Внуки Сварога Любовь волчицы продолжение 2

   Бушевавшая всю ночь метель, не затихла и к утру. Грозно воющая тьма ночи, сменилась серым тревожным светом утра. Не сговариваясь, мужчины селища, и те, кто был накануне в лесу, и те, кто вчера отсиживались дома, потянулись в дом старейшины. Страшная весть о том, что не сулившая, казалось бы, ничего особенного, обычная охота на расплодившихся волков, обернулась кровавым побоищем, да ещё, ни с кем-нибудь, а с оборотнями - вовкулаками, всколыхнула всё селище.   
  Набившись в натопленный дом старейшины, мужики, в большинстве, те, кто не ходил на вчерашнюю охоту в лесу, начали, было шуметь, но, посмотрев на мрачных участников охоты, притихли.
  Когда, наконец, все угомонились, Белун, медленно поднялся со своего почётного места под божницей.
- Скверные дела, мужики, большая беда грозит нашему селищу. – Спокойным, но заставляющим осознать всю серьёзность сложившегося положения, голосом начал совет старейшина.
- Что делать будем, как, свалившуюся на нас беду избывать? Говорите, что у кого на уме.
  Какое-то время мужики молчали, наконец, первым подал голос Гуня.
- Что тут долго думать? Не желали мы того, а разворошили кубло перевертней. И уж коли волк, от того - что наслюнил, не отступится, то вовкулак-перевертень и подавно своего не упустит! Да тут ещё, боярин Велеслав, завалил одного из них. Этот должок кровавый, они со всего селища взымать будут! 
- Это и так всё ясно! – Оборвали речь Гуни мужики. – Ты, дело говори, коли, есть, что сказать, а нет, так нечего стращать! Мы уже пуганные!
- Вот я, и говорю, что не будет нам здесь житья! Уходить надо!
- Ну, ты, сказанул, как в прорубь перуна громкого пустил, аж пузыри пошли! Куда же мы посреди зимы подадимся?! С жёнами, да детишками малыми, а ещё худоба – коровушки-кормилицы, овцы, кони, хрюшки с поросятами, всё хозяйство куда денем? Скотина передохнет от бескормицы, а сами мы, если, не помёрзнем в дороге, то уж на открытом месте, нас и обычные бирюки погрызут – поедят, а перевертни и подавно!
- А делать-то, что? – Прервали и этого оратора возбуждённые голоса.
- А может, в святилище подадимся? – Раздался, чей-то несмелый голос. – В святилище, перевертни не сунутся!
- Что в святилище вовкулакам ходу нет, это ясно, да только, сколько мы там высидим? Всем-то селищем! Ну, день, два, а перевертни окружат нас, да и поморозят ещё раньше, чем мы от голодухи перемрём!
- Что тут говорить, о святилище, и речи быть не может! – Резко оборвал говорившего, старейшина. – Это же святое место! Может мы там и не помёрзнем попервому времени можно костры разжечь. А до-ветру, да по прочей надобности, вы все, куда ходить будете?! Опять же худобу в святое место не приведёшь...
  Предлагавший спрятаться в капище мужик, смущённо почесал заскорузлой пятернёй бороду.
- Да, это я не подумавши, сказал…
- Раз больше ничего путного, вы придумать не можете, тогда, я так скажу, - снова взял слово старейшина Белун.
– Биться надо с вовкулаками! А там, как Боги решат, кто крепче окажется, тому и победу даруют. Авось, Чуры родные нас не выдадут, а пращуры честные в Светлом Ирии, попросят за нас Отцов Небесных.
- Ну, коли биться, так биться! – Встал с места, чувствовавший за собой некоторую вину за всё случившееся, и потому, до поры молчавший кузнец.
- Только дело это непростое, тут с умом за дело нужно браться.
- Да как же, с умом, или без ума, с перевертнями воевать, если их наша зброя охотничья не берёт?! – Опять подал голос Гуня.
- Не тебе, говорить такое, Гуня. Ты же рядом был, когда боярин Велеслав Ярославич перевертня убил! Можно значит воевать с вовкулаками, и смертны они. Знать только надо, как к ним подступиться.
- Вот это точно, - сурово усмехнулся Мачуга. – Умеючи и ведьму бьют. Надо только взяться всем дружно, и стоять заедино. Как ещё говорят люди: «Вместе, и батьку побить можно!» 
- И побьём, если бояться не будем, – встал со своего места Велеслав.
 – Хорошо, что метель разгулялась, в такую завируху, и вовкулаки из своего логова носа не высунут. А мы, меж-тем подготовимся к встрече гостей незваных, и вас маленько науке воинской обучим.
   Тяжело опираясь на свой посох, встал рядом с Велеславом старейшина Белун.
- Спаси Бог, боярин, что не бросаешь нас в беде! И, ты, и гридни твои, с вашим ратным умением, главная надёжа наша, однако же, враг у нас непростой, к нему, и подход особый нужен.
- Ты, это о чём баешь, староста? – Оживился, охочий до всяких хитростей Вьюн.
- А вот, о чём, перевертни, как вся прочая нечисть да нежить, дюже серебра боятся. Надо нам, всё серебро, что в селище найдётся собрать, да Микуле снести, пусть он из него наконечников для стрел наделает, а заговорам нужным, уж кого-кого, а коваля - Сварогова работника учить не надо.
