Возмездие

     Сэр Генри Форестер сидел у жарко горевшего камина. Осень в этом году выдалась на редкость сухой и тёплой. Днём ещё радовало солнышко,  но вечера  были  достаточно прохладными. Сэр Генри любил живой огонь, ему казалось, что он сжигает всё наболевшее и даёт надежду на будущее. А  сэру Генри такая надежда  не помешала бы, особенно сейчас. Погружённый в раздумья, он не заметил, как потухла трубка, которую он любил выкуривать после ужина. В кабинете быстро темнело, зажигать свечи сэр Генри не велел, ему казалось, что яркое освещение мешает думать. Ему хватало отблеска каминного пламени, чтобы различать необходимые предметы: бутылку красного вина и хрустальный бокал, наполовину наполненный этим вином. Отблеск пламени, падая на бокал, преломлялся, отчего весь он казался большим драгоценным камнем. Сэр Генри сидел, не замечая ни потухшей трубки, ни похожего на рубин бокала: он был погружён в невесёлые воспоминания. Сегодня  ровно три месяца с тех пор, как умерла его вторая жена Мелли. Умерла, рожая их первенца, слабенький младенец, прожив всего месяц, последовал за своей матерью.  Сэру Генри уже тридцать восемь лет, за плечами два брака, и, по-прежнему, ни одного наследника. С первой женой они прожили десять лет, но детей так и не заимели. После смерти его первой жены, Элизабет, сэр Генри, по настоянию отца, женился вторично. Девушку ему выбрали молодую, из хорошей семьи. Он надеялся обрести с Мелли то, чем обделила его судьба в первом браке: любящей женой и детьми. Детей сэр Генри очень любил и всей душой желал иметь их.  С Мелли они прожили три года, пока Бог даровал им надежду – Мелли забеременела. Беременность протекала трудно, а последовавшие роды закончились трагедией. Она умерла, дав жизнь маленькому, тщедушному ребёнку.
Сэр Генри вспомнил, как он любил заниматься со своим племянником Артуром, уча его всему тому, чем обладал сам: плавать, грести на вёслах, давал первые уроки фехтования и стрельбы из пистолета. А ведь на месте Артура мог быть его родной сын!
   Старший брат сэра Генри, Роберт, пошёл по стопам отца, став военным  в королевской армии. Служил в чине полковника. Знатное происхождение и титул давали ему возможность нести свою службу достойно и быстро продвигаться по карьерной лестнице. Но Роберт предпочёл вести жизнь кутилы и игрока. До отца стали доходить слухи о недостойном поведении старшего сына, о его любовных связях, пятнающих не только его имя, но  и честное имя всего рода Форестеров. Поговаривали, что Роберт, почти не скрываясь, поддерживает  недостойную связь с женой своего сослуживца полковника Бенемана - Руфью. Руфь была ослепительно красива, умна и очень расчётлива. Большая часть денег сэра Роберта оседала  на её туалетном столике. Похоже, что у Роберта были две настоящие страсти: Руфь и карточная игра – обе они, в равной степени, были по-настоящему дороги ему и стоили немалых денег. Старый лорд Чарльз неоднократно напоминал сыну, что пора бы ему остепениться и завести семью,  родить наследника, чтобы стареющий отец мог, умирая, передать титул и поместье в надёжные руки. Сэру Генри тогда исполнилось только десять лет, он был вторым сыном лорда Чарльза. Рождённый во втором браке, поэтому он не рассматривался, как будущий наследник.
    Руфь, не рожавшая столько лет, неожиданно забеременела и родила мальчика, полковник Бениман был на седьмом небе от счастья: после стольких лет супружества, наконец-то, родился долгожданный ребёнок, да к тому же – мальчик! Младенца назвали Артуром. Руфь, конечно же, не преминула обрадовать дорогого Роберта, сказав ему, что Артур – его сын. И Роберт поверил ей безоговорочно и, с тех пор, принимал мальчика, как собственного сына. Когда Артуру исполнилось пять лет, умер полковник Бенеман, а красавица Руфь осталась вдовой с ребёнком на руках.  Теперь не было препятствия к тому, чтобы Роберт, женившись на Руфи, дал своё имя своему сыну Артуру.  Сэр Генри, которому тогда исполнилось  шестнадцать лет, хорошо помнит, как Роберт отважился прийти к отцу с подобной просьбой. Старый лорд, выслушав сына, молча, указал ему на дверь.  Роберт ушёл, а уже через месяц в  Форхилл приехал полицейский со страшным известием: Роберта нашли с простреленной головой недалеко от дома полковника Бенемана. Слухи были разные: кто говорил, что Роберт покончил с собой, не имея возможности отдать карточный долг, а кто-то уверял, что причиной его смерти  была дуэль из-за женщины. Так или иначе, но каждая из версий могла быть правдой.  Артур и его мать продолжали жить в Лондоне, на пенсион, выплачиваемый им, как вдове и сыну полковника Бенемана. Артур,  не признанный своим дедом, так и остался  для семьи Форестеров – незаконнорожденным. Старый лорд Чарльз очень тяжело пережил смерть своего первенца, здоровье его заметно пошатнулось и его младшему  сыну Генри пришлось быстро взрослеть, чтобы заменить отца в делах по управлению имением.
   Сэр Генри, познакомившись с  Артуром, нашёл в его внешности много черт, свидетельствующих о том, что он на самом деле сын Роберта, только незаконнорожденный. Сэр Генри уговорил старого лорда Чарльза, позволить Артуру проводить некоторое время в их замке Форхилле. И хотя бы этим облегчить жизнь юноши, в жилах которого текла, без сомнения, кровь Форестеров.  Видимо, лорд Чарльз многое переоценил после смерти старшего сына, потому что просьба младшего сына не вызвала в нём протеста. Единственное условие, которое было поставлено лордом Чарльзом, это то, что Артур Бенеман не может быть признан, как его внук, и не будет никогда иметь право наследия: на имя, титул и замок. Его признали просто родственником. И только сэр Генри, наперекор воле отца, считал Артура своим племянником и относился к нему подобающе.
Знал ли юный Артур своё истинное положение в Форхилле? Наверно, знал. Но разве в его силах было что-то изменить?
     Артур, вырос, сэр Генри помог ему поступить на службу в королевский флот, в береговую охрану, у которой была  задача - ловить контрабандистов. По службе продвигался он быстро и скоро уже занимал должность помощником капитана. Старый лорд Чарльз умер, а сэр Генри унаследовал от отца родовое поместье Форхилл и титул баронета. Об Артуре, как о сыне старшего брата Роберта, упоминать было непринято. Руфь, потеряв своего мужа и любовника, год носила траур, а затем, вышла замуж за доктора Аллана Хаверса, который в кругах лондонской знати пользовался репутацией знающего врача. Артур редко бывал в доме отчима, а вскоре встречи с семьёй совсем прекратились.
   До сэра Генри доходили слухи, что его племянник Артур унаследовал от родного отца не титул и знатность, а неуёмную страсть к удовольствиям. Всё это требовало больших денег, а где их взять простому помощнику капитана? И Артур позволил себе быть нечистым на руку. Среди контрабандистов существовало мнение: лучше попасть в тюрьму, чем угодить в руки Бастарда. Этой кличкой называли Артура «за глаза» те, кто  хоть однажды имел «удовольствие» встречаться с ним.  Пират в мундире – таковым считали Артура его сослуживцы. Возникает вопрос: почему Артуру все его «художества» так долго сходили с рук? Ответ мог быть только один – его боялись, поэтому не находилось человека, который бы уличил Артура в нечистоплотности. Будучи злопамятным, Артур никому не прощал обид и оскорблений: в его сердце, как в копилке, все обидчики дожидались своего часа. Сэр Генри был единственным человеком, к кому Артур питал нечто похожее на привязанность. К тому же, сэр Генри до сей поры оставался бездетным, а это  обстоятельство было на руку Артуру: он всё ещё надеялся занять когда-нибудь  место, принадлежащее ему по праву.  Плюс ко всему,  дядюшка Генри оказался очень рачительным хозяином, что весьма устраивало Артура. Он рассчитывал, что после бурной молодости, получит из рук  дяди своё поместье в надлежащем состоянии. Артур не беспокоил дядю своими приездами, но старался быть в курсе всех дел, происходящих в Форхилле.

   Сэр Генри пошевелился, кресло под ним жалобно скрипнуло, возвращая его к действительности. Занятый своими воспоминаниями он не расслышал осторожного стука в дверь. Поэтому вздрогнул, когда рядом с ним раздался тихий голос его камердинера Майкла:
- Прошу прощения, сэр, я стучал – вы не ответили, - Майкл был явно растерян, - там юная леди, сэр, она хочет поговорить с хозяином. Она, - Майкл сделал неопределённый жест, который мог обозначать всё, что угодно, но мало что объяснил сэру Генри.
