал царь, чтобы человек был толковый, а Земан был не просто толковый, но  удивительно сообразительный министр, очень часто предвидевший события.
Царю казалось, что все его чиновники сами занимаются некромантией, и ему было непонятно, что собственно тревожит главу его правительства.
– Давно ли вы превратились в  противника вызывания духов? – поинтересовался царь. – Помнится, именно вы совсем недавно убеждали меня в том, что государственному деятелю необходимо советоваться с духами.
– Я и сейчас не откажусь от своих слов, – уверенно сказал министр.
– Что же в таком случае вас беспокоит?
– То, что духов вызывают иногда по самым ничтожным пустякам, а иногда вообще без всякого разумного повода, –  печально произнес Земан. – Люди перестают размышлять и что-либо предпринимать. Они больше не хотят полагаться на свои силы. Теперь они надеются только на духов. Каждый, кому не лень, спешит задать свой вопрос и высказать свою просьбу. Говорят, что бывали даже такие случаи, когда одного и того же духа вызывали одновременно сразу в два различных места.
– Так что у духов много работы? – спросил Ульфо с иронией. Этот разговор начал его забавлять.
– Много. Я бы сказал – слишком много, – очень серьезно произнес первый министр. – Это меня больше всего и тревожит. Духам в конце концов  надоест,   что  их  беспокоят в любое время дня и ночи  и иногда заставляют добираться из очень отдаленных мест. Ведь они страшно не любят выходить на Землю. Непременно настанет момент, когда они  разозлятся и настроятся против нашей страны.  Если духи начнут бесноваться,   это добром не кончится.  Нам придется  худо.   Они нашлют на страну голод, болезни, разруху...
– Даже если все так, как вы говорите, – перебил министра царь, – разве мы можем что-нибудь сделать? Людям так долго внушали, что надо во всем советоваться с духами. Теперь их вряд ли удастся в этом разубедить. А запретить им вызывать духов в своих домах нам не удастся.
– Мы и не будем никому  ничего запрещать.  Я  ненавижу  всякое насилие, – возразил первый министр. – У нас свободное государство,  и я  только вчера дал разрешение на открытие еще одной школы общения с духами.  Пусть учатся,  если есть такое желание.  Каждый у нас волен делать, что хочет. Лишь бы не мешал жить другим.
– Что же вы предлагаете? – удивился царь.
– Пора кое-что изменить в нашей стране. О том, чтобы желудки наших граждан были полны,  мы уже достаточно позаботились. Теперь следует подумать об их головах.  Надо дать народу новое увлечение,  чтобы они забыли о старом,  и я уже все продумал.  Через пару месяцев, если вы позволите привести мой план в исполнение,  только самые глупые будут надоедать духам своими расспросами.

План министра Земана
Столица государства Текуфа город Лу  понравилась барону с первого взгляда.  Она нисколько не напоминала итальянские города. Это была не Флоренция с ее узкими зловонными больше подходящими для собак, чем для людей,  проходами между домами, которые почему-то называли улицами, хотя в них трудно было разминуться двум пешеходам, а о всадниках и говорить не приходилось.
Лу был похож на Палермо, только его прямые улицы с каменными мостовыми и водосточными желобами были еще красивее, просторнее, светлее и чище. По ним было приятно ходить. Как и Палермо, город утопал в садах, но апельсиновых и лимонных рощ, финиковых плантаций здесь было еще больше. Барону казалось, что цветы здесь ярче и благоуханнее, чем в Сицилии, олеандры  еще выше, а кипарисы еще стройнее.   
На юге города находился царский дворец. Вокруг него жили чиновники, воины, адвокаты и врачи. Ремесленникам и купцам отдали центральные районы, а жрецы обитали возле храмов, в которых служили в северной части столицы.
Рядом со жрецами селились маги и прорицатели, многие из которых приехали издалека или сами, или по приглашению властей. Способность предвидеть будущее считалась даром небес. Тем, кто ею обладал, не чинили никаких препятствий при въезде в страну или выезде из нее.
Прорицателей и знатоков тайных наук царские агенты отыскивали по всему миру, сулили им богатства и почести и зазывали их в Лу, где жрецы определяли достоверность и ценность их предсказаний.  Таким образом, перед тем, как прибывший маг начинал ломать голову над чужими судьбами, решалась его собственная судьба: либо он получал право известными ему способами гадать, лечить, устраивать чьи-то дела, либо его изгоняли с позором.   
В Текуфе правительственные чиновники никогда не выполняли жреческих обязанностей, а жрецы старались не вмешиваться в общественную жизнь и соприкасались с государственными проблемами только, когда к ним обращались за помощью правители страны.
Только посвященные могли приносить жертву в храме. Только они знали все тонкости ритуала. Тайны жертвоприношений и прорицаний передавались по наследству.
От дворца через весь город тянулся на север широкий Большой проспект. Он связывал мир чиновников и солдат с миром магов и предсказателей. Отношения между этими мирами были сложными, но подчинялись строгим правилам. 
Проспект заканчивался у площади Большого фонтана. Фонтан был действительно большой. Может быть, самый большой из тех, что когда-либо доводилось видеть Ульфо, и уж, наверняка, самый странный. С четырех сторон света четыре пантеры, раскрыв оскаленные пасти, из которых вырывались струи воды,  смотрели на расположенную в центре круглого бассейна на мраморном постаменте фигуру юноши с поднятым к небу лицом и огромным факелом в вытянутой вперед правой руке. Вода била из-под постамента, из факела  и из глаз юноши.
Слева от фонтана в глубине окруженного металлической похожей на кольчугу решеткой сада находилось огромное здание – высшая школа магии и тайных наук. По другую сторону фонтана располагался ипподром.
В былые времена при прежних царях на этот ипподром чуть ли не ежедневно устремлялись толпы народа. Там устраивались скачки и бои, приводившие публику в состояние экстаза. Но к тому времени, когда Ульфо вступил на престол, интерес к представлениям на ипподроме был утерян. Устраивались они все реже, и многие были уверены, что скоро они вообще прекратятся.
В середине пути между царским дворцом и площадью Большого фонтана в самом центре города находилась площадь Согласия.  По сторонам проспекта, ведущего от площади Согласия к Большому фонтану находились десять конных мраморных статуй царей, всех правивших в стране до Ульфо.
Десять точно таких же статуй находились на пути между лошадью Согласия и царским дворцом. Разница состояла в том, что за каждой статуей  в северной части города находился храм, в котором поклонялись духу умершего царя, спрашивали его о будущем и молили о помощи.
Ульфо обратил внимание на то, что лица и фигуры у всех всадников были разные. Некоторые худые, некоторые полные. Одни грозные и властные – к таким не подступишься. Во внешности других можно было заметить следы добродушия – их, наверное, иногда можно было о чем-то попросить.
Однако  кони, на которых  восседали правители, не только были похожи друг на друга, как две капли воды, но все застыли в одной и той же позе с поднятой правой ногой.
– Почему все цари на конях? – спросил Ульфо у Земана в первый же день  своего пребывания  в  столице.  –  Почему я нигде не видел  изображений царей на троне или просто стоящих на земле?