- Оно конечно, серебро это сила, да только, где же нам его набрать столько, - жалобно прогнусил Гуня. – Мы же, землеробы бедные, а не бояре, или купцы богатые, которые из посуды серебряной едят. Вон, у гридней боярских, на конской сбруе, да на оружии серебра больше, чем я за всю свою жизнь видел, а  уж в руках держал, и того меньше.
- Хватит прибедняться, дядя! – Вспылил, задетый за живое Вьюн. – Знаем, какие, вы, бедные. Каждый год, как в полюдье едем, эти песни от вас мужиков слышим! И, однако же, редко бывало, чтобы этого самого серебра, и в самом деле не было. А самое главное, ты дядя, подумай, когда тебя вовкулаки скушают, нужно ли будет тебе серебро про чёрный день припрятанное? Тем паче, что день этот чёрный уже подкрался как тать лесной незаметно и в окошко стучится: "Эй, дядя Гуня, вытряхивай мошну! Ни в Ирий Светлый, ни к Вию Нияну в подземное царство своё добро на тот свет не заберёшь".
- Вишь, вы, какие быстрые, чужим добром распоряжаться! – Окрысился на гридня Гуня.
 – Вот, ты, вспомнил про полюдье княжеское, а как поступите вы дружину княжескую, сами же за оброком в наше селище, и припожалуете! Будете последнее из амбаров вытряхивать!
- Да уж, я бы, тебя, куркуля гундосого, тряханул так, что не только серебро, а, и зубы последние вытряхнул! – Ударив кулаком по своему колену, ощетинился на прижимистого мужика, быстрый на расправу Вьюн.
- Хватит, вам, шуметь! – Строго прикрикнул на испепеляющих друг друга взглядами спорщиков Велеслав. А затем обратился к поджавшему толстые губы под вислым, как груша носом Гунне:
- Ты же, говорил, что сам оброк в стольный город возишь? Так вот, коли, живы, будем, я сам за всё ваше селище перед князем слово замолвлю. К тому же, если побьём волков, да их предводителей перевертней, в лес спокойно ходить будете, за зиму столько зверья пушного набить можно, что и серебра на оброк не понадобится. А если, вовкулаки с их войском шерстнатым, нас побьют, так тем паче об оброке тревожиться не придётся! А главное, и я, и гридни мои, всё серебро, что есть у нас и на сбруе коней наших, на дело общее отдадим!
- Правильно, я говорю?! – Повернулся Велеслав к своим гридням.
- О чём разговор, Ярославич? - Охотно поддержал своего предводителя простодушный  Мачуга. - Как скажешь, так и сделаем. Надо отдать, отдадим! С таким вожаком, как ты, мы вдесятеро больше на службе княжеской добудем! Да, по мне, во всех этих цацках - бряцалках блескучих проку мало, а для общей пользы, нам этого добра не жалко. Правда, Вьюн?
   Вьюн, нахмурился, и, передернув усиками под горбатым носом, проворчал:
- Не жалко конечно, на что доброе, так и злато можно отдать! Да только, пусть уж и мужички раскошелятся. Всё же это их селище, вот пусть и не жмутся! – И он снова недовольно посмотрел на затеявшего этот спор Гуню.
- Хоть в Ирий, хоть к Вию в Навь, своё добро с собой не прихватишь! Нет на Том Свете слуг - носильщиков, а на своём горбу, каждый деяния свои земные тащить будет. Да и к домовине погребальной сундук с добром не  приделаешь. Так-то вот, дядя! – Закрыл спор Велеслав.
   И первым, стал снимать с себя, и укладывать на расстеленный по среди стола рушник, свои серебряные украшения. На отбелённую холстину легли: массивные браслеты древней сколотской работы с грифонами и оленями, витая шейная гривна с львиными головками на окончаниях, два перстня, и скалывавшая края плаща фибула с искусным изображением Сирина державшего в лапах коловрат солнечный. За ними последовали и несколько серебряных оберегов из поясного набора, изображавшие миниатюрные гребешки и топорики, и всяческих зверей сказочных. Были среди этих подвесок – амулетов и чужестранные трофеи: козёл и молоточек мурманского Тора, и копьецо, да волки и вороны Одина, и даже личина самого одноглазого божка. Их Велеслав снял с лохматого, да бородатого - рыжего мурманина, чья торговая дружина вздумала заняться не торгом, а грабежом в отцовой вотчине. А чудной тонкой работы усатый-бородатый змей – дракончик, достался ему от лихого печенега, срубленного в быстротечной конной схватке на степном порубежьи. А уж с кого в свой черёд – печенежин его содрал, о том только богам известно.
- Вот, пока примите это, на себе оставим, только нательные обереги, а серебро с лошадиной сбруи, чуть погодя, Мачуга снимет, и поднесёт к Микуле в кузню. – Выкладывая серебро на стол, сказал Велеслав.
 За Велеславом, встал, опираясь на посох, хозяин дома Белун, он кивнул, подзывая старшего сына:
- Ну-ка, сынок, достань наше добро, да клади-ка его в общую кучу.
