История славянской цивилизации в четырёх апокрифах

                Как - то раз...

    Как – то раз: во время философско-теологического спора, один начитанный и образованный интеллигент спросил у не начитанного, и не образованного, и даже не интеллигента.
 - Ну, вот вы, Вася! - назвав его по имени, но без отчества, он по интеллигентски, тонко и прозрачно намекнул: нормального человека кошачьим именем не назовут.
    Его, интеллигента, звали, кстати, Арчибальд).
- Ну, вот вы – Вася, - говорит интеллигент, - «утверждаете, что есть: Бог, дьявол, бесы, ангелы, святые и прочие.
    А, между прочим, это только хитроумные выдумки церковников, забивающие всякой чепухой мозги нормальным людям».
    - Утверждаю - они есть! – смело говорит не начитанный, и не культурный Вася.
- Хорошо! – не успокаивается высококультурный интеллигент, по имени Арчибальд.
    - А может, вы их всех видели?
- Кого? – не понял необразованный, и поэтому, не сразу понимающий сути вопроса, Вася.
- Бога, дьявола, бесов, ангелов, святых…
     - Да я их каждый день вижу! - не смутился Вася.
- И где же, позвольте вас спросить, вы их видите? – ехидно улыбнулся всезнающий интеллигент Арчибальд.
    - В зеркале. Каждое утро. Смотря в каком настроении и состоянии просыпаюсь.
Так был разрешён тысячелетний спор между научным знанием, верой и бытовой реальностью.

                Сказ об одном мужике.

    Жил был один мужик. Почти такой же, как и все остальные…
Как – то рано утром, и, как обычно с ББ (большого бодуна), вышел он на крыльцо своего дома, проверил: на месте ли его «мужская гордость», присел и призадумался.     О чём он призадумался – он так и не понял.
    Но какая – то мысль, электродрелью, безостановочно сверлила ему черепную коробку. Почесал он тогда, первобытным жестом (от макаки) затылок и, так и не поняв, о чём собственно эта мысль, закурил.
    Светало. Воздух был прозрачен, прохладен и свеж. Ночью прошёл дождь, которого ждали полтора месяца, а он случился только вчера, вернее, сегодня ночью.
    Весь урожай у него, и почти у всей нашей огромной и невезучей Родины, давно сгорел. На его огороде единственным вечно - зелёным пятном торчал большой куст хрена.
    "Почему так?" - глубоко затягиваясь «Примой» - вяло подумал мужик.
«То, что – никому не нужно: ну хотя бы, вот этот хрен - растёт.
А вся закуска сгорела?
    Вот в чём грустная и несправедливая правда жизни!» - проскочила философская мысль в похмелюжной голове мужика.
    "Поэтому и пьём"!
Потому что: *не проворным достаётся успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб и не у разумных – богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их. И нет ничего лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться…» * - неожиданно сформулировалась, сверлившая его голову мысль.
    Докурил мужик «Приму»; почесал известным жестом под мышкой, порылся в карманах и, неожиданно, среди сломанных сигарет и крошева табака, обнаружил смятую и скатанную в небольшой шарик, купюру. Дрожащими (после вчерашнего) пальцами он развернул её и наконец - то поверил: Бог – есть!
    Хмыкнув, он встал, положил купюру на крыльцо и разделся по пояс. Облившись прохладной водой из ведра, что за ночь, под самые края заполнил дождь, мужик посмотрел на небо.
    По синему, синему, отмытому ночным ливнем небу плыли три небольших, снежно – белых облачка. Солнце, начищенной пятикопеечной монетой, висело чуть выше леса, темнеющего сразу за рекой. С удочками и ведром неторопливо спускался к мосткам на реке его сосед - дед Макар.
    Ещё раз, хмыкнув, он закурил последнюю, наполовину пустую сигаретку. Быстро одел майку, взял смятую купюру и пошёл мужик к стерве Клавке. Пошёл за лекарством и универсальным ключом к вечно знанию и спасению души - самогоном.
    «Закуска – то у деда Макара всегда есть", - думал он, ускоряя шаг.
«Там и поговорим за жись!»

