Гостиничный роман

ВСТУПЛЕНИЕ
            (Документальный роман в интервью с заключительной главой от автора)

                Да и как же ему было не узнать людей, когда перед               
                ним за пятнадцать лет его   службы   прошли   
                десятки   тысяч  людей.  Среди  них  были
                инженеры, хирурги, актеры,  женорганизаторы,               
                растратчики, домашние хозяйки, машинисты,
                учителя,  меццо-сопрано,  застройщики,  гитаристы,
                карманные воры, дантисты, пожарные,  девицы без   
                определенных занятий,  фотографы,  плановики,
                летчики, пушкинисты,   председатели  колхозов, 
                тайные  кокотки,  беговые  наездники, монтеры, 
                продавщицы   универсальных   магазинов, студенты,   
                парикмахеры, конструкторы,    лирики,    уголовные
                преступники,   профессора,   бывшие
                домовладельцы,  пенсионерки,  сельские  учителя, 
                виноделы,   виолончелисты, фокусники, 
                разведенные жены,  заведующие кафе, игроки в 
                покер,  гомеопаты, аккомпаниаторы,  графоманы,   
                билетерши  консерватории,   химики,   дирижеры,
                легкоатлеты,  шахматисты,  лаборанты, проходимцы, 
                бухгалтеры, шизофреники, дегустаторы, 
                маникюрши,  счетоводы,  бывшие
                священнослужители,  спекулянты, фототехники.
                М.А. Булгаков, «Театральный роман»

               

                ПУСТЬ ДРУГИЕ СДЕЛАЮТ ЛУЧШЕ
               Б.В. Аверьянов — более 20 лет курировал гостиничное хозяйство   
                от Правительства Москвы
Как всегда и везде, вначале было слово. И слово, точнее, облаченную в слова идею создания книги высказал Борис Васильевич Аверьянов, вся жизнь которого посвящена гостиницам Москвы. «Я понимаю, что для истории наши 90-е годы XX века — лишь миг, пушинка, которую уже почти унес ветер, — рассуждал он. — Но все-таки хотелось бы запечатлеть, сохранить. Может быть, когда-нибудь кому-нибудь и пригодится. Ведь таких событий, коллизий, таких судеб, связанных с гостиничным хозяйством, больше не будет. Другие будут, а таких людей не будет».
Работая над книгой, мы убедились в том, что московские «гостиничники» — люди интереснейшие, судьба каждого — как роман, а в совокупности складывается целая сага. Надеемся, книга вызовет интерес не только у профессионалов.
Первое слово — вдохновителю.
 
Image
Б.В.Аверьянов
— Борис Васильевич! Вас и вице-мэра Москвы (теперь уже, к сожалению, и со второй приставкой — экс) Иосифа Николаевича Орджоникидзе знаю десять лет, еще с прошлого века. Наша издательская группа, которую Орджоникидзе официально окрестил Издательской группой Правительства Москвы «Traveller-Путешественник», подписав соответствующее распоряжение у мэра Ю.М. Лужкова, издавала многочисленные специальные выпуски журнала, путеводители, справочники, карты-схемы, календари, снимала даже документальные фильмы о московском гостеприимстве. Все это было связано с гостиницами, и все время мы работали вместе с вами, высокопоставленным чиновником Правительства Москвы, председателем Совета директоров нескольких гостиниц, в том числе самой большой в Европе — «России», потому что никто, объективно говоря, не был более компетентен в гостиничных вопросах нашей столицы. Но ваше предложение сделать книгу о том, что происходило в московских гостиницах в переломные, вероломные, лихие (как их только не называют теперь!) 90-е годы XX века, взглянуть на пережитое как бы глазами протагонистов, главных действующих лиц, директоров — меня озадачило. Прежде всего потому, что я усомнился в возможности раскрутить их, как говорится, на откровения о жизни гостиниц в период так называемого первоначального накопления капитала (с бандитским беспределом, массовой проституцией, войнами за собственность и проч., и проч.), без которых вообще не представляю книги. Дежурные штампованные рекламные интервью в газетах о том, что их гостиница самая лучшая — пожалуйста (я сам такие не раз печатал). Но честная, исповедальная, ностальгическая книга… Короче, Борис Васильевич, я решил начать с вас.
— Да почему ко мне-то такое особое внимание? Я — что? Чиновником работал.
— Чиновник, кстати, в середине «золотого века» русской литературы стал едва ли не главным действующим лицом. А начиная с вас, я хотел бы провести, выражаясь современным языком, некий тест-драйв, разведать, что за люди работали и работают в гостиницах и с гостиницами, чтобы потом уже ехать (или плыть) дальше. Вы согласны?
— Ну, да, назвался груздем — полезай в кузов.
— Сами-то как оказались в гостиничном мире, из какого мира прибыли, откуда родом?
— Все мы родом из детства, как известно. Я коренной москвич, родился в Москве в мае 1945 года.
— Когда все праздновали Победу?
— Еще как праздновали — я родился на четвертый день, 13 мая.
И хоть, казалось бы, 13-е — несчастливое число, а всю жизнь для меня знаменательно, что мой праздник совпадает со всенародным: хорошая солнечная погода, хорошее настроение, радостные, счастливые лица на улицах, встречи, гости…
— Отец воевал?
— Да. А во время моего рождения служил в противовоздушной обороне Москвы — МПВО.
— Зенитчик, артиллерист? «Артиллеристы, Сталин дал приказ?..»
— Вообще-то он в московском зоопарке работал. Долгое время заведовал экскурсионным бюро, потом, незадолго до войны, закончил педагогический институт и пошел в школу преподавателем биологии. Родился он в 1902 году в Чеховском районе Подмосковья, мама тоже приехала в город из области в 32-м, познакомились. Родились трое сыновей, я младший. Отца любили, уважали…
— Мы, помню, на уроках биологии учителю дохлых крыс в стол подбрасывали.
— Нет, в 40-х, 50-х годах, когда он преподавал в школах в районе Краснопролетарской, 182-й, 183-й, 188-й, 195-й, его уважали. Ну и характер, конечно, был у него.
— Мог и наказать?
— Мог. Но он работал все время, жили мы, как все, трудно. Чтобы нас прокормить, отцу вместе с моим старшим братом по ночам приходилось шить обувь, продавали ее потом на рынке… У меня до сих пор сохранились продовольственные карточки, которые отменили в 1947 году.
— Вы, сын учителя, хорошо учились?
— Прилично. Тогда проводились эксперименты — сперва мальчики отдельно учились, потом с девочками свели, потом на 11-летку перевели, я тогда ушел в школу рабочей молодежи, чтобы тоже помогать семье. В десятом классе поступил на работу чертежником-конструктором в специальное конструкторское бюро электропечестроения. Но разве это кому-нибудь сейчас интересно?
— Интересно. Особенно тем, которые уже открыли эту книгу. Не сразу же нам брать быка за рога. Нужна прелюдия, предыстория.
— После окончания школы поступил в Московский энергетический институт по тому профилю, по которому уже работал. Вспоминаю действительно с ностальгией — хорошая работа, время хорошее, 1961 год, только Гагарин слетал в космос, очень хорошо помню тот день, я учился еще в школе…
— Встречать на Ленинский проспект бегали?
— Нет. Но помню душевный подъем, гордость, счастье людей… Хорошее время. Проработал я в конструкторском бюро до 1969 года. Параллельно окончил институт, вступил в партию, прошел несколько должностей. После института служил в армии…

— В спецназе, надеюсь? Или в морской пехоте, в десанте? А то пока как-то уж больно обыденно, Борис Васильевич!
— Я же говорю, ничего особенного: рос, учился, служил, работал… Обыкновенная жизнь. Нет, не в спецназе. Год служил в хозяйственной роте Министерства обороны в Москве.
— А не помните, когда, при каких обстоятельствах впервые оказались в гостинице?
— Конечно, помню. Впервые побывал в гостинице «Москва». Потом — в «Советской», в «Пекине», позже в «России». Это было в студенческие годы, с друзьями, тогда дружили по-настоящему, не так, как сейчас, всегда и всюду ходили вместе, компанией — в бары, коктейль-холлы…
— То есть испытывали на себе тлетворное влияние загнивающего Запада?
— Вроде того. В «Пекине» на 13-м этаже славное место было, в «Москве» — на самом верху — бар «Огни Москвы», откуда открывалась удивительная панорама, в «России» — на 21-м и на 1-м, на 2-м этажах. А поскольку я уже зарабатывал, мог себе позволить.
— Заграничными островками казались гостиницы?
— Ну, «Москва» и «Пекин» были известны по описаниям, фильмам, так что особенно не удивляли. А вот «Россия» удивляла своей новизной, вестибюлями, ресторанами…
— Никаких предчувствий не было?
— Нет. Я тогда даже предположить не мог, что буду работать в гостиничном хозяйстве, мало того — председателем Совета директоров «России», буду решать очень серьезные вопросы и поставлю подпись под постановлением Правительства Москвы о закрытии и сносе.
— В определенном смысле станете терминатором «России» — звучит! Ну а как попали в гостиничное хозяйство? Случайно?
— После того, как отслужил в армии, три года проработал в НИИ технологии автомобильной промышленности. А оттуда по рекомендации партийной организации пошел инструктором в Москворецкий райком партии. Там проработал около шести лет, детально изучил все хозяйство, вел строительную группу и группу промышленности, это были самые большие группы, охватывалось множество направлений, от ЖЭКа до крупных предприятий и гостиниц, «Бухарест» у нас был в районе. А непосредственно с гостиницами я столкнулся уже в канун Олимпиады в Москве.
— То есть в 1979-м, тридцать лет назад?
— Да, страшно сказать. Наш зампредрайисполкома…
— Для молодежи, боюсь, это звучит ужасающе, примерно как для нашего поколения звучало распространенное в период первых пятилеток женское имя Даздраперма — сокращенное «Да здравствует Первое мая!». Так, ваш заместитель председателя исполнительного комитета районного Совета народных депутатов…
— Попов Дмитрий Владимирович, уважаемый человек, ушел заместителем начальника Управления высотных домов и гостиниц. И вскоре пригласил меня на должность начальника службы технической эксплуатации зданий и сооружений. И я сразу включился в подготовку к Олимпиаде, которая шла полным ходом. Сдавал этот несчастный «Бухарест», практически не подлежавший уже ремонту, так что при сдаче возникли серьезные трудности.
— Но ведь в ту пору, я помню, сдавалось и множество других гостиниц.
— Именно нашему управлению, то есть непосредственно городу Москве Олимпиада не принесла новых гостиниц. Вот профсоюзы построили — Измайловский гостиничный комплекс, например…
— Он, кстати, в начале 1980-го поражал воображение приезжих — мой приятель и полный тезка Сергей Алексеевич Брусенский, сейчас весьма преуспевающий бизнесмен и охотник, тогда впервые приехал из провинции в Москву по комсомольской линии, поселили в «Измайлово», и он был потрясен, смят, раздавлен! В первый вечер выпил там в «заграничном» баре заграничных напитков и поклялся себе, как Растиньяк в Париже: «Я буду здесь жить! Я завоюю Москву!» Извините, перебил.
— Да, передовой был комплекс. А кроме него — «Салют» и «Дом туриста» открыли на Ленинском проспекте, «Севастополь», немного раньше «Космос»…
— Кстати, вы, уже работая в гостиничном хозяйстве, не побывали на концерте Джо Дассена, который он давал в «Космосе» специально в честь открытия? Там Высоцкий с Мариной Влади были, весь бомонд…
— Нет, я не был. Открылись тогда и новые комсомольские гостиницы. Но мы, в основном, сравнивали себя с «Госкоминтуристом». Когда какие-то проверки гостиничного хозяйства проходили, так получалось, что «Госкоминтурист» проверял нас — то есть партийные, хозяйственные проверяющие структуры привлекали специалистов «Госкоминтуриста», а наши — проверяли «Госкоминтурист»…
— Ревности не было? С пристрастием проверяли?
— Когда как.
— То есть отношения у вас были примерно такие же, как у МВД и КГБ, нежные?
— Ну, нет, я бы не сказал.
— И чем вам запомнилась наша Олимпиада?
— Про нее песни сложены, книги написаны, фильмы сняты. А по нашему ведомству — запомнилась чрезвычайно тщательной, ответственной подготовкой. Отремонтирован был буквально каждый номер московских гостиниц. Средства выделялись очень серьезные, все контролировалось…
— Не воровали?
— Тогда никто бы не посмел.
— Как при Сталине? Могли за колосок, то есть за какой-нибудь шпингалет, украденный в гостинице…
— Могли, конечно. Не как при Сталине, но могли. И это чувствовалось. Но все же работа была достаточно творческая, без особого давления, нажима. С осознанием значимости, масштабности дела, которое делаем. Очень помогали Совет министров, Оргкомитет Олимпиады…
— Ко мне мои друзья из Стокгольма накануне Олимпиады приезжали. И то ли в «Бухаресте», то ли в «Будапеште», уж не помню, одна милая юная шведка пришла в восторг, даже выпила полный стакан водки оттого, что подмываться, извиняюсь, надо было бежать через всю гостиницу в общий душ на первый этаж. Где, к тому же, не было горячей воды. И это в ста шагах от Кремля!
— Да, не все гостиницы были с удобствами. И в районе ВДНХ души располагались в подвальных помещениях… Но справились. Подъем был колоссальный! Олимпийское руководство, Оргкомитет жили в «Москве», в «России», в так называемом Хаммер-центре — гостинице «Международной»… А персонал гостиниц как готовился!..
— Вы на открытии и легендарном закрытии Олимпиады были? Своими глазами видели, как заплакал и улетел наш олимпийский Мишка?
— Нет, не был.
— Вы словно советскую анкету на загранкомандировку заполняете: нет, не был, не участвовал, не находился, не привлекался…
— Ну что поделаешь, если я действительно не привлекался? А на соревнованиях олимпийских бывал — на футболе, когда мы проиграли чехам, кажется…
— Чехословакам, как ни странно это теперь звучит.
— …на спортивной гимнастике, когда наши выиграли…
— И каковы были основные уроки Олимпиады?
— В начале 80-х стало ясно, что мы не движемся вперед, стоим на месте. В гостиничном хозяйстве ничего существенного уже не происходило. Реконструировали потихоньку, оборудовали номера удобствами, но так как-то все…
— Вы за рубеж (звучит-то как! Что значит — за рубеж, за какой рубеж?) когда впервые выехали?
— В 1981 году. До этого никуда не выезжал. И вот в 36 лет, на свое счастье или беду…
— Беду?
— Ха-ха, ну да, может быть, и беду. Потому что попал я в Венгрию, наиболее развитую тогда из социалистических стран. И поневоле вспоминал Владимира Высоцкого…
— «…на венгерских на румынок погляжу»? «Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь — они в окно, говори, что с этим делом мы покончили давно»?
— Да нет, про то, как его тошнило за границей.
— От изобилия?
— Конечно. Из СССР — в страну, где в магазинах есть все, нет никаких очередей, люди улыбаются, отдыхают, гуляют, да и вообще все по-другому. За две недели мы всю страну объездили, и впечатления были неизгладимые! Потом немало приходилось ездить, но Венгрия, может быть, потому что первая была, как-то по-особенному запомнилась. Еда вкусная, притом любая, одежка модная, да все… Помню, мы там рассуждали…
— За бутылочкой доброго «Токайского» небось?
— Кажется. Хотя советские водку с собой обычно везли, как ты помнишь. Мы рассуждали, что если процентов десять нашего женского населения вывезти одновременно за границу дней на десять, то жизнь в СССР в корне бы изменилась.
— Это как, интересно? Оттуда, из-за кордона, как в свое время Ленин со сподвижниками, эти дамы приехали бы в опломбированных вагонах, взобрались бы на броневики и очередную революцию совершили?
— Вроде того. Увидев тамошнюю жизнь, эти жены не дали бы покоя своим мужьям — секретарям райкомов, директорам заводов, фабрик…
— А, так вы в составе специального контингента выезжали?
— Нет, группа была большая, разноплановая, от рабочих до интеллигенции. Я в номере с парнем жил, сварщиком из Москвы. Нам дали номер, а ключ не открыл замка. Так они без всяких проблем поселили нас в другой номер, притом более высокой категории, полулюкс. Улыбаясь при этом и извиняясь.
— Да, у нас послали бы куда подальше — и дело с концом. Ну а в перестройку вы что делали? Перестраивались?
— В 1985 году меня назначили директором гостиницы «Турист» на ВДНХ. Прямо в канун другого исторического события — Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Курировал подготовку комсомол. И вот показатель: за подготовку к Олимпиаде мы все получили грамоты, награды, а за фестиваль, за то, что не смогли должным образом подготовиться, — выговоры, нагоняи, чуть ли не до снятия.
— Ну да, страна перемен жаждала, «перемен требуют наши сердца!» — было уже не до фестивалей.
— Познакомился тогда с Рудаковым Владимиром Алексеевичем, руководителем московского «Спутника», мы до сих пор поддерживаем хорошие отношения. В 1988 году меня вернули в Управление высотных домов и гостиниц — уже Николай Михайлович Калугин предложил стать его заместителем по кадрам и развитию гостиничного комплекса Москвы. И дальше начинается современная, новейшая история — собственно, главная тема нашей возможной книжки. Калугин — прогрессивный, эрудированный человек широкого кругозора. С руководством города прекрасно ладил и взаимодействовал да и многих в исполнительной власти знал. Мы пошли в ногу со временем.
— А именно?
— Создали совместные предприятия для строительства и последующей эксплуатации гостиниц. Начали с того же злосчастного «Бухареста»…
— Да что он вам покоя не давал? Прямо свет клином сошелся на этом «Бухаресте»!
— Его сразу после Олимпиады закрыли, он так и не принимал никого, там в одной из комнат потолок обрушился…
— Тогда во многих местах и у многих потолки, чердаки и крыши сносило, как в ту пору выражалась молодежь. Так, значит, и у вас?Image
С актером Б.Токаревым и предпринимателем Г.Стерлиговым