   Сорокапятилетний бородатый «сынок», кряхтя полез под полку с домашними Божками, и извлёк из-под неё небольшой, но увесистый из неотбелённой холстины свёрток. Старейшина, аккуратно развернул его, и достав потёртый кожаный кошель, высыпал из него на рушник всевозможный серебряный лом, тут были, и куски серебряной проволоки разной толщины, изрядно истертые и почти новые, целые и с обрезанными краями монеты с арабской и персидской вязью, никому неведомых в этих краях письмён. Внимание Велеслава привлекли пара талисманов неизвестных культов, и восьмиконечная пластина с круглым отверстием посередине. На пластине были уж и вовсе диковинные, но по-своему красивые знаки, и среди них дракончик похожий на взятого Велеславом у печенега. Взяв её в руки, Велеслав повернулся к свету, внимательно рассматривая диковину.
- А это, у вас, откуда взялось? – Спросил он седого старейшину.
- Да это я, когда в Белунову Падь приехал на жительство, в общинную казну свой вклад внёс, – вместо старейшины ответил Микула.
- Так, ты, что же не местный уроженец? – Повернулся к кузнецу Велеслав.
- Угу, - кивнул головой кузнец. – Я из вятичей буду. И дед, и батя мои, да, и дед деда, все ковалями были. А меня, ещё парнишкой молодым, при набеге на деревеньку нашу, булгары в полон, взяли, да потом хазарам чёрным продали, а уж хазары, привезли меня в свой Итиль град, что на Ра реке, и продали ещё дальше за море Хвалынское. Я уж, и счёт потерял, сколь раз, менялись у меня хозяева, одно не менялось, хранил меня, Сварог Великий, да ремесло моё кузнечное, ковали всегда, и везде нужны, вот и переходил я из одной кузни в другую. И иноземцам кое-чего показал, чего они не знали, и ещё больше их хитростей кузнечных перенял. И привезли меня, аж, до стены громадной, что вьётся змеем великим по вершинам гор, да по степям и пустыням страну хиновскую от всего прочего мира отгораживая. Привезли да и продали хинам желтолицым, да косоглазым, сами-то они себя ханьцами величают. Вот за стеной этой, я таких чудес нагляделся, что, на десять жизней человеческих хватит, больно уж хины на всякие хитрости, да ремёсла горазды. Однако скажу я вам, и там я встретил людей языка нашего словенского. И среди рабов, и даже среди людей служивых, они, вишь в дружине тамошнего царя, хранителями его пуза царского служили. У этих самых хинов - ханьцев присказка есть: «Из хорошего железа не делают гвоздей, а из хороших людей не делают воинов», вот они своим воякам не доверяют тело царское охранять и нанимают для этого чужеземцев. А особенно наши словене ими ценятся за верность слову своему, за чистоту душевную и силу телесную. Один добрый человек из этих воинов служивых, и помог мне свободу обрести. А уж, как я обратно на Русь Святую пробирался, рассказ отдельный и долгий, будем живы, да коли интерес, у вас будет, вот тогда, и поведаю. А пластина эта монета деньга ханьская, были и другие, да все ушли помаленьку на обзаведение хозяйством, да на оброк княжеский.
- Что же, ты, Микула, в этой глухомани делаешь? Такому ковалю, само место в стольном граде, у князя светлого! Тебе же цены нет!                Воскликнул Велеслав, выслушав краткий рассказ Микулы.
- Цены, говоришь, нет? Вот, то-то и славно! – Горько усмехнулся Микула. – За меня столько раз, разную цену платили, стольким господам, мне служить пришлось, так - что увольте меня, и семью мою, и от чести господской, и от гнева их. Я здесь в Белуновой Пади, хоть малость душой отошёл, да жизнью человеческой пожил. Не надо мне не дворцов царских, не теремов княжеских, столько я оружия смертоубийственного из железа наковал, что не одну дружину озброить можно, а ещё больше погубить. А теперь, я кую простые серпы, да косы с сошниками, лошадок подковываю, и всякую прочую справу обиходную, для жизни крестьянской делаю. Уж  если рогатину, наконечники на стрелы или ещё, что нибуть смертоубойное, так только для охоты на зверя лесного иногда справляю. Да вот видать, и охотничьего припаса не надо было делать, вишь, как охота эта, и мне, и всему селищу - меня с семьей приютившему, боком-то вышла!
   Микула замолчал и, скрывая смущение от прорвавшихся на людях чувств, стал перебирать лежавшие горкой на столе серебряные вещицы.
   Вьюн и Мачуга, также внесли свою долю, а не носившие с собой драгоценного металла селяне стали собираться по домам, чтобы скрепя своё крестьянское сердце достать из углов за домашними божницами, свои тяжким трудом накопленные, немудрящие богатства.
   Возвращаясь по одному, они приносили, кто, сколько смог – всякую всячину серебряную, оставалось только удивляться, как в этом небольшом, затерявшемся в глухих лесах селище, оказались столь разные вещи из белого металла изготовленные. И за каждой вещицей была своя история. Перебирая эту постепенно увеличивающуюся кучку металла, Вьюн, мечтательно протянул:
- Эх, кабы, они говорить могли, сколько бы всего рассказали про страны далёкие неведомые!
- Да, что бы они тебе поведали? Про сундуки тёмные, да про кошели душные, да про кровь людскую, что из-за них пролилась? – Как обычно, охладил приятеля – рассудительный Мачуга. – Их и вынимали-то на свет Божий, либо на торжище, чтобы с рук на руки передать, либо в тёмных углах, чтобы алчность свою потешить.