-Что она, Майкл? Что ты хочешь мне сказать? – в голосе сэра Генри послышались ноты недовольства. Он нехотя поднялся, покидая уютное гнёздышко.
-Вы сами увидите, сэр, - ровным голосом отозвался Майкл и пошёл вперёд, освещая хозяину дорогу. Когда они  вошли в просторный холл, первое, что увидел сэр Генри, были два больших голубых глаза, умоляюще смотрящих на него, по бледным щекам стекали две слезинки, оставляя влажный след. Пряди белокурых волос, выбившиеся из-под капора, уже давно не видели воды и мыла. Платье на юной леди было явно не из её гардероба. Но даже широкие юбки не могли скрыть её большого живота. Леди ждала ребёнка. Сэр Генри, справившись с волнением, приветствовал гостью. А затем, участливо спросил, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости:
-Кто вы, юная леди? Чем могу помочь вам я?
- Пожалуйста, сэр, не думайте обо мне дурно, я вам расскажу всё, что со мной произошло, - глаза девушки выражали такое страдание, что отзывчивое сердце сэра Генри дрогнуло, - но  это будет завтра. А сейчас, мне не помешают чашка горячего молока и теплая постель. Я вся промокла и очень устала. Простите меня, сэр, что нарушила ваш покой, но мне больше не к кому обратиться. Верьте мне! Я ведь, даже не знаю, где  сейчас нахожусь.
Чутьё сэра Генри не обманывало: перед ним стояла девушка, которая видела лучшие времена в своей жизни. Её осанка, речь,  манеры, - всё выдавало в ней породу, которую невозможно скопировать, с этим нужно родиться!
-Майкл, - обратился сэр Генри к камердинеру,- иди, позови Сьюзи.
Сьюзи – была горничной его умершей жены, когда умерла Мелли, сэр Генри хотел уволить её, но почему-то всё медлил. Девушка была на редкость расторопной и услужливой и домоправительница миссис Смит уговорила сэра Генри оставить девушку в замке, в качестве прислуги, хотя бы до весны. Сьюзи войдя в холл, вопросительно посмотрела на хозяина:
-Сьюзи, этой молодой леди требуется твоя помощь. Сделай всё, что ей необходимо. Одежду для молодой леди можешь взять из гардероба миссис Мелли, она должна быть ей в пору. Приготовь для неё комнату и скажи Джону, пусть растопит там камин:
-Доброй ночи, леди, - обратился он к своей гостье, - ничего не бойтесь, здесь вам ничто не угрожает.
Девушка благодарно кивнула в ответ на его слова. Было видно, что на ногах она держится из последних сил.  Сэр Генри, поручив гостью на попечение Сьюзи, попрощавшись, вышел.
    Появление необычной гостьи, вызвало неоднозначную реакцию в Форхилле: у каждого было своё объяснение произошедшему событию. Старый Форхилл сразу же наполнился духом таинственности, объяснения которой пока никто не знал. Жизнь в замке приобретала новые цвета. Сэр Генри, как и многие обитатели замка, мог только предполагать ситуацию: «Может быть, - рассуждал сэр Генри, – за всем этим кроется банальная история о том, как молодая особа влюбилась в человека не своего круга. Или охотник за приданым, обольстил бедную девушку, увёз от родителей, а затем, бросил. А родители не вынесли позора и изгнали провинившуюся дочь из дому. Очень, очень похоже, что это именно так и было, хотя в жизни иногда бывают весьма удивительные случаи! С одной стороны, - продолжал рассуждать сэр Генри, - мне не следует впутываться в эту  непонятную историю, но, с другой стороны, христианское милосердие ещё никогда и никому не повредило. До тех пор, пока я не узнаю, что произошло с этой бедняжкой, судить об этом ещё рано. Может быть, что она стала жертвой каких-то обстоятельств?»
   Сэру Генри вспомнилась его жена Мелли, её умоляющие глаза, которой так хотелось жить! Сэр Генри горестно вздохнул,вздох отозвался сердечной болью,- свежая рана не позволяла себя тревожить. Он позвонил, и уже через несколько минут у двери послышались шаги его камердинера Майкла. В молодости Майкл служил отцу сэра Генри - старому лорду Чарльзу, а когда тот умер, остался у его сына. Это был слуга старой английской школы, для которого служба господину приравнивалась службе самому Богу. Он знал каждое движение, каждый  вздох своего хозяина, был тенью своего господина: ненавязчивой, но всегда следующей за ним!  Сэр Генри ценил своего слугу и мог доверить ему, как самому себе, любое, даже самое деликатное дело:
-Ну, как там, Майкл? - Сэр Генри кивком головы указал на двери.
-О, не беспокойтесь, сэр! Не беспокойтесь! Ванна для молодой леди готова, сейчас Сьюзи поможет ей привести себя в порядок.
-Майкл, а ты уверен, что она – леди?
-Уверен, сэр! Настоящую леди видно и под грязной одеждой, – в глазах Майкла сквозила едва заметная усмешка: он, как никто другой понимал, что тревожит его хозяина. - Если сэр позволит сказать, то мне кажется, что юная леди попала в большую беду. Глаза у неё, как у ангела – чистые, такие не могут обманывать! Думаю, вы в этом убедитесь, сэр!
-Хорошо, Майкл, держи меня в курсе всего. А теперь – спать! Майкл заботливо постелил хозяину, помог раздеться. Оправил одеяло и, пожелав ему спокойной ночи, тихонько удалился. День закончился, как обычно, но привычный распорядок в замке уже был нарушен, в нём появилась тайна, которой суждено было изменить жизнь его обитателей до неузнаваемости.
 
   Проснувшись утром, сэр Генри решил не изменять своему, однажды установленному распорядку, в который входили: утренний туалет, одевание, завтрак и прогулка по парку. После завтрака, вплоть до обеда, сэр Генри занимался бумагами, которых скапливалось очень много: почта, деловая переписка, проверка отчётов по обширному поместью. Сэр Генри с молодых лет был приучен держать деловые бумаги в безупречном порядке, сейчас эта привычка приносила ему только благо. Секретаря он не держал, считая, и не без основания, что чужие глаза и уши только вредят делу. Со всеми делами, которые касались поместья, он управлялся сам, а других особых нужд, можно сказать, и не было. Сэр Генри слыл в кругу местной знати убеждённым домоседом.
Одеваясь, сэр Генри осведомился у Майкла о гостье, тот, вдевая запонки, ответил:
-Она ещё спит, сэр, я узнавал  у Сьюзи. Какие у неё необыкновенные глаза, сэр Генри! К таким и красок не подберёшь, чтобы их передать! – Майкл смутился, произнеся такую пышную тираду.
-Ты прав, Майкл, глаза у юной леди необыкновенные: особого цвета и чистоты. Только кто и по какой причине заставил эти глаза так страдать? У кого поднялась рука сломить такую красоту? 
Голос сэра Генри заметно дрогнул. Добрые глаза увлажнились слезой. Майкл, не найдя, что ответить, только беспомощно развёл руками. Сэр Генри позавтракав, вышел в парк. Королева-осень правила в парке во всю свою мощь. Сэр Генри с большим удовольствием вдохнул свежий утренний воздух, про себя отметил, что запах приближающейся зимы, ощущается день ото дня всё сильнее. Он улыбнулся, подумав, что, как прекрасно жить вот так, среди природы, в тишине и спокойствии. Тех, кто любил шумные города, сэр Генри жалел, считая их людьми обделёнными и несчастными. Он направился к конюшне, его любимый конь Карим, почуяв хозяина, тихонько заржал. Сэр Генри приказал конюху оседлать Карима. Он легко опустился в седло, направил коня к дубовой аллее. Карима подарили сэру Генри родители его второй жены, Мелли, ещё маленьким жеребёнком. Отец Мелли, передавая в руки зятя поводья, сказал:  "Зовите его Каримом, Генри, торговец сказал, что это имя ему дано при рождении, и он привык уже на него отзываться". Имя жеребёнка сэру Генри понравилось, от него веяло чем-то восточным и сказочным. Карим, взрослея, превращался в красивого и сильного коня, очень преданного  своему хозяину.
   Конь неспешно трусил  по широким аллеям парка, будто боясь потревожить думы своего хозяина. Когда прогулка была окончена, сэр Генри, погладив шелковистый бок Карима, передал его на попечение конюха. Карим не хотел отпускать хозяина, он положил голову на его плечо и замер. Сэр Генри знал, что такой жест, в понятии Карима, обозначал верх любви и доверия к своему хозяину. Сэр Генри расчувствовался: «Ты иди, друг мой, иди: сегодня дела у меня неотложные!»   Он легонько отвёл голову коня и направился к замку. Сэр Генри уже взялся за ручку на входной двери, чтобы войти внутрь, как дверь сама распахнулась и в её проёме появилась тощая фигура Майкла.  Тревожное выражение на лице камердинера говорило о том, что произошло что-то весьма важное, что могло взволновать даже такого невозмутимого человека, каким был Майкл:
-О,  сэр! Как хорошо, что вы вернулись! У этой леди, кажется, что-то начинается!