— В конце 80-х мы провели хорошую подготовку грядущих перемен, оценили и наметили перспективы гостиничного хозяйства, провели исследования участков, где можно строить гостиницы, описали все это… К сожалению, нам не удалось затвердить схему размещения гостиниц решением правительства и Моссовета, началась перестройка, реконструкция, а незакрепленные площадки потом разошлись по другим различным структурам.
— Так что же все-таки, на ваш взгляд, правительственного чиновника, произошло в 90-х годах прошлого века с нашей страной?
— Вопрос сильный.
— Не слабый, конечно. Но если мы с вами не попытаемся хоть отчасти на него ответить, ломаный грош — цена и нам, и нашей книге. Рассказать, кстати, как ответил однажды на подобный вопрос один из самых одиозных миллионеров 90-х годов Владимир Брынцалов, который проживает нынче в Монако и которого я встретил не так давно в ресторане гостиницы «Ритц Карлтон» на Тверской, где он теперь останавливается во время приездов?
— Расскажи.
— Однажды я привез к нему на фармацевтический завод «Феррейн» на Варшавку вице-президента швейцарского банка «Credit Swiss» Жана Мари Дэлюэрмоза, что-то там решалось по кредитам, а мы дружили с банкиром, да и посреднических хотелось чуточку срубить. Сидим, пьем чай с баранками. Брынцалов рассуждает о жизни, о политике, о бизнесе, но дикция у него не ахти какая, да еще с южной такой густой примесью — понять было сложно. Вижу, заскучал Жан-Мари. А он в прошлом журналист-международник, работал в «Reuters» по всему миру. Вот я и спрашиваю для него у миллионера: «Владимир Алексеевич, по-вашему, что же все-таки произошло в России в XX веке? Поделитесь вашими соображениями — швейцарцу да и мне было бы интересно». Переводчица перевела вопрос. Брынцалов долго сидел, шумно прихлебывая чай, молчал и говорит: «А чем делиться-то?» — «Соображениями вашими, — повторяю. — Что в 1917 году произошло и затем?» — «Что произошло? Расху…чили все, к еб…й матери и пи…ц!» — как отрубил, ответил водочно- фармацевтический магнат.
— Ха-ха-ха!
— Грубовато, конечно. Но емко. Переводчица, правда, с переводом этого брынцаловского кратчайшего курса истории партии затруднилась.
— Да уж, перевести трудновато.
— Так вот, возвращаясь к нашим, верней, вашим баранам, гостиницам…
— Ну, московские гостиницы по своему уровню были заметно выше всех остальных гостиниц Советского Союза, за исключением, может быть, нескольких ленинградских. Им всегда уделялось особое внимание, «Москав», «Россия» и «Украина» обслуживали мероприятия самого высокого международного, политического уровня, поэтому соответствующая подготовка была и у руководителей, и у персонала. Существенным недостатком было то, что мы не успели, не имели возможности провести своевременную реконструкцию этих гостиниц. В первую очередь — «Москвы». Промежутки между съездами, конгрессами, фестивалями были очень маленькими…
— Между съездами партии, если мне не изменяет память, было четыре года! Не успевали произвести реконструкцию?
— Да, этого было недостаточно.
— На рубеже веков за четыре года чуть не пол-Москвы успевали снести и перестроить. По крайней мере отгрохать несколько десятков первоклассных бизнес-центров и кварталов элитного жилья!
— Тогда нормативный срок строительства превышал этот период. Нужно было заранее сделать соответствующие заявки на выделение капвложений, пройти определенные этапы…
— А тем, кто помоложе, кажется, что именно сейчас невиданный разгул и беспредел бюрократии.
— Тогда ведь все утверждалось по линии города, по планам пятилеток и так далее. Так что не удавалось толком реконструировать, гостиничное хозяйство явно отставало в своем развитии. И уровень обслуживания, естественно, снизился, потому что, как бы ты ни воспитывал персонал, если все ветшает, нет обновления, ничего толком не получится. Так обстояло дело с той же гостиницей «Россия». Построена в 1967 году, после пожара 1977 года перестроена, доведена до уровня, но деньги у нее все время забирали для того, чтобы поддерживать другие гостиницы, и «Россия» тоже пошла в так называемый недоремонт…
— Не перестаю даваться диву этой неотвратимой, как рок, какой-то библейской символичности! Ведь у России тоже забирали деньги, чтобы поддерживать других — например, Грузию, Латвию, Эстонию, Таджикистан… Но ладно, до этого мы еще дойдем, может быть, в эпилоге. И что с недоремонтом?
— Гостиничный уровень в Москве к середине 90-х снизился до предела. Было объявлено об ускоренной приватизации гостиниц…
— Именно ускоренной? В середине 80-х шутили (тогда еще шутили), смеялись над мало кому понятным ускорением, за которое ратовал последний генеральный секретарь КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. А в 90-х ускорились-таки — с приватизацией, которую в народе окрестили прихватизацией. И кому это ускорение было выгодно?
— В тот момент это не очень четко просматривалось. Шел развал всей государственной системы, всего, что ее составляло. Уже на волне первой ваучерной приватизации гостиничное хозяйство Государственного комитета СССР по иностранному туризму — а это была мощнейшая империя в империи! — системы комсомольских и профсоюзных гостиниц были полностью разрушены, многие гостиницы в результате приватизации попали в совершенно другие руки. Взять «Центральный дом туриста», «Севастополь»…
— О-о, в «Севастополь» я как-то в первой половине 90-х заезжал, это было нечто! Там на крошечных пространствах узких коридоров и бывших гостиничных номеров сосуществовали Индия, Пакистан, Китай, Вьетнам, Таиланд, Турция, Польша, Конго, Эфиопия!.. Там продавались всевозможные заморские товары, там в холлах сидели симпатичнейшие личности с провалившимися носами, в струпьях и проститутки всех мастей то и дело хватали тебя за разные конечности!.. Вы намекаете на то, что все московские гостиницы могли стать такими? Например, наша национальная гордость — «Националь»?

 Могли. Чудом спасли. В 1992 году, когда Борис Николаевич Ельцин был Президентом России и одновременно премьером, Москва выступила инициатором получения в собственность или под свое начало всех тех гостиниц, которые находились в системе Госкоминтуриста — «Националь», «Метрополь», «Славянская», «Солнечный», «Олимпия-Пента», «Космос» и другие, — так как эта собственность должна была работать на развитие туризма. Точно так же было в Ленинграде, Сочи. Нам в Москве это, в общем-то, удалось, в январе 1992 года Ельцин список гостиниц утвердил. В Ленинграде, в Сочи удалось меньше.
— Почему?
— Там другие силы активно стали действовать.
— Какие такие «другие силы»?
— Ну, понятно. И нам не удалось, например, забрать недостроенную тогда гостиницу «Сокольники». Были и другие примеры.
— Вы имеете в виду организованные преступные группировки?
— Это уже сопутствующее, не основное. Основная причина — неэффективность деятельности руководства. А в Москве было несколько гостиничных систем и было, соответственно, больше шансов ввергнуться в хаос, в неразбериху и потерять многое или даже все.
— Могло быть и такое?
— Но ты же помнишь 90-е. Могло быть все! В ноябре 1992 года заместитель мэра Иосиф Орджоникидзе создает специальное подразделение в Правительстве Москвы — отдел развития туризма и гостиничного хозяйства…
— Мне почудилось, что вы скажете: «Отдел по борьбе с бандитизмом и контрреволюцией». Чем-то напоминает фильм «Рожденная революцией» — о создании милиции.
Image
С Н.Соловьевым, директором гостиницы "Восход"
— В 90-х и произошла, по сути, революция. Я пришел в этот новый отдел (после упразднения Лужковым Управления гостиниц недолгое время работал в компании «Мосинтур», созданной на обломках «Интуриста») в ранге заместителя Орджоникидзе, бывшего тогда еще и руководителем департамента внешних связей Правительства Москвы. Стали собирать, как говорится, камни. На том месте я проработал до 2000 года, когда был создан Комитет по внешнеэкономической деятельности, где я стал первым заместителем председателя.
— Какова роль Орджоникидзе в том, о чем мы создаем книгу?
— Главная — без сомнения. Работая в комсомоле, он вел «Спутник» и вообще прекрасно знал туризм. Через год мы подготовили концепцию развития туризма в Москве до 1995 года, программу…
— Нет, давайте вернемся к очередному ускорению.
— Ускоренную приватизацию запустил Ельцин. Подписал указ, по которому предприятия должны были быть приватизированы по первой и второй формам. Первая подразумевала выставление предприятия на продажу, а по второй 50% закреплялось за коллективом. И вот эта вторая форма сыграла злую шутку с гостиницами…
— Хороши шутки!
— Там, где действовала первая форма, гостиницы остались более управляемыми, государство могло контролировать и регулировать процесс приватизации. А вторая подразумевала фактически бесконтрольную распродажу и даже правдами и неправдами захват пакетов акций…
— Это когда крепкие, коротко стриженные, конкретные пацаны приезжали по месту жительства счастливого обладателя акций со своим нотариусом?
— По-всякому бывало. Выкупали.
— Но кто, в основном, выкупал?
— Люди, у которых на тот момент были деньги. И одной из главных в жизни профессиональных неудач я считаю то, что мы разработали и предложили свой, особый способ приватизации гостиниц, Лужков поддержал его, а Ельцин в 1996 году, когда выдвигал себя второй раз на президентский пост, не поддержал. А мы ведь прежде всего хотели добиться отсрочки, чтобы совсем уж за бесценок не уходили наши московские гостиницы.
— Пример этого «бесценка» можете привести?
— Приватизация «Космоса», который был украшением и порой даже визитной карточкой города, дала этому городу всего один миллиард рублей. Причем еще тот миллиард, когда рубль называли деревянным, он ничего не стоил, за мороженое в киоске на углу надо было выложить двадцать — тридцать тысяч.
— «Космос»?!
— Да, знаменитый «Космос», тысячи номеров, конференц-залы, рестораны, бассейны… Для сравнения: год спустя мы приватизировали гостиницу «Урал» и выручили, продав на аукционе… три миллиарда рублей! Ты представляешь, «Космос», которому сейчас рыночная цена не менее 350 миллионов долларов, — и «Урал»!
— Не представляю. Хотя жил в Москве в то время.
— Тогда брали ничем не обеспеченные кредиты, выкупали все…
— Но кто, кто выкупал? Те, кто проводил приватизацию?
— Может быть, не столь открыто. Но те, кто был рядом. Кто теперь известен городу, как говорится, и миру.
— Вы на список богатейших людей России по версии журнала «Forbes» намекаете?
— Да не люблю я намекать. Но в тот период, я думаю, решалась главная задача — разгосударствление во что бы то ни стало, любой ценой, а частности, все остальное отдавали на откуп самому времени.
— И оказались мы у времени в плену? Пьеса такая была.
— Трудно было представить, в каком направлении, по какому процессу пойдут именно гостиницы. Это уже к концу века ситуация стала проясняться более или менее.
— А нет данных о том, сколько людей или фирм владеют гостиницами?
— Не так много, десяток-другой — максимум. Например, гостиницы «Минск» и «Центральная», несколько других — ими владеет компания бывшего «Российского кредита».
— Смоленский, кажется, была фамилия банкира, он когда-то моему товарищу Герману Стерлигову первый кредит дал на открытие биржи «Алиса». Но ведь в дефолт в августе 98-го «Российский кредит» разорился, вклады граждан пропали.
— По-разному разоряются… И еще несколько таких или поменьше компаний владеют гостиницами.
— То есть вклады населения вкладывались в покупку гостиниц?
— Я не отслеживал. Но определенно могу сказать, что на сегодняшний день еще не выработан определенный вкус к владению гостиницами, к развитию этого направления как вида хозяйственной деятельности в дополнение к тем, что есть: нефти, газу, золоту, алмазам, лесу, финансам…
— Но скупали и скупают. Притом не всегда россияне.
— В принципе, это естественный процесс. В Нью-Йорке, например, почти все гостиницы, высотные здания, мосты принадлежат не американцам, а японцам, теперь уже и китайцам.
— То есть вы не против иностранцев?
— И никогда не был. Наоборот, считаю нашей заслугой, что сумели привлечь, использовать богатейший зарубежный опыт. Мы не стали пытаться реанимировать старую школу или изобретать велосипед, мы взяли передовые стиль и методы управления. Одно время в некоторых московских гостиницах вообще был чисто иностранный менеджмент — в «Славянской», в «Шератоне»…
— Я знал руководство «Славянской», мы там художественные выставки на втором этаже проводили — «Новая волна русского реализма», вызывавшие, кстати, колоссальный интерес у иностранцев. И нас всех поражали зарплаты американских и ирландских топ-менеджеров, с которыми мы иногда выпивали, — десять, пятнадцать тысяч долларов в месяц, тогда как в лучшем столичном ресторане, в прославленном Дубовом зале ЦДЛ, к примеру, можно было хорошо, с коньячком посидеть на 10—15 баксов!
— Да, и это служило хорошей школой, мощным стимулом и раздражающим фактом для наших. А ведь все в новинку, в диковинку было поначалу. Помню, в 1990 году прилетели с Лужковым, он тогда еще не был мэром и, кстати, только ухаживал за Еленой Батуриной, в Лондон на переговоры, нас встретили, повезли на «Бентли» — у нас глаза на лоб!
— Вы сказали, что не стали реанимировать старую школу. А она существовала как таковая?
— Существовала.
— Ну, а самобытные, яркие люди в гостиничном хозяйстве Москвы были? Или все как-то так серенько и незаметненько шло — работали, особо не высовывались, зарабатывали на хлеб насущный, некоторые даже с маслицем и осетровой икоркой, некоторых за это сажали, например, при Андропове, потом некоторых понемногу отстреливали… Какова роль личности в истории гостиниц Москвы? Личности гостиничного мира можете назвать, Борис Васильевич?