- Ничего-то, ты, Мачуга, не понимаешь, - улыбнулся вечным спорам приятелей Велеслав. – Посмотри-ка на вот эту пряжку мурманскую, плащ, какого конунга, или ярла мурманского – она скалывала? В каких, морских и иных набегах побывала, какие страны и земли и моря повидала, прежде чем сюда в Белунову Падь, за божницу угодить? А вот эта серьга восточной работы искусной, в ушке, какой красавицы волоокой колыхалась?
- Да, уж эту бы серьгу, наш Вьюн, с особым пристрастием про красавиц восточных выспрашивал! – Отшутился Мачуга.
 – А по-моему характеру, да разумению, гораздо краше самому на все диковины мира вселённого посмотреть, чем всю жизнь на печке лёжа сказки слушать.
- Увидите ещё, вы сынки, и страны дальние, и диковины их, - печально усмехнулся старейшина Белун. – Наш Микула, много их повидал, да вот, вспоминать, про них, что-то не больно любит.
   Наконец, все крестьяне, принесли свои немудрёные сокровища. Кузнец, опытным взглядом оценил их количество, и, вздохнув, сказал:
- Не богато, но на несколько десятков наконечников хватит, да я, цельные наконечники из серебра делать и не буду, а расплавив металл дорогой, буду в него железные острия обмакивать. Вот на большее число стрел, нам серебра и хватит. А сначала, вы, всё оружие, что в дело пойдёт, мне в кузню несите, я его бочках с водой выдержу. А в водичку ту, положу я это серебришко, да слова нужные скажу, вот оно ночку в воде с серебром постоит, и силой серебра напитается, так само, почти как серебряное станет! А самое главное, не печалуйтесь о своём достоянии, мужики, коли даруют нам Боги Благие победу над супостатом, всё это серебро нам и достанется, и сняв его с наконечников, мы просто-напросто снова его разделим согласно вкладам. А пожелаете, я вам из него опять цацек разных наделаю, зима долгая, будет, чем вечера длинные занять.
   Завязав всё богатство селища в узелок, кузнец, сопровождаемый селянами, отправился в свою кузницу. Немного погодя, и Вьюн с Мачугой, лишив своих и Велеславова коня украшений, пошли на ковалево подворье, вклад пополнить и на работу кузнеца поглядеть. А Велеслав, со старейшиной, и ещё несколькими селянами, не смотря на продолжающую бушевать метель, отправился осмотреть окрестности Белуновой Пади, на предмет их обороны от неприятеля, каким бы этот неприятель не был.

                ***
   Вечером Велеслав и его гридни, поужинав с семьёй старейшины Белуна, расположились на полатях. Велеслав, уже описал своим боевым товарищам результаты своего осмотра, и они вместе, кратко обсудили возможные варианты предстоящей схватки с оборотнями. Говорить, вроде бы, больше было не о чем, и в жилище старосты наступила напряжённая тишина. Наконец, прислушиваясь к вою ветра за стенами, старейшина, тяжело вздохнув, пробормотал:
- Да… не весёлые колядки в нонешном году выдались. Слышите, как навьи души плачут? Ведь аккурат, сего дни, Вий Ниян с Мараной Смертушкой, выпускают их на свет божий из подземного мира тёмного навьего. Живых родовичей навестить, дымом родных очагов погреться. Три дня будут они с нами рождение Дажьбога Сварожича праздновать, а там глядишь, и наши души с собой заберут, и к Вию проводят, коли не мы вовкулаков, а они нас изведут из Яви в Навь, ох-хо-хонюшки!
- Деда… – раздаётся из угла за очагом, где приютились на ночь внуки старейшины. - Деда, расскажи нам про Коляду.
 Старик, нахмуря лохматые седые брови, поворачивается к детворе, грозя им крючковатым пальцем.
- Не спите ещё, огольцы? Вот я вас!
 Младшая внучка захныкала, и дед, сменив гнев на милость, начал рассказ:
- Ещё вчерась ночью, завершило свой оборот годовой небесное коло, и за лесами, за горами, за далёкими морями, в золотом тереме, серебром крытом, жемчугами покрытом, родился младенец светоносный – новое солнышко Хорс Дажьбог сын Сварога вседержителя и златовласой царицы Лето. А пока он мал совсем, Зима Марена старается украсть маленького божича Коляду, и спрятать его под волчьей шкурой, и уж коли, ей это удаётся, зима бывает долгая и злая, как волчина лютый. И до той поры пока не сбросит солнышко шкуру волчью, сторожат его вовкулаки-перевертни, и трещат морозы волчьи лютые. А когда подрастает Коляда, и становится ярым Дажьбогом, он сбрасывает и сжигает волчью шкуру – длаку, вот тогда садится он на своего коника горячего и выезжает биться с Зимой Мареной и всем её войском, с Морозкой Карачуном, с Пургой завирухой, с Метелицей Куревой.   
   А ещё старые люди говорили, что Мороз Карачун и матушку солнышка Коляды, саму царицу Лето в ледяном тереме в оковах морозных держит, пока Ярило Дажьбоже, её сын, в силу вошедши, не освободит Лето красное всему миру на радость.
