Часть 4

Солнце  поднялось  уже  довольно  высоко, когда  парень, протирая  глаза  вышел  из  сарая.
Он  ещё  с  детства  привык   ночевать  на  сеновале, как  только  закончатся  морозы.
 К  тому  же, став  взрослее, не  хотел  лишний  раз  беспокоить  родителей
 поздними,  а  точнее   ранними,  возвращениями с  гулянья.

Наскоро  поплескав  на  лицо  и  шею  водой  из  рукомойника, прибитого  к
 столбу  во  дворе, и  на  ходу  вытираясь,   заглянул  в  дом.
 Никого. Только    муха  долбится  в  стекло, да  серая  кошка  по  имени  Кошка разлеглась  на прогретых
солнцем  янтарных  досках  у  окна, и, невероятным  образом  извернувшись,
  самозабвенно  вылизывает  живот  розовым  язычком.
Во  дворе  матери  тоже  было  не  видно. Тогда, обойдя  избу, он  вышел  на  огород.
Малуша, стоя  коленями  на  земле, копошилась  среди  грядок, что-то выдёргивала,
 складывая  в  кучку, и  тихонько  приговаривая:

– Во-о-от… Сейчас  уберём  отсюда  этих  вражин… Ишь, как  вцепились  в  землю…
Не  место  здесь  вам... А  я  вот  так… –

Заметив  сына, медленно  распрямилась, смущённо  улыбнувшись:

– Ярик, я  тебя  и  не  заметила…–

– Мам, ты  бы  отдохнула! Пойдём  в  дом. –

– Нет, сыночка, я  лучше  тут, на  вольном  воздухе…  потихонечку… Что  в  доме колодой  сидеть… –

– Ладно, только  ты  отдыхай  почаще. Воды   принесу, дрова  в  печку  тоже…
Что  ещё  сделать, мам? –

–  Ты  и  так, мой  хороший,  меня   избаловал  совсем!  А  ты  позавтракал? Я  там  под  полотенчиком  оставила… –

– Да, мам,  сейчас  поем, да  в  кузницу  пойду. А  то  припозднился  что-то… –

Кузница, построенная  ещё  отцом  Ярослава  стояла  у  тракта  поодаль  от  села.
Ковалей, как  их  постепенно  стали  называть  все  сельчане, всё  ещё  считали  чужаками.
Прошло  уже  двадцать  два  года  с  той  поры, как  однажды  на  вечерней  зорьке   с  дороги  свернул
покрытый  пылью  тонконогий  вороной  конь  под  потёртым, когда-то  богатым  седлом.
Конь  нёс  на  себе  статного  мужчину  примерно  лет  около  30. Перед  ним,
  безвольно  привалившись  боком  к  его  груди  полулежала  тоненькая  светловолосая
  девушка  лет  16-17  в  зелёном  простеньком  сарафанчике  и  рубахе  с  вышивкой.
Глаза  её  были  полуприкрыты  и  мужчина  бережно  придерживал  её  одной
рукой.

– Где  у  вас  тут  постоялый  двор? – обратился  он  к  стайке  женщин  у  колодца.

- Вот  так  всё  прямо  и  прямо…  Ещё  чуток  по  улице…  А  там  и  вывеску  увидите  –
дополняя и  перебивая  друг  друга, охотно  отозвались  те.
И  недоумённо  переглянулись, не  понимая,  почему  язык  не  повернулся  назвать  привычно, на  "ты"…
Малиновый  кафтан  и  тёмные  портки, хоть  и  из  богатой  ткани, но  уже  и  сами  давно  забыли, когда  новыми  были… Сапоги  потеряли  свой  первоначальный  цвет...
И  в  то  же  время - гордая  осанка… Твёрдый, почти  повелительный  взгляд  серых  глаз…
Жёсткая  линия  чётко  очерченных  губ  в  короткой  бородке…  А  на  руке,
держащей  поводья  -  массивный  перстень  с  синим  камнем...
Ох, а  серебряная  седина, тронувшая на  висках  тёмно-русые, почти  чёрные  волнистые  волосы…
Бабья  погибель, да  и  только!