— Задача непростая. Все мы живем в своем времени, на определенном его отрезке. И связаны, определены своим временем, хотим мы этого или нет.
— Ну да, у времени в плену, мы с вами это уже обсуждали.
— И дальше придется размышлять на эту тему, коли работать над книгой. Время, быть может, и станет главным действующим лицом. Применительно к московскому городскому гостиничному хозяйству стоило бы вернуться вспять…
— Нас с вами никто не неволил соблюдением хронологии.
— … и выделить наиболее яркие, значительные для гостиниц отрезки времени, моменты. А это середина 50-х годов прошлого века, когда родились гостиницы «Украина», «Ленинградская»…
— Великие, надо сказать, гостиницы, своеобычные, что редко в истории России бывало. Эдакие пирамиды XX столетия, которыми, я уверен, Москва по праву может гордиться.
— Безусловно. Также «Пекин», гостиницы в районе ВДНХ…
— В смысле — и ими гордиться?
— Нет, я о знамении времени, о связи с ним говорю. У ВДНХ гостиницы изначально строили как общежития для тех, кто приезжал на сельскохозяйственную выставку…
— Дома колхозника?
— Нечто вроде того. Хотя, конечно, по тем временам уже гораздо более комфортабельные. А во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве они использовались уже в качестве гостиниц.
— Вы в Москве были во время фестиваля?
— Опять-таки ни на открытии, ни на закрытии не был. Но есть оправдание — мне двенадцать только исполнилось. Зато Москву того времени я навсегда запомнил! Отец специально привез меня из деревни, чтобы я увидел все своими глазами. Улицы, площади Москвы все были оформлены по-своему, на каждой что-то происходило — где танцевали, где кино крутили, где артисты выступали, где джаз играли, которого тогда никто не слыхивал… Прежде ведь гуляний особых не было в СССР, разве что на Первое мая и на Седьмое ноября. А тут огромные толпы праздничного разноцветного люда! Я тогда негров впервые в жизни увидел. Да все впервые было. Впечатления незабываемые!
— Москва, судя по рассказам родителей, будто отряхнулась, встрепенулась, вспомнила — после «свинцовых мерзостей жизни», по выражению замечательного писателя Андрея Платонова, после революций, войн, голода, холода, арестов, расстрелов — об исконном русском гостеприимстве. Это был, безусловно, этап, рубеж. Как потом, в наше время — Олимпиада.
— Да, оттепель, наступали новые времена. И приходили новые люди, в том числе и в гостиницы. Например, директором одного из корпусов гостиницы «Турист» был назначен генерал-лейтенант Георгий Жуков…
— Георгий Жуков?! Директором гостиницы «Турист», одного из корпусов?! Вот это да!.. Это когда он в опалу у Хрущева, что ли, попал? Так его и в звании, выходит, понизили?! Четырежды Герой Советского Союза, а!
— Да не Георгий Константинович, а Георгий Сергеевич! Который строил Волго-Донской канал.
— Фу, у меня прямо от сердца отлегло.
— А ты всерьез подумал, что маршал Жуков?
— Чем черт не шутит. Тем более когда речь идет о гостиницах. Но канал строили зэки, верно? То есть этот Жуков был генерал-лейтенантом НКВД?
— Наверное. Он проработал в гостинице достаточно долго, оказавшись хорошим специалистом с организаторскими способностями.
— Еще бы!
— Действительно, он тщательно, досконально изучил гостиничное хозяйство, сам съездил и свозил персонал в Польшу, чтобы впервые, может быть, перенять положительный зарубежный опыт.
— Неужели даже гостиницы Польши были лучше наших?
— Конечно. И вот этот генерал-лейтенант в отставке начал выстраивать целую систему гостиничного образования, издавать специальную учебную литературу, открыл специализированный техникум… В каждом корпусе гостиницы был свой заведующий, своя служба размещения…
— То есть взялся по-военному?
— Четко, эффективно. И это стало хорошей стартовой площадкой для продвижения персонала по служебной лестнице. Оттуда вышла Мартынова Валентина Алексеевна, впоследствии директор гостиницы «Варшава», потом «Ленинградской». Горбатюк Марина Александровна — гостиница «Звездная». Григорович Фаина Абрамовна — гостиница «Байкал». Многие попали из «Туриста» в «Россию», когда она открылась.
— Ай да Жуков!
— Личность. Еще хотелось бы назвать Болгарину Марию Федотовну. Длительное время она была директором гостиницы «Москва», то есть выдерживала тяжелейшую нагрузку подготовки и обслуживания партийных съездов и прочих государственных мероприятий. Она была очень уважаемым человеком. Женой известного строителя Болтовского, руководителя московского строительного снабжения, сама строитель, по-моему, строила тот же канал…
— И тоже из НКВД?
— Не знаю уж. Но была очень авторитетным руководителем, ее уважали и прислушивались к ней. Она была близка со всем руководством города, ЦК партии…
— Действительно близка?
— Не надо ёрничать.
— Я не ёрничаю, просто это феноменальное, может быть, в мировой практике явление: подавляющее большинство директоров московских гостиниц были женщины, чьи-то жены, не исключено, что и любовницы партийных бонз.
— Много было женщин-директоров, это верно.
— Вот об этом бы книга вышла занятной.
— Может быть, когда-нибудь и выйдет. Еще хочу назвать Смирнова Сергея Егоровича, который пришел директором гостиницы «Россия» после пожара в 1977 году. Он проработал двадцать лет, до тех пор, пока ситуация в гостиничном хозяйстве кардинально не изменилась. Что в первую очередь отразилось именно на нем как на борце с новыми веяниями.
— И тут мы возвращаемся на круги своя. Товарищ Смирнов был ретроград, коли боролся с новыми веяниями?
— Началась борьба за приватизацию гостиниц, о чем мы говорили. И уже полноценно вступили в эту борьбу криминальные структуры, почувствовав, что можно, находя лазейки в законодательстве, внедряться, а порой и просто захватывать государственные предприятия.
— А технология захвата была какова?
— Традиционно в гостиницах существовало как бы двоевластие — собственно гостиницами, номерами руководило одно управление, а предприятиями питания, то есть ресторанами, — другое. И это стало активно и жестко использоваться структурами. Приватизация шла по-разному. Гостиничные номера и холлы не позволялось в последующем, после арендных отношений выкупать, а ресторанщикам арендованные ими площади выкупать было позволено. И в результате у нас все приличные пригостиничные рестораны оказались выкупленными, притом зачастую криминальными структурами.
— Я помню, как в 90-х некоторые гостиничные рестораны превращались чуть ли не в воровские «малины» с «марафетом», голыми девочками, облавами, стрельбой, прочими приметами и атрибутами. Помню даже, в ресторане одной из упомянутых вами известнейших гостиниц в центре Москвы посетителей встречали у входа и обслуживали официантки topless, в мини-бикини без верха, с обнаженной грудью. А другие девочки, вообще без всего, с такими изящными фиговыми листочками, присаживались к посетителям на колени и уговаривали заказать блюда и напитки подороже, а заодно и их угостить. Мне объяснили мои знакомые завсегдатаи ресторана, что новый владелец только что «откинулся», просидев одиннадцать лет, и «соскучился по красоте». Тут же расхаживал и сам ценитель — такого вида, мама не горюй. Что, и поныне рестораны при гостиницах принадлежат лихим людям?
— Постепенно положение стало выправляться. Но это стоило больших усилий и мэру Лужкову, и вице-мэру Орджоникидзе. Мы вернули рестораны в «Москве», «России», «Украине», в других гостиницах, что способствовало в последующем четкому и внятному привлечению инвестиций. А иначе не смогли бы ничего сделать.
— Да уж, гостиница без ресторана или с таким рестораном, который я вспомнил (там в туалете преступного авторитета из модернизированного автомата Калашникова положили, следы от мозгов долго на потолке виднелись, хотя потолки очень высокие, здание старое), — это нонсенс для Запада или для Востока. А роль Лужкова велика в том, о чем наша книга?
— Сейчас можно говорить что угодно, кому-то нравится, как пошел процесс, кому-то не нравится. Но я, положа руку на сердце, скажу, что Юрий Михайлович Лужков хорошо знал каждую гостиницу, самолично бывал в каждой…
— В каждой?!
— В большинстве — это точно. И как мэр приезжал, и не как мэр, когда его приглашали на какие-нибудь презентации, премьеры, показы, юбилеи, празднования. И сколько раз бывало, что неожиданно он давал взбучку по поводу того, что в такой-то гостинице такие-то, по его мнению, недостатки: так было с «Ленинградской», с другими… У него такая натура — до всего доходит сам, хозяйственный взгляд наметан, в работе нет и не может быть мелочей. Что говорить — руководитель высочайшего уровня! Вот я перечислил несколько ярких личностей, имевших непосредственное отношение к гостиничному хозяйству. А так, каждый руководитель — личность. Иначе бы он просто не стал, не смог бы быть руководителем столичного гостиничного предприятия. Тут надо было быть не только организатором, лидером, но и хозяйственником, и строителем — на все руки мастером, и экономистом, и финансистом, и политиком, и психологом, потому что столько людей проходит, столько характеров, судеб…
— У Михаила Афанасьевича Булгакова есть в «Театрально романе»: «Да и как же ему было не узнать людей, когда перед ним за пятнадцать лет его службы прошли десятки тысяч людей. Среди них были инженеры, хирурги, актеры, женорганизаторы, растратчики, домашние хозяйки, машинисты, учителя, меццо-сопрано, застройщики, гитаристы, карманные воры, дантисты, пожарные, девицы без определенных занятий, фотографы, плановики, летчики, пушкинисты, председатели колхозов, тайные кокотки, беговые наездники…»
— Точно. И если уж по театральной аналогии, то директор гостиницы — это как художественный руководитель театра, который определяет стиль, атмосферу, эстетику…
— Вы хотите сказать, что меняется директор — и гостиница меняется? Настолько прямая зависимость от личности?
— А не прямая ли зависимость театров была и есть от Товстоногова, Эфроса, Любимова, ведь нет Любимова — нет и Театра на Таганке, правда? Каждый день в гостинице живут 500—800, а то и несколько тысяч, как в «России» было, человек. Не в каждый театр приходит каждый вечер столько… Руководитель знает всех своих людей и говорит о них, как о самых близких людях, он полностью, по-настоящему предан своему делу.
— Я знаю, что некоторых жены реально, до скандалов и даже развода ревнуют к работе — в семь утра он уже в гостинице, в полночь — еще в гостинице, нередко и ночует… Ну, а все-таки каков контингент был, откуда, в основном, приходили люди на должности директоров? Ведь специальных учебных заведений, насколько мне известно, не существовало, не было профессиональной гостиничной подготовки и профессионалов гостиничного бизнеса.
— Профессия гостиничника, отельера была. Но она была не уважаемая. Априори к работникам гостиниц относились, как к обслуге и жуликам, взяточникам. А директорами, в основном стали назначаться в определенный период и по определенным причинам проверенные люди. В основном, из Министерства обороны либо из госбезопасности — НКВД, потом КГБ. У нас в Управлении высотных домов и гостиниц руководителем отдела был бывший начальник тюрьмы.
— Нормально. Что ж, профили где-то даже схожи.
— У нас он противопожарной безопасностью ведал.
— То есть «сталинские соколы» полетели в гостиничное хозяйство?
— В тот период, в 50-е, 60-е, 70-е — да. Но когда я в 1979-м пришел, эта линия уже заканчивалась, приходили более молодые, многие из которых и по сей день работают, им по шестьдесят, чуть больше. Вот они-то и являются, собственно, героями нашими — активно работавшие на изломе систем, эпох, когда уже жизненно необходимы становились самостоятельность, оборотистость, где-то и способность к риску…
— Вновь и вновь возвращаюсь к сакраментальному вопросу: а могла бы, в принципе, судьба московских гостиниц сложиться иначе?
— Могла. Как и по всей стране: кто во что горазд. Гостиницы могли стать уже вовсе не гостиницами. Были «Восток», «Заря» — множество корпусов, а осталось гостиничного фонда, максимум, по одному корпусу. Да что говорить, есть и те, которые вовсе выполняют иные функции, проданы-перепроданы.
— Так, может, и надо было пустить все на самотек? Как у того же Высоцкого: «Мол, жизнь научит, мол, жизнь заставит…» Сам рынок вывез бы, его законы?
— Рыночные законы существуют, согласен. Но вот взять хотя бы детские садики московские. Их бездарно отдали, пораспродали невесть кому, и в результате детских садов нет, катастрофически не хватает. Повторю — нам удалось удержать большую часть гостиничного фонда, чтобы в дальнейшем либо самим его эксплуатировать, либо организованно, по продуманному и подготовленному сценарию перевести во владение другим собственникам, но с уверенностью в том, что это останется гостиницами, которые в любом случае необходимы городу. И потом, что говорить, такое ж первый раз случилось в истории страны. Наверное, в самой организации процесса приватизации можно было обеспечить более стройный порядок, большую последовательность действий и эффективность, законность…
— Кстати, о законе. Вы, Борис Васильевич, двадцать лет прослуживший государевым человеком, правительственным чиновником, руководителем процесса, скажите, только откровенно: за что в 90-х годах убивали директоров и не только директоров московских гостиниц? Повально — в буквальном смысле слова. У нас картинная галерея была в так называемом Хаммер-центре, в Центре международной торговли на Красной Пресне, в гостиницах «Международная I» и «Международная II». Так там такое творилось! Расстреляли, притом как-то уж совсем наверняка, чуть ли не с несколькими контрольными выстрелами в голову генерального директора Бориса Александровича Грязнова. Исколол, изрезал, исполосовал какой-то (не пойманный, естественно) джигит кинжалом в лифте собственного дома в Сокольниках коммерческого директора Сергея Владимировича Викторова, который, слава богу, жив все-таки остался. А до этого убили руководителя ресторанного комплекса «Хаммер-центра». В «Славянской» убивали. О гостинице «Россия» уж не говорю, одно время притча во языцех была… За что? Зачем? Кто?
— Наивные вопросы.
— Журналист должен быть наивным.
— Понятно, за что. Наши директора работали в строгой системе управления, контроля, четкой организации работы и использования заработанных средств. А криминальные структуры, которые стали пытаться захватывать гостиницы с ресторанами, были заинтересованы в бесконтрольности. На этой почве начались столкновения, порой прямые. Тот же «Белград», та же «Украина»… Все шло, как по накатанному. Начиналось с малого, например, с аренды офиса в гостинице или небольшого магазинчика…
— Помню, в нашу галерею и в магазин сувениров «Русь» в «Хаммер-центре» с некоторых пор стали захаживать чеченцы, дагестанцы, прочие лица кавказской национальности, предлагали под картинами «Новой волны русского реализма» расставить игральные автоматы или лучше вовсе нам удалиться. В конце концов, кстати, это сделать и пришлось — некий Вартанов, бывший милиционер, занимавшийся там сдачей выставочных площадей в аренду, выдавил. И не стало в «Хаммер-центре» никаких волн русского реализма.
— Все так и было: начинали тихо, скромно, совсем с малого, приглядывались, обживались, а потом старались подмять под себя больше, больше… Забрать все. А если кто…
— И убийства не раскрывались? Например, генерального директора «России» Цымбалистова?
— До сих пор мотивы, организаторы и исполнители не найдены, не известны. Но очевидно, что он мешал нарушить существовавший порядок. Как только его не стало, в «России» появилось очень много структур вполне определенного толка. Все, кроме концертного зала «Россия», который относился к другому ведомству — Комитету по культуре, занималось, захватывалось, и насаждался там уже совсем другой порядок. Но это не было особенностью именно гостиничного хозяйства. Я полагаю, примерно то же самое происходило в каком-нибудь ГУМе, ЦУМе, на любом другом предприятии, на любом заводе…
— Вот вице-мэру Иосифу Николаевичу Орджоникидзе, как многие знают, приходилось сталкиваться с бандитами: по нему неоднократно стреляли, получал тяжелые ранения. А вам, непосредственно возглавлявшему в Правительстве Москвы гостиничное направление, не приходилось?
— Нет. Бог уберег. И Орджоникидзе, человек смелый, мужественный, защищавший нас, своих подчиненных, не подставлявший под пули. Конечно, мы плотно работали с органами милиции, госбезопасности, особенно в 90-х, когда о московских гостиницах действительно говорили как о бандитских логовах, никто не хотел ехать. И убивали, и грабили, и насиловали в гостиницах, о воровстве уж не говорю. Нам коренным образом удалось изменить обстановку. Повсюду внедрили комплекс технических мер: видеоконтроль, все остальное, создали соответствующие службы безопасности… Да и сама обстановка в Москве изменилась.

 Как, по-вашему, станет Москва когда-нибудь центром международного туризма?
— Мы развивали гостиничное хозяйство для того, чтобы оно соответствовало статусу столицы крупнейшей державы.
Нельзя сказать, что у нас не было опыта ведения и развития гостиничного хозяйства. Конечно, был. Но в 90-е годы над нашими гостиницами нависла реальная угроза. И наша заслуга в том, что удалось удержать от развала гостиничное хозяйство как таковое, с его историей, традициями…
— Знаете, Борис Васильевич, мы знакомы с вами уже больше десяти лет, но только теперь, в этом разговоре я подумал о том, что именно такие люди, как вы, делали историю.
— Такие, как я? Да брось ты.
— Такие, которые всю жизнь прожили в Москве и лично не видели, а главное, не сочли нужным приврать, что видели Гагарина, триумфально проезжавшего по Ленинскому проспекту, которые не рвались на открытие и закрытие Олимпиады в Москве, которые… Короче, надеюсь, прочитав нашу книгу, читатель задумается над этим.
— Ну, не знаю. Сомневаюсь… А гостиницы нам удалось удержать в том числе и благодаря опыту зарубежному — мы стали выезжать учиться в Германию, Италию, Австрию, Францию, Израиль, Швейцарию, на Кипр… Мне, например, посчастливилось в 1990 году облететь чуть ли не всю Америку на фирменном самолете с вице-президентом корпорации «Хилтон» Эриком Хилтоном. Он показывал мне гостиницы и с неба, с высоты птичьего полета, и с чердака до подвала, показывал гостиничные колледжи, другие профильные учебные заведения… И к нам приезжали часто. Притом первые лица крупнейших мировых компаний-брендов — и встречались у нас с первыми лицами, с Гавриилом Поповым, с Лужковым, с Орджоникидзе, и я, ваш покорный слуга, принимал скромное участие в тех встречах. А сейчас приезжают простые менеджеры, просто сверяют со своими таблицами, ставят плюсики и минусики, можно или нельзя создать гостиничное предприятие. Сегодня процесс обезличен. Вот отличие времен.
— Ностальгии по уходящей — великой — эпохе не испытываете?
— Что значит — ностальгии? Мы работали. Было тяжело, но интересно.
— Служили верой и правдой?
— Я не люблю громких слов. Можно сказать, и служили. Сделали, что смогли. Пусть другие, как говорится, сделают лучше.
 