- Деда, а почему ты солнышко всё время называешь по-разному, то Коляда, то Хорс Дажьбог, а то вот – Ярило? – снова раздаётся детский голосок.
- Чего же проще, – продолжил рассказ дед.
– Вот сейчас пока вы дети малые родовичи вас разными детскими прозвищами именуют, а как подрастёте, то заслужите себе имена взрослые почётные. Также вот и солнышко пока мало, как младенчик, его зовут Колядой, ведь солнышко круглое как коло, что по небу катится, вот как тот кренделёк, что тебе бабаня надысь за вечерей дала. Когда Коляда подрастает и входит в силу, он становится Ярилой – ярым и ярким весенним солнцем, яростным воином, побеждающим воинства Зимы Марены, разбивающим оковы Морозки Карачуна и пробуждающим землю по весне. От него же ярого Хорса Дажьбога, тепло и блага земные дающего, всё хорошее на земле происходит, вот когда вы малыши, старших слушаете и не шалите, как вас хвалят?
   Младший внучек, вынув изо рта обсмоктанный кренделёк закрученный солнечным коловратом, стараясь изо всех сил выговаривать недавно освоенный им звук Р, пророкотал:
- Када я не балуюсь, бабаня гутарит, цто я ХОРРРОСИЙ!
- Вот, вот, внучек. Хороший значит, Хоросу Светлому Богу подобный и угодный. В его честь, свет и тепло нам дарующего, зовём мы его ещё и Даждь Богом, и возжигаем мы огни в ночь купальную и на Маслену седмицу, пиры-трапезы совместные учиняем, песни хором поём и водим хороводы вокруг костров, огнём земным, солнечный небесный пламень, поддерживая и приветствуя! Но, в ту самую ночь купальную, когда не только люди празднуют, но и вся нежить радуется, начинает войско Зимы Морены теснить дружины царицы Лето, а небесный огонь Купало Дажьбог солнце, сын неба Сварога, стареть начинает, чтобы слабея день ото дня по осени, умереть зимой, в такую же ночь как нынешняя.
- Дедуня, а купальной ночь называют потому, что в эту ночь все в речке купаются? – Подал голос другой внучок старосты.
- Нет, конечно, хотя теперь многие так думают. На самом деле купалами наши пращуры священные костры называли. Куп – копна  купно собранная купина, а алом, раньше огонь святой величали, от него и цвет алым – огненным зовётся. И, запалив костры те священные, вначале, все люди честные на празднике том, через огонь священный проходя, очищаются, а потом водой речной проточной омываются. И выжигает огонь всю скверну, что люди на себя своими делами не праведными за год прошедший навлекли, а река с водой своей эту скверну прочь уносит! Но главный, небесный костёр  купало, купающий и благим огнем, омывающий и очищающим землю и всё на ней сущее, это наш Солнце Дажьбог. Так что, внучок, купание, это очищение священным огнём, а уж потом водой, а Купало – ещё одно из имён Солнца. В этом многообразном единстве сокрыта вся сущность триглавов божественных, через которые, весь мир наш устроен. Так-то вот!
- Что-то я дедуня малость не понимаю, - не унимался старший внук.
- Как это Триглав един, и всёж таки разный?
- Вот неук неугомонный! – Хлопнул узловатой ладонью по колену дед.
- Что же тут непонятного? Вспомни костры, что вы с мальчишками в ночном разжигаете! Свет костра далеко видно, это АС по старому. Ближе подойдешь, тепло его ощутишь, а коли совсем близко, то и обожжёшься, это АГ – сила огня. А та сущность, что и свет, и силу огня передаёт, это АЛ – душа огня. Вот и выходит все три они сами по себе, а всё же едины в огне, что земном, что в небесном. Тако ж и солнце – огонь небесный, мы видим свет его, тьму вековечную разгоняющий, и мир сотворённый нам освещающий и через свет этот являющий. Чуем мы тепло, а иногда и жар от солнца приходящий, но есть ещё и незримая сила – дух святый эти солнечные свет и тепло к нам на нашу землю с небес приносящий. А всё вместе это и есть триглав Солнца – Коляды – Хорса-Даждь Бога – Ярилы. Есть и другие триглавы большие и малые, так уж весь божий мир устроен, но об этом я вам в другой раз расскажу. Понял теперь, чадонюшка?
- Кажись, понял, – протянул внук. И с расстановкой повторил:
- АГ - ОНЬ, почти как ЯГ ОНЬ! Бррр…, - парнишка поёжился, - Что-то страшновато мне стало, и баба Яга на ум пришла.
- Ещё бы ей не припомниться! – Усмехнулся дед, - ведь Ягой-то она зовётся потому, что она ягишна – повелительница и хранительница  ЯГА огня священного, и ИГА – власти. Торки басурмане и доныне своих господ АГА величают. А пращуры наши ИГАМИ богов называли. Все эти слова от слова ОГОНЬ происходят, и в каждом слове священный смысл обретается! А без огня и жизни человеческой  не было бы. В стародавние времена дюже холодно было даже летом, так и повелось, что кто огню хозяин, тот и родовичам да соплеменникам своим господин благодетель.
- А благодетель – это получается блага даватель! Так ведь, деда?!  Радостно продолжил ухвативший суть внучок.