«Этого мне только не хватало!» – было первой реакцией сэра Генри.
Но вспомнив свою Мелли, её жалобные стоны, он спросил у Майкла:
-Вы, конечно же, послали за доктором Уиллом, Майкл? 
Майкл виновато потупился:
-Нет, сэр, не послал. Я ждал вашего разрешения. Но я сейчас же пошлю Вильяма, чтобы привёз доктора!
 Майкл поспешил на конюшню.

    Сэр Генри поднялся на второй этаж и остановился у двери комнаты, оттуда доносились тихие голоса: один принадлежал служанке Сьюзи, а другой его гостье. Сэр Генри осторожно постучал, на его стук вышла горничная. Сэр  Генри попросил её узнать, может ли он войти и повидать гостью? Сьюзи скрылась за дверью и спустя минуту вышла и пригласила сэра Генри войти. Комнату, куда вошёл сэр Генри, заливали утренние лучи солнца. На неубранной постели сидела юная девушка, язык сэра Генри  не повернулся бы назвать это нежное создание - женщиной, если бы  не большой живот, лежавший на её коленях. Молодая леди сидела, слегка согнувшись, сэр Генри вздрогнул, увидев её сидящей в пеньюаре покойной Мелли – сходство было поразительное! На какой-то миг ему показалось, что это  Мелли сидит на кровати, покачиваясь от боли из стороны в сторону. Когда сэр Генри вошёл в комнату, гостья смутилась, лёгкий румянец окрасил бледные щёки. Сэр Генри решил дать гостье возможность справиться со смущением, и заговорил с ней первым:
-Как вы себя чувствуете, мисс, - сэр Генри, не зная имени девушки, на минуту замялся:
-Луиза, - как-то очень  поспешно  подсказала девушка.
-Как вы себя чувствуете, мисс Луиза?  Может быть, мне следует называть вас – миссис Луиза? – спросил сэр Генри.
Из прекрасных глаз незнакомки закапали быстрые слезинки:
- Простите, сэр, но я уже и сама не знаю, кто я: мисс или миссис? – горечь чувствовалась в словах девушки. - Когда я уезжала от тётушки Жанны из Парижа, то была ещё мисс, возвращаюсь спустя год, как миссис, без имени и чести.
Слёзы  сильнее полились из её небесно-голубых глаз. Сэр Генри стоял растерянный, не зная, как ему утешить плачущую девушку. Наконец, Луиза, сделав над собой усилие,  перестала плакать, и обратилась к сэру Генри с просьбой: позволить ей, объясниться,  рассказать  свою историю. Кивком головы сэр Генри дал своё согласие. Опустившись в кресло, приготовился выслушать её рассказ:
   « Мои бедные родители, наверно, уже похоронили меня, а моя матушка оплакала свою любимицу уже много раз! Те  испытания, которые выпали на мою долю, притупили восприятие времени: я уже и сама точно не знаю, как давно я покинула дом родителей. Живя под родительским крылом,  я ничего не знала о мире, находящемся за стенами нашего дома. Я была ограждена от его жестокости и подлости – я росла, как экзотическое растение, под стеклянным колпаком, куда не проникал холодный ветер и палящие лучи. До меня не доходили звуки реальной жизни. Честь и слово джентльмена для меня были понятием незыблемым, как и то, что вслед за тёмной ночью обязательно наступит светлое утро. А мне, внезапно, пришлось встретиться лицом к лицу со всей несправедливостью и мерзостью этого мира.  С самыми жестокими его проявлениями, со всем его цинизмом.
Луиза вздрогнула, её рука, непроизвольно, накрыла большой живот, словно ограждая его от какой-то опасности:
-Сэр, обратилась она к сэру Генри, - если позволите, то я расскажу вам о своих злоключениях по порядку и кратко, как только смогу, чтобы  не мучить подробностями ни вас, ни себя. Думаю, что вам и этого будет достаточно, чтобы понять моё нынешнее состояние. Если я умру, то вы сможете рассказать моему ребёнку правду о его матери. Я вам верю, сэр, слушайте же:
     «В прошлом году я гостила у моей тётушки Жанны в Париже. Я отлично проводила своё время, моё здоровье, под благодатным солнцем Франции окрепло, я похорошела. Наступило время возвращаться к лондонским туманам, где меня с нетерпением ждали мои родители и мой жених. Мне исполнилось семнадцать лет, и на январь уже была назначена наша помолвка. В этой поездке к тётушке меня  сопровождала моя горничная Эллен и наш слуга Стив. В порту Марселя нас приняла на свой борт большая шхуна, перевозившая пассажиров через Ла-Манш. Капитан шхуны отчего-то нервничал и торопился быстрее выйти в море: Ла- Манш в это время года был строптив и непредсказуем. Капитан ворчал на матросов, упрекая их за что-то плохо исполненное, те оправдывались перед ним, ссылаясь на нехватку времени. Мне показалось, что они говорили о неисправности судна, и это вначале вызвало у меня тревогу. Но, посмотрев на остальных пассажиров, которые деловито занимали свои каюты, я успокоилась. Мне и моей горничной отвели отдельную каюту, где имелись две кровати, небольшой столик и кувшин  с водой для умывания. К утру, мы должны были прибыть в Лондон. Путешествие по морю мне не доставляло проблем, поэтому, засыпая под мерную качку судна, я представляла себе долгожданную встречу с родными и моим женихом, за которыми я успела сильно соскучиться! Проснулась я от криков, раздававшихся где-то наверху. Вокруг была кромешная тьма, каюта вся ходила ходуном, волны свирепо бились о борта шхуны. Наверху бегали, кричали и ругались какие-то люди. Я спустила ноги с кровати и вскрикнула:  мои ноги оказались по щиколотку в воде.  Проснулась моя горничная Элен и, цепляясь за мою руку, закричала от страха:
-Мисс, мы тонем? 
Я не знала, что ей ответить. Вдруг, дверь  нашей каюты  распахнулась, в её проеме возник человек с фонарём в руке, он прокричал нам:
-Есть кто здесь? Выходите, быстро, пока есть места в шлюпке!  Да поторопитесь, мы, похоже, тонем!
 Я, преодолевая страх, схватила своё платье и кое-как натянула его поверх ночной сорочки. В это время моя горничная куда-то исчезла, оставив меня совсем одну. Я  вышла из каюты и на ощупь стала пробираться туда, откуда доносились голоса. Наверху свирепствовал шторм, казалось, что все силы ада обрушились на наше несчастное судёнышко!
-Сюда, мисс, мы тонем! - сквозь вой ветра донесся до меня голос нашего слуги Стива, – скорее, мисс, дайте мне вашу руку! Поднимайтесь, сюда!
Он легко подхватил меня и передал в чьи-то руки. Продрогшая и перепуганная я чудом не потеряла сознание. Вскоре я уже сидела на дне шлюпки, куда должны были посадить ещё несколько пассажиров. Но вдруг, налетевший шквал ветра, оторвал шлюпку от борта шхуны, огромная волна захлестнула маленькое судёнышко, а я от страха потеряла сознание. 
   Когда я очнулась, то прямо перед собой увидела высокий борт большого судна. Ветер, всё ещё сильный, бил мою шлюпку о его борт, грозя  выбросить меня в море. Где-то сверху с судна до меня долетел чей-то удивлённый возглас:
-Капитан! Шлюпка у борта! В ней человек!
Я смутно помню, как меня подымали на спасительный борт, помню чьи-то голоса:
-Капитан, это женщина, молодая! Скорее всего, не из простых! О, да она красотка!  И другой властный голос:
-Да, тише вы, черти! А ну, расступитесь! Чего пялитесь, видите, она едва живая, несите её в мою каюту. Я сам разберусь, кто она и откуда!
В каюте меня положили на кровать, я попыталась подняться, но у меня не хватило силы даже на это.
Вскоре послышались шаги, и в каюту вошёл высокий, темноволосый мужчина, одетый в мундир. На вид ему было лет двадцать пять - тридцать.  Наличие у мужчины мундира королевских войск меня немного успокоило. Слава Богу, значит, я не в руках неотесанных мужланов или разбойников, здесь я могу надеяться на приличное  отношение  ко мне. Но то, что стал делать со мной мой спаситель, привело меня в некоторое замешательство: он попытался снять с меня платье. Я, в свою очередь, - попыталась сопротивляться. Тогда он, отстранив мои руки, произнёс:
-Не советую мешать мне, мисс! На корабле нет женщин, которые могли бы вам помочь. Хотите околеть от холода? Валяйте! А если нет, то не мешайте мне делать то, что сейчас вам больше всего нужно!
 Сказано это было таким, не терпящим возражения тоном, что я уступила.
Когда мокрое платье было снято, пришёл черёд ночной сорочки, и через несколько минут я оказалась голая перед незнакомым мне мужчиной. Он достал со шкафчика бутылку с какой-то тёмной жидкостью и, налив её на салфетку, начал сильно растирать всё моё тело.