Глава "Метрополь"
                ПРИНЦЕССА ГРЁЗА* ВСЕЯ РУСИ,
                ИЛИ ИЗ ОРЛОВСКИХ ПРОСТЫХ МУЖИКОВ
                Ю.П. Матков — гостиница «Метрополь»
Среди гостей и постояльцев легендарной гостиницы «Метрополь»: Лев Толстой, Федор Шаляпин, Бернард Шоу, Бертольт Брехт, Владимир Ленин, Иосиф Сталин, Сергей Прокофьев, Александр Куприн, Мао Цзедун, Марлен Дитрих, Джон Стейнбек, члены королевских семей Испании, Дании, Нидерландов, президенты и премьер-министры многих стран, певица Монтсеррат Кабалье, актеры Ани Жирардо, Пьер Ришар, Жерар Депардье, Сильвестр Сталлоне, Арнольд Шварценеггер, Шэрон Стоун, король поп-музыки Майкл Джексон и многие, многие другие. 
Среди международных наград: Золотая звезда за качество, Платиновый приз «International WQC Award 2002», международный «Золотой приз за качество», международный приз «Туризм, гостиничное дело и гастрономия, бриллиантовый приз «Century International Quality Era Award», почетная медаль «International Gold Medal Award», «Золотая награда за качество», «Деловой престиж»… Имя «Метрополь» присвоено звезде девятой величины в созвездии Близнецов. В 2004, 2005, 2006 и в 2007 годах гостинице присваивали титул «Супербренд России». Награжден «Метрополь» и главной премией: «Российский национальный Олимп»…
Возглавляет «Метрополь» вот уже 20 с лишним лет (новый «Метрополь» — со дня открытия, с первого дня его «ренессанса») Юрий Петрович Матков, оказавшийся интереснейшим собеседником.
*Принцесса Греза — название панно из майолики, сделанного Врубелем по заказу Мамонтова и украшающего фасад «Метрополя». Сюжет — на тему пьесы «Принцесса Греза» французского драматурга Ростана о любви провансальского принца — трубадура Жофруа Рюделя к триполийской принцессе Мелисинде. Влюбившись в принцессу, никогда ее не видев, только зная по рассказам о ее красоте и добродетелях, Рюдель пустился в поход по морю в надежде увидеть воочию свою любовь. Путь был не близок. В дороге принц заболел, и к принцессе его привезли в беспамятстве. Когда девушка обняла несчастного, он на миг пришел в себя — и тут же умер у нее на руках, шепча свою последнюю песнь во славу прекрасной Принцессы Грезы. После этого принцесса отказалась от мирской жизни и стала монахиней… Как писал Эдмон Ростан: «Кто в жизни раз хотя б узнал мечту, тому вернуться к пошлости уж трудно».
— Юрий Петрович, первый вопрос «типовой», в нем, собственно, и основная тема книги: что есть в вашем понимании, вашем осмыслении эпоха перемен — 1990-е годы, когда на всем пространстве великой советской империи происходила очередная революция, менялись по объективным и субъективным причинам политическая система, общественно-экономическая формация, и все мы, «рожденные в СССР», оказались, желая того или нет, в другой стране, в своего рода эмиграции? Прошу прощения за вычурно-казенный, как в школьном учебнике истории, язык, но сама величественная историческая атмосфера «Метрополя» его обусловливает. Надеюсь, постепенно перейдем на язык человеческий.
Image
Ю.П Матков
— Попробуем. Что значат для меня 90-е? Как и для всех: обновление, люди зажили новой жизнью, свободно задышали. Очень бурные были годы. Годы одухотворенности, возвышенности...
— Даже так? Многие их характеризовали, но никто не называл годами одухотворенности и возвышенности.
— Пусть я буду первым. Эйфория была великая! Руководством страны народу преподносилось все так, что были вот голодными, всего лишенными, мерзли, а теперь такая жизнь начнется, просто рай, делай, что хочешь, езжай, куда хочешь, хоть в вожделенный Париж, хоть даже в Нью-Йорк…
— А что, не так?
— Не совсем. И не для всех. Но избранные, так сказать — кем-то и для чего-то — стали богатеть, становились миллионерами, потом миллиардерами… А мне конкретно хотелось обновить «Метрополь», сделать его лучше и лучшим.
— Он разве не был лучшим?
— Да тогда и сравнивать особо было не с чем. Гостиниц-то было всего раз, два — и обчелся: «Националь», «Яр», «Советская», «Савой», «Москва», «Россия»… А «Метрополь» есть «Метрополь». Он во все времена славился своей самобытностью, высочайшим уровнем всего, в том числе и гостей, которые здесь проживали, которые «Метрополь» посещали.
— Давайте совершим небольшой исторический экскурс. «Метрополь» всемирно известен, о нем много написано, сказано, снято фильмов. Извне, со стороны он представляется настолько «крутым», выражаясь языком 90-х, что я, честно говоря, и не особенно рассчитывал на то, что удастся разговорить его легендарного генерального директора, которого видел лишь в теленовостях и на фотографиях с королями, президентами, султанами, крупнейшими бизнесменами, мегазвездами эстрады, кино, спорта… Итак, начнем со славного прошлого. Что же представляла из себя гостиница «Метрополь» в прежние, доперестроечные времена, в переносном, в котором употреблял М.С. Горбачев, и в прямом смысле, потому как, если не ошибаюсь, во второй половине 80-х она была закрыта на капитальный ремонт, одновременно, можно сказать, со всей страной?
— Совершенно верно, в 1986 году закрыли на реконструкцию и реставрацию. А насчет прошлого — оно действительно славное. Но все подробно описано, может, не будем терять время на пересказ? Катюша Егорова, много лет возглавляющая у нас пресс-службу, вам даст материалы. Из великих и знаменитых, о которых в серии ЖЗЛ пишут, легче назвать тех, кто у нас никогда не бывал, а тех, кто гостил в «Метрополе», перечислять можно до второго пришествия, фотографии некоторых у нас в галерее. Давайте уж о современности.
— Тогда о вас.
— Обо мне-то что?
— Вы уже без малого четверть века возглавляете «Метрополь». Который трудно уже и представить без Маткова. Вы с ним ассоциируетесь, особенно у посвященных. Перефразируя Маяковского, можно сказать «Мы говорим «Матков», подразумеваем «Метрополь», говорим «Метрополь», подразумеваем…»
— Да ладно!
— Короче говоря, как становятся директором «Метрополя»?
— По-разному, наверное.
— Вы шли к этому?
— Мы все к чему-нибудь куда-нибудь идем.
— Вы из какой семьи?
— Из простой. Отец — рабочий, мама — домохозяйка, восемь человек детей, я восьмой, последыш. Все мои старшие родились в деревне в Мценском районе Орловской области…
— Легендарная область. Увековеченная классиками золотого века русской литературы — Тургеневым, Лесковым… Сердце, можно сказать, России.
— Да, но я появился, когда мои уже перебрались в Москву, в Измайлово. Хотя по сути — из орловских простых мужиков. На Соколиной горе родился в 1937 году.
— И что запомнилось из детства? Тяжело было, голодно?
— Детство было хорошее.
— Во время войны? Вы помните ее?
— Помню, хотя мне было четыре года, когда она началась. На лето отец вывез нас в деревню, мы там купались, в лапту играли, в прятки. Фашисты очень быстро заняли Орел, оккупировали и нашу деревню. И погнали нас этапом по всей Орловщине.
Эхо…     Своим появлением этот отель обязан двум людям: купцу 1-й гильдии, торговцу сбруей Павлу Челышеву и предпринимателю-меценату Савве Мамонтову. В 1838 году московский генерал-губернатор князь Дмитрий Голицын предложил купцу Челышеву построить на пустовавшем участке Театральной площади гостиницу. Строительство было завершено лишь к лету 1850-го. Тогда же появилось историческое, сохранившееся поныне название — «Метрополь». Именно так сам г-н Челышев окрестил свое творение. Однако народ упорно звал трехэтажное здание с банями не «Метрополем», а «Челышами»… Плохо ли, хорошо ли, но гостиница просуществовала до 1897 года, после чего получила подлинный «билет в вечность» благодаря Савве Ивановичу Мамонтову.
Потомственный купец, предприниматель Мамонтов (Савва Великолепный, как называли его современники) жил и работал с размахом. Вот и на месте скромных «Челышей» он задумал построить не просто гостиницу, а целый культурный комплекс: театр, причем самый большой в Европе, выставочные залы, спортивный зал, рестораны плюс, разумеется, шикарные гостиничные номера.
К созданию проекта «Метрополя» Мамонтов привлек абрамцевский кружок. Эскизы и наброски делали Врубель, Поленов, Коровин… Мамонтов был одним из инициаторов проведения конкурса на лучший проект фасада. И хотя жюри отдало предпочтение проекту уже известного тогда архитектора Льва Кекушева, по настоянию Мамонтова к работе был принята версия англичанина Уильяма Валькотта, удостоенная на конкурсе лишь четвертого места.
К сожалению, Мамонтов не смог довести проект постройки «Метрополя» до конца. В 1899 году он был обвинен в финансовых нарушениях (в связи с деятельностью созданного им объединения промышленных и транспортных предприятий) и арестован. Суд превратился в бенефис Саввы Ивановича. Да, было доказано, что он виновен в финансовых нарушениях, но при этом в его карманах не осело ни рубля — все деньги (в том числе и свой собственный капитал) он тратил на общественные нужды! Через год была подтверждена полная невиновность Мамонтова. Однако результатом судебных тяжб стало полное разорение — меценатством Савва Иванович больше не занимался и от «Метрополя» был отстранен.
Новые владельцы завершили строительство уже по сильно урезанным сметам. Мало того, в 1901 году, когда работа была почти завершена, в здании вспыхнул пожар, полностью уничтоживший внутреннюю отделку. Пришлось начинать заново, и только в феврале 1905-го гостиница с рестораном были наконец торжественно открыты, чтобы пережить вместе со страной грандиозные исторические перемены, которые уже надвигались… Так, в годы революции «Метрополь» превратился в военную крепость, непосредственно в нем велись бои между юнкерами и отрядами Красной гвардии. Затем гостиница стала резиденцией ВЦИК, Вторым Домом Советов, и только в 30-х она смогла вновь вернуться к исполнению своих прямых гостиничных обязанностей. А во время Великой Отечественной войны в «Метрополе» был организован пресс-центр для иностранных корреспондентов...