– Царь, – пояснил министр, – небесный посланник. Мы не можем допустить, чтобы в присутствии простолюдина  ноги властителя касались земли. Царь появляется перед народом вне дворца только на коне. Престол – предмет священный. Как же выставлять его в общественном месте?  Престол может находиться только во дворце. А кони все одинаковы, потому что все цари как посланники небес равны между собой и всем мы должны оказывать равные почести.   
“Странно, – подумал Ульфо, – изображение царя можно выставлять в общественном месте, а престола нельзя. Земан лукавит и  что-то скрывает от меня, но я разберусь”.
Разбираться, почему нельзя выставлять в общественном месте изображение престола, царь так и не стал и вообще тут же забыл о вопросах, которые задавал своему министру. Конные статуи царей  волновали его также мало, как и их храмы.
Правда, чтобы не нарушать традиции, а главное, чтобы не смущать подданных, привыкших, что царь советуется со жрецами, Ульфо иногда посещал храмы и даже провел как-то целый день в школе магии, где ему продемонстрировали десятки методов предсказаний, лечения и предотвращения болезней и защиты от порчи, но  гораздо большее удовольствие  царь получил бы от хорошего рыцарского турнира или хотя бы скачек.  Но ипподром практически бездействовал. Публика потеряла к нему всякий интерес. 
Ульфо очень обрадовался, когда Земан предложил возобновить зрелища на ипподроме.
– Вы, кажется, изменили свое мнение, – улыбнулся царь. – Еще недавно вы не верили, что народ пойдет на ипподром.
– В том, что народ пойдет на ипподром, я никогда не сомневался, – возразил министр. – Скорее Солнце перестанет вращаться вокруг Земли, чем люди потеряют интерес к зрелищам. Беда в том, что зрелища стали скучными. Они не развлекают, а усыпляют. Публику надо волновать, пугать, забавлять. Пусть люди забудут обо всем на свете, о еде, сне, делах, деньгах. Пусть они дрожат от страха. Пусть им мерещится конец света, и пусть они мечтают, чтобы он наступил поскорее. Тогда одно воспоминание о зрелище будет приводить их в восторг, и они будут приходить на ипподром  снова и снова.
“Интересно, – подумал Ульфо, – что затеяла эта хитрая лиса и почему до сих пор нельзя было устроить такое волнующее представление?”
– Хорошо, – произнес царь вслух, – мне нравится ваше предложение. Я люблю азартные зрелища и буду среди первых зрителей.
Первое представление было обставлено с великой торжественностью. В каждом из десяти храмов царей, расположенных на Большом проспекте, жрецы обратились к  покровительствовавшему им духу с просьбой назвать наиболее благоприятное время для зрелища. Оказалось, что только один день был назван во всех храмах. Он и был выбран для грандиозного зрелища.
Хотя Ульфо нравился замысел и ему самому не терпелось увидеть, чем Земан собирается поразить народ, он не понимал, почему  дату представления назначали жрецы. Ведь что там ни говори, но это было не объявление войны, не жертвоприношение, а всего только развлечение, которое вряд ли могло оказать какое-то влияние на будущее страны.
К словам министра о новом увлечении, которое он собирается дать народу вместо вызывания духов, Ульфо серьезно не относился. Однако царь не хотел вмешиваться. Он был уверен, что Земан привлек жрецов для пущей важности, чтобы каждому стало ясно, что это событие имеет государственное значение.
О предстоящем представлении было объявлено по всей стране, и отовсюду стекались в столицу люди, чтобы присутствовать на зрелище, подобного которому еще никто никогда не видел. Когда что-то, возбуждающее любопытство общества, тщательно скрывается от него, рождаются самые невероятные слухи. Так было и с программой праздника, содержавшейся в строжайшей тайне. Хотя многие утверждали, что знакомы с ней, а некоторые даже вызывали духов, чтобы узнать подробности у них,  никто толком не мог объяснить, что же такое замечательное и невиданное разыграется на ипподроме.
Праздник начался утром гонками колесниц.  Потом были скачки, выступления акробатов, соревнования борцов. Все было ярко и красочно. В другой раз публика пришла бы в восторг, но в этот день народ ждал сюрприза, которого все не было и не было, и каждая минута его отсрочки вызывала разочарование.
Страсти на трибунах быстро накалялись. Потные злобные лица с выражением недоумения все чаще поворачивались к царской ложе, и это не нравилось Ульфо.
– Неужели это все, чем вы собирались потрясти народ? – язвительно спросил он у Земана.
– Этим нельзя потрясти даже ребенка, – спокойно ответил министр, – но нам некуда торопиться. Представление только началось. Главное впереди, у нас еще много времени.
– Люди раздражены и уже высказывают недовольство. Еще немного и их терпение лопнет. Они начнут крушить все подряд. Сначала переломают ребра друг  другу, а потом бросятся на вас, – предупредил царь.
– Не бросятся, – рассмеялся министр, – они получат то, что хотят. Поверьте мне, все  очень хорошо, – с удовольствием потирал руки министр. – Просто великолепно. Пока все идет именно так, как я и ожидал. Перед тем, как подать главное блюдо, приносят что-нибудь острое, чтобы возбудить аппетит.
– По-моему, – с усмешкой прервал Земана царь, – аппетит вы уже возбудили и, если публике не подадут более сытного блюда, она проглотит вас.   
Между тем, подошел черед магов. Но глотание огня и расплавленного свинца, превращение сухой ветки в змею, а змеи в орла, полеты колдунов над трибунами не могли утихомирить бесновавшуюся публику.
И вдруг все замерли и уставились на выстроенный в центре поля помост, на который медленно поднялся высокий человек в ярко красной одежде. Ульфо не знал, каким образом этот человек в одно мгновение сумел приковать к себе общее внимание, но, как и все, не мог  оторвать от него глаз.
Маг поднял обе руки, и, хотя солнце осталось на своем месте, рядом в ним появилась луна. Сумерки опустились на ипподром вместе с незнакомыми пьянящими ароматами. Жара сменилась прохладой. Легкий ветерок помогал расслабиться. Царь как будто погрузился в полудремоту, но при этом сохранил совершенно ясное сознание.
Ульфо почувствовал приятную тяжесть в руках и ногах. Он  ощущал не слабость, а  скорее прилив сил, но у него не было никакого желания двигаться. Он даже не взглянул на своего первого министра. Его интересовал только человек в ярко-красном одеянии. Сомнения оставили его. Теперь он твердо знал, что все действительно идет так,  как надо,  и сейчас случится что-то необъяснимое.
Он знал также, что собравшаяся на трибунах публика испытывает те же чувства и ждет чуда, и народ снова верит в своего царя.
Маг протянул руку, и справа от него поднялся из-под земли еще один помост с просторной клеткой, сделанной из толстых металлических прутьев. К воротам клетки вел огороженный решеткой пологий спуск на поле ипподрома, продолжавшийся закрытым проходом, доходившим до восточной трибуны.
Маг произвел еще какую-то операцию, и возле него появилось кресло. Он уселся и приступил к делу.
Сначала в клетку по проходу вбежали разъяренные львы и начали метаться, рычать и бросаться на решетку. Появившиеся тут же служители заперли хищников в небольшие загоны, в каждом по одному зверю.
