Оля

Если бы Гриша понимал к чему это приведет, он бы никогда не предложил ей донести сумку. Нет, он бежал бы. Он мчался бы по Молдаванке словно горячий нож сквозь масло. Он петлял бы из двора во двор, заметая следы. Прыгал бы из арки в арку, пригибая голову. И никто бы его не упрекнул в этом. Но Гриша ничего этого не знал. Он просто предложил девочке в зеленом сарафане донести сумку, по весом которой ее худенькая фигурка сгибалась пополам. Лишь что-то кольнуло между лопатками.

Это, наверно, сигнал -думал Гриша, - что мне пора в зал. Надо качать бицепс, трицепс и дельту. Мне нужно качать трапецию. Еще Сережа Рыжий говорил: Гриша, качай трицепс. Гриша, если ты захочешь дать кому-то в морду - тебе нужен трицепс. Гриша, без трицепса ты будешь как посмешище. Гриша не знал зачем ему кому-то давать в морду. Но как не верить Сереже, про которого говорили что он дал в морду почти одной тысячи человек!
Да-да, Гриша. Это сигнал. Но это не трицепс щекочет тебе между лопатками. Нет. Это судьба тычет тебе в спину холодным куском стали.

И это был такой хороший солнечный день в августе, что Гриша ничего и не подозревал, и нес ее сумку с Разумовской на Прохоровскую. И спрашивал как ее зовут, и чем она занимается, и какую музыку она любит, и  какие книги читает, и видела ли она последний фильм Триера. И она отвечала, что ее зовут Оля, и что она предпочитает не слушать, а танцевать, и книгу читала, в красной обложке, но не помнит какую, а про Триера никогда и не слышала. И Гриша говорил, обязательно посмотри. И она говорила: да-да, Гриша, я посмотрю. И кокетливо добавляла, что она в хорошем кинематографе не очень и была бы не против узнать о нем побольше. Так они и дошли до ее дома, и когда Гриша, попрощавшись, пошел назад, он обернулся и увидел что она тоже обернулась.

А на следующий день судьба сказала ему: Гриша, иди снова на Разумовскую! Гриша, будь к часу на остановке пятого трамвая. И Гриша пошел. Пошел. Хотя должен был бы остаться дома и читать Мураками в мягком кресле. Пить зеленый чай с бергамотом. Размышлять о звуковых волнах. А вместо этого он пошел на остановку пятого, и снова встретил эту девочку в ее чертовом зеленом сарафане и они стали встречаться.

В дальнейшие месяцы гришину жизнь можно описать одним словом - секс. Секса на гришину голову внезапно свалилось так много что он совершенно не знал что с ним делать. Он прятал его в карманы, распихивал по полкам, вкладывал между страниц в книгах и засовывал под кровать, забил все антресоли в спальне родителей сексом, но его ничуть не убывало. А даже становилось еще больше. Гриша раздавал секс на улице нуждающимся. Берите, берите, - кричал он, - у меня на всех хватит. И никто уже не звал его просто Гриша, а почтительно называли Григорий-секс.

От такого обилия секса у Гриши выработалась почти полная апатия к нему. Во время процесса он научился размышлять о роли Звездных войн в современном киноискусстве, сочинял небольшие четверостишия, строил планы на выходные, а иногда и просто спал.

В паузах между сексом они обсуждали где и как еще можно попробовать.

А Оля уже не хотела обычного секса в постели, на диване или на кухонном столе. Нет, она хотела секса в лифтах, на лестницах, на скамейках, на пляже, в море, на задних креслах автобусов, в туалетах баров и на балконах друзей. Она хотела чтоб ее видели и слышали. Однажды лежа на Грише она сказала: Гриша, мне бы так хотелось чтоб ты был снизу, а твой друг Сережа сзади. И сказала это таким голосом, что Гриша совсем голый уже бросился к телефону набирать друга и лишь мысль о том, как будет звучать со стороны, когда он предложит это своему лучшему другу, остановила его.