Жидкость имела резкий запах, и я приняла её за какое-то лекарство. Если  можно было бы сгореть от стыда, то нужно считать, что от меня тогда осталась одна кучка пепла. Но, несмотря на стыд, я почувствовала, что в моё тело возвращается тепло, а вместе с ним и жизнь. Незнакомец плеснул немного жидкости в стакан и поднёс к моим губам, почувствовав резкий запах, я отшатнулась. На лице незнакомца мелькнуло некое подобие улыбки:
-Пейте, мисс!  Это ром – первое лекарство от любой простуды.
Я сделала глоток и тут же закашлялась: мне показалось, что тысячи иголок впились в мою гортань. Незнакомец рассмеялся:
-Вам нужно хорошенько выспаться. Поспите, вас здесь никто не потревожит.
Он допил оставшийся ром и, укрыв меня одеялом, вышел, плотно прикрыв за собой двери. Мне показалось очень  странным, что тот, кого матросы называли капитаном, никак не заинтересовался мной. Он не спросил меня, кто я такая, как оказалась одна в такой плачевной ситуации? Может быть, он, как джентльмен, решил подождать с расспросами, чтобы не травмировать меня? Мне он показался человеком необщительным, хотя и не лишённым определённой доли такта. Вопросы, вопросы и ни на один из них не находилось сколько-нибудь подходящего ответа. Измученная пережитым, я вскоре уснула. Если бы на море разыгрался шторм сильнее того, в котором я только что побывала, то даже он не смог бы разбудить меня. Предполагаю, что я проспала долго.
Проснулась я от сильного чувства голода, последний раз я ела ещё на шхуне. Интересно, сколько прошло времени после случившейся трагедии? Удалось спастись моим слугам? В каюте было сумрачно, в маленький иллюминатор пробивался слабый свет луны. Значит уже ночь. Я вспомнила, что видела в каюте маленький столик, решила поискать на нём что-либо съестное. Я протянула руку, надеясь нащупать что-то из своей одежды: моя рука наткнулась на чьё-то плечо. О, ужас! Рядом со мной на широкой кровати лежал полураздетый мужчина. В мутном отблеске луны я узнала капитана, он, по-видимому, крепко спал. Моё прикосновение, очевидно, потревожило его, он тот час вскинулся, как будто ждал опасности. Я быстро прикрылась одеялом и закричала:
- Что вы здесь делаете? Вам нельзя здесь находиться! Я, надеюсь, что вы – джентльмен, и не причините мне никакой неприятности!
Капитан хрипло засмеялся:
- Я-то не причиню, мисс, чего нельзя сказать о моей команде,  – тон его насмешливого голоса не предвещал мне ничего хорошего. – Моя команда ждёт не дождётся, когда прекрасная незнакомка спустится к ним и украсит их мужскую компанию!
-Но вы мне пообещали, что здесь мне ничего не угрожает? – я попробовала воззвать к его благородству, на которое так хотела надеяться.
- Они не посмеют взять только то, что принадлежит лично мне, - капитан подводил меня к определённой дилемме, - в противном случае, мисс, я не ручаюсь за вашу сохранность! К тому же, мисс, моя услуга кое-чего стоит? Если бы я не взял вас на свой корабль, то кормить бы вам сейчас рыбу на дне Ла-Манша. Не противьтесь: лучше вам уступить мне, чем стать добычей всей команды.
Он протянул ко мне руку и слегка ущипнул мою щёку. Я, в негодовании, отпрянула. Капитан довольный снова рассмеялся, видимо, его позабавила моя реакция:
-Вы капитан этого судна? – дрожащим голосом спросила я, всё ещё надеясь пробудить в нём сострадание, - и вы носите мундир и служите её  величеству королеве?
- Да, - ответил он, - если вас это утешит! Но, предупреждаю вас, мисс, если вы попытаетесь кричать, звать на помощь или проявлять излишнее любопытство – я буду вынужден выполнить своё обещание. Подумайте, кто будет искать вас на моём корабле?  Кто знает о женщине, приплывшей на шлюпке неизвестно откуда? Кто она?
И он был прав! Выбора у меня не было. Мне оставалось выбирать между капитаном и его командой. В следующее мгновение он сорвал с меня одеяло и набросился, как голодный зверь! Луиза на мгновение замолчала, собираясь с силами, из глаз снова потекли слёзы:
-Простите, сэр, - обливаясь слезами, обратилась она к сэру Генри,- если я пропущу описание этого жестокого и мерзкого надругательства. Всё это совершалось в течение нескольких дней. Мне не позволялось выходить из каюты, разговаривать с кем бы то ни было. Однажды я услышала разговор между капитаном и его помощником, который вёлся рядом с дверью каюты. Помощник говорил о каком-то приказе, явиться в лондонский порт, на что капитан отреагировал весьма спокойно: он приказал всей команде драить судно и готовиться к прибытию в пункт назначения – Лондон. Всё во мне ликовало, я буду дома, увижу своих родителей! И, увы, никогда уже не выйду замуж: "Лучше монастырь, - мысленно соглашалась я со своим жребием, - чем ежедневное осквернение тела этим жестоким капитаном!"
   На другой день, вечером, пришёл капитан и велел мне собираться. Судно бросило якорь, и лодка с гребцами уже ждала нас.  Я спросила капитана, почему мне нельзя остаться на его судне, чтобы когда-нибудь попасть домой, в Лондон? На что он, смеясь, ответил:
-Шутите, мисс? Я что же похож на глупца, которому не терпится подставить свою шею под петлю? Я высажу вас в одной небольшой деревушке и поручу моему хорошему знакомому доставить вас к родителям. Так что, мы с вами больше не увидимся, мисс! Да, оденьте вот эти башмаки, вы к нам пожаловали без обуви, поэтому возьмите, какие есть. Я распоряжусь, чтобы там, на берегу, одели вас, как подобает леди.
 При этих словах он гадко засмеялся: в моё сердце холодной змейкой вползло сомнение. Но, что я могла изменить? Вещей у меня не было, и я вскоре очутилась в шлюпке рядом с капитаном. Грубые башмаки, касаясь кожи ног, доставляли мне боль. Капитан, заметив это, опять засмеялся:
-Вы, мисс, должны быть мне благодарны, что я не скормил рыбкам ваши нежные ножки!
Как только мы разместились в шлюпке, матросы налегли на вёсла, шлюпка стрелой полетела к берегу. Когда мы причалили к берегу, капитан  протянул мне свою руку, я увидела на его безымянном пальце дорогой перстень. Он, перехватив мой взгляд,  нахмурил брови и  прошипел прямо в моё ухо:
- Помните, мисс, чем вы меньше знаете, тем целее будет ваша хорошенькая головка! - сказав это, он грубо схватил меня за руку и силой поволок за собой".
    О, сэр Генри, я уверена, что этот человек принадлежал к высшему обществу! Вы понимаете, что я имею в виду? Кто ему позволил так обращаться с людьми? Я видела, как его боятся матросы! Так кто же он, этот капитан в мундире королевских войск? Луиза прерывисто вздохнула, гримаса боли исказила её худое личико. Она, справившись с болью, продолжила свое печальное повествование:
   "Уже стемнело и я не могла определить, куда привёз меня этот негодяй в мундире капитана. Но, судя по огонькам, мерцающим окрест, можно было догадаться, что это небольшая рыбацкая деревушка.  Множество сетей, сохнущих возле лачуг, подтверждали мою догадку. Помещение, куда меня привёл капитан, оказалось небольшой таверной. За столиками сидело несколько одетых в робы небритых мужчин, по всей видимости,  это были местные рыбаки. Рыбаки пили эль и отпускали сальные шуточки в адрес обслуживающих их служанок. Капитан велел мне оставаться у двери, а сам подошёл к толстенькому коротышке за стойкой. Они, обменявшись рукопожатием, как давние знакомые, о чём-то заговорили. Я, занятая осмотром посетителей таверны, вначале не прислушивалась к их беседе. И только, когда капитан, повысив голос, спросил у своего собеседника:
-Ну, чего ты боишься, Вилли? Самое большое, через неделю, на обратном пути, я заберу её от тебя. Думаю, что лишние руки в таверне тебе не повредят, а на такую красотку народ  к тебе валом повалит! Так как, по рукам?
  Я, поняв, что речь идёт обо мне, вся превратилась  вслух. После таких доводов, хозяин таверны, очевидно сдался. Он повернулся на своих толстых ножках и, отыскав глазами кого-то в зале, крикнул:
- Эй, Салли!  Подойди к нам!
 К ним подошла, молодая, девушка, не лишённая  привлекательности, и вопросительно посмотрела на хозяина:
- Проводи вон ту мисс в комнату для гостей, да хорошенько позаботься о ней! - тот, кого капитан назвал Вилли, кивком головы указал ей в мою сторону.