Затем через ворота клетки прошел воин в тяжелых доспехах и торжественно раскланялся с публикой. Дверь одного из загонов поднялась, лев вышел из него медленно и почти с такой же торжественностью, как воин. Противники несколько мгновений изучали друг друга, а потом стали сближаться.
Бой был недолгий, но жестокий и кровавый. Израненному рыцарю в конце концов все же повезло, и он вонзил свой меч в сердце зверя. Второе сражение продолжалось дольше. Бойцу не удалось одолеть льва, но ему повезло: его вытащили в последний момент, когда лев уже был готов разорвать своего незадачливого соперника на клочки. Народ вздохнул с облегчением, и Ульфо радовался вместе со всеми.
– Наш народ вовсе не так кровожаден, как может показаться. Надо только дать ему повод показать  свое милосердие.  Видите, боец остался жив, а люди довольны, – с легкой насмешкой воскликнул Земан.  –  Еще немного,  и они совсем успокоятся, а потом будут вспоминать об этом представлении,  как о лучших часах своей жизни. 
Еще два воина въехали в клетку на боевых конях.
– Они не будут сражаться с львами, – сказал министр, поймав недоуменный взгляд  царя.  –  Они будут драться только между  собой.
– Но почему в клетке? – удивился Ульфо.
– Так было у нас принято когда-то, – пояснил Земан. – Бой устраивали в небольшой клетке, а ключи от нее находились внутри клетки, так что снаружи открыть ее было нельзя, и лишь, когда заканчивался бой, победитель отворял ворота.  Разумеется,  если у него еще оставались силы стоять  на  ногах. Ну а львы, – добавил министр, – они помогают создать лучшую обстановку для зрелища. Один их рев чего стоит! Сейчас сами увидите.
Возбужденные схваткой всадников львы ревели, бросались на решетки, пугали лошадей и наводили ужас на публику. Когда один из рыцарей был сброшен с коня, дверь в ближайшем к нему загоне внезапно поднялась. Выскочивший лев бросился на лежавшего на земле война. Второй рыцарь, оставшийся в седле, поразил хищника копьем, но было уже поздно. Воин, бывший его соперником, лежал на земле мертвый в луже крови.
Люди поднялись с мест. Если бы рыцарь сломал себе шею, когда падал с коня, это никого бы не потрясло. Если бы воин погиб от удара противника, вряд ли кто-либо проявил особое волнение. Такие случаи можно было предвидеть, и они иногда происходили, не вызывая лишних эмоций.
В схватке рыцарей должен быть смертельный риск. Так положено. Без этого она теряет свою привлекательность для публики. Но лев, нападающий на поверженного бойца, в программу зрелища, не входил. Он не укладывался в представление о честном бое, а потому сбивал с толку.   
Ульфо взглянул на своего побледневшего от злобы министра и молча вышел из ложи. На следующий день Земан сказал ему:
– Конечно, очень жаль, что так вышло, и я еще разберусь, почему открылась дверь загона, но я считаю, что зрелище удалось на славу.
Вскоре царь убедился, что такого же мнения придерживалось большинство жителей страны. Печальное происшествие быстро забылось, а рассказы о грандиозном зрелище еще долго распространялись, обрастая все новыми преувеличениями и прикрасами. 

Ночной визит
Ульфо давно заметил, что почти перед каждым домом в столице, как и в некоторых других городах, в которых ему довелось побывать, стоит шест с черепом какого-нибудь животного.
– Зачем это? – поинтересовался царь.
– Для  защиты дома и его обитателей от колдовства и происков демонов.
– А почему у одних домов на шесте череп обезьяны, у других – быка, у третьих – собаки, у четвертых – верблюда.
– Это зависит от клана, к которому принадлежит семья, владеющая домом.   
У Ульфо было такое чувство, что в этом государстве любому младенцу известны  скрытые от царя тайны. Прошло двадцать лет, у Ульфо выросли  сын и две дочери, но он так и остался чужестранцем,  задержавшимся здесь на некоторое время по непонятным ему самому причинам, и его никогда не покидала тревога, потому что в глубине души он ощущал, что этому счастливому времени рано или поздно должен прийти конец.   
Однажды ночью царю не спалось. Он ходил из угла в угол, подошел к окну, увидел в саду перед дворцом незнакомого ему старика, почему-то захотел узнать, кто это и что ему нужно в такое позднее время, и вышел к нему. Тот, как будто ждал его прихода, чтобы задать ему вопрос.
Старик стоял возле фонтана, точной копии, только значительно меньших размеров, Большого фонтана, расположенного перед ипподромом. 
– Смотри, – сказал старик, показывая на небо, – разве не напоминают эти звезды россыпь драгоценных камней?
Ульфо кивнул.
– Предположим, что так.
– А понимаешь ли ты, что у них одинаковое предназначение?
Царь с недоумением взглянул на странного гостя.
– И звезды, и камни защищают людей от сил зла. Конечно, – начал старик, и Ульфо услышал знакомые слова и интонации.  Так  когда-то на корабле  в полночь говорил с ним Шотландец, – и звезды, и камни мертвы и неспособны говорить, но они нужны людям.  Камни служат амулетами, звезды – тоже.
– Как так? – удивился Ульфо. – Как может служить амулетом то, что недоступно человеку? Амулет защищает не всех людей, а только своего владельца, но у звезд нет владельцев. Кого же они защищают?
– Ты ошибаешься. Амулет, как щит. Он защищает всякого, кто за ним укрылся, и не имеет значения хозяин это или кто-то посторонний.  Не забывай, что  ты живешь в стране колдунов и астрологов, – пояснил старик. – Это люди деятельные, дотошные и настойчивые, никогда не остающимися в покое. Если бы они не были целиком поглощены движением небесных светил и не корпели вечерами над гороскопами, они все  внимание обратили бы на своих соседей. От них не было бы спасения.
– Спасения? – недоумевал Ульфо. – О каком спасении ты говоришь?   Что же дурного в том, что люди проявляют внимание друг к другу?
– Когда люди проявляют слишком большой интерес друг к другу,  это всегда плохо заканчивается, – спокойно сказал старик. – Но когда это такие люди, как местные жители, заканчивается совсем плохо.   Они очень быстро   одну половину человечества сглазили бы, а  другую испортили с помощью различных заговоров и всяких хорошо известных им с детства магических штучек. Они иногда бывают поразительно  невежественными, но всегда дьявольски изобретательны.
Разговоры о насылании порчи, сглазе и использовании услуг злых духов давно уже до смерти надоели Ульфо, и он довольно грубо прервал старика.
– Так ты пришел ко мне ночью только для того, чтобы рассказать про звезды и амулеты? Как ты сумел и как посмел сюда проникнуть и что ты здесь делаешь? – спросил царь, сурово глядя на него. – Как ты прошел мимо охраны?
– Пришел посмотреть на нашего господина и узнать, как он живет, – пожал плечами странный гость, удивляясь таким наивным вопросам.
– В своем ли ты уме? – воскликнул Ульфо. – Неужели ты дожил до такого возраста и тебе  неизвестно, что никто не смеет являться во дворец без специального приглашения и разрешения? Ты не боишься, что тебя казнят и завтра выставят для всеобщего обозрения и поучения твою отрубленную голову, так и не набравшуюся мудрости?