- Верно мыслишь, чадушко, ещё маленько и станешь ты самую суть языка доставшегося нам от пращуров небесных понимать!
 Обрадовался дед Белун, но его поучения были прерваны громким сопением и всхлипываниями:
- Боюсь, боюсь бабы Яги! – снова захныкала маленькая внучка старосты.
 - Деда, так старое солнышко взаправду умерло? А маленького Купалу, вовкулаки украли?! Не хочу, чтобы солнышко ушло, я боюсь! – Залилась девчушка горькими слезами.
– Ну вот, дрючок старый, зачем мальцов пугаешь!? – Подала недовольный голос хозяйка дома.
- Не плачь, дитятко, старое солнце уходит, чтобы сразу, в ту же ночь возродиться маленьким Колядой, новым солнышком! И вовкулакам-перевертням его не удержать.  Коляда, подрастая завсегда от них, убегает, как маленький Ивасик от Бабы Яги.
- Вот, так же и люди, рождаясь, в мир явленный приходят, и умирают, уходя в Навь, а потом опять из Нави к новой жизни в Явь возвращаются! – Торжественно продолжил свой рассказ старейшина. - Ведь все мы Солнца Дажьбога и Великой Матери – Земли Сырой дети, а Неба Сварога внуки, и с ними свершаем путь по небесному колу – кругу жизни. И будет, тот коловорот небесный вращаться, пока весь наш мир Великим Праотцем Родом порождённый, к своей мере – пределу не придёт. А что дале будет, когда наш мир свою меру исчерпает, того, небось, и боги великие не знают…
- Да что ж ты не уймёшься никак, старый! Зачем опять детей пугаешь?! То у тебя вовкулаки зубастые солнце крадут, а то и вовсе, весь мир к концу приходит!  Снова зашипела на мужа старуха. Но дети уже спали и не слышали, ни последних слов деда, ни возмущённого бабкиного шёпота.
   Под негромкий рассказ старого Белуна, припомнились Велеславу такие же колядочные рассказы из его детства, и наставления волхва Светозара. Много ещё имён солнечного Бога предстоит узнать этим малышам. Старый ли дед Белун, им их поведает, или волхвы – калики  перехожие, расскажут стародавние сказания о светозарном Яге Орее. Что стал у русичей Ягорием Хоробрым – Волчьим Пастырем, а над жаркими странами полуденными парящим солнечным соколом Гором, и жаром небесным опаляющим хитроумных эллинов Аполлоном стреловержцем. И о том, что люди опасаясь вызвать гнев бога не называли его по имени и говорили просто ОН. А затем позабыв, что АГ или ОГ это жар-тепло земное ощутимое проявление бога, придумали чуждого и опасного духа ОХА, который мог явиться неосторожно охнувшему прохожему остановившемуся отдохнуть не ведая того в местах старинных святилищ забытого бога.
   Сморённый теплом и убаюканный рассказом старейшины, Велеслав заснул. И ожил в его сне рассказ старейшины, увидел он в заоблачных далях золотой драгоценными каменьями изукрашенный терем царицы Лето, и рождение нового солнышка Коляды. Видит, как слетаются приветствовать лучезарного младенца светоносные гости со звёздами на челе, и, поднеся ему и матушке его Лето подарки, усаживаются за пир честной. А в разгар пира, распахиваются настежь окна, и влетают в них снежные вихри, и в тех вихрях извивается снежный змей-дракон. Подхватывает дракон сияющего младенца из его янтарной колыбели и, вылетев в окно, отдаёт младенца в руки восседающей в санях льдом сверкающих холодной красавице – царице Зиме.  Торжествующе смеётся Зима царица и заворачивает младенца в волчью шкуру, а потом, взмахнув поводьями, посылает свои сани огромными белыми волками запряжённые, вскачь. Улетают сани прочь, и скрываются в ночи, оставив за собой только выбивающиеся из-под волчьей шкуры скрывающей светоносное дитя разноцветные сполохи северного сияния.
   А потом видит Велеслав себя едущим на коне через заснеженный лес, и набрасываются вдруг на него волки огромные, валится в снег конь под Велеславом, барахтается в глубоком сугробе наш герой и всё, никак не может из снежного плена выбраться. Когда же встаёт он на ноги и вырывает из ножен меч, видит летящего на него волка со страшно оскаленной пастью, а над оскалом жутким вдруг видятся воину глаза девичьи синие-синие. Сечёт Велеслав волка клинком наотмашь и рассекает надвое. А из распадающейся волчьей шкуры свет яркий брызжет и вылетает солнце красное, а в солнышке лик человеческий видит Велеслав, да только не младенца Коляды, и не богатыря молодого, как дед Белун рассказывал, а лик прекрасный девицы красавицы, чьи глаза он ещё раньше под шкурой волчьей видел. Поднимается солнышко ввысь, и улетает к краям далёким, а вместе с ним и девица красная, и глаза её на него, устремлённые, которые полны - полнёхоньки слезами горючими. Бежит за нею Велеслав, но вязнет в снегу глубоком, спотыкается о камни и коряги под снегом сокрытые, хочет кричать, но только стонет во сне, и, рванувшись ещё сильнее, просыпается…
   В тёмной избе слышно только мерное дыхание спящих хозяев, да за окошками всё также воет и хлещет снежными крыльями по оконной слюде и по промерзшим стенам избы, дочь Зимы царицы – Пурга воительница.