 – Ах, хорош… – украдкой  вздохнули  молодые  бабы, провожая  взглядом  всадника…

– А  жена  видно  прихворнула ( да  и жена  ли?)    – сделали  вывод  те, что  постарше.
 
И  в  самом  деле,  девушка, а  это  была  Малуша, сгорала  от  жара...

Родом  она  была  издалека. Семья  была  большая: мать  с  отцом,  двое  братьев  (один  уже  с  женой  и  маленьким  сыном), да  ещё  сестры-погодки, чуть  младше  неё.
Малуша, весёлая  ласковая  певунья,  жила  всеми  любимая, не  зная  горя  до  тех  пор,
 пока  не  углядел  её  хрупкую  красоту  сын  трактирщика. Вот  тогда  и  начались   мучения.
 Некоторые  подруги, заметив  внимание  Красибора к  Малуше, стали  нашёптывать,
что  вот  де, повезло, будь  поласковей, так  он  и  может  и сватов  зашлёт…
А  дом  богаты-ы-й…
Те  же, кому  довелось  узнать  его  получше, сочувствовали… Спесивый, нахальный, не  терпящий  отказа  ни  в  чём  красавец… Тот  ещё  подарочек!
Кто  знает, сколько  девок, попавших  в  беду,  бегало  к  колдунье  за  зельем,
слёзно  умоляя  о  помощи… А  потом, оттасканные  за  косы, а  то  и  отведавшия  кнута,
 ревели  и  валялась  в  ногах  у  мужа  после  свадьбы…
А  ему  и  горя  мало!
Красибор  никак  не  ожидал  получить  отпор  от  этой  маленькой  ясноглазой  девчонки.
А  зря.

–  А  вот  спорим, ещё  и  травень  не  закончится, я  повешу  её  нижнюю рубаху  на  журавль  у  колодца! –
в  запальчивости  заявил  он  как-то, изрядно  хлебнув  с  друзьями  браги.
Те  глумливо  загоготали:
– Ты  подумай  сначала, а  то  поди  жалко  будет  раскошелиться? –
– А  вы  губу  назад  закатайте, ничего  не  получите. Лучше  готовьтесь  сами  расплачиваться!–
едва  выговорил  заплетающий  язык.
Ударили  по  рукам. И  началась  охота.

Сначала  девушка  пыталась  поговорить  с  ним  по-хорошему. Не  помогло.
Потом, отбиваясь  от  него  как-то  вечером  на  улице, пообещала  пожаловаться  братьям.
Он  только  расхохотался:

– А  я  люблю  строптивых! Так  что  никуда  ты, птичка, от  меня  не  денешься!–

 Слёзы, брызнувшие  из  глаз  девушки, только  позабавили  мучителя.
 И  тогда  она  стала, едва  завидев  издали  неразлучную  троицу, поворачивать  назад,
а  то  и  прятаться  в  чужих  дворах, благо  собаки   её  почему-то  никогда  не  кусали...
Вечерами  Малуша  почти  перестала  ходить   на  улицу  с  подругами, а если  иногда  и  отваживалась,
то  старалась  находиться  в  самой  гуще  парней  и  девчонок.
Сколько  слёз  было  пролито…
 Разозлённый  её  сопротивлением, и  не привыкший   к  отказам, парень  словно  помешался.
Да  ещё  и  друзья-собутыльники  подливали  масла  в  огонь, ещё  больше  раззадоривая
ехидными  замечаниями.

Но  вот  месяц  подошёл  к  концу… Взбешённый  насмешками  приятелей  и потерей изрядной суммы, Красибор  всё  чаще  стал  ронять  в  компании  парней односельчан  туманные  намеки.
А  когда  упоминалось  имя  Малуши, многозначительно  ухмылялся:

– Ах, эта… Хороша  девка! А  уж  горяча…–

И  по  селу   грязными  ручейками  поползли  сплетни… В  глаза  никто  ничего  не  говорил, но  Малуша
ловила  иногда  краем  глаза  ухмылки…  парни  стали  отпускать  в  её  адрес  гадкие  шуточки
  а  за  спиной  гулял  приглушённый  шепоток…