Старик опешил от такого напора, но, как это ни странно,  грозные слова царя совершенно не испугали, а только развеселили его.
– Ты этого ни за что не допустишь, – рассмеялся он. – И вообще тебе  бы не стоило быть таким заносчивым. Надо было бы принимать меня по-другому.
– Почему? – удивился Ульфо. – Почему ты требуешь к себе особого отношения? Разве ты царского рода? Или ты принадлежишь к самым уважаемым гражданам страны?
– Нет, я не царского рода, – с легкой усмешкой ответил старик, – и не принадлежу к самым уважаемым гражданам страны. Возможно, я вообще не гражданин этой страны, но дело вовсе не во мне, не в моем происхождении и не в моих достоинствах, а в тебе. Что я в сравнении с всемогущим царем! Но, может быть, я при всей моей ничтожности,   мог  бы  помочь  тебе узнать то,  что тебе хочется знать больше всего на свете:  зачем ты здесь очутился.  Ты уже не раз задавал себе  этот  вопрос  и будешь задавать его еще много раз.
– Мой император оказал мне честь, доверив выполнить трудное поручение.
– Ты сам в это не веришь и никогда так не думал, – сказал старик.
– Может быть, ты и прав, – не стал спорить царь. – Я думал еще, что  моему государю чем-то мешало мое присутствие и он просто отправил меня в почетную ссылку.
– Или ему захотелось устроить тебе испытание, – сказал странный гость. – Ты  ведь не забыл, что он любит ставить опыты над людьми.
– Испытание, которое длится уже более двадцати лет? Ради чего? Что он хотел узнать такого, из-за чего стоит ждать двадцать лет? – Пожал плечами Ульфо. – Да ведь мне уже под пятьдесят. Я старик и вряд ли ему  понадоблюсь. Разве что мой сын когда-нибудь послужит императору.
– Ты хотел бы представить его своему императору? – спросил старик.
– Разумеется, и я это обязательно сделаю. Я отвезу его в Сицилию и покажу  ему Рим и Германию, – подтвердил Ульфо. – Он многому мог бы там научиться.
– Нет, нет, – замахал руками старик, – даже и не думай об этом. Тебе не  удастся  этого  сделать.  Ни твой сын,  ни твои дочери никогда не увидят ни Рима, ни Кельна. Они никогда не покинут этой страны. Ты, может быть, еще и послужишь своему императору, но твой сын – никогда.
– Кто же посмеет  помешать моим детям, уехать из этой страны? – вскричал Ульфо, пришедший в бешенство от такой наглости непрошеного гостя. – Все будет так, как я захочу, а тот, кому это не понравится, лишится головы.
– Ты сам помешаешь своим детям, – спокойно пояснил старик. – Почаще смотри на перстень, который дал тебе твой император, и, возможно, кое-что для тебя прояснится, а мне больше нечего тебе сказать.
После этих слов, произнесенных голосом точь-в-точь таким – Ульфо узнал его сразу, – каким когда-то рисовал ему мрачное будущее главный прорицатель армии в палатке на берегу бушующего океана,  старик повернулся и неторопливо пошел к воротам дворца, а царь стоял, как завороженный, не в силах шевельнуть пальцем. И только в тот момент, когда старик скрылся, к Ульфо вернулась способность двигаться.

Новое предупреждение
Ульфо охватила тоска. Ему снова предвещали беды, причиной которых будет он сам, а он не представлял, что ему предпринять. Царь, который был до тех пор уверен, что обладает неограниченной властью, теперь не знал, как защитить жену и детей и даже самого себя. Посторонний человек смог  войти в его дворец с такой легкостью, с какой  не входят в жилище простого горожанина, и без всяких помех удалился.
Впервые Ульфо дали ясно почувствовать, что ни в государстве, ни  в собственных покоях он не хозяин и прав у него не больше, чем у постояльца гостиного двора, которого принимают хорошо, но в любой момент могут выставить на улицу, если понадобится помещение для более важного гостя.
Царь усвоил данный ему урок, но смириться с собственным бессилием не захотел. Ему невыносимо было сидеть без дела.  Необходимо было как можно скорее что-нибудь предпринять. Он метался по дворцу в поисках выхода.
Случайно взгляд царя упал на странный перстень, подаренный ему императором. До сих пор Ульфо не обращал на него никакого внимания. Ему не приходило в голову, что император сделал подарок неспроста.
Почему старик вдруг заговорил о нем? Небольшой изумруд в серебряной оправе находился в центре трех окружностей. На ближайшей к нему были четыре бриллианта, на следующей –четыре рубина, еще на одной – четыре розовых камня, названий которых Ульфо не знал.
Царь снял перстень с пальца, положил его перед собой на стол и мгновенно почувствовал облегчение, как будто освободился от пут. Сомнения и колебания разом исчезли. Ульфо хорошо знал, что и как ему делать. Одного за другим он  вызывал к себе министров. Требовал от всех отчеты, вникал в детали, которыми до сих пор не интересовался, давал указания. “Скоро, думал Ульфо, все снова наладится и пойдет, как в те дни, когда он впервые приступил к правлению”.
Так Ульфо провел время до полуночи, когда к нему явился губернатор одной из южных провинций и заявил, что обстоятельства государственной важности заставляют его просить о срочной встрече  с ним с глазу на глаз. Когда они остались наедине друг с другом, губернатор дрожащим от страха голосом сообщил:
– Началось. Скоро нам всем конец.
– Что началось и кому конец? – спросил Ульфо. – Говори, чтобы можно было хоть что-то понять.
– Предсказание сбывается, – тихо произнес губернатор. – У нас уже начались болезни.
– О чем ты? – разозлился царь. – Что за болезни  появились в твоей земле, и почему они тебя так напугали, что ты говорить как следует разучился.
– Мрут как мухи, – уныло произнес губернатор, – и никакой надежды на спасение нет. Лекарства не помогают. Врачи в панике, жрецы напускают туман, а люди мрут. Та самая болезнь, – продолжал он чуть слышно, как будто боялся, что их подслушивают, – которая по предсказанию должна охватить все государство. В этом теперь никто не сомневается.
– Мы не допустим катастрофы, – твердо сказал Ульфо и увидел, что его слова не успокоили  губернатора,  хотя тот и старался всем своим видом показать, что верит царю.
– Одна надежда на вас, – произнес тот неуверенно, – мы все ждем.
– Чего? – вырвалось у Ульфо.
–  Всем известно, что только вы один можете остановить болезнь.

Царица предлагает свое лекарство от болезни

Вскоре паника охватила не только врачей, но и всю страну. Когда люди поняли, что приближается неотвратимая гибель, от которой никому не уйти и от которой не спасают золото и драгоценности, а гадания, на которые они все были большие мастера,  вносят в их жизнь одну путаницу и не только не подсказывают способов, как обмануть болезнь и ускользнуть от нее или как ее вылечить, но даже не помогают определить имя следующей жертвы,  они бросились к знаменитому астрологу, который уже давно пугал народ всевозможными бедами и кошмарами, а при предыдущем царе чуть не поплатился   жизнью за  свои чересчур мрачные пророчества.