Следуя за служанкой, я оглянулась, чтобы хорошенько запомнить лицо моего мучителя. Наши взгляды встретились, капитан быстро отвернулся и о чем-то заговорил с хозяином таверны. Знал ли он, на какие муки  меня обрекал? Скорее всего - да, знал и надеялся, что я никогда не попаду к тем, кто бы отомстил ему за мою искалеченную жизнь! Я увидела, как в ладонь хозяина таверны, упали несколько золотых монет: «Моя цена!» - подумала я, и тут же услышала нетерпеливый голос служанки:
-Так вы идёте, мисс? - Я повернулась на её призыв и пошла навстречу неизвестности.
   Больше с капитаном я не встречалась. Меня одели в платье, в какие носили рыбачки в той деревушке, кормили, давали кров и пока что не привлекали для работы в таверне. Салли, которая с того вечера прислуживала мне, прониклась ко мне симпатией и всячески старалась скрасить моё пребывание в этой убогой деревне. Она отваживала непрошеных  кавалеров, когда такие появлялись, рассказывала мне о жизни деревни, и о хозяине таверны - Вилли. Проходило время.  Я попыталась уговорить Вилли помочь мне добраться  до своих родных, обещала, что за эту услугу он получит хорошее вознаграждение. Но он только испуганно махал руками в ответ на мою просьбу:
-Не просите, мисс, капитан - страшный человек! Он меня убьёт, если только узнает, что я помог вам бежать от него. 
   Но однажды всё изменилось. Я пробыла в заточении уже более четырёх месяцев. От тётушки Жанны я уехала в апреле месяце, а сейчас на дворе сентябрь. Скоро наступят холода, и надежда на освобождение отодвинется на неопределённое время. А мне придётся подчиниться хозяину таверны и зарабатывать у него свой собственный хлеб. Мистер Вилли уже намекал мне на это. Он пришёл в мою комнату, и, не глядя мне в лицо, заговорил:
- Вот какое дело, мисс, надобно вам уже и делом заняться. Я не могу кормить вас задаром, я не богач, какой, сами видите, как мне денежки достаются!
 Я возразила ему, напомнив о золотых, отданных ему капитаном, которыми тот оплатил моё проживание. На что мистер Вилли  воскликнул с презрением:
-Ха! Оплатил! Это, мисс, он мне долг возвратил, да и то не полностью! – и в сердцах, добавил, - с чего это быть ему таким щедрым? У него долгов, как на рыбе чешуи!
И уже уходя, Вилли посоветовал: 
-Шли бы вы, мисс, на кухню, да помогали бы кухарке посуду мыть!
Не приученная к подобной работе, я промолчала. Вскоре, улучив свободную минутку, ко мне зашла Салли, чтобы узнать, зачем приходил ко мне хозяин. Я передала ей весь наш разговор. Выслушав, Салли посоветовала:
-Может вам и впрямь, мисс, начать что-то делать? Я знаю хозяина, если он почует, что ваш друг вас здесь бросил, тогда вам несдобровать. На вас уже давно многие пялятся, надеюсь, вы понимаете меня? 
Я заплакала:
-Но, Салли, я очень больна и, может быть, скоро умру! Как я могу работать, когда это растёт во мне с немыслимой скоростью! Я сама не знаю, что со мной происходит и спросить мне об этом здесь некого. И, к тому же, это начало ворочаться в моём животе.
 С этими словами, я взяла руку Салли и приложила её к своему животу. Салли велела мне лечь на кровать и, осмотрев меня, весело рассмеялась:
-Вставайте, мисс, ничего страшного! Этой болезнью болеет множество женщин, после того, как в их постели побывает мужчина! – И, видя моё недоумение, она воскликнула, - вы беременны, мисс! У вас, Бог даст, месяца через три появиться чудесный малыш!
На моём лице застыла гримаса ужаса, я не могла произнести ни единого слова, только по-рыбьи раскрывала рот и беззвучно шевелила губами:
-Ох, уж эти мне маменькины дочки! – воскликнула Салли! – Ничего им не ведомо, всего они бояться! Как же вам на свете прожить, мисс, если вы таких простых вещей не знаете?
 Она, видя моё отчаяние, смягчилась:
- Ну, не пугайтесь! Мы попробуем, ваше положение обернуть вам на пользу. Теперь хозяин, уж точно, захочет от вас избавиться. Ему такая головная боль ни к чему! Я поговорю с мистером Вилли, припугну его хорошенько. Я мигом обделаю это дельце, вот увидите! Скоро доберётесь до своих родных, они вам помогут, всё забыть! С этими словами Салли вышла. Я успокоилась, надежда затеплилась в моём сердце. О том, как примет меня лондонское общество, и какие страдания ждут  моих бедных родителей, мне думать не хотелось. Скорее бы вырваться отсюда, а там видно будет, как строить свою жизнь дальше. План Салли сработал неожиданно быстро. Хозяин ходил чем-то сильно озабоченный, и, время от времени, пристально оглядывал мою фигуру. Бесформенные юбки  хорошо скрывали мой живот и он, не выдержав, подошёл ко мне и спросил:
-Это правда, мисс, что мне рассказала Салли? Это работа капитана? 
Я, покраснев, утвердительно кивнула головой. Мистер Вилли озабоченно почесал затылок:
-Тогда это меняет дело, мисс, я согласился принять вас… -  он неопределённо пошевелил короткими, толстыми пальцами, - я ведь, не думал, что вы из тех, - он ткнул пальцем вверх, определив этим жестом моё социальное положение. – Ждите, мисс, я что-нибудь придумаю!
Но проходило время, а хозяин, как будто забыл о своём намерении отправить меня домой. Салли, принося мне еду, успокаивала меня:
-Потерпите, мисс, хозяин Вилли, как хитрый лис: пока не дождётся вестей от капитана, ничего не предпримет! 
Наступил октябрь, начиналось холодное время года, мне становилось всё труднее справляться с мыслью, что и эта надежда на возвращение домой, к родителям, окажется тщетной! Меня одолевал страх, рожать ребёнка в месте, где о враче даже не слышали.
    Всё изменилось в то злополучное утро, когда мистер Вилли собственной персоной пожаловал в мою комнату. Глаза его плутовски бегали, он старался не смотреть на меня, чтобы не встречаться с мной глазами. Глядя в дальний угол комнаты, он произнёс хорошо заученную фразу:
-Собирайтесь, мисс, вчера я встретил своего давнего друга, капитана. Он возит соль, мисс, но я так полагаю, вас не остановят некоторые неудобства на судне? Он согласился  доставить до Лондона, мисс. Добрый малый, надо сказать, он готов взять вас за малую плату. Ну, а так как у вас, мисс, денег нет, то я думаю: не отдадите ли вы, мисс, в счёт оплаты вот эту вещицу, - и он указал на золотой медальон, висевший на моей шее.
Этот медальон мне подарила моя мать, и он был единственной вещью связывающей меня с домом и напоминающим мне о моих родных. Но я, ни минуты не колеблясь, сняла медальон со своей шеи и отдала в руки мистеру Вилли.  Он потёр его о свой сюртук, попробовал "на зуб" и, убедившись, что вещь из золота, торопливо сунул медальон в карман и ушёл. Спустя полчаса пришла Салли - добрая девушка принесла мне на дорогу еды и тёплый плащ с капором, на случай холодной погоды. Этот плащ и сослужил мне хорошую службу: без него я погибла бы от холода.  На судно меня доставили в шлюпке двое матросов. Это был действительно солевоз. Солью была присыпана палуба, она была везде, куда бы ни упал мой взгляд. Но не  рассыпанная соль вызывала у меня тревожное чувство опасности. Команда встретила моё появление плохо скрываемыми ухмылками, они, не прячась, разглядывали меня, будто оценивали: стою я их внимания или нет. Капитан судна не был исключением, он тоже не внушал мне доверия. Если бы мне сказали год назад, через какие муки мне придётся пройти, я бы  предпочла умереть в водах Ла-Манша, чем оказаться в подобной ситуации. Один из матросов, по знаку капитана, проводил меня в крохотную каморку, где кроме кучи грязного тряпья ничего не было:
-Вот ваша каюта, мисс, - насмешливо сказал матрос, - располагайтесь! Я присела на кучу дурно пахнущего тряпья и была рада, что нахожусь вне этих, откровенно похотливых глаз.  Мне казалось, что судно никогда не снимется с якоря, но уже к вечеру моё ухо уловило скрежет якорной цепи, судно вздрогнуло, и движение началось. Убаюканная мерной качкой, я задремала. Разбудили меня пьяные голоса матросов, до моего слуха доносился какой-то стук, сопровождаемый пьяным хохотом. Вскоре я поняла, что пьяная компания, расположившись в соседней каюте, играла в кости. Меня охватил смертельный ужас! Я боялась не напрасно, так как, спустя какое-то время, дверь моей каморки распахнулась и, стоящий в проёме матрос, воскликнул:
-Я – первый! Мне повезло, обыграть ребятишек! Пусть довольствуются моими объедками!