                ***

   Весь следующий день прошёл в подготовке к схватке с оборотнями. А в том, что вовкулаки обязательно нападут на деревню, никто уже не сомневался. Велеслав с гриднями, ещё раз обошли окрестности деревни, и окончательно убедились, что бой лучше всего будет дать на льду реки. И только в случае если удача не будет им сопутствовать, отступать в деревню, а потом возможно и к сельскому капищу под защиту Богов, и конечно высокого частокола святилища.
  Мужики, по дворам, рубили колья, и вязали из них защитные рогатки. Кузнец Микула, настаивал на серебре, и наговаривал воду, а затем приводил в боевое состояние крестьянскую справу: косы, серпы, да охотничьи рогатины. Плавил серебро, и покрывал им наконечники для стрел. А Велеслав с гриднями, не зная, чем себя далее занять, решили размяться, и, захватив с собой оружие, и доспехи отправились в пустующий амбар общинного гумна. И хотя на дворе, продолжала свою свистопляску не унимающаяся третий день метелица, а в многочисленные щели в стенах амбара нещадно дуло, вскоре, и Велеславу и его товарищам, стало жарко. Облачённые в полный воинский доспех, бойцы, казалось, решили изрубить друг друга на мелкие кусочки. Меняя меч на боевой топор, или отбросив щиты, и взяв в обе руки по мечу или топору, они, не давая поблажки товарищам, что было сил, рубились, отрабатывая боевые приёмы. Только любимая дубина Мачуги, лежала до поры в сторонке. Не гоже было использовать её сакральную силу в потешном бою с друзьями, да к тому же, даже случайный удар, нанесённый этим ужасным оружием, сулил попавшему под него, тяжёлые увечья. Меняясь ролями, бойцы, по очереди вдвоём нападали на кого-нибудь одного, и тот, кому выпадал черёд отбиваться от двух противников, вынужден был выложиться на полную силу, чтобы успеть отразить сыплющиеся на него удары. Но, когда пришла пора Вьюну, отбиваться от нападения Велеслава и Мачуги, каждый, кому довелось бы увидеть эту более походившую на танец, чем на бой, схватку, сразу понял бы, почему этого парня прозвали Вьюном. Лёгкий и гибкий, как ивовый прут Вьюн, будто танцуя, легко уклонялся от ударов, он был словно окружён сиянием, исходившим от двух печенежских клинков, которые с жужжанием и свистом выписывали в его руках замысловатые петли. Сквозь блеск и свист кружащейся стали, весело сверкали его озорные глаза, а тёмные усики, хищно по-кошачьи топорщились, обнажая в улыбке белые как снег зубы. Скрещиваясь, клинки противников, взвизгивали высверкивая струями искр. А неутомимый Вьюн, не только отбивал все атаки, своих противников, но и сам умудрялся жалить их, неожиданными и коварными ответными атаками, так, что Мачуга и Велеслав, иногда только чудом успевали отбить эти стремительные, как змеиный укус сабельные удары. Наконец, тяжеловатый здоровяк Мачуга, а за ним и Велеслав, опустили свои мечи, а неугомонный Вьюн, ещё какое-то время, пританцовывал, вращая саблями, свища и гикая по-разбойничьи.
- Ну, ты, молодец, Вьюнок! – Улыбнулся Велеслав. Сняв шлем, он вытер рукавицей вспотевший лоб.
– Совсем, ты, нас с Мачугой загонял.
- Да уж, ловок как змей настоящий, ничего не скажешь! – Тяжело дыша, поддержал похвалу командира Мачуга.
   Неожиданно, двери амбара, подхваченные сквозняком, громко хлопнули. Резко оглянувшись, разгорячённые учебной схваткой воины, увидели скромно переминающихся с ноги на ногу сельских парней. Придя на общинное гумно, где они хранили свои колядочные костюмы и прочую всячину, парни, уже некоторое время с восторгом наблюдали за воинскими занятиями пришлых дружинников.
- Что стали как вкопанные? – Улыбнулся им Велеслав, - Заходите, коли пришли, не напускайте холода. Небось, сами, как цуцики замёрзли, а теперь и нас заморозить хотите?
 Откликнувшись на приглашение, первым переступил порог, рыжий парень, которого все звали Жихарем, и, который уже был знаком Велеславу и его гридням по совместному походу в лес на столь нежданно закончившуюся охоту, а уж вслед за своим заводилой, всё ещё немного смущаясь, последовали остальные парни.
- Что, понравилось? – С лёгкой поддёвкой спросил их Вьюн. – Это, вам, не за девками купающимися подглядывать! Только, если девки, соглядатая тайного ловят, они его, крапивой угощают, или кашей берёзовой! А, чем нам, угостить вас, за то, что вы, наши секреты воинские вызнать хотели, а?! – С напускной строгостью, продолжал наступать на молодых селян Вьюн.
- Брось, Вьюн, что ты, на ребят, будто конь шальной наезжаешь?! Всёж-таки, они, здесь хозяева, а мы – гости. – Пряча улыбку, осадил гридня Велеслав.