— Те фашисты каковы были — глазами мальчишки? Как в кино — расстреливали, сжигали огнеметами, загнав людей в церковь или сарай, насиловали женщин, играли в футбол головой ребенка вместо мяча?
— Немцы были разные. И злобные, и суровые, но и веселые, и где-то в чем-то даже добрые, не жадные. Многие играли на губных гармошках, чуть ли не у каждого в кармане мундира была гармошка. А я в четыре года уже побираться ходил. Нас гнали по деревням, мы с братьями побирались, поначалу меня вперед засылали, надеясь, что маленького пожалеют, хоть что-нибудь дадут. Зашел однажды в избу, а дверь в сенцы на щеколду закрыта, я шарил, лазил, не нашел, выхожу, плачу… Так и закончились мои хождения по избам, старшие стали ходить. Мы очистки картофельные собирали. Принесем их, бывало, матушке, она пожарит на сковородке, они вздуются так, вроде печенья, наешься от пуза, а потом изжога, с ума сходишь, не знаешь, куда деться…
— Куда и зачем вас гнали?
— Старшему брату было тринадцать, второму одиннадцать, и они уже подлежали отправке на работу в Германию. Я с ними заодно. Приходит эшелон с детьми, мальчиками и девочками, появляются хозяева и отбирают себе в рабы тех, кто приглянулся: этого беру, эту, этого… Тринадцатилетнего Николая мама в лесу прятала. Приезжали жандармы, наши, вместе с немцами: «Где Матковы?» — «Не знаем», — отвечали мы. «Расстреляем, как партизан, если найдем!» И расстреливали — и подростков, и родителей… Самые счастливые моменты для нас были, когда бомбардировщики наши бомбили немцев, порой и вместе с нами, естественно. Радость была, ни с чем не сравнимая! У немцев были лошади-тяжеловозы, которые орудия тащили, и вот как наши разбомбят хорошенько, лошадей переубивает, брат мой одиннадцатилетний Миша, он самый шустрый был и сейчас жив, в Киеве, сразу мясо режет, еще теплое, парное — и тут уж матушка нам и наварит, и нажарит, и сало сделает… Однажды закопала она в огороде фанерный чемоданчик, сколоченный отцом, в нем тряпички, одежонка, ничего особенного. А соседка, ядреная, пышная такая девка, с немцами гуляла, вот она и рассказала о чемоданчике. Откопали. Матушка бросилась, фашист ей в грудь дуло автомата, мы в крик: «Мама, мама, не надо нам ничего, пусть возьмут себе!» Открыли они чемодан, думая, что там ценности, ну и выкинули, конечно, все…
— Часто матушку вспоминаете?
— Очень. Она удивительный была человек. Детей много было, столько пережить пришлось, а ни разу ни на кого даже голоса не повысила. Когда, бывало, взрослым уже погорячишься, она не спорит, а просто тихо положит трубку — и все. Стыдно становится, звонишь, извиняешься, а она: «Ладно, сынок, Бог тебя простит». Отец — не такой, мог и уши оторвать. Как-то чинарики мы с другом собирали вдоль тротуаров, потом сидели, тянули — наказал, так, что до сих пор не курю, ха-ха-ха! Но это уже после войны было. А году в 43-м с оккупированной территории нас вывезла старшая сестра, она недавно умерла, ей 93 года было.
— Как же она смогла вывезти с оккупированной? Тайно, ночью?
— Нет. Ехала на попутных машинах, денег не было, где бутылкой водки, где самогоном расплачивалась, каким-то чудом разыскала нас, забрала, привезла в Москву. Это был геройский поступок!.. Был у меня еще старший брат Иван, служил в разведке, прошел всю войну, до Берлина, где после Победы два года служил в органах Смерша. И еще брат Леша, мотоциклетным спортом занимался, секретарем комсомольской организации завода «Салют» здесь, в Москве, был, на заводе около пятидесяти тысяч человек работали, и отец мой работал. Завод во время войны эвакуировали в Куйбышев, а Леша добровольцем ушел на фронт в семнадцать лет. Встретил там где-то брата Ивана, тот говорит: «Ты-то как сюда, у тебя же броня, Ленька?!» А тот: «Не нужно мне брони, я за Родину воевать хочу». Такой вот был патриотизм в то время среди молодежи. Вот мы говорим, говорим о воспитании, о просвещении… А тогда не было никакого просвещения, но патриотизм был великий! Величайший! Благодаря тому не виданному в истории патриотизму мы и победили. Одна винтовка была на троих! Уже немцы-то были в Москве фактически! Разведывательные части уже ходили по окраинам. Сибиряки когда пришли, они их поперли отсюда. Во втором буквально бою мой брат Алеша был тяжело ранен, истек кровью и погиб. В каждом доме война оставила свой отпечаток. И хорошо помню День Победы, я его в Москве встретил, дома, на Соколиной горе. Праздник был — потом много было праздников, но такого не было уже никогда.
— После войны как жизнь складывалась?
— Как у всех. В школу пошел, потом в другой уже, около станции метро «Сталинская», как тогда называлась «Семеновская», закончил семилетку. В школе № 429 закончил десять классов, в ней, кстати, училась на четыре года моложе меня моя будущая супруга, но я ее тогда не знал, на маленьких внимания не обращали, нравились взрослые женщины…
— Со спортом, как большинство подростков в ту пору, дружили?
— Много было и шпаны. А я дружил. Плаванием, коньками занимался, штангой, выступал за «Крылья Советов». И тренер Мороз Роман Палыч мне говорит: «Юра, а давай к нам, в строительный имени Куйбышева!» Я ему: «Не готов, не знаю ничего». — «Не дрейфь, — говорит, — я там завкафедрой знаю, скажу — примут с лету!» Я пошел, не поступил. «Два очка, — говорю, — поставили». — «Не может быть!» — кричит мой тренер… Ну, устроился я на работу — шпалы менять под рельсами на железнодорожных путях. Невероятно тяжелая штука! Были такие специальные строительные бригады, которые следили за состоянием путей. Когда раскачивается шпала, выбиваешь штыри, вытаскиваешь, подкладываешь, чтобы рельса не пошла, и новую туда вставляешь, опять забиваешь. Платили хорошо, 130 рублей, большие по тем временам деньги — директор крупного завода получал 260. Но очень была тяжелая работа, особенно зимой, на морозе. А на следующий год я поступил в Институт народного хозяйства имени Плеханова.
— В так называемую Плешку? Без блата? Сейчас это один из самых блатных вузов, откуда большинство наших новых миллионеров вышли и куда отдали детей, если не сразу в Оксфорд.
— Какой же у меня тогда был блат? Дядя Коля или Толян, с которыми я штыри на морозе заколачивал и выпивал? Без всякого блата поступил на дневное отделение и закончил в 1962 году. Одновременно вынужден был и работать. Там же, на шпалах. И продолжал штангой заниматься. После шпал идти на тренировки — как сил хватало, непонятно. А я еще и борьбой занимался… Но какое это все к «Метрополю» имеет отношение?
— Вы знаете, слушаю вас — и понимаю, что имеет. А борьбой и штангой вы серьезно занимались или просто так?
— Выступал за институт на первенство Москвы. Борьба классическая, греко-римская, в среднем весе выступал, 73 кило весил при росте 182. Однажды мой товарищ говорит: «Юр, загнешься ты с этими шпалами, иди к скульптору Вучетичу натурщиком, я там подрабатываю, ему как раз нужны такие, как ты». Я сперва всерьез это не воспринял. Но товарищ уговорил, да и самому стало интересно, мне всегда новое интересно, и повел меня в специальную организацию, которая подбирала художникам, скульпторам натурщиц и натурщиков. Там разделся я, посмотрели, направили к Вучетичу. Евгений Викторович тоже посмотрел, велел так повернуться, эдак — и неожиданно для меня взял. И года три я там проработал — лафа по сравнению со шпалами.
— Кого Вучетич с вас ваял?
— Многих. В Волгограде он тогда работал над своим знаменитым впоследствии памятником-ансамблем с Родиной-Матерью. Там есть матрос, выходящий из воды: нахлынула волна, в одной руке автомат, в другой граната…
— Да, я хорошо помню этого матроса.
— Так это я и есть. Но голову матросу Вучетич маршала Чуйкова сделал, потому что я еще совсем пацан был.
— Защищали Сталинград тоже совсем пацаны.
— Но тут героический ансамбль, понятно, ему и Ленинскую премию за это потом дали. Платил Вучетич очень хорошо, час позирования, если не ошибаюсь, стоил десять рублей. Я стал родителям помогать, всей семье, костюмы шить на заказ, полно рубашек накупил, ребята взаймы брали до стипендии… Вообще самая хорошая пора жизни — институт! У нас в Плехановском были самые красивые девчата! Вечера у нас часто устраивались: вся Москва лезет, а мы стоим в дверях, не пускаем, они по ветвям деревьев, по водосточным трубам лезут!.. Учился неплохо, стипендию получал. Однажды замдекана Устинов, курировавший наш технологический факультет, вызывает, говорит: «Юра, ты на лекции не ходишь, я вынужден снять с тебя стипендию. Почему прогуливаешь?» — «Я работаю, — говорю. — Родители меня не могут обеспечить, семья большая…» — «И где ж ты работаешь?» — «У скульптора Вучетича натурщиком». — «Правда, что ли?!» — «Неужели я буду обманывать?..» Счастливое было время! Перейдя на второй курс, я уже работал директором кафе-кондитерской в Сокольниках, на американской выставке.
— В Сокольниках была знаменитая выставка, мне родители рассказывали, какое неизгладимое впечатление на всех производили высоченные, двухметровые гиды-американцы в невиданных тогда нейлоновых рубашках!
— В это время в Москве, на территории Сокольников впервые появились стеклянные кафе, о которых раньше никто и не слышал. Справа от входа стояло кафе-кондитерская. После летней сессии нас направили на практику: парней рабочими, грузчиками, девчат — посудомойками, там много было ресторанов, кафе, со всего Союза люди ехали! Ну, работаем мы, таскаем. И вдруг собирают собрание, на которое приезжают замдиректора и главный бухгалтер Сокольнического комбината общественного питания и спрашивают: «Кто-нибудь знаком с работой экспедитора, ребята?» Я понятия не имел, что такое экспедитор. Но встаю и говорю: «Я работал. Только подзабыл немножко».
— Так склонность к авантюризму у вас в крови!
— Да, интересно все. «О, Юра! — восклицает бухгалтер Мария Ивановна, как сейчас помню, краснощекая такая, с формами, шампанское очень любила. — Мы тебе напомним!» Прихожу. Она объясняет, что заказ с кафе и с ресторана идет на базу, я должен приехать туда, расписаться за продукты, так как уже материально ответственным лицом становлюсь — за мясо, колбасу, сыр, вино и так далее, — и этот товар привезти на точку, в ресторан или кафе, сдать, у меня должны его принять и расписаться… Ну, с того дня ящики я таскать перестал, начал во всем чистом ходить, работать экспедитором. А в том кафе директором работал юрист, его заместителем была татарка одна, прожженная такая, в синем халате все ходила. Директор очень любил поддавать — сядет в кабинете, закроется газетой «Правда», вроде как читает, а сам там поддает по-тихому. Раз снимают остатки, два — недостача, она ворует, он пьет, каждый вечер в зюзю… Короче, вынуждены были его снять. И эта главбух всего комбината, Мария Ивановна, присмотревшись ко мне…
— Как Вучетич?
— К моей экспедиторской деятельности. В общем, говорит: «Юра, а смог бы ты директором работать?» Я подумал, вернее, сделал вид, что подумал, о чем думать-то, если не знаешь, что это такое, и говорю: «Смогу, Мария Ивановна! Но при одном условии». — «О-о! — удивляется. — Ты еще и условия ставишь?» — «Да, — говорю. — Если вы вот эту, в синем халате уволите. Потому что будут те же недостачи, а отвечаем с ней вдвоем, ей, понятно, есть, чем платить, мне нечем». — «Из молодых да ранних», — говорит. Уволили они ее, назначили меня директором.
— Скажите откровенно, Юрий Петрович, роман возник у вас, атлетически сложенного натурщика, с этой краснощекой, смелых форм любительницей шампанского? Карьера молодых людей нередко с этого начинается.
— Нет, не возник. Просто так вышло. «Заместителя, — говорит мне Мария Ивановна, — выбирай себе сам». А заместитель должен был знать бухгалтерское дело, о котором я тогда еще тогда понятия не имел. Но я как раз познакомился с парнем, который работал заместителем директора ресторана «Украина» при гостинице…
— Вот, проявляются в вашей жизни и гостиницы, судьба вела вас.
— Да, молодой симпатичный парень, по имени Володя. Я ему говорю: «Слушай, не знаешь, где бухгалтера взять?» — «Да проще простого, — отвечает, — пойдем в центральную бухгалтерию, выбирай девок, каких хочешь! Посмотришь там на ноги, на фигурку, на лицо, в человеке должно быть все прекрасно!
— Правильный выбор бухгалтерш!
— Пришли мы с ним. Смотрю, глаза разбегаются. Одна девушка мне особенно понравилась — во всех отношениях. Подхожу, заговариваю, краснея, предлагаю быть моим замом. Она смотрит глазищами такими: что тут за пацан зеленый возник?.. Я ей объясняю, где работать, она кафе-кондитерскую в Сокольниках знала. Спрашиваю, сколько платят, называю ей зарплату, в полтора раза большую, даю день на раздумья. Через день звонит, говорит, согласна. И так мы с ней проработали все лето, нам за хорошую работу грамоты вручили.
А однажды наш декан Карастышевский приехал посмотреть, как его студенты работают. Пожилой уже был, седой, высокий, степенный. Стал обходить все точки, где работают студенты, интересоваться, как проходит практика. Естественно, подходил к руководителям. Помню, теплый день был, солнечный, ко мне пришли две симпатичные гостьи, сижу с ними за столиком в углу, разговариваем, смеемся, пьем шампанское. А в буфете у меня стояла тоже очень хорошая, опытная женщина…
— Все время, Юрий Петрович, вы хорошими женщинами окружены!
— А что в жизни более совершенно, чем красивая женщина?
— Вы этим вопросом сызмальства задавались?
— А как же! Декан подходит к буфетчице, спрашивает, можно ли увидеть директора. Она указывает: «Так вот он, в углу сидит». А на столиках цветы стоят, в вазах солнце отражается, сервировка, красота! Он подходит, я спиной к залу сижу. «Здравствуйте, — говорит, неуверенно глядя на мою спину и на шампанское, — наверное, я не по адресу, мне нужен директор этого заведения…» — «Я директор», — отвечаю. «Ты шутишь?..» — спрашивает…
— То есть задатки лидера в вас рано проявились?
— Это не моя заслуга, и этого не добиться воспитанием, образованием — это или есть, или нет, достается от предков, притом порой через несколько колен. Я показал декану свое хозяйство, а у меня были еще и четыре показательно-контрольные витрины, которые стояли на улице вдоль тротуаров; бутерброды, пирожные, чай, шампанское продавали девчата, которых я специально отбирал, попривлекательней, народу было море, вся Москва с ума сходила по этой выставке, — и у меня в кафе, и возле витрин с утра до вечера толпы… В общем, декан потрясен был, что его первокурсник — уже директор.
— А после Плешки куда вы направили свои стопы?
— После окончания института с дипломом «инженера-технолога по оборудованию и общественному питанию» меня распределили на должность директора вагона-ресторана транссибирского направления.
— Вагона-ресторана? Так это ж Клондайк, Эльдорадо, как говорил Высоцкий — Жеглов в фильме «Место встречи изменить нельзя». Я читал, в фильмах видел да и сам помню, что в советские времена там жулик на жулике сидел.
— К сожалению, о нашей специальности такое бытовало мнение.
— А что, не так?
— Были, конечно, и жулики. Но мы не о них. Я ездил: Москва-Владивосток, Хабаровск, Лена…
— Колоссальные, невообразимые расстояния! Интересно было, нравилось вам в вагоне-ресторане путешествовать?
— Это были не путешествия, это была работа. Тогда ведь государственная комиссия после института распределяла по всему Советскому Союзу. Отказаться не имел права никто, будь ты больной, немощный, не важно, государство тебя выучило — будь добр, хоть три года, но отработай там, куда пошлют. Исключения делали только для женатых, могли в порядке исключения оставить где-то в Москве или Подмосковье. Я быстренько женился, и меня, как считалось, оставили в столице — вот, директором вагона-ресторана. Поначалу полагалось сделать три стажировочных рейса: Москва-Владивосток. Проехал я раз, пошел в Москву-3, там отдел кадров располагался Желдорресторантреста Министерства торговли РСФСР. «Хочу ездить самостоятельно, — говорю, — не могу так сидеть, ничего не делать целыми днями».
— То есть опять-таки инициативу проявили?
— Конечно, под лежачий камень вода не течет. Они мне: «Да что ты, Юра, получаешь зарплату — и сиди себе, не высовывайся, в ус не дуй, нужна тебе эта ответственность!» — «Нужна, — говорю им, — и дело не только в зарплате, мне важно, чтобы интересно было!» — «Ну, — говорят, — смотри…» 82-й поезд был пассажирский и 1-й скорый, как сейчас помню. Скорый 8, а пассажирский 9 дней шел до Владивостока! На каждой крупной станции заправка, за 15-20 минут ты должен заправиться: коньяк получить, вино, виски, пиво, воду, продукты… При этом полная самостоятельность, я и начальнику поезда не подчинялся, хотя контакт дружеский, конечно, с ним был. У проводниц своя работа, у нас своя. Так и наездил за три года сотни тысяч километров по всей России.
— У писателя В.П. Аксенова есть рассказ «На полпути к Луне», об одном малом, катавшемся по тому же маршруту.
— Вот и я так — на полпути к Луне, а может быть, даже к Марсу, не считал, хотя примерно прикинуть можно. Да, по всей России… Много всякого случалось.
— Я помню, когда раскатывал на поездах по стране разъездным корреспондентом, чему только не становился свидетелем, а порой и участником каких только инцидентов не бывал в этих вагонах-ресторанах!.. Драться вам не приходилось, Юрий Петрович?
— Очень часто. Особенно когда на Воркуту, например, едешь и обратно — садятся в поезд заключенные откинувшиеся, то есть только освободившиеся, идут в вагон-ресторан, там, скажем, двое выпивают с одной девчонкой, потом из-за нее за ножи столовые хватаются, а то и за вилки, а то моей официантке под юбку залезть норовят, а я встаю между ними, бац так обоими локтями, один в одну сторону летит, другой — в другую…
— Посуды, наверно, переколотили!
— Там уж не до посуды. Потом спрашивают у официантки: «Кто это?» — «Директор наш». На следующий день — с подносом шампанского. «Здорово ты нас уделал, начальник, уважаем!» — «Да какой я тебе начальник?..» Всякое бывало… Но тоже самые счастливые мои годы. Кстати, штат сотрудников набирал сам. И трудовые книжки, и характеристики... Но приходят, а ты смотришь, какие ноги, какие глаза…
— Фигурка опять-таки…
— Ха-ха, да, это не смех, это серьезно. Ведь одна практически семья потом: официантки, повара, сторож, он у меня, кстати, дзюдоистом был, разносил по вагонам бутерброды и всякую всячину… Но коллектив не сразу сложился. После первого своего самостоятельного рейса я всех заменил, одного лишь оставил. Постепенно сработался, сложился коллектив, и хлеб, и соль, как говорится, все пополам. Здорово было! На Лену шикарно было ездить, я там с секретарем горкома партии и с начальником милиции сдружился, сутки поезд идет без меня, а я на кораблике маленьком по Лене — тайменя ловим, охотимся, хотя я не охотник, жалко зверье, птицу…
— А супруге тоже нравилась ваша работа?
— Жене не очень. 17—18 дней рейс длился, хотя 20 дней после рейса отдыхали потом. Но это зимой. А летом, когда движение более интенсивное становилось, иногда с одного поезда на другой приходилось пересаживаться — и сразу в рейс.
— Денег много выходило?
— Ну, там ты уже и директор, и бухгалтер. На счетах, на машинке «Феликс» дебет с кредитом сводишь, снимая остатки по пути, а несешь полную материальную ответственность, за каждую чайную ложку или батон колбасы в ресторане отвечаешь. Во Владивостоке сразу приезжал инкассатор, а в Москве, как ни странно, должен был сам идти в банк сдавать выручку; завернешь ее, бывало, в газету «Труд», сунешь в авоську, никто ж не знает, что у тебя там, еще искупаться на Москву-реку завернешь… Отчитываешься на балансовой комиссии. После первого же рейса у меня возникла недостача, вернее, излишки, что гораздо хуже, это значит — воровство. Надо было исправлять положение. Помню, два ящика крепленого красного вина «Айгешат» забрал оттуда, из вагона, чтобы излишков не было. В это время у меня родился сын. И эти два ящика — а жили мы в 6-метровой комнатушке в коммунальной квартире — выпили с соседями, обмывали. «Замыл ты своего сына этим “Айгешатом”!» — говорили… Вагон-ресторан — это очень большая, хорошая школа, она мне так пригодилась в жизни! Природа, всегда разная, но всегда радующая сердце, люди — с какими только людьми не приходилось общаться, находить общий язык! Будь я писателем, роман написал бы…
— Ну, а после столь непростой, но радостной, поэтичной и денежной, надо понимать, деятельности директора вагона-ресторана что в вашей жизни происходило, Юрий Петрович?
— В сад Баумана пошел, на комбинат общепита.
— Довольно прозаично.
— Там был летний ресторан «Грот». Предлагали «Измайлово», но я решил выбрать что-нибудь поменьше, покомпактнее. И вновь надо было набирать людей. Приходили разные, в том числе много лет проработавшие в общепите, такие махровые жулики, что пробы негде ставить было! Они удивлялись: и откуда этот парень знает то, что мы десятилетиями, чуть ли не веками нарабатывали?! А я за три года в вагоне-ресторане академию торговли, можно сказать, закончил, ха-ха-ха! Отработав в «Гроте», пошел открывать ресторан «Янтарь» на «Электрозаводской», там проработал 5 лет…
— Я все гадаю: а как же в легендарном «Метрополе»-то оказались. Из вагона-ресторана, «Гротов», «Янтарей» — на «Электрозаводской»? Понимаю, неисповедимы пути, но все-таки? Ведь, кажется, ничто не предвещало…
— «Янтарь» был хорошим рестораном. Много хороших людей его посещали. В частности, Борзунов Александр Петрович, царство ему небесное, директором крупного завода был там же, на «Электрозаводской». Кстати, когда работал директором ресторана, мне квартиру райисполком дал бесплатно. Наши родители по полвека проработали на заводе, но так в коммуналках и остались, а мне — квартиру отдельную, двухкомнатную!
— Уважали у нас директоров ресторанов, что и говорить.
— Мы обслуживали все сессии, конференции, которые проходили рядом, в театре на площади Журавлева. Любовь Петровна Орлова в этом театре работала до конца своей жизни — в Театре имени Моссовета. Я всех знал, меня все знали. Министр торговли Шиманский позвонил председателю исполкома Лиханову Глебу Николаевичу…
— Столько лет прошло — как вы все помните?!
— Память — важная вещь. Тренирую. Пытаюсь не записывать — запоминать. Но провалы уже случаются. Так вот, Шиманский сказал, мол, наш выпускник Плехановского живет с семьей в ужасных условиях, в 6-метровке, если вы помочь ему не сможете, заберем его к себе.
— Заботливые какие министры торговли были!
— Но не его звонок сыграл решающую роль. Я их сам всех очень хорошо знал — и райком, и райисполком, мы же их обслуживали. Раньше как было: проходит сессия какая-нибудь, сразу начинается пьянка, вся районная элита гуляет у нас в ресторане — секретари, директора, начальники, гульба такая идет! А рассчитывался завод электроламповый. Меня знали. В любом, говорят, доме, Юра, выбирай себе квартиру, где хочешь! Я выбрал дом на 13-й Парковой, Стройспецжелезобетонвысотстроя…
— Вот это название!
— Экспериментальный дом, который строила та же фирма, что и Останкинскую телебашню возводила. И предложили мне пойти учиться в Академию внешней торговли СССР…
— Фантастика! Как же у вас интересно все складывалось — в один из самых блатных институтов поступили, а тут предложили Академию, в которой вообще учились только дети высшего политического руководства страны!
— Да уж, одна блатота! На самом деле все очень просто…
— Все просто. В белом плаще с кровавым подбоем шаркающей кавалерийской походкой…
— Что, не понял?
— Это я так, из булгаковского «Мастера и Маргариты» вспомнил. Как-то у вас, Юрий Петрович, действительно все очень просто и как-то почти фантастично.
— С академией помог этот директор завода Борзунов, о котором я говорил. Молодой, но очень талантливый парень, читал лекции в автомеханическом институте у нас же там, на «Электрозаводской», потом стал в Министерстве автомобильного машиностроения СССР заместителем министра по экономике. И он курировал КамАЗ на Волге. Он мне даже предлагал идти начальником управления внешних связей. Я ему говорю, что ничего не понимаю в машинах, а он: мол, тебе ничего и не надо понимать, там специалисты, ты просто ходи с умным видом, ха-ха-ха! Он пользовался авторитетом в ЦК КПСС и реально помог мне. Очень честный, чистый и обязательный человек. Я в людях обязательность, умение держать слово едва ли не превыше всего ценю.
— А на какой почве вы сошлись? Он ведь старше был, коли такого уже достиг уровня?
— Ненамного, лет на 8—10. Рано очень умер. Мы встречались, на дачу иногда к нему ездили. Вот он и предложил: «Иди в академию, в элиту попадешь, а у меня там знакомый ректор Ваганов, заведующий учебной частью, иди!..» Ну, решил попробовать, все равно ничего не терял. А там сперва надо было собеседование в райкоме партии пройти, потом в горкоме, обязательно надо было быть членом партии, женатым, с высшим образованием, политически грамотным, как тогда писали в характеристике, и морально устойчивым… И только потом, после всех этих ступеней, всевозможных проверок, допускали ко вступительным экзаменам. Я поступил. Факультет — 100 человек, одни мужики, женщин вообще не брали. Стипендию платили в размере твоей предыдущей зарплаты, но не более 200 рублей. Мне три года учебы и платили 200. В Иране практику проходил три месяца.
— Говорят, потрясающе интересная страна у персов.
— Необыкновенно красивая страна! Говорили, там спиртное запрещено, но ничего подобного.
— И персиянки, я слышал, чрезвычайно хороши!
— Сумасшедше красивы! Женщины там такие, что то и дело Степана Разина вспоминаешь: »…Только ночь с ней провозжался, сам на утро бабой стал!.. Мощным взмахом обнимает он красавицу княжну и за борт ее бросает в набежавшую волну». Просто невероятной, обволакивающей красоты и чувственности женщины!
— Вам-то доводилось «возжаться»? Не говорите, что нет! Учась на международном отделении факультета журналистики МГУ, я проходил полугодовую стажировку на Кубе, и там нам…
— Куба — это Куба, я там на Варадеро прекрасно отдыхал. А Иран — это Иран. Притом и времена были немного другие. Нет, не доводилось, к сожалению. Потому что я был не один, мы вдвоем из икадемии были, жили в посольстве…
— То есть одной ночью «возжания» с какой-нибудь персиянкой можно было перечеркнуть всю дальнейшую карьеру?
— Запросто. А так было замечательно! Встречали Новый год там, и выпал вдруг снег, хотя мало кто помнил такое. Базар в Тегеране потрясающий! Наполовину в земле, наполовину над землей, метра три стены, кругом ковры, шелка, и все золотом, золотом, золотом усыпано, столько золота я никогда не видел!..
Короче, закончил я академию, где сплошная была, повторяю, блатота — Юрий, сын Брежнева, сын Новикова, заместителя председателя Совмина, сын Ивановского, командующего Московским военным округом, вся такая братия, — и распределили меня заместителем директора конторы Внешторга сверхплановых и новых товаров. То есть весь экспорт-импорт сверхплановых и новых товаров осуществлялся в стране только через нашу контору. Сперва планировали послать меня на Канарские острова представителем Продинторга. Но в результате отправили во Францию — по вопросу создания уже в то время совместного предприятия «Казакруз». Мы поставляли кальмары, крабы, икру, прочие морские деликатесы, а они должны были перерабатывать, упаковывать, расфасовывать по мировым стандартам и продавать. Барыши пополам, 50 на 50. Президентом был Жак Миле, темный такой, с проседью, на испанца похож. Он рассылал факсы, приглашал на дегустацию желающих. Приезжали представители фирм, закупали. Все шло прекрасно…
— Звучит, как рассказ «Трест, который лопнул» О'Генри.
— Он действительно лопнул. Но позже. А пока я вернулся в Париж, отправился ночью на Елисейские поля впервые. Боже мой — потрясающе: все мелькает, сверкает, горит, фосфоресцирует!.. Голова кругом… И вот стою с открытым ртом на бровке тротуара, во всем уже фирменном, коричневый замшевый пиджачок, брюки, штиблеты модные…
— Это на какие же, позвольте полюбопытствовать, шиши?
— Шишей платили по 3,50 в сутки.
— Сколько?!
— Три доллара пятьдесят центов — в переводе на французские франки. Но я-то морепродуктами, консервами питался из экономии, так что из ушей уже эти деликатесы лезли, смотреть на них не мог, но определенную сумму скопил.
— Смотреть не могли на икру, как Верещагин-Луспекаев в «Белом солнце пустыни»?
— Примерно так же. Стою я на Елисейских полях, мечтая простую сосиску съесть или гамбургер какой, останавливается возле меня машина. Дверца раскрывается, огненно-рыжая такая лисья шуба, в ней красотка необыкновенная, распахивает — и голая на заднем сиденье лежит. Смотрит так, губы облизывает: садись, мол. Я говорю извините, нет времени, через пять минут встреча деловая, а она — о-хо-хо! — и поехала. Мне потом ребята в торгпредстве объяснили, что если стоишь у края тротуара, по сторонам глядишь, ногой постукиваешь, то это сигнал, значит, ждешь, чтобы к тебе подъехали. Тогда много было их в Париже, потом жриц любви поубавилось. Одна на тех же Елисейских полях ко мне раз пять подходила, красавица, просто с ума сойти, хотя им нельзя приставать, но она приближалась, что-то жарко шептала на ухо про то, как она меня бы ласкала, а я все трындю, как заведенный: «Sorry, I'm busy, busy», — хотя какой там — «бизи», если ходишь, гуляешь, глазеешь по сторонам… Да, запомнилась та командировка. Потом организовали совместное предприятие «Совиспа» на Канарах, а моему другу-французу почему-то не стали поставлять деликатесы, кинули, проще говоря. То есть, по старой нашей доброй традиции, хотели, как лучше, а получилось, как всегда.
Но что бог ни делает — все к лучшему! Не поехал я тогда на Канары, а отправился в Уганду, и Уганда, как потом понял, гораздо интереснее и лучше. В командировку туда меня послали на три года с женой, сына взять не удалось. Жили в торгпредстве. Я вел 18 объединений: Продинторг, Внешпосылторг, Межкнига, Промэкспорт, Медэкспорт, Совэкспортфильм… А Уганда — шикарная страна! Бывшая английская колония, левостороннее движение, чистота всюду, страна-заповедник: львы, слоны, крокодилы, носороги, леопарды… А птиц просто потрясающее разнообразие — от крохотных колибри до прямо-таки летающих слонов! И все охраняется государством, тогда Амин был у них лайф-президентом, то есть пожизненным, иногда кое-где это, может, и хорошо, не считают себя временными. И климат в Уганде замечательный! А рыбалка! Теляпия там — рыбка, небольшая, до полкило, но вкусная! И окунь, окунь! Но если поймал окуня меньше 5 килограммов, то обязан выпустить. Один англичанин взял окуня на 100 с лишним кило!
— Окуня?!
— Да, на спиннинг. Мясо невероятно вкусное, я такого никогда нигде не пробовал — бело-розовое такое, нежное, его пилой пилят, костей нет, объедение!
— 100 с лишним кг?! Это ж больше, чем таймени на Лене, это голубой марлин или агуха, которых в Гольфстриме между Кубой и Штатами ловил Хемингуэй!
— Он заглатывает блесну, а блесна с ладонь, из-под жабры она выходит, там зацепляется за край. У нас один приятель в посольстве поймал 20-килограммового, так мы только спиртное с собой привезли, а уха, жаркое, вареное — все из одной рыбины получилось.
— Вы охотник?
— Нет, не могу стрелять в живое, даже в ворон, их много у нас на даче. Хотя есть у меня пять ружей: «Винчестер», «Ремингтон», который на 3 километра бьет, подаренные тульские ружья, золотом инкрустированные, слоновой костью… Так ни разу и не выстрелил. А рыбу ловить люблю. Кстати, о Хемингуэе — в его любимых местах, у Майями-бич, я поймал рыбину килограммов на 40! Долго с ней сражался, то отпуская леску, то наматывая, наматывая, потом опять отпуская… А в Уганде, на озере Виктория все ловил, там очень вкусная жареная рыба, сладкая невероятно! Виктория — очень теплое озеро, огромнейшее. Но купаться нельзя, какие-то микробы водятся, которые проникают в человека сквозь поры, и лет через 10—15 от разрушения легких человек умирает.
— Кошмар! Ну и как?
— Я все же искупался, хотя было строжайше запрещено. Гляжу, англичане купаются, плещутся — дай, думаю, и я сигану… Ничего, вроде жив до сих пор.
— Рисковый вы человек, я вижу.
— Рисковый. Если этот риск мне нравится. Не безрассудно.
— Что там, в Африке, входило в ваши должностные обязанности?
— Многое, я же говорю, 18 направлений вел. Например, устраивал Недели советских фильмов. Приезжали известные режиссеры, актеры, актрисы. Наталья Фатеева прилетела из Москвы в брюках в обтяжку, а Амин как раз вообще запретил ходить женщинам в брюках. Что делать? Оказалось, у Натальи размер моей жены, привезли ей в аэропорт юбку, кофту… Приезжал Андрей Мартынов, который старшину в картине «А зори здесь тихие» сыграл. С ними я проехал по всей Уганде, показал достопримечательности, выпивали вместе и закусывали всякой экзотикой. Отвез их, помню, на место, где земной шар разделяется на север и юг, на экваторе, сфотографировались, стоя одной ногой на одном полушарии, другой — на другом. Очень хорошие люди, особенно Андрюша, просто необыкновенный!.. Открыл я там магазин, где продавал русскую водку, икру, все прочее… А СССР в Уганде закупал кофе, по 10 тысяч тонн «Арабики» я закупал… Счастливое было время!
— Вас послушать, так все времена у вас были счастливые!
— Ха-ха-ха!.. После Уганды я уже чувствовал, что смог бы возглавить какую-нибудь контору. Председатель Внешпосылторга Грачев Николай Петрович предложил мне стать директором, но внезапно поставили другого, блатного, чьего-то родственника. Раньше в высотке на Смоленской площади и МИД весь сидел, и Министерство внешней торговли — друг на друге сидели, деньги платили маленькие, все только и жили ожиданием выезда за границу, смысл жизни в этом заключался… Короче говоря, ушел я оттуда.
— На повышение?
— Директором треста кафе, ресторанов, столовых Балашихи, Реутова, Железнодорожного.
— Однако! Не слышал, чтобы в советские времена кто-либо по своей воле из Внешторга уходил. Балашиха — после Персии, Парижа, Лазурного берега, Уганды с ее сладкими золотыми окунями!..
— А что такого? Это моя специальность. И мой друг близкий, вместе росли, Женя Миронов, работал в Торггастрономе Московской области, очень просил: «Иди, Юр, председатель исполкома Мариничев — мужик хороший, сработаешься». А там, в Реутове оказались мои однокашники, мир тесен. Потом меня уговорили, я пошел работать в Министерство электронной промышленности, начальником ЦКРОЭ — Центрального коммерческо-рекламного объединения «Электроника», которому все магазины «Электроника» страны подчинялись. Я открывал магазины на Ленинском проспекте в Москве, в Сочи, в Тбилиси, в Саратове да по всему Союзу… Интересно тогда было ездить, тоже романтика!
— Юрий Петрович, вы способны в самых, казалось бы, неромантических местах, на самых прозаических, мягко говоря, должностях и работах видеть романтику. Нашу беседу, честно говоря, мне хотелось начать с чего-нибудь романтического. Потому что в детстве, проходя в «Детский мир» на площади Дзержинского, мимо «Метрополя», я заглядывался на прекрасных благоухающих женщин, прогуливающихся вдоль здания гостиницы (тогда я не знал, кто они), выходящих из машин и направляющихся под ручку с мужчинами в ресторан, на «Принцессу Грезу», изображенную на фасаде, и влюбился в эту принцессу, а потом не раз ходил смотреть на нее в Третьяковку, и те мальчишеские грезы о принцессе Грезе не оставляли, да и по сей день, пожалуй, не оставили…
— Символ «Метрополя».
— А тема нашей книги все-таки — суровые 1990-е годы. С чего началась ваша гостиничная карьера?
— С «Космоса». В 1982 году меня пригласили туда генеральным директором. Тогда Главное управление по иностранному туризму при Совете министров СССР, будущий Госкоминтурист, в систему которого входила гостиница «Космос», возглавлял Павлов, бывший второй секретарь московского горкома партии. Потом приехал Абрасимов, посол СССР в ФРГ, в Японии, его назначили председателем Комитета по иностранному туризму. Хороший был мужик, хотя в туризме, в гостиничном деле не разбирался совершенно. Он был в добрых отношениях с Андроповым.
— Вы долго в «Космосе» проработали?
— Года три. Потом в Московском объединении Госкоминтуриста…
— Ходили слухи, вы в тюрьме сидели.
— Не хочу об этом вспоминать.
— Но почему же? Самого Савву Ивановича Мамонтова — Савву Великолепного, как с восхищением называли его в народе, создателя, можно сказать, «Метрополя», в свое время, на переломе эпох, обвинили в финансовых нарушениях и посадили в тюрьму. А суд превратился в его бенефис! Некоторые вообще уверены, что тот не жил полноценной жизнью, кто не сидел в тюрьме, особенно в России.
— Кто в этом уверен?
— По большому счету — даже Достоевский. В наше время — писатель и политик Эдуард Лимонов, например. Да и не только он.
— Может быть. Но я не писатель и говорить об этом не хочу. Все было… Тогда шла война между МВД и КГБ, милицией и госбезопасностью. Вот они всех пересажали… Потом восстановление в партии, извинения… Не хочу вспоминать. Давайте о «Метрополе». В середине 80-х годов прошлого века «Метрополь» закрылся на ремонт. А так как эта точка исторически имеет контакт с «горкой»…
— С Лубянкой, с КГБ?Image
С певицей Патрисией Каас

