57 из 62. Командир

         Четвертый отряд был дежурным по пионерскому лагерю. Одни ребята убирали территорию, другие накрывали столы в столовой. Лёшку на пару с Козиным назначили постовым при въезде в лагерь. Они были обязаны караулить ворота, встречать родителей, приехавших на свидание, вызывать к ним детей, получать от почтальона письма и разносить по адресам. Обязанности они разделили, не сговариваясь: Козину нравилось сидеть, Лёшке — бегать. Ближе к полудню с двумя тяжёлыми сумками приехали родители Рукавицыной, и Лёшка побежал с этой вестью искать их дочь, когда его окликнул Баранов. После победы в «Зарнице» его назначили командиром всего четвёртого отряда.
— Почему не на посту? — заносчиво спросил он.
— К Рукавицыной приехали! — на бегу ответил Лёшка.
— Погоди, — заискивающе сказал Баранов, — вместе пойдём искать. — И пристроился к Лёшке. Он рассчитывал, что родители Рукавицыной отблагодарят их чем-нибудь вкусненьким. Мальчики шли торопливым шагом.
— Мусор! — воскликнул Баранов, увидев бумажки на тропе. — Опять эти отлынивают.
 Этими он назвал отпетых ребят из своего отряда — Дису, Карася и Мохича, которые должны были убирать здесь, напротив корпуса первого отряда.
— Уж я им задам! — сказал Баранов с возмущением. Резким движением головы он откинул назад свой длинный чуб, потрогал командирскую нашивку на рукаве и покосился на Лёшку.
Лёшка криво усмехнулся. Тем временем из дверей первого корпуса выскочила рослая полногрудая девица с полотенцем на плече.
— Меня-то подождите! —  закричала она девочкам, которые были уже вдалеке, возле бани, и припустила бегом.
— Ух ты! — ахнул Лёшка, провожая её восхищённым взглядом. 
— Кобыла, — сказал Баранов, впечатлённый формами девицы. — На такой возить можно.
Мальчики пошли в обход бани — так было короче — и едва не наткнулись на Марата, своего вожатого. Присев на четвереньки, он смотрел в закрашенное окно бани. Баранов хотел окликнуть Марата, но Лёшка, зажав ему рот, пригнул его, прячась в зарослях малины. Стебли негромко хрустнули. Вожатый обернулся на звук, переждал минуту и снова припал к окну. Мальчики многозначительно переглянулись, они знали, где была процарапана краска на стекле, чтобы подглядывать за девочками. Лёшка подобрал твёрдую еловую шишку и запустил её в сторону бани. Баранов запоздало схватил его за руку. Банное окно звякнуло.
— Кто тут? — крикнул вожатый, озираясь.
Мальчики дали дёру. Долго бежали они по задворкам, пока, обогнув с тылу овощехранилище, не выскочили на Дису, Карася, Мохича и Марину Кезикову. Все четверо курили! Застигнутые врасплох, они спрятали сигареты за спины.
— У меня дела, — пробормотал Баранов и вмиг испарился. Лёшка остался на месте.
 Убедившись, что незваные гости не привели с собой взрослых, «свердловские» снова принялась курить.
— Чо, Шатов, шестёркой при Баранове заделался? — спросил Карась.
Лёшка молчал, разглядывая Марину, которая прятала глаза и сигарету. Кезикова, кстати, тоже была из Свердловска.
— Показатели улучшаете? — сказал Диса ехидно, и, поменяв ногу, смачно сплюнул перед собой.
Лёшка ухом не повёл. Помедлив минуту, Марина подняла голову и, задрав подбородок, в упор посмотрела на Лёшку. Он смутился.
— Курить будешь? —  спросил Мохич, пустив дым колечком.
Лёшка отрицательно помотал головой, проследив взглядом колечко. Он хотел было сказать Марине, что к её подруге, Рукавицыной, приехали родители, но передумал и пошёл восвояси. В спину ему полетел развязный смех «свердловских». Он шёл, глядя под ноги, в рассеянности, а когда поднял голову, то увидел перед собой Марата. Лёшка втянул голову, вспомнив о своей брошенной шишке. Однако вожатому нужен был кто-то другой. Он стремительно прошёл к овощехранилищу. Лёшка бросился туда же и, встав за углом, слушал.