 Я закричала и вскочила, тогда матрос, схватив меня за руку, повалил на тряпьё:
-Замолчи, шлюха! Я честно выиграл тебя в кости! Ты что же думаешь, что тебя за красивые глазки на борт взяли? Хочешь прибыть по месту назначения – плати!  К своему счастью я потеряла сознание, мой организм, истощённый постоянным страхом, отказывался мне служить».
      Луиза закрыла лицо руками, плакать она уже не могла, закрыв глаза, она тихо стонала.
Сэр Генри, подойдя, погладил её белокурые волосы:
-Мисс Луиза, не продолжайте, это забирает ваши силы, не терзайте себя, мисс, я всё понял, я сделаю всё возможное, чтобы помочь вам!
Луиза благодарно кивнула в ответ на его слова:
-Спасибо вам, сэр, если бы не ваша доброта, то эта ночь могла бы стать для меня последней. Я бы замерзла на дороге, как бездомная бродяжка! Позвольте мне всё же закончить свой рассказ: я хочу, чтобы хоть одна живая душа знала о моих злоключениях из моих уст. Если мой ребёнок останется жив, обещайте мне, что он не будет стыдиться своей матери!
   "Утром, после этой страшной ночи, ко мне в каморку заглянул капитан солевоза, пряча глаза, произнёс:
- Извините, мисс, но такой был уговор. Вилли сказал мне, что денег у вас нет, но вы согласны услужить моим ребятам.
Что мне было возразить на подобное заявление?
Я молила Бога, чтобы следующая ночь не стала продолжением первой! После обеда, меня позвал капитан и объявил, что он не может исполнить своё обещание и доставить меня в Лондон:
-Ребята против, мисс, да и мне, зачем нужна эта канитель? Ещё надумаете рожать, тогда от полиции не отвертеться! Сейчас мы высадим вас на берег, не бойтесь, в этих краях много богатых поместий – здесь вам помогут. Всего хорошего, мисс, не держите на нас зла: мы – люди простые, какие есть - такими и останемся! 
    На берег меня доставили те же самые матросы, в той же самой шлюпке.  Уже отчаливая от берега, один из матросов, указал рукой направление и сказал:
- Идите туда, мисс, увидите широкую дорогу, она приведёт вас в поместье.
Он приподнял шляпу, прощаясь, и шлюпка отчалила. А я, пошла в указанном мне направлении, вернее сказать побрела, часто останавливаясь, чтобы передохнуть. Вечерело, и я боялась остаться без крова на ночь, на пустой дороге. Мне повезло, по дороге меня нагнала подвода, запряжённая двумя лошадьми, которая везла в ваше поместье продукты с фермы. Возница, сжалившись, спросил меня, куда я держу путь и, узнав, что я иду в поместье предложил мне свою помощь. Уже у ваших дверей я назвалась дальней родственницей хозяина, и меня провели в ваш дом. Остальное, сэр, вам уже известно".
- Сэр, - в дверь комнаты заглянул камердинер Майкл, - Доктор Уилл, сэр.
Вслед за Майклом в комнату вошёл пожилой, сухощавый человек, высокого роста с докторским саквояжем в руке. Увидев сэра Генри, доктор поклонился:
- Сэр Генри, - поприветствовал он хозяина, – леди, -  поклонился Луизе.
Сэр Генри, ответив на приветствие доктора, попросил его, осмотреть больную  и, по возможности, помочь ей.  Сэр Генри оставил доктора возле больной, а сам вышел.
Приближалось время обеда, сэр Генри прошёл в свой кабинет и наказал Майклу проводить к нему доктора Уилла, как только тот закончит осматривать больную. Спустя полчаса доктор Уилл, в сопровождении Майкла, вошёл в кабинет. Сэр Генри предложил доктору что-нибудь  выпить, но тот, поблагодарив, отказался.  Сэр Генри выжидательно посмотрел на доктора:
-Чем порадуете, доктор Уилл?  Каково состояние молодой леди?
Доктор пристально посмотрел на сэра Генри и задал ему встречный вопрос:
- Скажите, сэр Генри, кто она вам  эта молодая особа? Она действительно ваша родственница или это сказка для непосвящённых? Кто родители  этой молодой леди?
Сэру Генри пришлось вкратце пересказать доктору историю Луизы:
-Я думаю, доктор Уилл, что эта бедная девочка мне назвала вымышленное имя. Она уверена, что не останется жить после родов. А если это случиться, просила не искать её родителей, чтобы случившееся с ней не убило её матушку. Просила позаботиться, чтобы её дитя не выросло беспризорным. Таким образом, доктор, я знаю о ней не больше вашего. Одно могу сказать, что это бедное дитя не лжёт, и она действительно происходит из хорошей семьи.  О её нынешнем состоянии судить уже вам, доктор:
-Ситуация такая, сэр Генри, - доктор Уилл помолчал, подбирая нужные слова, - после всего, что довелось перенести этой леди, будет чудо, если она благополучно разрешится! Я не могу поручиться ни за жизнь младенца, ни за жизнь его матери. Простите, сэр, но доктора не всегда могут переломить ситуацию в лучшую сторону. Здесь к страданиям физическим добавились и душевные. Очень похоже, что молодая леди не хочет жить. 
Поймав, умоляющий взгляд сэра Генри, доктор только развёл руками.
   Роженица промучилась всю ночь, а  утром, разрешившись мальчиком, умерла от упадка сил, вызванного обильным кровотечением. Младенец был настолько слаб, что не мог даже кричать, он морщил личико и издавал нечто похожее на писк мыши. Доктор Уилл, осмотрев младенца, вынес свой  вердикт:
-Недоношенный. Ему бы ещё пару месяцев, греться в утробе матери. Будет чудо, если он выживет! 
- Майкл, - распорядился сэр Генри, пошли за Молли, на ферму. Пусть привезут её немедленно! Это кормилица. Я её приглашал для своего сына, – объяснил он доктору.
Доктор Уилл понимающе кивнул, получил оплату и, откланявшись, вышел. А сэр Генри распорядился, чтобы покойную готовили к погребению. Челяди замка было велено молчать о том, что покойная родила младенца, иначе пришлось бы иметь дело с полицией.  Выяснение личности покойной и иных обстоятельств, затянулась бы на долгое время. Священнику сказали, что нашли женщину умирающей, недалеко от ограды замка, и не знают о ней ничего, никаких бумаг при бездомной не было. Похоже, что умершая была простой бродяжкой.  Похоронили Луизу на общем кладбище, под фамилией Смитт. Сэр Генри, подумав, решил не разыскивать родителей девушки, тем более  что на это не было её согласия.  Может, так оно и лучше, если они будут считать, что тело их единственной дочери покоится на дне Ла-Манша, чем знать всю чудовищную правду. К этому решению склоняло сэра Генри и то обстоятельство, что родившийся малыш оказался живучим. Хороший уход и материнское молоко сделали невозможное: мальчик начал набирать вес и хорошел на глазах. Кормилицу и младенца оставили в замке и вся прислуга, да и сам сэр Генри находили, что новоявленный младенец и умерший сын сэра Генри были похожи, как близнецы. Было одно, что отличало их друг от друга – это цвет глаз.  У наследника сэра Генри глаза были карие, как у всех представителей рода Форестеров, а у этого сироты голубые, как у его покойной  матери, того прекрасного оттенка, который однажды увидев, нельзя было забыть. Но, кто помнит цвет глаз покойной Мелли? И в голове сэра Генри родилась одна неплохая идея, к осуществлению которой он приступил немедленно. Слуги, уловив настроение хозяина, стали ему помогать с присущей им преданностью.  Участие слуг в происходящем объяснить было нетрудно: если у сэра Генри не появится наследник, то со временем всё имение перейдёт к  незаконнорожденному сыну его брата - Артуру. Да – он незаконнорожденный, но,  оставшись без наследника, сэр Генри будет вынужден признать его право на титул и поместье. Ведь он признал его  своим племянником! Одно имя Артура наводило на прислугу уныние: слухи, ходившие в обществе, ничего хорошего не предвещали: о жестокости Артура говорили шёпотом.  Вскоре все близлежащие поместья и фермы облетел слух, что наследник сэра Генри жив и здоров. А известие о его мнимой смерти было необходимо для безопасности малыша. Эта странная мера предосторожности ни у кого не вызвала сомнения: борьба за наследство – дело жестокое и мало ли чем она может грозить мальчику. Вот отец и подстраховался! Оставался только один свидетель смерти наследного ребёнка – это священник. Сэру Генри предстояла особая миссия.
   Хмурым декабрьским утром к скромному домику сельского священника подъехал богатый экипаж, из которого вышел знатный посетитель, один из богатейших людей графства сэр Генри-Чарлз Форестер, баронет в шестом поколении. Он был принят священником, их беседа продолжалась добрых два часа. Кого это может удивить? У каждого добропорядочного человека наступает момент в жизни, когда участие священника ему просто необходимо. Возможно, сэр Генри нуждался в отпущении грехов?