Закончилась  её  прежняя  жизнь  однажды  ночью, когда  ни  с  того  ни  с  сего
бешено  разбрехался  дворовый  пёс, да  так, что  проснулась  вся  семья.
Отец, прихватив  от  сарая  вилы, выглянул  за  калитку.Рядом  никого...
Выйдя  на  середину  улицы  огляделся. Вдалеке  как  будто   бы  мелькнули  тени,
 да вдоль  улицы  катится, удаляясь,  волна  собачьего  лая.
Тур  ещё  раз  мазнул  взглядом  по  спящим  домам, почесал  затылок,  и сплюнув  в  раздражении, развернулся.
И, выпучив  глаза,  остолбенел  на  миг: на  воротах  темнели  безобразные  тёмные  пятна.
 В  нос  ударил  резкий  запах  дёгтя…

– Да  твою–то… –  ахнул  Тур, и,  побагровев,  рысью  подхватился  к  дому  с  таким  лицом,
что  даже  здоровенный  Полкан, не  боявшийся  никого  и  ничего, быстренько юркнул
в  конуру  и  притих, поблёскивая  глазами...

Разъярённый  мужик  без  лишних  разговоров  выдернул  старшего  женатого  сына  из  постели  из-под  бока  у  молодой  жены.
 За  шиворот, ничего  не  объясняя  вытащил  с  сеновала  второго…
Цыкнул  на  полезшую  с  расспросами  жену. Только  гаркнул  на  весь  дом:
– Живо  мне! Некогда  разговоры  разговаривать!–
 
И  работа  закипела.
К  утру  ворота  были  перевешены  наоборот, и  со  стороны  двора  их  уже  торопливо  отскребали  ножами   и   добела   отдраивали  щёлоком  и  горячей  водой  с  песком  мать  с  дочерьми.
Когда  проснулось  село, непредвиденные  ночные  труды  уже  близились  к  завершению.
 Ворота  со  стороны  улицы  сияли  девственно  гладкими, чистыми  досками.
Проходящие  односельчане  недоумённо  замедляли  у  двора  шаг:
– Что-то  не  так… А  что?– и  только  потом  до  них  доходило,  что  пропала  резьба, украшавшая  створки.

Любопытная  соседка, первая  сплетница  на  селе, которую  все  за  глаза  звали Занозой,
 попробовала  было  сунуться  во  двор, но,  вышедшая  на  стук  мать  Малуши,Дарёна, напирая  внушительным  животом  на  незваную  гостью  быстро  сломила   яростное  противодействие  дробненькой  бабы, и  выдавила  ту  на  улицу.
Мол, извини, соседушка, но  недосуг  мне, в  другой  раз  как-нибудь  заходи, будем  рады.
И  захлопнув  калитку, на  всякий  случай  по-ночному  заложила  на  засов, чего  сроду  не  делалось  днём.

А  в  доме  бушевала  гроза…
– Кто!!! Убью  паскудницу!  Опозорила! –

–Батя…  бать, погоди, разобраться  надо –  выступил   было  вперёд  старший  сын, но  тут  же  и  умолк,
напоровшись  на  бешеный  взгляд  отца. И  не  без  робости  вжался  в  бревенчатую
стену, почувствовав  вдруг  себя  не  взрослым  крепким   мужиком, а  напроказившим  пацанёнком…

Девчонки  порскнули  кто  куда  и  попрятались  по  углам. Гридя, средний  сын, бочком, бочком
потихоньку  протиснулся   по  стеночке  к  двери… и, дай  бог  ноги, от  греха…
Знал, что если  отец  вошёл  в  раж, лучше  держаться  подальше! А  то  попадёшь
под  горячую  руку,  потом  разбирайся, кто  прав, кто  виноват.

И  осталась  посреди  горницы  одна  Малуша, ни  жива, ни  мертва…

 Ноги  со  страху  подломились, и  она  бухнулась  перед  отцом   на  колени:
– Не  виновата  ни  в  чём, батюшка… Напраслину… –

Но  Тур  только  ещё  больше  рассвирепел  при  виде  брызнувших  из  глаз  дочери  слёз  и
даже  слушать   не  стал  что  она  пытается  выговорить  сквозь  рыдания.

– Ах  ты… Ах  ты…   Не  дочь  ты  мне... – аж  задохнулся  он, и  потянулся  к
 толстой  косе  перепуганной  девушки.