                Русские не сдаются.
 
    Он лежал в окопе один: смертельно уставший, грязный и голодный. Невыносимый июльский зной, запах пожухлой полыни и пот, заливающий глаза – это было всё, что он мог ещё воспринимать в этом мире. Раненой рукой он сжимал ручку последней противотанковой гранаты. В звенящей до крика тишине, на него неторопливо наползал фашистский танк.
    «Граната последняя... Руку отстрелили... Могу не добросить... Сил уже не осталось...», - как муха по оконному стеклу медленно проползла по осознанию мысль.
    «Подорвусь вместе с танком",- решил он. А вслух, сквозь зубы, добавил:
- А хрен вам! Ты ссука, здесь по любому, не пройдёшь! Русские не сдаются!

...Голова трещала, как после взрыва авиационной бомбы. Пахло пожухлой полынью и дорожной пылью, настоянной на бензиновом чаду. Он лежал, усталый, потный и грязный в придорожной канаве, крепко сжимая за горлышко, пустую бутылку от «крепляка – бормотухи».
     Его сухие, потрескавшиеся губы, продолжали автоматически шептать:
«А, вот хрен вам! Здесь вы не пройдёте! Русские не сдаются!

                Искусство поэзии


     Поэт лежал во дворе своего маленького дома под тополем на старенькой раскладушке и периодически пытался поймать муху. Муха мешала ему сочинять стихи. Рядом лежал кот и тоже периодически пытался поймать эту вредную муху. Хотя, лично ему, она ничуть не мешала. Коты не сочиняют стихи и не занимаются всякой ерундой…
    Просто, периодически махая на муху лапой, кот выражал братскую солидарность своему другу и хозяину.
    Но кто его знает, что он думал на самом деле, периодически поглядывая на её фантастический высший пилотаж: мертвые петли и бочки. Может он хотел помочь хозяину, а может, мечтал попасть в его шедевральных стихи и стать самым знаменитым котом в литературе...
Как кот Базилио, кот в сапогах, или кот Матроскин.
    Наблюдая реакцию хозяина на пируэты мухи - камикадзе, кот начал нервно постукивать хвостом о его грудь, на которой удобно расположился.
    «Может мой кот голодный и хочет ею поужинать? Интересно едят ли коты мух?
А не написать ли мне стих про кота и муху", - мелькнула блестящая мысль у поэта.
    К примеру: «Кот и муха»», или «о Мухах и котах»!
"Эта муха, наверное, не замужем? Вот и клубится здесь...", - лениво решил кот, вычисляя её очередной вираж.
    "А может она просто «под мухой?»
Кто их знает – кто они - эти мухи"? – кот приготовился к прыжку.
    И тут поэта муза посетила! Он схватил заранее приготовленные карандаш и записную книжку, (у всех настоящих поэтов, всегда под рукой есть записная книжка). Он об этом слышал по радио "Маяк". И вот стихи родились!

Я напишу стишок - про мух!
И расскажу его – я вслух!
А если б не было вдруг мух,
Летал бы тополиный пух!

    Тоже ведь, гад, летает! И такой же надоедливый! Хотя и белый!
Белые вороны бывают. А вот белые мухи?
Тополиный пух, наверное, их дальний родственник - по лиственной части.

    "О"! Кот щёлкнул зубами, и нет «Царицы небес!»
«Странно… И вдохновение пропало… И писать, кажется, в этой жизни уже больше не о чём…" - расстроился поэт.
    «Пойду - ка я потяну пару, тройку бокалов пива с мужиками"? - вставая с раскладушки решил поэт. "Может они что подскажут..."
    "Интересно: А Пушкину мухи мешали или помогали?
Возьму – ка я на обратном пути, в библиотеке, их биографии.
Может и они тоже со стихов о мухах начинали" ...» -
Это была последняя разумная мысль дня, мелькнувшая в буйной голове народного поэта.