О чём говорили эти двое, знают только они, да ещё Господь Бог. Уходя от священника, сэр Генри положил на стол увесистый кошелёк. Не подумайте ничего непристойного! Деньги предназначались на обновление церкви. А через неделю в замковой часовне было произведено таинство крещения младенца мужеского пола, на котором присутствовали: крёстная мать – экономка  миссис Смитт и крёстный отец – камердинер сэра Генри – Майкл. Так в замке появился наследник: Чарлз - Генри-Эдвард Форестер, седьмой баронет в знатном роду Форестеров. А в церковной книге записей в имени младенца Эдуарда была аккуратно исправлена буква «у» на букву «в». Так умерший месяц назад младенец Эдуард, воскрес под именем Эдварда. Сходство младенца с сэром Генри было поразительным и, ни у кого не повернулся бы язык обвинить сэра Генри в подмене! Перед сэром Генри теперь стояла трудная задача: убедить в этом своих  тестя и тёщу – родителей умершей Мелли. Обнадёживало то обстоятельство, что после похорон их дочери, он не смог сообщить им о смерти внука: причина была весьма уважительная – плохое самочувствие престарелых родителей, потерявших любимую дочь. И две смерти одна за другой могли подорвать их и без того слабое здоровье. Если до них не дошли слухи о смерти маленького Эдуарда, значит, любая версия  выжившего младенца их должна устроить. Поручив маленького Эдварда на попечение кормилицы и миссис Смитт, сэр Генри отправился в Лондон. Родители Мелли встретили зятя весьма сухо, так как считали его первопричиной гибели их дочери. Миссис Эванс учтиво осведомилась о самочувствии их внука, на что сэр Генри обмолвился, что их внук Эдвард ждёт своих дедушку и бабушку в гости. Старая леди приподняла бровь и спросила:
-Разве вашего мальчика зовут не Эдуард?
 На что сэр Генри поспешил заверить её:
- Нет, миссис Эванс, моего сына и вашего внука звать - Эдвард.
Теперь можно быть уверенным в том, что о его посещении родителей Мелли вскоре будет знать всё лондонское общество! А мистер и миссис Эванс, недолюбливая Генри, вряд ли будут рваться к нему в гости.
   Заехав к Бенеманам,  сэр Генри был разочарован: ему не удалось повидать своего племянника Артура. Служанка только могла ответить, что хозяева на отдыхе во Франции, а молодой хозяин месяцев семь - восемь назад уехал в Вест-Индию или в Австралию – точно она сказать не могла. О том, что сэр Генри посещал своего стряпчего по поводу завещания в пользу своего единственного сына, так же не осталось тайной. Теперь закон был на стороне маленького Эдварда, если что-то  случится с сэром Генри. А основания беспокоиться о будущем сына у сэра Генри были. Рассказ покойной Луизы и необыкновенное сходство младенцев, почти не оставили у сэра Генри никакого сомнения, что капитаном, совершившим надругательство над беззащитной девушкой, вполне мог быть его племянник – Артур. Узнав от служанки время отъезда племянника и сопоставив с тем, что поведала ему Луиза, он нашёл, что его догадка вполне допустима.

     Прошло пятнадцать лет с той поры, как произошла эта невероятная история. Сэр Генри больше не пытался связать себя узами брака. Вся его любовь и время были отданы его сыну Эдварду. Слухи о необычной посетительнице  замка вскоре стихли, не получая соответствующей подпитки. Мальчик рос добросердечным и умным, и по какому-то  необъяснимому предопределению, был удивительно похож на своего отца сэра Генри. Сходство могло быть идеальным, если бы не глаза молодого хозяина. Сэр Генри говорил всем, что цвет глаз Эдвард унаследовал от своей матери, и это не было неправдой. О том, кто была настоящая мать мальчика, знал сам сэр Генри и кто-то ещё другой, его настоящий отец. Юный Эдвард, в свои пятнадцать лет, умел всё, чему обучал его отец. Отца любил, ценил то, что после смерти матери, тот посвятил свою жизнь ему, не женившись вторично. Эдвард знал, что на портрете, который висит в кабинете отца, изображена его мать баронесса Меллисия Форестер, и что умерла она при его рождении. Мальчик боготворил своих родителей.
    Нужно отметить, что не только цвет глаз и доброта отличали юного Эдварда от своих прославленных предков. Почти все мужчины в роду Форестеров были военными, служа своему королю на полях сражений, они своей доблестью и храбростью снискали тот почёт и славу, которые были признаны их достойными трофеями. Об этом  говорил их фамильный герб. Юный Эдвард, как и его отец, никогда не мечтал стать военным: настоящей и единственной страстью для него стала  живопись.  Сэр Генри не препятствовал увлечению сына, так как считал, что в своей жизни каждый должен делать то, что дает ему полное удовлетворение. В жизни есть не только ратное дело. Поэтому у молодого баронета не было недостатка ни в чём, что касалось его увлечения: мольберт, кисти, краски, своя комната, специально отведённая ему для этих занятий. Был у него и учитель рисования, но, похоже, что ученик  своим талантом уже обошёл своего учителя!
Эдвард, как и его отец, любил бывать на природе, любил парк, реку. Любил наблюдать за лошадьми и часто рисовал их. Отец с гордостью показывал его работы своим друзьям, те удивлялись и хвалили старание молодого художника, в один голос, прочили Эдварду большой успех на этом поприще.
      Сегодня было всё как обычно: после обеда, Эдвард, взяв мольберт, отправился на реку. А сэр Генри прошёл в свой кабинет, чтобы заняться разборкой почты: скопилось несколько писем, на которые требовалось ответить. До сэра Генри дошёл слух, что его племянник Артур, вернулся в Лондон весьма состоятельным человеком. Что сейчас он занят покупкой дома, в который собирается привести молодую жену – девушку из хорошей семьи, и тем самым упрочить свои позиции в лондонском свете.  К дяде племянник пока что не спешил, и сэр Генри решил послать ему приглашение приехать к нему: хотел повидаться с племянником, а, заодно,  узнать из первых рук о планах Артура. Он уже разложил на столике письменные принадлежности, как в открытую дверь кабинета заглянул его камердинер Джон, который  в своё время сменил умершего Майкла. Извинившись, он доложил:
-Сэр, вас спрашивает какой-то джентльмен. Он отрекомендовался, как Артур Форестер, ваш племянник!
"Артур? Форестер? С каких пор он носит эту прославленную фамилию? По какому праву?" - сэр Генри на минуту растерялся. Он хотел этой встречи  с племянником, и всё же этот визит застал его врасплох.
Придя в себя, сэр Генри воскликнул:
-Что же ты медлишь, Джон! Зови скорее моего дорогого племянника!
-Дорогой дядя Генри! Я уже здесь! – Послышался рядом с дверью голос Артура, – мне в Форхилле знакома  каждая ступенька, разве я могу ждать в холле? Я так давно не виделся с вами, мой дорогой дядюшка!
Мужчины обнялись. Сэр Генри пригласил гостя садиться, убирая письменный прибор, пояснил:
-А я только что собирался написать  тебе в Лондон, хотел пригласить к себе в Форхилл. Давненько я не получал от тебя никаких вестей. Слышал, что ты побывал в Австралии?
- О нет, дядюшка, это в другой стороне – в Северной Африке! Сказки об алмазах голову вскружили. Вот я и подумал, почему кто-то может их иметь, а я что же хуже? Мне отец умудрился ничего не оставить кроме долгов и дурной репутации. Вот и пришлось исправлять эту несправедливость!  Сэр Генри, уловив намёк племянника, сдержался: ссориться с ним не входило в его планы. Он разглядывал лицо Артура и убеждался, что годы и образ жизни внесли свои коррективы. Дело было не в седых висках и поблекшей коже, всё это -  издержки возраста. Поражали глаза Артура: когда он смеялся, глаза оставались жесткими и беспощадными. Они всегда были настороже, готовые в любую минуту сразиться, с возникшей опасностью!  Было в нём что-то чужое, инородное! Звериное!
Артур, перехватив изучающий взгляд дяди, усмехнулся:
-Что, дядюшка, я сильно изменился? Если учесть, сколько лет мы не виделись с вами, то стоит ли удивляться переменам, произошедшим в нас? Тогда я был наивным юнцом, а сейчас перед вами мужчина, побывавший в таких переделках, какие вам и не снились, дядя Генри!
-Вот и расскажи, своему дяде Генри об этих приключениях! Я ведь, в сущности, так мало знаю о тебе, с тех пор, как ты поступил на королевскую службу! – Сэр Генри ждал ответа.
Но Артур ловко ушёл от ответа, задав дяде встречный вопрос:
-Помилуйте, дядя Генри, слушать об этом скучно, а рассказывать долго!  А где вы прячете моего драгоценного кузена, Эдварда, кажется? Хочу обнять вашего долгожданного сына, а моего брата!