- Сережа, а не хотел бы ли ты прямо сейчас зайти ко мне чтобы трахнуть мою девушку вместо со мной?
И Гриша понял что он никогда не сможет произнести этих слов.

Расстроенный вернулся он в спальню и печально сообщил, извивающейся змеей по простыням с леопардами, подруге, что Сережа не может, у него завтра модуль по физике. И Оля сказала как же жаль, потому что остальные друзья Гриши ее не привлекают. И Гриша ответил, что тоже переживает, но может потом, в следующий раз. На каникулах.

Остаток вечера они просто просидели на диване и смотрели документальный фильм о черепахах. О том, как вылупляются из яйца, куда-то ползут, потом плывут. А в итоге оказалось, что они стремились к тому же пляжу где появились на свет, чтобы оставить потомство.

И тогда-то она и завела разговор о том, чего Гриша хочет дальше от жизни. 

Гриша, сказала она ему, брось университет. Кому он нужен? Разве кто-то работает по специальности или с кого-то требуют свидетельство? Гриша, женись на мне. Будем жить как муж и жена. Найдешь работу, родим ребенка, переедем с Молдаванки на Ришельевскую, купим новую кухню, съездим в Словакию.

Гриша слушал, не перебивая. Своих идей о дальнейшей жизни у не было.

Может и правильно, - думал Гриша. 21 год все таки. Толстой в моем возрасте уже был дедушкой, а я до сих пор не нюхал детских макушек и не менял подгузников. Может, я действительно уже созрел для семьи? Может, к черту университет и "привет, дорогая, я дома"? Не к этому ли должен стремиться каждый настоящий мужчина? К семье? К гармонии? К продолжению рода. Да-да, к этому, этому. Мы как черепахи. Мы тоже бредем по пляжу, чтобы в итоге на него же вернутся. Так чему растягивать эту дорогу, если цель известна? К чему эти страдания? Не проще ли побыстрее отложить яйца и снова нырнуть в пучины океанов в поисках своего пляжа?

Ночевать у него Оля отказалась и Гриша пошел провожать ее домой.
- А понеси меня на руках.
Гриша молча ее поднял и медленно зашагал к ее дому. Оля смотрела вверх.
- Гриша, говорила она, посмотри какое небо. Посмотри какие звезды.
Гриша не хотел смотреть. Он погрузился в себя. И там, в себе, ему было хорошо и уютно.
- Гриша, истерично говорила Оля, посмотри - небо все ближе и ближе. Посмотри, какое оно тяжелое. Кажется еще немного и оно под своим весом рухнет на нас!
У нее начинался припадок. Такое иногда с ней бывало. Причина, по ее словам, лежала в детстве, когда ее родители освоили новые инструменты воспитания:  битье сапогом и запирание в шкафу.
- Посмотри! - Она уже почти кричала. - Звезды все ближе и ближе. Чувствуешь ли ты их тяжесть, Гриша?
Гриша вышел из мягкого и удобного себя, посмотрел в небо, и тут же, в ту же самую секунду почувствовал страшную тяжесть, обрушившуюся на его плечи и спину: и неба со звездами, и веса Оли со всеми ее тараканами. И тараканы ее весили не намного легче галактик над головой, в которой болезненно пульсировал недавний вопрос "Чего ты хочешь от  жизни?".

Гриша опустил Олю на землю и сказал фразу, удивившую его еще больше чем ее:
- Мне нужно почитать Толстого. Полистать что-то из позднего.

Оля, еще не отойдя от своего припадка, уставилась на него мутными глазами.
- Почему Толстого? - Наконец спросила он.
- А кого? - Спросил Гриша.

На этот вопрос у Оли ответа не было. Как и не было ответа, почему после этого вечера Гриша перестал отвечать на звонки.
Лишь через неделю он перезвонил и объявил что все кончено, так и не объяснив в чем дело.
У Гриши ответов, на самом деле,  тоже не было. Но он и не искал их. Он сидел на своем диване, пил чай с бергамотом и читал Льва Николаевича.