Астролог заявил, что не надо терять надежду, потому что  царь, если он укротит свою гордыню и будет следовать  советам мудрецов, которые давным-давно предсказали все, что теперь происходит, избавит страну от несчастий.
Часами стояли пораженные недугом на коленях перед стенами древнего дворца и молили царя защитить их, но их ожидания были напрасны. Чуда не случилось, больные с покрытыми розовыми и черными пятнышками лицами, с пеной на губах падали на землю и извивались в судорогах,  и горы трупов на улицах, которые уже некому было убирать, постоянно росли.
Одни разуверились в  силе царя, другие, напротив, решили, что все творится по его злой воле. Народ возненавидел его. Проклинавших его становилось больше, чем моливших.
Наконец  не выдержала царица и сказала Ульфо:
– Еще пара дней и толпа разнесет дворец, а нас разорвут на части.
– Пока армия, министры, жрецы поддерживают меня, нам не страшен бунт, – возразил Ульфо.
– Ты прав, пока армия поддерживает тебя, нам ничего не страшно. Но  долго ли она тебя будут поддерживать? Как только ты станешь им неудобен, они свергнут тебя.
– Подожди, скоро я им  понадоблюсь, – уверенно произнес Ульфо.
– Зачем? – с недоумением спросила царица. – Что ты можешь для них сделать? Ты им больше не нужен и никогда больше не понадобишься.
– Как же ты не понимаешь? Все рушится у нас на глазах. Если так  пойдет  дальше,  в  стране  скоро  не  будет  никакого  порядка,  – горячился царь.  –  Наши соседи только и ждут случая, чтобы напасть на нас. А те, кто командуют нашими войсками, в гаданиях разбираются лучше, чем в военном деле. Без меня армия не сможет отразить нападение.
– Ну и что из этого? Не сможет, так не сможет. На все воля небес,  – удивилась царица.  – Когда человек о чем-то мечтает, он молит небеса, но он не повелевает звездами. Но может быть,  ты думаешь, что кого-то у нас может испугать вторжение вражеских войск на нашу территорию?
– Разве нет? – опешил Ульфо. – Ты задаешь странные вопросы. Если народ не боится нашествия чужеземцев, есть ли что-то на этом свете, чего он боится?
– Представь себе, есть.  Кто и как правит государством,  сейчас никого не волнует, – устало сказала царица.  –  Все думают о другом. Если люди чего и боятся, так это пропустить подходящий момент. Во время хаоса легче всего поживиться. А хватит на всех: и на армию, и на министров, и на жрецов.
– Что же делать? – вздохнул Ульфо: – То, что ты сейчас говоришь, означает,  что выхода нет.
– Выход есть.
– Какой же? – спросил пораженный Ульфо. Впервые с тех пор, как он взошел на престол, царица обратилась к нему с советом, как изменить положение в государстве. Ему не терпелось узнать, что у нее на уме.
– Казни первого министра, – сказала  царица и этими своими словами еще более поразила Ульфо, который не верил собственным ушам.
Царица была женщина чрезвычайно кроткая. Ульфо не сомневался, что она и мухи не обидит. И вдруг: казни. Да еще таким тоном, как:  давай прогуляемся по саду, потому что в помещении очень душно.
– За что? – спросил царь. – Разве он совершил какое-то преступление?
– За что? – разочаровано повторила царица. – Откуда я знаю, за что? Разве мало существует причин. Ты же царь, а не я. Вот и найди за что. Да ведь человека с таким лицом и такими манерами, как у него, можно казнить даже за внешность. А помнишь, какого он командующего армией порекомендовал. Неужели этого  недостаточно?
– Но ведь все были согласны, и никто не возражал, – сказал Ульфо.
– Если эта причина не подходит, подыщи другую, – с неожиданным упорством настаивала царица. – У тебя есть судьи. Ты им только намекни. Они быстро сообразят, что к чему. Увидишь, они тебя же сумеют убедить, что министра давно следовало казнить и непонятно, почему он до сих пор не только жив, но и занимает такой важный пост.
– Предположим, я поступлю так, как ты говоришь, и казню министра. Что я этим добьюсь? – спросил царь с недоумением. – Что это изменит? Ты уверена, что новый министр будет намного лучше казненного?
– Кто будет новым министром, не имеет ни малейшего значения, а изменится очень многое. Если виновник найден, значит, все в порядке, – убежденно сказала царица, – люди успокоятся и перестанут бунтовать.
– Надолго ли? Болезни ведь не прекратятся.
На этот раз слова царя поразили царицу.
– Да почему же они не прекратятся? Разве ты ничего не знаешь о предсказании?
– Каком предсказании?
– Двадцать лет назад было предсказано, что на нашу страну обрушатся болезни и несчастья, которые прекратятся лишь после того,   как по всем  правилам  будет  принесена  человеческая жертва, – произнесла царица, как заученный урок, и грустно добавила:  –  Хочешь ты этого или не хочешь, а жертва будет.  Если ты не казнишь его, кончится тем,  что он или кто-нибудь другой казнит тебя.
– Я не могу сделать то, о чем ты меня просишь, – угрюмо произнес Ульфо. – Я не могу казнить человека без ясных причин на основании одного туманного предсказания и потому, что тебе не нравится его внешность.
– Ты двадцать лет в нашей стране и все еще не понял, что она живет не по тем  законам, к которым ты привык, – разочаровано сказала царица. – Я не знаю, что думали о внешности и предсказаниях в твоем Риме, но у нас к ним относятся серьезно.  Если ты считаешь мои слова бабьим вздором, не отмахивайся от них. Подумай обо мне, о сыне, о дочерях.
– У меня осталось несколько верных людей. Я снаряжу корабль и отправлю дочерей в Рим, откуда  пришел к вам. Пускай хоть они сохранят свою жизнь.
– Не надейся, – грустно сказала царица, – твой корабль никогда до Рима не доберется.
Ульфо сделал по-своему, но как только судно вышло в открытое море, начался страшный шторм. Корабль затонул, и никто из его команды и пассажиров не избежал гибели.

Ульфо остается в одиночестве
Лучшие врачи собрались у постели умиравшей царицы. Мнения их разделились.
– Мне  кажется, – произнес главный придворный медик, – нечего мудрить. Вполне достаточно самых обычных, но зато хорошо испытанных средств: крови летучей мыши и растертой  в порошок сушеной жабы.
– Вы же понимаете, что  наша повелительница ни за что не согласится на подобное лечение, – возразил ему личный врач царицы.
– И правильно сделает, потому что  ничего кроме вреда такие лекарства не принесут, – вступил в дискуссию главный астролог. – Вы даже не потрудились узнать, какому лечению благоприятствует расположение небесных тел.
– Неужели наши предки были глупее нас? Раз они  так лечили, значит, у них были для этого основания, значит, помогало, – настаивал на своем главный медик. – Во всяком случае хуже не будет. Мы ничем не рискуем.
– Еще как рискуем, когда беремся лечить, не имея никакого представления о влиянии звезд, – с пренебрежением возразил астролог. – Неужели вам неизвестно, что даже кровью летучей мыши можно убить человека, если дать ее не вовремя.
– Только травы могут принести больной облегчение, – уверенно сказал самый молодой из врачей, – и они-то уж совершенно безвредны.