— Тэ-экс! — зловеще говорил Марат. — Курим?! И ты Кезикова?! Где твой галстук? Почему не носишь?
— Ну его, — ответила Марина, — надоел ошейник.
— Как? Как ты сказала?! Ошейник у собак, Кезикова! Как ты смеешь? Он же цвета одного с красным знаменем. Короче так: с вами мы ещё разберёмся, на совете. А теперь марш убирать территорию!
Раздались шаги. Лёшка метнулся к пустым бочкам, вонявшим капустой. Спрятался. Первым мимо него прошёл Марат. Потом поплелись «нарушители». Они говорили громко, сердито, с обидой.
— Турнут из лагеря.
— Как пить дать.
— Настучал кто-то.
— Или Баранов, или Шатов.
— Шатов не стукач, — отчётливо произнесла Марина.
«И на том спасибо!» — подумал Лёшка и, вспомнив о деле, отправился на поиски Рукавицыной.
Разумеется, нарушителей лагерного режима, вскоре проработали. Диса, Карась и Мохич покаялись перед пионерским советом. Их простили, но простили до первого случая. Марина Кезикова упёрлась. Как ни уговаривали её покаяться, она не проронила ни слова. Это уже был бунт!   
Вечером лагерь выстроился на площади. Четвёртый отряд, против обыкновения, не хихикал, не толкался, не разговаривал. Как будто нависла грозовая туча, и ждали грома с молнией. Вот Баранов пошёл отдавать рапорт. Ему незаметно поставили подножку. Взмахнув руками, он удержался на четвереньках. Подойдя к вожатому, Баранов бойко отбарабанил, что дежурство прошло успешно, сделал рукой салют и вернулся в строй. Вожатый Марат обласкал его взглядом.
— Кезикова Марина! — строго произнесла старшая пионервожатая. Её слова разнеслись над лагерем. — Выйти из строя!
Марина вышла. С четырёх сторон её окружали шеренги в пионерских галстуках. Десятки детских глаз устремились на неё. Она потупилась.
— Это Марина Кезикова! Полюбуйтесь на неё. Глумилась над священным символом советского пионера, над галстуком. Ни стыда, ни совести, ни раскаяния. — Вожатая чеканила жёсткие, грозные слова, от которых бежал холодок. — Таким… не место среди нас! Решением совета Кезикова Марина отчислена из пионерского лагеря. Родителям мы сообщили.
Флаг спустили. Отряды разошлись по своим корпусам.
На другой день за Мариной приехали родители. Лёшка видел, как они ждали у ворот. Отец был в костюме и шляпе. Мать была в модном платье с пояском и в туфлях на высоком каблуке. Прижимая локтем дамскую сумочку, она нервно приминала землю каблуком. Марина подошла к родителям и остановилась, перекладывая чемодан из руки в руку. Мать заговорила часто, сердито, постепенно возвышая свой голос и размахивая пальцем перед лицом дочери, потом взвизгнула:
— Дрянь ты этакая! — и наотмашь ударила её по щеке. Марина откачнулась, спрятала лицо в руках. «Плачет», — догадался Лёшка. Он стоял вдалеке, стараясь не попасть на глаза.
Все трое вышли за территорию лагеря. Их ждала белая «Волга». Отец отворил заднюю дверцу, Марина оглянулась. Лёшка зазевался, она заметила его! Он смутился так, что забыл помахать рукой на прощание. Мать грубо пихнула Марину на заднее сидение и захлопнула дверь. Взревел мотор, «Волга» поехала вдоль забора и вскоре пропала из виду. А потом показалась вдалеке, на гребне холма, мелькая за стволами тополиной аллеи, пока не исчезла.   
А через два дня выгнали «свердловских», Дису, Карася и Мохича. Рано утром они пришили спящего Баранова нитками к матрацу. Когда горн протрубил подъём, то вся палата увидела Баранова, который силится подняться с матраса, шевеля руками и ногами, точно жук-навозник, опрокинутый на спину. Свердловские хохотали, как сумасшедшие, прочие ребята не поддержали их. Никто даже не рассмеялся.