— Ныне ФСБ. То требовалось, естественно, согласование с ними. И они сказали, что им нужно, чтобы я здесь работал. И меня назначили директором.
— Почему? У вас тогда были хорошие отношения с госбезопасностью?
— У меня всегда с ними хорошие отношения. В Госкоминтуристе два штатных сотрудника были оттуда обязательно. Мы же с ними непосредственно работали, а как же? Приезжает первое лицо государство или ООН, например, я же первый встречаю! Вот Жак Ширак на фотографии. Вот Ким Чен Ир, корейский лидер, до визита в Москву он никогда не останавливался в гостиницах, не фотографировался, с прессой не общался, руки, как правило, не пожимал, а если случалось, протирал специальной салфеткой. А у нас ему так понравилось, что подарил золотые и серебряные юбилейные медали и даже сам попросил сделать нашу с ним фотографию ему на память. А потом долго-долго руку тряс, не отпускал…
— Забыв про гигиенические или бактерицидные салфетки?
— Какие там салфетки! А вот президент Италии на снимке, да все здесь были!.. Ведь не только встретить, но и безопасность обеспечить надо, а как мы без ФСБ? Там есть специальное 17-е управление, занимающееся гостиницами.
— У вас в «Метрополе» подслушивающие устройства в каждом номере?
— Точно сказать этого я не смогу, ха-ха-ха!
— Незабвенный Бакатин, возглавляя КГБ СССР, еще 20 лет назад всем все рассказал!
— И что теперь? Бакатин этот — дурак дураком!
— Как-то я зашел к своим друзьям из Скандинавии, они жили в «Метрополе», так мне потом ребята из КГБ близко к тексту пересказывали все то, о чем мы говорили со шведкой, с которой я остался в номере.
— А как же? Да, подслушивающая аппаратура в любой гостинице есть, где ее нет!
— Вы хотите сказать, была?
— Была, есть и будет, без этого просто нельзя! Ныне это больше, конечно, не на секреты какие-то направлено, не на тайны и слежку за гражданами, а на обеспечение безопасности постояльца, тем более высокопоставленного. Не осрамить страну — это задача номер один. Вот президент США Барак Обама у нас пресс-конференцию проводил. Так готовил это мероприятие, обеспечивал безопасность председатель Комитета генеральных штабов вооруженных сил США адмирал Мюллер. Сперва приехали его сотрудники, здесь с собачкой ходили, все кругом проверили, подготовили. Жена этого Мюллера три дня у нас жила, цветы наши с собой в Америку забрала, единственный случай за всю мою практику, обычно никто не берет, а ей так понравились наш букет, наш прием!..
— Но мы забежали вперед. Давайте вернемся в конец 80-х — начало 90-х, на перелом эпох и падение империи. Итак, с подачи КГБ СССР вы возглавили «Метрополь», закрытый тогда на реконструкцию.
— И тогда уже появилась мысль создать совместное предприятие с какой-нибудь известной западной гостиничной цепочкой. Я понимал, что иначе ничего путного, отвечающего веяниям наступающего нового времени, не выйдет. Ведь кто раньше останавливался в «Метрополе»? Советские люди, командированные, иногда туристы, иностранцев было мало…
Эхо…     Великий отель — великие гости. В 1950 году в гостинице «Метрополь», в ресторане «Европейский», планировался банкет Сталина и лидера китайских коммунистов Мао Цзедуна. Осмотрев зал, организаторы пришли к выводу, что мифологические сюжеты не подходят для пролетарских вождей, поэтому муз спешно закрасили, расписав потолок и стены видами Ленинграда и Москвы… Впрочем, в конце концов банкет состоялся в другом зале отеля — Красном.
Вот что вспоминает о событиях тех дней переводчик Федоренко. Мао Цзедун обратился с просьбой к Сталину: — Нам хотелось бы, товарищ Сталин, устроить небольшой прием в честь подписания договора. — Естественно, — ответил Хозяин. — Но не в Кремле, а в другом месте. Например, в «Метрополе». — А почему не в Кремле? — Видите ли, товарищ Сталин, Кремль — это место государственных приемов советского правительства. Не совсем подходящее для нашей страны — суверенного государства. — Да, но я никогда не посещаю приемов в ресторанах или иностранных посольствах. Никогда. — ...Мы вас очень просим, пожалуйста, согласитесь, — настаивал Мао Цзедун. Наступила пауза, с ответом Сталин не спешил. — Хорошо, товарищ Мао, я приду, если вы этого так хотите, — произнес наконец Сталин и тотчас перевел разговор на другую тему. 14 февраля в назначенный час все собрались в Красном зале «Метрополя». И хотя здесь должна была царить торжественная атмосфера, лица многих выражали тревогу: сдержит ли Сталин свое обещание? Сталин все-таки явился на банкет, где произнес речь в честь советско-китайской дружбы. Так был нарушен обет, который Сталин неукоснительно соблюдал всю жизнь… А в 2005 году в «Метрополе» отпраздновали свою «золотую свадьбу» музыкант Мстислав Ростропович и замечательная певица Галина Вишневская. Гостиница «Метрополь» была выбрана для семейного торжества не случайно. С ней у Вишневской и Ростроповича связано немало воспоминаний: первое знакомство в 1955 году, возвращение в Россию в 1990-м... Юбилей был отпразднован с огромным размахом. На торжество пригласили около 300 человек. Среди гостей были королевская семья Нидерландов, принц датский Хенрик, королева Испании София, греческая принцесса Ирена, герцог Люксембургский Анри, супруга Президента Франции Бернандет Ширак, послы многих государств мира, великие музыканты, артисты, политические деятели. В честь звездной пары играл скрипач Максим Венгеров. Выступали также ученики Мстислава Ростроповича. Кульминацией небольшого концерта был танец юбиляров. А главным украшением стола стали вазочки, в которых под букетиками ландышей были спрятаны... соленые огурцы. Ведь именно с таким букетом полвека назад юный виолончелист Слава Ростропович явился к молодой певице Галине Вишневской, чтобы сделать ей предложение!
— Не соглашусь с вами, Юрий Петрович. Я несколько раз заходил в «Метрополь» в 70-х, в 80-х — казалось, что сплошные иностранцы.
— Это так казалось, потому что иностранцы у нас раньше особое внимание привлекали, отличались от нас. На самом деле — мало.
— А вы были против того, чтобы советские труженики проживали в «Метрополе»? Я недавно где-то вычитал любопытные военные воспоминания горничной «Метрополя» Антониды Комаровой: «После бомбежки ГАБТа я убирала из номеров отлетевшую от стен штукатурку. В «Метрополе» тогда проживали временно Маресьев, Казанцева, Русланова, Тарасова, Погодин. В один из дней я набрала два ведра щебенки и направилась к лифту. Вдруг открылась дверь и вышел Сталин. Я опешила, уронила ведра. Сталин сказал: «Вы не волнуйтесь!» Нагнулся, поднял за дужки ведра и подал мне. Оказывается, он приезжал к американскому послу по вопросу продажи пушнины. Посол проживал на пятом этаже гостиницы в № 588. Возвращаясь от посла, Сталин к нам повернулся и спросил: «Вас эти не обижают?..» Он имел в виду иностранцев, которыми была заполнена вся гостиница».
— Не любил он их. Уверен был, что страна и в замкнутом пространстве жить может, всего у нас хватит — и людей, и продовольствия. И порой хватало. Но времена менялись.
— Знаю, что во времена «застоя» в «Метрополе» останавливались труженики, самые разные в том числе, например, и так называемые теневики, и воры в законе… Но тоже ведь наши, советские люди.
— В том-то и дело. Я никогда не был против соотечественников, это понятно и из того, что прежде рассказывал. Но у «Метрополя» всегда, с момента основания был особый статус, а вот этому статусу уровень постояльцев и не отвечал, в послевоенные годы здесь не останавливались первые лица государств, мировые звезды, крупные бизнесмены, иногда лишь устраивались банкеты в ресторане … В общем, я был убежден, что уровень сервиса и всей гостиничной инфраструктуры необходимо значительно повышать. А сделать это можно было только с помощью гостиничной цепи, отвечающей всем высочайшим на то время мировым стандартам. Велись переговоры с «Хилтоном», «Шератоном», «Фор сизонс», с другими, в том числе с «Интерконтиненталем». Все это было впервые в России, во всяком случае — с 1917 года, все боялись иностранцев, как огня, переговоры велись долго, трудно…
— Вот тут и сказались ваши «университеты»: Плехановский, вагон-ресторан, Владивосток, Воркута, Иран, Лазурный берег, Париж, Уганда, поступление и обучение в Академии внешней торговли, что само по себе — величайшая школа дипломатии, а также директорство в многочисленных ресторанах?
— Безусловно!
— Значит, три часа беседовали мы с вами именно на заданную тему, почти не отвлекаясь. И каков был результат переговоров?
— В конечном счете, мы выбрали «Интерконтиненталь». В то время эту цепочку составляли 168 гостиниц по всему свету, в основном, 5-звездных. Это была цепочка высочайшего класса. И мы — впервые в истории нашей Руси-матушки…
— Мне сдается, что по крайней мере какие-то из наших московских великих отелей прошлого — «Дрезден», «Билло», «Континенталь», «Петергофф», «Большая Московская», «Большая Сибирская», «Берлин» да и «Метрополь», «Националь» — нечто подобное уже проходили…
— До революции — да, может быть. Но в СССР мы впервые подписали договор о сотрудничестве. Причем «Consulting agreement» — консультативный договор, в то время как в дальнейшем другие гостиницы заключали «Management agreement» — договор об управлении. Они нас консультировали, давали предложения, за деньги, естественно, в договоре было указано, сколько процентов мы должны платить от оборота. Мы принимали или не принимали их предложения, а то и посылали куда подальше. Начали эту работу на пороге 90-х годов, в предпусковой период обновленного «Метрополя», а длилась реставрация и реконструкция здания гостиницы, памятника архитектуры XIX века, три с половиной года. Вначале у нас работали из «Интерконтиненталя» 40 человек, лучшие специалисты во всех областях: в ресторанной, приема и размещения гостей, бухгалтерской… И гостиница возрождалась и открывалась постепенно: ресторан, один зал, другой, один этаж, следующий… А все полностью мы открыли 5 декабря 1991 года. По мере того, как набирали свой штат, специалистов «Интерконтиненталя» отстраняли, сокращали: 35, 30, 20, 10 человек…
— Почему?
— Потому что они нам становились не нужны и неоправданно дороги. Со временем мы смогли наших специалистов — а надо сказать, что некоторые поначалу сотрудничество с американцами, англичанами восприняли чуть ли не как предательство, измену Родине! — разослать по всему миру: в Италию, Францию, США, Швейцарию, Англию…
— Во все гостиницы?
— Нет, только цепочки «Интерконтиненталя». И уже там, на местах, они смотрели, что можно почерпнуть, чему научиться, старались взять лучшее.
— А почему же все-таки не отдали «Метрополь» в управление какой-нибудь раскрученной мировой цепочке гостиниц? Ведь гораздо меньше головной боли, забот, проблем… Так многие сделали в 90-х, подавляющее большинство.
— Потому что всегда старались сохранить наше русское традиционное гостеприимство (повторяю, отдавая себе отчет в том, что недостаточно только его, как зачастую считалось раньше, во времена СССР: налил стопку водки, дал гостю откусить кусок каравая, хорошенько посыпав солью, подарил матрешку — и хорош). Сохранить нашу сердечность. Доброжелательность. Душевность. Искренность. Чего у них, ни на Западе, ни на Востоке, конечно, нет. Поездки наших на обучение за рубеж дали колоссальный результат! А потом уже стали приезжать и к нам, из Лондона, например, и просить отпустить того или иного нашего сотрудника к ним поработать по контракту на ресепшен полгода-год.
— Вы отпускали?
— У нас настоящая кузница кадров — из «Метрополя» всех забирают, всех забирают!
— У вас текучесть кадров?
— Рыба ищет, где глубже, человек, где лучше, может, побольше денег платят, ищут…
— Как прошло открытие нового «Метрополя» в декабре 1991 года?
— Замечательно! Тожественное открытие гостиницы «Метрополь» — первой в России пятизвездочной гостиницы — имело поистине огромный резонанс во всем мире! Это же произошло после второй половины 80-х, после Чернобыля и всего прочего, после и на самом пике всевозможных экспериментов с нашим народом, разрухи, почти в буквальном смысле слова — голода, когда ряд товаров отпускали по карточкам!.. Что вы, тогда многие вообще сомневались, что Москва, Россия выживут, ехать, уж точно, почти никто не решался! А наши блестящие презентации прошли в Нью-Йорке, Вашингтоне, Париже… Толпы народа, в том числе знаменитости первого ряда, куча журналистов, задающих со всех сторон вопросы, притом самые разные…
— Например?
— Огромная ли польза будет от нашего сотрудничества с «Интерконтиненталем» для России?
— И как вы отвечали на столь сакраментальный вопрос?
— Отвечал, что все новое, прогрессивное надо воспринимать, но никогда не забывать о своем, самобытном, национальном, исконно русском. Толк выйдет, лишь когда вместе пойдут прогресс, новейшие технологии — и наша русская душа.
— А совместимы ли эти вещи?
— Уверен! Много вопросов про путч было, который тогда у нас только произошел, памятник Дзержинскому снесли…
— Вы где находились в эти незабвенные августовские дни 1991 года?
— Здесь, в кабинете. И со мной сидел сотрудник госбезопасности, который положил пистолет ко мне на стол. Если что, говорит, будем отстреливаться, ха-ха-ха!
— Но тогда госбезопасность не очень веселилась; я в те дни готовил очерк о КГБ для немецкого журнала «Штерн», часто бывал в большом доме и могу засвидетельствовать, что 22-го, 23 августа, когда уже ясен стал расклад, многие из них были просто в шоке и в панике.
— Наверно. А наша презентация в Москве в декабре была особая! Столько народу «Метрополь» еще не видывал в своей истории! Во-первых, приехало все высшее руководство «Интерконтиненталя», хозяин был — Цусуми, кажется, звали, очень интеллигентный, умный человек… Но главное: вход был свободен, кто хотел, тот и заходил прямо с улицы в любой из тринадцати банкетных залов! Всюду пели, плясали, наливали, столы ломились от яств! Мы тогда потрясли иностранцев широтой русской души и щедростью!
— Кто оплачивал реконструкцию, реставрацию, презентации, открытие?
— Госплан СССР выделил 80 миллионов долларов. Здесь на интерьеры только золота одного ушло более 35 килограммов! Картины, рамы, старинная мебель, люстры… Работы все выполняли финны, а непосредственно реставрацию осуществляли грузины и русские, финны не могут.
— А почему грузины, в чем именно заключалась реставрация?
— Грузинские художники-реставраторы, работавшие в древних монастырях, знают, как снять по 6-8 слоев с картины, со стены, там такие требуются дотошность и тонкость! Ученые работали, изучали, кропотливо выискивали, находили, как и что было на самом деле. Все восстанавливали, например, в ресторанах «Боярский», «Европейский», «Метрополь» — раньше флаг там красный на потолке висел, а сейчас голая женщина на тебя смотрит! Колоссальная работа! Я мебелью занимался, в Италии закупал — еще нигде не было ни окон, ни дверей, ни даже стен, а мы уже размечаем, где какая мебель должна стоять… Да, и выступает на открытии президент «Интерконтиненталя». А Лужков, мы рядом стояли, толкает меня в бок и шепчет: «Юр, скажи ему, чтоб покороче, пусть закругляется, слишком долго! А кто еще будет говорить?» — «Ну, — отвечаю, — я буду». — «Долго?» — «Максимум, слов пять». — «Правда?..» Ну, вышел я, поблагодарил всех за то, что пришли, пожелал прекрасного проведения вечера, короче: «Кушайте, ешьте и пейте, мало — еще подмешу! Здоровья вам! Погуляйте как следует, дорогие наши друзья!» И все. Прошло очень хорошо, меня, конечно, рвали на части, эту водку уже, как воду, пил…
Эхо…     В современном «Метрополе» 10 банкетных залов и три ресторана — «Метрополь», «Европейский», «Боярский». Их шикарная кухня известна и москвичам, и гостям столицы. Но не одной лишь кухней примечательны эти заведения — ничуть не менее интересна их история. Впрочем, все переплетено!
Вот как описывала газета «Русское слово» встречу Нового, 1907 года в ресторане «Метрополь»: »…За месяц до Нового года все столы расписаны, и за столами такие «тузы»... Умопомрачительные туалеты, безумной стоимости бриллианты... Вино льется рекой, крики, хохот, шум от различных игрушек... В огромном зале среди присутствующих мы заметили Рябушинского, князя Вельдбельского, графа Татищева, князя Кутузова и других». Чем тогда угощал «Метрополь» своих гостей? Стерлядь в серебристой кастрюльке, переложенная икрой и раковыми шейками. Филейчики дроздов с трюфелями. Французский суп — претеньер… Шальная, надрывная атмосфера декаданса. Эпоха, унесенная ветром. Многие банкеты становились объектом обсуждения всей Москвы. Например, сильное впечатление произвели слухи о банкете Николая Рябушинского, богатого предпринимателя, издателя модного журнала «Золотое руно». В журнале сотрудничали крупнейшие поэты того времени: Блок, Бальмонт, Брюсов… Первую годовщину журнала отмечали в Боярском кабинете (теперь зал «Савва Морозов»). Скандальность банкету придавало то обстоятельство, что он проводился вскоре после расправы над участниками восстания в Москве 1905 года. Вот воспоминания одного из приглашенных: «Посредине, в длину огромного стола «шла» широкая густая гряда ландышей. Знаю, что ландышей было 40 тысяч штук, и знаю, что в садоводстве Ноева за гряду было уплачено 4 тысячи золотых рублей. Январь ведь был, и каждый ландыш стоил гривенник. На закусочном огромном столе, который и описать невозможно, на обоих концах стояли оформленные ледяные глыбы, а через лед светились разноцветные огни, как-то ловко включенные в лед лампочки. В глыбах были ведра с икрой. После закусочного стола сели за стол обеденный. Перед каждым прибором были меню и рядом подробный печатный отчет о журнале. Оказалось, что «Золотое руно» дало убытку 92 тысячи рублей за первый год. Выступали Брюсов, Белый. Какая-то дама, очень красивая, в черном бархатном платье, пошла вдоль гряды ландышей и стала собирать их к себе в подол. Искалечила всю гряду и с трех балконов, выходящих из Боярского кабинета в общий зал ресторана, стала бросать ландыши на столы ужинающих внизу недоумевающих людей...» Наступил 1917 год. Из отеля исчезла «приличная» публика, ее место заняли комиссары и совслужащие. В ресторане «Метрополь» теперь проводились заседания Всероссийского Центрального исполнительного Комитета, в бывшей кофейне (сейчас ресторан «Европейский») заседала фракция большевиков. Заседания, как правило, проходили вечером, а днем ресторан превращался в столовую. Время было тяжелое, страна голодала. Из воспоминаний будущей актрисы Художественного театра Софьи Пилявской, которая в 1919 году маленькой девочкой жила в «Метрополе»: «Много лет спустя, когда нам с мужем доводилось бывать на приемах в «Метрополе», мне всегда виделось: бойкий человек с черпаком в руках стоит ногами на бархатном диванчике, окружающем колонну с большой хрустальной люстрой, и покрикивает: «Ну, шевелись, а ну, дружно!» — и шлепает кашу в подставленные миски, тарелки, банки. А на соседнем бархатном диванчике так же разливают суп…» Об икре, стерляди и рябчиках уже не вспоминали. Правда, в голодном 1918 году была попытка провести банкет в духе старого времени. Георгий Чичерин, нарком иностранных дел, следуя этикету, пригласил на ужин глав представительств зарубежных стран. С трудом нашли необходимые продукты, повар ресторана расстарался вовсю. Но усилия были напрасны: ни один представитель «империализма» не пришел — их страны не признавали новое правительство.
— Я тоже заходил, выпил «Московской», закусил огурцом. И хорошо запомнил тот день, Юрий Петрович, — 5 декабря 1991 года. Знаковый — по-своему. За несколько дней до гибели СССР — я имею в виду предательское подписание Б.Н. Ельциным в Беловежской Пуще документа, юридически и фактически упраздняющего Союз Советских Социалистических Республик — великую Советскую империю. Вечерело, пасмурно было, шел дождь со снегом, слякоть. Повсюду — вдоль «Детского мира», по всему Охотному ряду, который тогда еще именовался проспектом Маркса, у Большого театра, на Манежной площади, в подземных переходах — советские люди, которых перестройка превратила в нищих, сирых и убогих. Откровенных попрошаек еще немного, почти все, в том числе вчерашние учителя, врачи, инженеры, делают вид, что пытаются что-то продать, никому совершенно не нужное, а на самом деле просят милостыню Бога ради… И тут — гуляет, гудит, зажигает, поражает своей щедростью «Метрополь»! Честно говоря, выглядело это в тот пасмурный вечер пиром во время чумы.
— А вот тут я не согласен. Я, который и попрошайничал, и скитался, и повидал войну, голод, разруху, не согласен. Я ведь очень хорошо помню вкус и картофельных очисток, и тонюсенькой скипочки хлеба…
— Скипочки?
— Матушка получала по карточкам буханку хлеба, а народу много в семье, разрежет, раздаст каждому по скипке, это по-деревенски так, и все, на весь день… «Метрополь» — один из символов России, не боюсь этого громкого слова. Одно из полковых знамен, выражаясь военным языком. И тогда это «знамя» просто необходимо было поднимать, как бы трудно, как бы невыносимо ни было! Если бы и мы сдались, и такие, как мы, — то все, Россия никогда бы уже не встала с колен, на которые ее поставили, пытались поставить время и власть! А мы своим открытием как раз и показывали «городу и миру», что Россию не стоит списывать со счетов, что это великая держава, с великой историей и великим будущим!.. А меня, кстати, буквально через несколько дней, протрезветь еще толком не успел, в больницу на операционный стол — желчный пузырь вырезали, у меня там 20 камней было. Но это к слову. Итак, «Метрополь» открылся, все восхищались, поехали потихоньку к нам и иностранцы со всего света…
— Да, вы начали показывать фотографии ваших знаменитых постояльцев, я вас перебил, прошу прощения.
— Да кого здесь только не было!
— Как удается устанавливать с ними контакт? Вы сказали, что корейский лидер никого к себе не подпускал, а с вами возжелал сфотографироваться и тряс руку до посинения, и королева Испании не отпускала вашу мужественную руку…
— О-о, это и есть, может быть, главное в гостиничном деле! Ты же их первый встречаешь, а первое впечатление, говорят, самое верное и сильное. Вот встретил — и о чем говорить?
— О погоде? О том, как долетел?
— Ну, скажет, нормально. И что дальше? Вот президент Уругвая, молодая красивая женщина — о чем говорить?
— О ее красоте? Могут не так понять…
— В том-то и дело! К каждому человеку нужно иметь свой индивидуальный подход, только появляется — на улице ли встречаешь, на пороге, в холле, — ты должен видеть его настрой, его состояние, устал он с дороги, не устал, ты должен человека к себе расположить, а для этого надо его почувствовать, потому что ты можешь начать говорить то, что ему противно слушать!
— Этому можно научиться?
— Нельзя этому научиться! Вообще я убежден, что научить быть руководителем нельзя ни в одном университете, академии, училище! Это на генетическом уровне передается, с молоком матери впитывается, с кровью отца, но, может, и от деда, бабки…
— Но у вас же в роду руководителей, начальников особых, как я понял, не было?
— Начальников не было, а бабушка моя, Анна Фоминична, мама моего отца, была необыкновенной.
— Что это значит?
— Семья у нее была большая, 9 человек детей, отец мой был старший. Хозяйство было крепкое: лошади, коровы, фруктовый сад большой, до нас сохранился, корней 60 — яблони, груши, сливы, вишни, молотилка была своя… Работали все от зари до зари, но на уборку урожая приходилось им приглашать других, брать помощников…
— Батраков? Так вы из кулаков, Юрий Петрович! Этим многое, как говорится, объясняется!
— Ха-ха-ха! Эту молотилку они давали по деревням. Мы жили на краю деревни, там ложбина с одной стороны, с другой гора, ее так и называли — Маткова гора. А бабушку мою считали колдуньей. Она лечила все болезни — и людей, и животных. Лечила не лекарствами, не травами, а заговором, шептала. Вот, например, рождается ребенок, а пуповину никак не могут отделить. Бегут за бабкой. Она приходит, постоит, пошепчет чего-то, раз — и нормально все. Или лошадь орать начинает от боли, плакать, падает, сучит ногами. Бегут за бабкой. Она приходит, пошепчет — лошадь встала и пошла. Что она шептала?.. На зиму мы ее забирали в Москву. И я был свидетелем, как она лечила соседку нашу по коммунальной квартире, у нас семь соседей было. Соседка Клава Вергазова, дородная такая, аппетитная, красивая женщина, но радикулит как схватит — слезы из глаз, разогнуться не может! В то время, сразу после войны, еще дровами топили, это потом немецкие военнопленные нам газ подвели, ванну установили...
— Действительно, зря, что ли, мы их побеждали? Жаль, отпустили рановато, а то бы жили, как в ФРГ…
— Ха-ха-ха! Каждая семья имела свои дрова, топили по очереди, оттопила семья, приготовила все необходимое, вычищает плиту, приходит другая… Я уже большим был, лет девять-десять, все интересовало. И вот однажды, когда все закончили топку и готовку, бабуля моя с этой Клавой удалилась. А над дверью стекло было, я подставил табуретку, встал, еле роста хватало, но подсматривал, как она лечит. А лечила она так: открыла створку духовки, эта Клава поворачивается вот такой вот задницей к духовке, встает раком, выгибается и колышется вся, а бабуля стоит над нею и что-то нашептывает, нашептывает… Три раза она ей пошептала — Клавдия на всю жизнь забыла свой радикулит! Очень много сказок бабушка знала и прекрасно их рассказывала. Мы в деревне все ждали, когда она начнет рассказывать, а потом, наслушавшись, боимся выходить… С юмором была. Ребята, помню, прибежали, сидят, ждут, когда я поужинаю, а она говорит: «Малый, молока-то выпей!» По именам никого не звала, все «малый» да «девка». Я говорю, что сыт, а она все — выпей да выпей. Ставит крынку, наливает — и 13 стаканов выпиваю, хотя думал, и одного не осилю! А бабуля: «О-хо-хо, малый!..» Любил я ее очень. Сейчас фотография бабули у меня в спальне висит, я с ней разговариваю, глаза насквозь пронзают…
— Так вы в нее?..
— Бог его знает. Но что-то, может быть, передалось. Дело случая. Ведь говорят, ребенок рождается один чуть ли не из десяти миллионов сперматозоидов.
— Вы верите в случай, в провидение?
— У нас есть зал «Савва Морозов». Помню, на банкете рассказал я одному весьма высокопоставленному лицу королевских кровей, что имею к этому Савве Морозову некоторое косвенное отношение.
— Являетесь дальним родственником?
— Дело в том, что у Саввы Морозова водителем был мой дядя, старший брат моей матери — Гавриил Устинович Кожин. Тогда в Москве было всего несколько авто, городничие навытяжку вставали, когда он провозил по Волхонке, Арбату или Воздвиженке Савву. А провозил с ветерком, так, что его даже пригласили водителем к царю. Но Бог уберёг, он потом говорил, а если б согласился на то заманчивое предложение, то расстреляли бы со всей семьёй Николая Второго в Екатеринбурге… Верю я в судьбу. Моя жена Татьяна в начале 90-х закончила курсы, открыла свой кабинет типа салона красоты. Хозяйственником у них был молодой парень, одержимый такой, его не совсем нормальным считали, по звёздам мог якобы предсказывать. Однажды заходит он к Татьяне, садится, смотрит и говорит: «Татьяна, ты знаешь, кто ты? Ты являешься хранительницей императора. И будешь хранить его всю жизнь, до конца своих дней». И ушёл. Как это понимать, не знаю, но всю жизнь она меня хранит, почти уже 50 лет, полвека…
— Вы крещёный?
Image
С Патриархом Алексием II, 1997 год