–  Травы. Высушенная жаба. Кровь летучей мыши.  Да одумайтесь же пока еще не поздно! – воскликнул приглашенный откуда-то врач. – Вы уже испробовали все известные вам средства на других больных, и ровно  ничего не добились. Люди продолжают умирать. Вам этого мало? А мне кажется, что остается поступить так, как когда-то делали лучшие римские врачи, и накормить больную свежей человеческой печенью.
Возбужденные медики галдели все громче, не обращая внимания ни на царя, ни на царицу.  Ульфо велел им продолжить споры за дверью и не появляться до тех пор, пока они не придут к согласию.
Через некоторое время  дверь в царские покои снова отворилась, в нее вошел важный богато одетый человек с бокалом на золотом подносе и торжественно объявил, что наконец-то все пришли к единому мнению, что надо принять териак – самое сильное из известных средств от всех видов ядов, порчи и колдовства. Он еще добавил, что удалось достичь согласия и в непростом вопросе, как именно готовить териак в данном случае.
– Во всяком случае это лекарство не повредит, – уверенно произнес вошедший и с этими словами  протянул бокал царю,  после чего тут же удалился.
Лицо этого человека было незнакомо царю, но его жесты и походка, энергичные и властные, о ком-то напоминали.  Ульфо был   уверен, что  они раньше уже  встречались, но где именно он припомнить не мог.
Ульфо поставил снадобье на столик, стоявший возле постели царицы, а сам направился к врачам. Царица, которая почти все время дремала, проснулась. Ее мучила жажда. Она дотянулась до бокала и выпила. Смерть наступила через несколько минут.
Ни один из стоявших за дверью врачей, как затем выяснилось, никакого человека с бокалом и золотым подносом не видел и,  что было самым удивительным,  медики единодушно клялись, что никто вообще не проходил мимо них в царские покои, и никто оттуда не выходил.

Разговор отца с сыном

Сын Ульфо вошел в покои отца с опущенной головой.
– Я должен поговорить с тобой, – сказал он, – но я боюсь, что ты не поймешь меня.
– Неужели ты считаешь меня настолько глупым, что даже не надеешься мне объяснить? – усмехнулся Ульфо. – Попытайся. Вдруг тебе это удастся.
Сын только покачал головой, а затем с горечью произнес тихо, но твердо:
– Я всегда считал тебя очень умным человеком и гордился, что ты мой отец, но теперь я знаю, что твой ум не принес счастья ни одному живому существу на Земле. Зачем же он тогда? Мне теперь кажется, что это самая бесполезная вещь на свете. Смотри, все близкие тебе люди рано или поздно попадают в беду. Ну, хоть бы одному повезло.
– Невезение дело случая. Несчастье может выпасть на долю любого человека, как бы он ни старался от всего уберечься и спрятаться, – рассудительно возразил Ульфо. – Ум здесь не причем, он не всегда помогает, а некоторые даже утверждают, что только глупцам постоянно везет.
– Ум хуже яда. Умный человек остерегается яда и держит при себе териак или какие-то другие лекарства против отравы, а свой ум он старается выставить напоказ, травит им и себя и окружающих и остается очень доволен этим.
– Что ты имеешь в виду? – тревожно спросил царь.
–  Только то, что ты сам виноват в гибели моих сестер и моей матери.
Ульфо затрясся от гнева.
– Ты смеешь обвинять меня в убийстве моей жены и моих дочерей? Значит и ты веришь, что я сам подстроил кораблекрушение и отравил царицу?
Сын Ульфо с удивлением, если не с ужасом,  посмотрел на отца и сказал:
– Такое мне даже в голову прийти не могло. Даже если бы ты был самым страшным злодеем, зачем тебе надо было бы расправляться со своей семьей?
– Разве не в этом ты меня только что обвинял? – спросил царь. – Ты же утверждал, что я виновен в гибели твоих сестер и твоей матери.
–  Я и сейчас готов подтвердить, что ты виновен. Но я знаю, что ты не хотел никому причинить зла. Ты просто ничего не понял в том, как мы живем.
– Когда мы приплыли в Текефу, меня предупредили, что я приложу руку к гибели моих близких. Но мне еще сказали, что я ничего не смогу изменить, – грустно сказал Ульфо. – От меня ничего не зависит. Все уже определено звездами.
– Или тебе сказали неправду, или ты не понял предсказание, – холодно возразил сын. – Все зависит только от тебя.
– Что? – спросил царь: – Что я мог сделать? Скажи, если ты знаешь.
– Я знаю, и каждый ребенок в нашей стране знает. Ты должен был сделать то же самое, что ты должен сделать сегодня, – твердо произнес сын.  –  Тебе надо немедленно отречься от престола и уехать отсюда.  Ты привык полагаться во всем на свой ум и свою волю и  даже теперь не видишь,  к чему это приводит. А мы не такие. Мы полагаемся лишь на милость  звезд. Мы знаем, что еще не все определено, что судьба может измениться в любой момент, и постоянно молим небеса о пощаде.  Оставь нас. Позволь нам продолжать жить так, как мы привыкли. Мы по-другому не умеем и не хотим.  А ты уезжай в Рим, Мюнхен, Кельн. Будь милосердным, поезжай куда тебе угодно,  но  только  поезжай поскорее,  иначе мы все здесь погибнем.
– Хорошо, – сказал Ульфо, – я подумаю над тем, что ты мне сказал, а сейчас иди. Я должен побыть один.

Новый царь
Зал,  в углу которого валялся на грязной рваной подстилке связанный Ульфо, был залит светом множества свечей. Новый царь – это был бывший первый министр Земан – полулежал на кровати, инкрустированной золотом и слоновой костью, облокотившись на шелковую пурпурную подушку.
Ульфо был поражен роскошью убранства. На стенах  красовались двенадцать огромных знаков Зодиака, причем каждый из них находился внутри цветочного венка, сделанного из чистого золота.
Под каждым из знаков Зодиака помещалось по три изображения.  Это были люди,  некоторые из которых имели человеческие лица, а некоторые  – морды животных. Ослиные, собачьи.
Одни были закутаны с головы до ног в разноцветные одежды, другие почти полностью раздеты, а человек под созвездием Льва был совсем нагой. В правой руке он держал палку, а на его голове находилась Луна, и внутри нее в углубление был вставлен лунный камень.
Когда взгляд Ульфо,  рассеянно  блуждавший  по стенам залы от одной фигуры к другой, наткнулся на человека-луну, барон вспомнил,  где он видел подобные изображения. Они были вышиты золотыми нитями на голубой мантии прорицателя,  первым предсказавшего ему все беды, которые ожидали его в этой ставшей ему ненавистной стране.
По всему залу в полном беспорядке были расставлены мраморные статуи, изображавшие суровых воинов с мечами и копьями в руках и заливавшихся хохотом распутных женщин, а также множество бронзовых фигурок животных и диковинных чудовищ, одни из которых были совсем маленькими, а другие возвышались почти до потолка, также богато изукрашенного,  сплошь покрытого  фресками и лепкой.
На небольших бронзовых покрытых мрамором столиках стояли канделябры причудливой формы. Все разные, но каждый на трех львиных лапах.  А еще в зале было невероятное количество разнообразных треножников.