Сэр Генри, окликнув камердинера, приказал ему  позвать  к нему молодого хозяина.
Полчаса спустя послышались торопливые шаги и в кабинет, улыбаясь, вошёл долговязый подросток.  Пальцы, наспех вымытых рук, ещё хранили следы краски, небольшое пятнышко украшало его щёку:
- Отец,- обратился он к сэру Генри, - вы меня звали? – увидев незнакомого человека, осёкся и вопросительно посмотрел на отца.
-Вот, Артур, позволь тебе представить моего сына Эдварда, – и, обращаясь к сыну, сказал, - Эдвард , а это твой кузен Артур, поприветствуй его.
-Здравствуйте, сэр, - Эдвард повернулся к Артуру с протянутой для приветствия рукой.
Улыбка застыла на губах Артура, он замешкался с пожатием протянутой ему руки. Взяв себя в руки, спросил:
-Как успехи в живописи у юного баронета? – указывая на испачканные пальцы, спросил Артур. – Я ведь правильно угадал, ты любишь рисовать?
-Да, сэр, очень люблю, коротко ответил Эдвард, всё ещё смущаясь.
   Но полчаса спустя Эдвард, забыв о смущении, уже расспрашивал обретённого брата обо всём на свете. Его интересовало буквально всё: где был и что видел его кузен, как живут люди в Африке и какие они, о лошадях и о природе, так отличающейся от английской. Артур едва успевал отвечать ему, стараясь угнаться за полётом мысли Эдварда. Он чувствовал, что есть в юном кузене какая-то загадка, это настораживало Артура и заставляло опаздывать с ответом на его многочисленные вопросы. Сэр Генри решил вмешаться в их беседу и выручить Артура:
-Ну всё, Эдвард, достаточно, ты и так уже замучил нашего гостя своими бесконечными вопросами! Эдвард повернулся к Артуру и умоляюще произнёс:
-Я прошу вас, кузен, ещё только пара вопросиков! – навстречу Артуру распахнулись  глаза, два сапфира в оправе темных ресниц! Артур вздрогнул и, пробормотав извинение, вышел из кабинета. В голове Артура бился, требуя ответа, только один вопрос: «Откуда у мальчишки такие глаза? Те самые!»
Артур хорошо помнил обладательницу точно таких глаз.  Но чтобы здесь, встретить подобное? Бог мой, прошло столько лет, он думал, что сделанная им подлость уже давно похоронена. Но, как оказалось… Неужели?! 
Он тут же отбросил мелькнувшую мысль, как невозможную: «Простое совпадение, - успокоил Артур сам себя. Разве те глаза единственные  на свете? И, какая связь между сыном дяди Генри и всем тем, что произошло с ним, Артуром, столько лет назад?» Когда Артур, вернулся в кабинет, Эдварда там уже не было. Он ещё раз извинился перед дядей за свой внезапный уход, объяснив его тем, что забыл наказать своему слуге, вытащить из багажа бутылку рома:
-Я ведь ничего не пью, кроме рома. Привычка, дядя, ещё с юности, когда пришлось бороздить Ла-Манш. Немного помолчав, Артур решился задать сэру Генри вопрос, мучавший его: от кого унаследовал Эдвард такие прекрасные глаза, которые украсили бы лицо любой девушки?
Сэр Генри быстро ответил:
- От матери своей, от Мелли, упокой Господи, душу её!
Артур удовлетворённо кивнул головой,  и подошёл к висевшему на стене портрету покойной баронессы – на него насмешливо глянули чуть раскосые глаза малахитового цвета. Артур, чуя что-то недоброе, побледнел.
   Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, он, поднимаясь на второй этаж, прихватил с собой бутылку привезённого им рома. От того пойла, которое дядюшка называет вином, его до сих пор тошнит. Как и от того, что от него в этом доме, который он по праву уже считал своим, что-то скрывают. Артур не любил решать загадки с несколькими неизвестными. Он  - солдат, а не шаркун придворный и не обучен ходить вокруг да около возникшей проблемы.
Напрасно сэр Генри недооценил его. Артур всё узнает сам. В окно ворвался сильный порыв ветра, взметнув оконные занавеси, подобно парусам. В комнате стало прохладнее.
Артур наполнил ромом большой бокал и с наслаждением выпил, зная, что вслед за этим придёт вожделенная свобода и ясность ума:"Что он пытается? Заглушить муки совести? Или раненое честолюбие всё ещё не даёт ему покоя, что этому слюнтяю, Генри всё же удалось заполучить себе наследника!? Но почему опять эти глаза, которые столько лет преследуют его по ночам?
 Артур налил и опорожнил очередной бокал рома.
Чем чёрт не шутит! В жизни иногда такое случается, что если и захочешь, так не придумаешь подобное!"
И тут Артура осенило:
"Нужно будет наведаться к этому разбойнику  Вилли, если он жив, то именно он  сможет внести ясность в это дело! Вот  тогда-то, дядюшка Генри, я  устрою в вашем  обожаемом Форхилле  знатный фейерверк. О нём  будет говорить весь Лондон! – пробормотал Артур, злорадно, усмехаясь. 
Ром жаркой волной ударил ему в голову. Артур быстро пьянел. Чтобы освежить разгорячённое лицо, он подошёл к открытому окну и замер: всё небо было покрыто грозовыми тучами и только в небольшом просвете виднелись две ярко-голубые звезды. Они переливались, как два сапфира, того прекрасного голубого оттенка, который так редко встретишь на земле. Артуру почудилось, что звёзды стремительно приближаются, принимая форму  человеческих глаз. Артур попятился, бормоча себе под нос: «Это всё ром виноват, чудесный ямайский ром! Они мне только кажутся - и ничего более! Завтра, прямо с утра, я начну её искать! И, разрази меня гром, если на этот раз я оставлю её живой! Нет – шутишь! Со мной нельзя играть в такие игры! Никому не советую!»
   Артур, шатаясь, отошёл от окна, за его спиной раздался громовой раскат такой силы, что зазвенели стёкла в окнах замка. Он, поднял глаза и обомлел: прямо перед ним, озаряемая слабым светом свечи, стояла она, та, которую он тысячи раз видел в своих кошмарных снах. Она стояла в центре комнаты, вся в белом, как и подобает привидениям, только на мертвенно-бледном лице горели  ярко-голубые глаза. Артуру показалось, что это те, две звезды с небосвода, сошли и оживили её мёртвые глаза: «Ты не можешь, - пробормотал он, - ты  мёртвая! Это всё ром вытворяет надо мной свои штучки!»
Она двинулась ему навстречу, протянув вперёд свои белоснежные руки, её губы шевельнулись, произнесли только одно короткое слово: «Идём!»
Артур пятился от неё, не в силах отвести глаз от этих горящих  звёзд. Он не почувствовал, как коснулся спиной подоконника. Фигура неумолимо надвигалась, ещё миг - и она схватит его своими цепкими пальцами.  Артур, испустив сдавленный крик, выпал из окна. В этот же миг, длинный зигзаг молнии, прочертив замысловатую кривую, коснулся земли. Раскат грома не заставил себя ждать.
Никто не видел, как тонкая, прозрачная фигура, приблизившись к комнате Эдварда, растворилась в воздухе. Если есть замок, значит, в нём должно жить и своё приведение.
    Артура обнаружил утром садовник, замёрзшего и со сломанной ногой. Тот, увидев перед собой человека с  метлой,  громко вскрикнул и попытался ползти, чтобы убежать.  Его внесли в замок.  Вошедшему  врачу  Артур, испуганно озираясь, не переставал твердить  о какой-то мёртвой   женщине с горящими глазами, которая живёт в этом проклятом замке. Он уверял, что именно эта таинственная  женщина выбросила его из окна, при этом он в страхе, пытался за что-либо спрятаться. Врач, осмотрев Артура, определил, что у больного, по-видимому, случилось помутнение рассудка, на почве сильного алкогольного опьянения. Подтверждением тому была пустая бутылка из-под рома и бессвязная речь пострадавшего. А, что касается женщины-приведения, так это просто галлюцинации, вызванные алкоголем. Нужно время, чтобы определить, насколько серьёзен вред, нанесённый рассудку сэра Артура.  Но, время не исцелило его, ямайский ром тоже. Артур, когда-то наводивший ужас на контрабандистов, прозванный ими же жестоким Бастардом, теперь был похож на смертельно испуганную собаку, боящуюся собственной тени. Позднее, после смерти его матери Руфи, Артура поместили в  лечебницу для душевно больных, где он и окончил свои дни.
    Говорят, что много позднее произошедших событий, когда старый барон, сэр Генри, впервые взял на руки свою внучку, он был несказанно удивлен тем, что малышка была, как две капли воды, похожа на ту молодую леди, которая  когда-то, поздним вечером, переступила порог его замка.