— Конечно, мы все крещёные! Как матушка родила, так сразу окрестила.
— И в Бога верите?
— Верю. У меня вся семья верующая — и отец, закончивший церковно-приходскую школу, и особенно мама очень верующая, они передали веру нам. Мама читала молитвы рано утром и поздно вечером. Подолгу читала, всё наизусть, была же безграмотной, и какие-то свои ещё молитвы, никому неизвестные. Читала рано утром, долго-долго. А утром человек, естественно, в туалет хочет, но все терпели, хотя не понимали слов молитвы, она не объясняла. Но терпели, слушали, нутром чувствуя, что это великое, это святое. Веря.
— Но вернемся — в который раз! — к теме книги, к лихим 90-м. Наверняка вам не удалось избежать проблем, с которыми сталкивались все в процессе приватизации, и тому подобного?
— Конечно, не на Луне же жили. Все помнят, что было в 90-х: я же говорю, хапали, воровали, как могли, сколько совесть или ее отсутствие позволяли.
— С криминалом сталкивались? Не приезжали к вам «люди», не звонили, не предлагали продать «Метрополь» за несколько рублей? Не угрожали? Не стреляли? В 90-х все это было в порядке вещей, обыденностью, мало кто из директоров гостиниц избежал «наездов», покушений, даже пыток. Притом гостиниц, далеко не столь лакомых, как «Метрополь».
— Я избежал. Возможно, по причине знаменитости, заметности, того, что слишком уж на виду и в непосредственной близости от Лубянки и Кремля мы находимся.
— Лукавите, Юрий Петрович. Не может того быть, чтобы у всех были проблемы, а у вас — так никаких.
— Ха-ха-ха! У нас тоже были трудности. Надо было набрать штат, а это очень даже непросто и сейчас, не говоря уж о тех временах. Костяк от старого «Метрополя» остался, человек 30 — бухгалтерия, кладовщики, больше никого. А чтобы штат набрать, нужны были деньги, денег не было. Пишу письмо Коновалову Игорю Сергеевичу, заместителю председателя Госкоминтуриста, жду. Приходит ответ, из которого следует, что я им еще должен вернуть уйму денег, русских и американских. С какой стати? Я разозлился, разорвал в клочья мелкие этот ответ. Спас Мосбизнесбанк, дал беспроцентный кредит…
— С какого такого перепугу, как говорили в незабвенных 90-х? Если мне память не изменяет, а я тоже тогда кое-каким бизнесом, правда, мелким, промышлял, кредиты в разгар эпохи первоначального накопления капитала давали чуть ли не под процент в день!
— Из уважения.
— К славной истории «Метрополя», в котором выступал Ленин, пел Шаляпин? Так они что, историки там были или ценители басов — в Мосбизнесбанке?
— Из уважения ко мне. Управляющая филиалом посоветовала не брать сразу много.
— Мудрый совет. Но, согласитесь, непростой народ был — банкиры. Да и сейчас.
— Да, сложный. Но не все банкиры — идиоты. Хотя, в основном, они все идиоты, это точно. А та банкирша здорово нам помогла…
— Гостиницу хотели у вас отнять?
— Отнять хотели. И по сей день хотят.
— Кто? Криминальные структуры, с которыми вы не сталкивались?
— А я в какой-то момент вообще стал утрачивать ориентиры, кого именно считать бандитом, потому что все чаще гораздо большая угроза исходит от тех, кто официально бандитами никогда и не считались, скорее, наоборот… Отнять хотели. Официальные структуры. Чтобы я им продал.
— Лично вы? А вы имели возможность продать «Метрополь», нашу «Принцессу Грезу»?
— Нет. Но если бы я дал согласие, то остальное, как это часто бывает в нашей современной жизни, было бы делом техники.
— Поэтому вы ходите с охраной? Вы когда в фойе гостиницы появились в окружении мощных молодых мужчин, я удивился: впервые вижу директора гостиницы с охраной, да еще с такой.
— Охрана — от хулиганов.
— Мне кажется, с хулиганами вы бы по старой памяти и сами разобрались.
— Вместе разберемся. Но, знаете, если кто вознамерится сделать что-то серьезное, то охрана не поможет. Против лома нет приема, как гласит народная пословица.
— Дефолт 98-го как пережили?
Image
В 1993 году Майкл Джексон приехал в Москву с концертом
— Мы, конечно, его почувствовали. Но это было не столь катастрофично, как вот сейчас, в этот кризис 2009-го. Это ж просто кошмар что делается, притом по всему миру! Чем еще были ознаменованы
90-е? Взорвали у нас третий этаж, почти весь. Все двери выбило, окна…
— Вам предупреждение?
— Бизнесмены между собой разбирались. Слава богу, не полностью тротил взорвался, что-то там заело или отсырело. А если б полностью — фасада б, может быть, с нашей «Принцессой Грезой» и не было бы. Мне милиция наша понравилась! Вот сидит полковник на третьем этаже, потягивает пиво. И мне говорит: «Давай этот тротил недовзорвавшийся здесь жахнем?» Ну, ты совсем дурак?! Всю гостиницу бы разнесло! Потом приехала специальная команда, выносили, был огромный риск, мы потом даже помогли с квартирой тому саперу, который непосредственно на себе выносил эту взрывчатку через центральный вход, в костюме специальном, не дыша… Отвезли куда-то за город, на пустыре взорвали, там воронка образовалась с половину футбольного поля!
— То говорите, что ничего не было, то вспоминаете, как гостиницу практически взорвали…
— Ха-ха-ха!
— А еще чем запомнились 90-е?
— Мир объездил, «Интерконтиненталь» совещания на всех континентах устраивал, приглашались генеральные директора. Особенно понравилась Австралия, Сидней — чистейший воздух и природа Австралии! Мы там компанией яхту взяли на прокат, заплыли в речушку, остановились в тихой заводи шашлычков поесть, виски выпить. Ну, я пошел в каюту вздремнуть, проснулся — и с трудом выбрался. Оказалось, отлив, и яхта наша на борт легла. А никто не предупредил. Ну, позвонили на станцию, нам сказали, что после полуночи прилив начнется, тогда и выйдем. А небо, бог мой! Будто прямо над головой, огромные звезды — все рукой хотелось достать, я их фотографировать пытался, но ничего не получилось. Нью-Йорк не понравился — грохот, громадные небоскребы, асфальт расплавленный под тобой ходит… Вообще-то я деревню больше люблю.
— Где Маткова гора?
— Да… Еще о 90-х? Очень много красивых женщин здесь бывало.
— Венеры в мехах я видел. И слышал, что первые наши миллионеры снимали ваш президентский люкс и самые красивые дорогие путаны танцевали на белом рояле, оставляя следы каблучков.
— Не было этого, люди несут невесть что.
— Но вы же не станете отрицать, что у вас тут был богатейший цветник жриц любви? Я сам не раз видел в барах, в холлах…
— Не стану.
— У вас они были избранные, достойные места.
— Мы старались, чтобы были избранные, ха-ха-ха! Чтоб не срамили, не роняли марки.
— Расскажите немного о вашем общении с великими и знаменитыми постояльцами.
— Вот вы все спрашиваете, чем 90-е годы прошлого века мне запомнились, чем ознаменованы. Да не разборками всякими, не стрелками и наездами. А главным образом, интереснейшими встречами. Майкл Джексон у нас жил, мне он очень понравился. Удивительно интеллигентный и скромный человек. Как-то вечером у нас оркестр играл, он подходит ко мне и говорит: «Извините, можно мне поближе стульчик поставить, я посижу, послушаю, как играют». Никто другой бы на его месте и спрашивать не стал. Еще помню, захожу в зал, зачем-то он мне нужен был, сфотографироваться или что-то в этом роде, а он сидит, обедает — и сразу вскочил, когда я обратился! И когда я предложил сфотографироваться на память, он сразу охотно согласился. Спросил меня, где можно найти антиквариат, я завел его с другой стороны, с фасада, где у нас антикварный магазин, а вокруг толпы народа, все орут, визжат, машут, он скромно так вошел, посмотрел, какие-то часы купил, не знаю, зачем они ему нужны были… Очень хороший человек. В жизни приятнее своего сценического имиджа. Спокойный, даже немного вяловатый. Приехал в Москву со своим поваром, но когда попробовал нашу кухню, то отказался от его услуг и ел, как все, стоял, накладывал со шведского стола, выбирал десерт… Вечером накануне отъезда подошел ко мне, спросил, как-то тихо так, грустно, не может ли еще пожить у нас.
— А для продления нужно обязательно у генерального директора разрешение спрашивать?
— Да я не знаю, может, планы у него изменились, захотел еще побыть в Москве. Но на другой день все же улетел, он же себе не принадлежал — контракты, обязательства… Останавливался у нас Сильвестр Сталлоне. Понравился мне тем, что у нас в характерах много общего.
— Что именно?Image
Кулак Сталлоне оказался ничуть не больше! 1997 год