Ульфо такое случайное без всякого понятного ему смысла нагромождение показалась очень странным и при других обстоятельствах он, конечно, поинтересовался бы назначением этого зала  и всех находившихся в нем предметов, но сейчас ему было не до того, чтобы разбираться какие жертвоприношения совершаются на каком треножнике. К тому же его представления в этом сложном вопросе были довольно путанными.
Ульфо только подумал, что здесь больше золота и драгоценных камней, чем во всем царском дворце. Видимо, прожив в стране двадцать лет, он так и не получил ни малейшего понятия о том, как живут его подданные. 
Первый министр Земан, став царем, настолько изменился, что его трудно было узнать. Он был совсем не похож и на свой мозаичный портрет, выложенный на стене между знаками Зодиака. Большой рослый и грузный человек с вялым и усталым лицом, на котором теперь было написано полное безразличие ко всему на свете, он, видимо,  почти  все  время  находился в полудремотном состоянии.
Лишь иногда в его серых замутненных глазах вспыхивал огонь, и  тогда  лицо  его  наполнялось энергией,  как в те времена,  когда он перед тем, как лечь спать, обязательно прикидывал, не произойдет ли ночью дворцовый переворот, и проверял, надежно ли заперты двери.  Но возбуждение длилось недолго. Интерес к окружавшему миру быстро пропадал, царь сникал и снова погружался в себя.   
Перед ним был длинный стол, на котором стояло огромное количество наполненных всевозможной едой блюд из позолоченного серебра. Однако царь не обращал внимания на горы разнообразной  снеди и сосредоточенно обгладывал куриное крылышко. Наконец он оторвался от этого занятия, поглядел на Ульфо и произнес лениво и задумчиво:
– Вот видишь, как все получается: тебя низложили, и народ  почувствовал облегчение. Люди сразу болеть перестали. Теперь  многие догадываются о причинах мора, обрушившегося на нашу землю. А когда тебя казнят, от болезней и следа не останется. Тогда уж и самому глупому станет понятно, кто виновник наших несчастий. Пока ты сюда не явился, у нас даже на головную боль редко кто жаловался, а если случалось, что кого-нибудь недуг в могилу унес, так  народ такое беспокойство охватывало, что его потом полгода успокоить не могли.
– Но ведь я двадцать лет правил страной, и все были довольны. И ты, кажется, тоже, не жаловался, – возмутился Ульфо. – А меня ты уверял, что так хорошо, как при моем правлении,  в стране никогда не было.
– Напрасно ты так возмущаешься. Я и сейчас ничего против тебя не имею, – сказал царь, благодушно поглядывая на собеседника и выбирая какое выпить вино. – Мне, например, при твоем правлении очень хорошо жилось.  Я знаю, что ты никому зло причинять не собирался, но согласись, оставлять тебя править страной было бы опасно и даже преступно.  Народ был настроен против тебя, он бы восстал и все равно сверг тебя. А заодно и нас всех могли разодрать на клочки.
– Что вы сделали с моим сыном? – тихо спросил Ульфо. – Чем  он провинился перед вами?
–  Он ничем не провинился ни перед нами, ни перед народом. Тут ты можешь быть спокоен. А поступили мы с ним так же, как скоро поступим с тобой. Его казнили. К сожалению,  у нас не было другого выхода с ним. Нет и с тобой,  – вздохнул царь, поднялся со своей лежанки и уселся в кресло из слоновой кости, стоявшее прямо перед Ульфо.
– Кровожадные звери, – вскричал Ульфо, – у вас на все один ответ: нет другого выхода.
– Ты не справедлив и больно горяч, – произнес царь с легкой обидой в голосе. – Посуди сам. После твоей казни он стал бы главным претендентом на престол, а при его внешности, наверняка, у него нашлось бы немало сторонников. Допустить его к власти нельзя, а если не допустить, начнутся  междоусобицы, борьба за власть. Много  народа погибло бы тогда ни за что.  А так только один человек. Ради мира в стране можно пожертвовать одной жизнью. Можешь считать, что ты сам во всем виноват.
– Вы перебили всю мою семью, а теперь вы преследуете меня. Что вы хотите от меня?
– Не догадываешься? – удивился царь. – А я тебя считал очень умным человеком. Это же так просто. Мы не варвары, мы чтим наши традиции и должны поступать так, как поступали с низложенными правителями наши предки. Тебе отрубят голову и выставят ее на всеобщее обозрение. Да что тебе рассказывать!  Ты же это сам предчувствовал.  Потому и пугал недавно своего гостя. Да и я тебе достаточно ясно все объяснил.
– Что голову отрубят, объяснил, а за что – нет, – раздраженно сказал Ульфо.
– Важно не за что, причину всегда можно найти, – торжественно пояснил царь и выпил еще бокал вина,   –  важно  – для чего.   Мы,  те, кто правит страной, должны правильно задавать вопросы.  Так вот, как же не отрубить тебе голову? Ведь глашатаи давно уже по всей стране объявили, что ты  злодей, умертвивший своих детей и свою жену, что за твои грехи и за твою неслыханную жестокость ниспослана на наш народ страшная кара.   Если я тебя помилую после всего этого, люди меня не поймут. Если же я велю тебя казнить,  мне будут благодарны за твердость и решительность,  за  то, что я вернул стране благоденствие избавил ее от жестокого тирана. Тогда у нас наконец воцарится мир, о котором все так мечтают. Пойми же, что я не о себе забочусь, а о народе. Мне и с тобой было хорошо и без тебя будет не хуже, – закончил царь уверенно.
Царь встал, приблизился к Ульфо и неприязненно оглядел его. Впервые за время разговора в его голосе зазвучали враждебные нотки. К этому времени царь успел основательно напиться, а вино делало его угрюмым и раздражительным.
– Кому-то, может быть, и не везет, но тебе нечего жаловаться на судьбу. Тебя много раз предупреждали, что твое блаженство будет не вечным и ты потеряешь все сразу. Зачем ты приехал сюда? Почему сразу  не вернулся в Рим, когда тебе объяснили, что тебя ждет здесь? Надеялся на свою силу и удачу?
При этих словах царь схватил хрустальный бокал с вином и изо всей силы запустил его в стену. Случайно или нет, но он попал в свой портрет и слегка повредил его. Красный камешек с украшения, находившегося напротив сердца, отскочил и упал на пол. Земан, увидев это, побледнел, но постарался сделать вид, как будто ничего не произошло.
– Ты, конечно, не забыл прорицателя, который раскрыл тебе твое будущее и поплатился за это жизнью? – спросил он у Ульфо. – А ведь он сказал не все. Он объяснил тебе, что ты будешь причастен к гибели твоих близких, но не захотел открыть, что ты сам погибнешь по своей вине. Впрочем, что о нем говорить. Он наболтал достаточно, чтобы ему помогли покинуть этот мир.
– Мне сказали, что он умер от сердечной болезни. Когда он говорил со мной, я почувствовал, что жить ему остается недолго, – сказал Ульфо.
– Беднягу убили, – покачал головой царь. – Он был здоров, как бык.  Кстати, тебя обвиняют и в этом убийстве.
– Но я не имею к этому никакого отношения. Я видел его один раз в жизни, и у меня не было причин его убивать.