– Да, я  тебя  своими  руками!!! –  и  с  потягом  хлестнул  неведомо  когда  оказавшимися  в  другой  руке  вожжами…

Ворвавшаяся  со  двора  жена, кинулась  между  ними, заслоняя  дочь  и  вскрикнула, когда  от  удара,
вскользь  зацепившего  руку, начал  багроветь  и  наливаться  рубец…

  –  Тур, не  надо, погоди! –

– Ты  виновата! Не  доглядела  за  девкой! Твоя  вина! – вне  себя  заорал   мужик  и  снова  замахнулся,
уже  не  разбирая, на  кого  падёт  удар.

–  Ну-ка,   охолони.–  раздался  вдруг  тихий  старческий  голос. – Ишь, разошёлся,  Аника-воин.
Неча  с  бабами  воевать…–
Сухонькая  рука  с  выступающими  венами  взялась  за  вожжи, и  мощный  кулачище  безропотно  разжался.

 Что  там  дальше  происходит  и  что  ещё  говорит  бабушка, Малуша  уже  не  слышала.
 Мать, пятясь  и  придерживая  за  спиной  провинившуюся  дочь, вытолкала  её  в  сенцы, а  потом  и  во  двор.

–  Беги  к  тётке, спрячься  пока. Глядишь  и  обойдётся… –  шепнула  она. А  в  глазах  застыла
и  безнадёжная  жалость  к  непутёвой  дочери, и  обида, что  та  её  так  подвела…

– Мам, богом  клянусь, не  знаю  за  что… – начала  Малуша  звенящим  голосом, но  Дарёна
  развернула  её, словно  сноп и подтолкнув  в  спину  полной  рукой, настойчиво  повторила:

–  Беги, я  сказала! –

И  Малуша  побежала. Только  вот  мать  не  видела, что  не  в  сторону  тёткиного  дома, а  в  другую.
  К  реке..
Темнело  в  глазах  от  отчаяния  и  недоумения... Не  верилось, что  можно  вот  так... подло
опозорить на  весь  свет  ни  за  что...
И  невыносимо  жгла  обида, что  родные  люди…  семья... не  поверили... не  заступились... оттолкнули...
 Как  жить!
Одно  только  и  остаётся…

Поднимая  тучи  брызг, Малуша  с  разбега  влетела  в  холодную  воду  и  тут  же  с  головой  ушла  вниз,
только  круги  разошлись  по  поверхности  реки...

В  этом  месте  местный  люд  не  только  никогда  не  купался, но  и  рыбу  не  ловил. Боялись.
Все  знали, что  в  бездонном  омуте  с  холодными  ключами, который  начинался  почти  от  берега,
  на  дне  живёт  то  ли  огромный  сом, то  ли  сам  Водяник, которого  возит  на  себе  этот  сом…
По  разному  говорили, но  в  одном  сходились  все  –  лучше  не  испытывать  судьбу.
 Да  к  тому  же,  в  этом  месте  односельчане,   как  раз  ехавшие  с  мельницы, еле  успели  вытащить
мужичка, в  одиночестве  возвращавшегося  домой  со  свадьбы  родственника  из  соседней  деревни.
Как  он  оказался  у  омута  и  зачем  полез  в  воду  тот  и  сам  не  понял,  но   рассказывал  всем  желающим
про  девок  с  распущенными  зелёными  волосами  и  рыбьими  хвостами, что  сладкими  голосами
зазывали  его  к  себе, а  потом   чуть  не  утянули  в  этот  самый  омут.
 Кто-то  верил, кто-то  нет…
Но  от  нечистого  места  на  всякий  случай  старались  держаться  подальше…


Холодная  вода  хлынула  девушке  в  рот  и  нос. Мгновенно  очнувшаяся  Малуша  в  ужасе  забарахталась,
пытаясь  выплыть… спастись…
 Но  намокшая  одежда  тянула  вниз, обвивала  подолом  ноги…  а  руки  двигались  всё  слабее…
Малушу  подхватило…  закрутило  течением  и  понесло  в  тёмные  глубины…

И  вдруг  руку  её  крепко  сжала  зубастая  пасть  и  потащила… потащила  куда-то.