— Озорство.
— Вы кто по знаку Зодиака?
— Близнец и Бык. Мы со Сталлоне силами мерялись. Сразу чувствуется — жизнелюб, весельчак. А вообще, мой любимый актер — Стивен Сигал, он тоже у нас останавливался. Мне все в нем нравится: осанка, походка, взгляд, рассуждения, вся фактура, владение боевыми искусствами. Ведь он на Тибете сколько времени учился! Когда первые фильмы с ним вышли, все недоверчиво отнеслись, и он объявил на весь мир, что готов сразиться с любым желающим, выйти на бой без правил, но с одним условием — бой до конца. Так желающих не нашлось, представляете!.. А королева! Назовите хоть одного человека, который бы поцеловал королеве руку? Нет такого человека, потому что это строжайше запрещено! А мою — обхватила двумя руками!.. Отметил у нас свою «золотую» свадьбу мой друг Ростропович…
— Мстислав Ростропович — ваш друг?
— Мы с ним были на «ты», удивительный человек! У нас 50-летие свадьбы отмечал, потому что ровно полвека назад в «Метрополе» и познакомился с Галей Вишневской, она замужем была, но через три дня развелась и вышла за Ростроповича. А познакомились мы так. Он заехал, чтобы договориться о юбилейном ужине, меня не застал, уехал, я через десять минут перезваниваю, он возвращается и сразу с порога: «Юрочка, дорогой, спасибо, что нашёл на меня время!..» — как будто мы уже сто лет с ним знакомы! «Знаешь, — говорит, — у нас с Галюсей «золотая» свадьба, я её здесь ведь у тебя полюбил…» Потом заезжает, а тут фотограф — я говорю, давайте на фоне цветов, а он: «Да ладно, какие цветы, вот у фикуса хорошо выйдет!» Роман, директор наших ресторанов, наливает нам по полрюмки водки, а Ростропович смотрит так сквозь очки и говорит: «Роман, кто э так на брудершафт наливает?! Дай сюда бутылку!..» Берёт, наливает с выпуклым мениском мне и себе, смотрит: «О, водка хорошая — «Белое золото». Заводим мы руки, как обычно, а он говорит: «Обожди, Юра. Перед тем как выпить на брудершафт ты мне скажи: «Слава, пошёл ты на х...!» А я тебе скажу: «Юра, пошёл ты в п...»
— И сказали?
— Сказали, ха-ха-ха! И он говорит: «А вот теперь не дай бог, если отчество моё назовёшь! Только по именам — Слава, Юра. Снял с руки часы и подарил мне: «Не смотри, — говорит, — что неказистые, они очень хорошие!» До сих пор ходят секунда в секунду — память от великого Ростроповича. Выпили с ним по бутылке 0,75…
— 0,75?!
— Он очень хорошо выпивал! Пошёл я его провожать, он останавливается в арке-металлоискателя, давай, говорит, здесь вместе сфотографируемся. И мы залезли вдвоём, я хохочу, не могу удержаться, мы в этой арке — фото сохранилось… Да, а потом в Питере, у них дома на набережной Невы, где «Аврора», Галина Павловна смотрит так саркастически и неповторимым своим голосом спрашивает: «Выпили на брудершафт? И, конечно, произнесли знаменитую тронную речь?..» Удивительный был человек, таких людей нет! Когда в тот раз пригласил меня в Санкт-Петербург на презентацию своей книги, я ему звоню с вокзала, говорю: «Слава, я в гостинице остановлюсь». А он: «Юрочка, если ты остановишься в гостинице, то я утоплюсь в Неве!» Звонит как-то раз, а мы с женой Татьяной в машине едем на дачу, он говорит, говорит, потом: «А Юра где?.. Таня, знаешь. Когда его нет рядом со мной, как будто я без ноги». Ой, Славочка, Славочка, не хватает мне его, разговариваю с ним на фотографии, как и с бабушкой… И Галина Павловна человек изумительный, хотя с экрана кажется жёсткой… Людмила Зыкина отмечала свой последний день рождения, юбилей… Характер, конечно, тяжёлый, но гениальная певица, поёт — и будто вся Россия дышит, мы фотографировались — убери, говорит, цветы, а то как на могиле… Вот Патрисия Каас… Вот Пьер Ришар, очень смешной и славный в жизни, они тут с Жераром Депардье зажигали… Вот Юра Никулин, хорошо с ним был знаком, очень светлый человек…
— Да, везло вам на людей.
— Кстати, не только на звёзд. Встречались и чиновники, которых по сей день уважаю. Например, Иосиф Орджоникидзе, заведовавший в правительстве Москвы гостиницами, и Борис Аверьянов, который с ним много лет работал. Я не зависел от них, теперь уж тем более, они не работают, и могу сказать, что это люди высокого профессионализма, порядочности, такта, все к ним относились с большим уважением. С Орджоникидзе мы были в очень тёплых отношениях, я даже подарил ему книгу историческую «Орджоникидзе Феликс Эдмундович».
— Что, простите?
— Он же родственник тому Феликсу Эдмундовичу, ты не знал?
— Не знал, честно говоря. А кто — родственник?
— Ой, перепутал! Совсем тут с тобой зарапортовался! Гляжу — у тебя глаза на лоб!.. Ну вот какой забавный случай был. После какого-то приёма здесь, у нас, выходим на улицу, иностранная делегация, Лужков, Орджоникидзе и один из правительственных чиновников, замминистра экономики, что ли. А эти иностранцы попросили показать им метро. И Лужков вдруг собирается ехать показывать. Я спрашиваю: «Юра Михалыч, я его так называл, — а у вас русские деньги есть?» Он пошарил по карманам: «Юра, нету…» — так растерянно. «Зачем вам ехать-то?» — спрашиваю. «Тогда пусть Орджоникидзе едет!» — «И ему нечего ехать, болтаться там — пусть министр экономики едет!» А тот чиновник: «Я ещё не министр!» — «Так будешь, — говорю, — министром, — а сейчас поедешь с этими…» Он и поехал. Прошло время, Орджоникидзе меня встречает: «Знаешь, Юр, а он и в самом деле министром стал с твоей лёгкой руки». — «Так бутылка с него!..» Очень хорошее у меня отношение к Иосифу Николаевичу, где бы он ни работал, хоть вообще нигде. И к Борису Васильевичу — очень спокойный такой, тёплый, уравновешенный, всегда улыбнётся… Может, хватит на сегодня, а то путаться стал в показаниях.
— Спасибо вам, Юрий Петрович, за беседу.
— Я хорошо знал Святейшего патриарха Алексия, целовался с ним, даже выпивали, он кагор, я что-то крепкое… И вот, помню, побеседовав с ним, еду я домой ночью по Москве и думаю: «А все-таки счастливый я человек. Много работал, многое повидал, многих знал, со многими дружил и дружу…» Действительно, везло мне на людей. На теплоту. На любовь. А это ведь и есть главное в жизни, правда?