– Это правда, – подтвердил царь, – но ведь ты не сможешь этого доказать.  У тебя самого не хватило бы ума, расправиться с ним.    Его убили карлики твоего лучшего друга, потому что он слишком много болтал о том, о чем следовало бы помолчать. Он был тогда единственным человеком, который раскусил  их гнусный план. Если бы он напугал тебя, ты вернулся бы к себе в Палермо, а они бы остались ни с чем.
– Я ни о чем не подозревал.
– В этом можно не сомневаться. Готов биться об заклад, что ты даже представления не имеешь, почему  здесь оказался.
– Меня позвали, чтобы я возглавил армию, воевавшую против мятежников.
Царь с любопытством взглянул на Ульфо.
– Ты в самом деле настолько наивен, что вообразил себя героем, который своими подвигами может спасти от гибели страну с неведомыми ему законами и обычаями и за которым стоило отправиться в Сицилию? И без тебя нашлись бы воины, способные разделаться с восставшими, а в желающих поцарствовать недостатка не бывает нигде.
– Кому же потребовался я? – спросил Ульфо. – Я сам много раз задавал себе этот вопрос.
– Твоему другу, которого ты называешь Шотландцем. Это его люди организовали мятеж и убили царя, и они же усмирили восставших. Неужели тебя не удивляла легкость, с которой давались тебе твои победы? Или ты думал, что добился всего, благодаря своему воинскому искусству?
– Армия, которой я командовал, была хорошо подготовлена. С такой побеждать нетрудно.
– А что у восставших было худшее войско? Можешь мне поверить, точно такие же наемники и даже из тех же самых мест. Против тебя сражались точно такие же свирепые головорезы, каких дали тебе. И оружия у них было достаточно, и продовольствия вдоволь.
– Почему же они все время терпели поражения?
– Им не везло, – спокойно ответил царь.
– Ты хочешь сказать, что все наши победы были случайны? Так не бывает.
– Бывает. Если немножко помочь случаю. Ты же не знаешь, сколько сил было затрачено на подкуп вражеских прорицателей и жрецов. Они специально неправильно проводили гадания и допускали ошибки в жертвоприношениях. Шотландец посмеялся над тобой. Ты нужен был его людям для того, чтобы они избежали возмездия за свои коварство и вероломство. Тебя было нетрудно провести, потому что ты очень гордый и тщеславный человек, – усмехнулся царь. – Теперь наступило время расплаты за глупость и упрямство и тебе от нее не уйти,  потому что наивность не может быть оправданием для царя.  Спасти тебя может только чудо, но чудеса не для таких, как ты. Ты ответишь за все и за этот портрет тоже.
Земан протянул руку в сторону своего портрета, и Ульфо с удивлением увидел, что в разных местах еще несколько камушков отскочили и упали на землю. Портрет непонятно почему внезапно начал разрушаться. Земан позеленел от злобы, но ничего не сказал. Он был очень раздражительный человек, и любой пустяк мог вывести его из себя, но страх, охвативший царя, оказался сильнее всех остальных эмоций.
– Ну что ж, – сказал Ульфо, – мне остается только покориться судьбе. Подойди ко мне,  сними у меня с пальца перстень и возьми его себе. Возможно, он изменит твою жизнь.
Царь послушно, как марионетка, подошел, взял кольцо и начал внимательно его рассматривать.
– Откуда оно у тебя? – спросил он изумленно. – Я охочусь за ним уже двадцать лет.
Ульфо не успел ответить на этот вопрос, потому что в зал ворвался вместе со своими людьми Шотландец. Оглядев стол, Майкл сказал:
– Видимо, судьба определила нам с бароном встречаться во время пиров.
 
Возвращение
Когда Ульфо оказался вместе с Майклом на корабле, отплывшем в Сицилию, он спросил у Шотландца, почему убили прорицателя.
– Он был чересчур болтлив, и они испугались, что он напугает тебя, и ты вернешься в Сицилию, – повторил Майкл уже знакомые барону слова.
– Значит, это правда, что его убили карлики? – спросил пораженный Ульфо.
– Карлики? – в свою очередь удивился Шотландец. – Да это же самые безобидные существа на свете. Они вообще никого не могут обидеть.
– Тогда кто же совершил преступление? – недоверчиво сказал Ульфо. – А может быть, прорицателя вообще никто не убивал, а он скончался от обжорства?
– Убил его жалкий проходимец, который сверг тебя с престола и надеялся занять твое место. По гаданию прорицателя выходило, что через двадцать лет в стране начнется мор и спасти народ от болезней сможет лишь человеческая жертва, и что этой  жертвой должен стать ты.
– Почему же я остался жив, а они погибли? Неужели звезды на этот раз оплошали? – не без иронии спросил Ульфо.
– В стране, из которой ты теперь возвращаешься, все мнят себя великими магами и колдунами. Но они не умеют держать язык за зубами.  А это главное для того,  кто  хочет преуспеть в тайных науках. Они все твердили, что ты станешь причиной смерти своих близких и сам по своей вине погибнешь.  И Земан тебе это говорил. Но в нашем мире слова превращаются в действия. Тот, кто много говорит, всегда рискует.  Кто-то должен был погубить себя. Земан звал подобную смерть в наш мир и призвал ее себе на голову. Он оказался настолько неосторожен, что сам повредил свой портрет,  и сразу  понял,  что ему пришел конец  и  он не сможет отвертеться от гибели.   
Когда они прибыли в Палермо и вошли в императорский дворец, у Ульфо закружилась голова. Он опустился на лежанку, а когда снова открыл глаза, увидел, что  начинается пир. Вокруг были знакомые лица.
Ульфо показалось, что даже пажи были те же самые, что и двадцать лет назад. Он взглянул на императора, одетого в пурпурную расшитую золотыми пальмами тогу. Тот как будто совершенно не изменился и был все так же уверен в себе, насмешлив и молод. Ульфо посмотрел на Майкла, который, тоже совершенно не изменился и словно ничего странного не произошло, как ни в чем ни бывало уселся возле императора и увлеченно вел с ним философскую беседу.
Ульфо стало не по себе. Он ненавидел любые проявления слабости. Как мог он заснуть? Он поднялся,  сделал вид, что все в полном порядке, присоединился к пирующим и стал прислушиваться к разговору.
– Если Аристотель, – рассуждал император, – не сомневался в том, что по человеческой внешности можно не только разгадать характер человека, но и определить его будущее, значит, у него были для этого достаточные основания. Он ведь был не глупее наших мудрецов.    
Внезапно Ульфо вспомнил один из разговоров, который он вел с Майклом на корабле и помимо своей воли заговорил, словно повторяя зазубренный урок:
– Кто же станет сомневаться в том, что если у человека зубы торчат в разные стороны, если они не одной величины – некоторые узкие, некоторые широкие,  этот человек лжив. Возможно, он сообразителен и смел, но вместе с тем завистлив и непостоянен. Маленькие зубы признак слабости, чувствительности, осторожности, склонности к учению и, скорее всего, недолгой жизни. А тот, у кого зубы, ровные и крепкие, живет долго, смел, мужественен и любит хорошо поесть.
Император переглянулся с Шотландцем и одобрительно кивнул:
– Приятно видеть, что у Микеле появился достойный ученик.