- Какие же, здесь тайны? – Осмелел, неунывающий, как и Вьюн, Жихарь. Оно конечно, со зброей воинской мы не так ловки управляться, жизнь землеробская, маленько под другую справу руки наши заточила. А вот на кулачки сойтись, или на поясах потягаться, это, мы, можем, с превеликим, нашим удовольствием! – Рыжий парень, молодым петушком, расправляя не узкие плечи, и выпячивая грудь, выступил вперёд.
- Ну, на поясах бороться, это, ты, паренёк погорячился! – Широко улыбнулся, поводя плечами, чуть подался к сельским хлопцам Мачуга. Кому из вас, косточек своих не жалко?
- Думаете, у нас в Белуновой Пади, своих богатырей не найдётся?! – Хорохорился Жихарь.
 – Ну-ка, Битюк, выходи вперёд, покажи себя!
   Парни, вытолкнули вперёд довольно крупного юнца, он, смущаясь, из подлобья посматривал на Велеслава и его скептически ухмыляющихся дружинников. Было видно, что парень, вовсе не рад оказанной ему чести постоять за всех своих приятелей, но он, стараясь выглядеть грозным противником, старательно хмурил брови, и, поджав губы, надувал покрытые юношеским пушком пухлые щёки.
- Что же, для Мачуги супротивник нашёлся, - потирая руки, многообещающе ухмыльнулся Вьюн. – А на кулачках, мы, рыжик, с тобой постукаемся, согласен? Или, опять, кого другого вместо себя выставишь?
- Жихарь у нас первый боец кулачный! – загалдели сельские парни.
- С той поры, как он стал в нашей стенке выходить, мы, всех завсегда побивали, и куличан, и медведковцев. Куличане, даже нанимали захожих бойцов кулачников, а Жихарь и им кренделей навешал!
- Ну, раз вы такие бойцы опытные, осталось только о правилах сговориться и, можно будет начинать. – Стараясь сохранить серьёзность, сказал Велеслав. – А то, мы, уже замерзать начали.
   Жихарь, почувствовав расположение в голосе молодого боярина, приободрился.
- В борьбе, известно, какие правила, не бодаться головой, чай не бараны, и подножки само собой не ставить. А на кулачках, поскольку правила везде разные, и мы не знаем, к каким вы привыкли, предлагаем бой свободный до первой юшки красной, ну и конечно лежачего не бить, да вот ещё одно, у нас принято под музыку стукаться-чукаться. Как, подходят, вам, условия наши?
- Под музыку, говоришь? – Засмеялся Вьюн, - Это, пожалуй, даже весело будет, давай попляшем! 
- Вот и славно! – Хлопнул в ладоши Велеслав. – Пусть борцы, первыми сойдутся.
- Это можно, - потянулся как со сна Мачуга. – Эх, учил нас старый Бермята – наставник наш, чтобы мы, детей не обижали. Но, это же, не всерьёз, а шутейно. Так я, думаю можно маленько косточками потрещать. Только, я тоже, под музыку бороться хочу!
   Битюк, собравшись с духом, снимая тулуп и опоясываясь кушаком, с вызовом спросил:
- А Бермятой, вашего наставника звали, потому, что его бер косолапый помял?
- Да, нет, это он, медведям бока мял, – освобождаясь в свой черёд от воинских доспехов, спокойно, почти зевая, сказал Мачуга. Он, тоже подпоясался потуже, и, хлопнув пару, раз своими лопатообразными ладошками себя по широкой груди, и объёмистым, но не толстым бокам, обратился к замершим в ожидании сельским парням.
- Ну, что же вы, где музыка обещанная?
 Хлопцы засуетились, вынимая из прошлогоднего сена в углу амбара узлы со шкурами, козлиными и прочими устрашающего вида масками - харями. Из этих же свёртков были извлечены и несколько свирелей и рожков, пара бубнов и гусли. Разобрав музыкальные инструменты, парни, по паре раз, приноравливаясь, дунули в рожки и свирели, постучали ладонями в бубны, а гусляр, прошёлся пальцами по струнам.   
- Вообще-то, под музыку у нас кулачники бьются, но можем и для борцов сыграть. Вот только, что играть ума не приложу. Под плясовую на поясах несподручно тягаться, может былину, какую нибуть вам спеть?
- Вот только петь не надо! – Словно конь от надоедливого овода, отмахнулся от гусляра Мачуга. - Ладно, без музыки обойдёмся, ну, как там тебя, Битюк что ли? Давай начнём…
   Борцы сошлись, и как два медведя облапили друг дружку, нащупывая каждый за обширной спиной противника кушак. Наконец, ухватившись покрепче за пояса, и уперевшись друг в дружку мощными плечами, борцы, по сигналу Велеслава начали схватку. Назвать зрелище их противоборства захватывающим было трудно, но и сельские парни, и Велеслав с Вьюном, как могли, подбадривали и воодушевляли своих натужно пыхтящих и сопящих борцов. Противник Мачуги, не надеясь победить, делал всё, чтобы хоть чуть-чуть подольше затянуть схватку, всёж-таки, потом можно будет сказать, что его не сразу победил опытный  и заметно более сильный дружинник. Он даже не старался проводить, каких либо атакующих действий, сосредоточившись только на том, чтобы не дать Мачуге оторвать себя от земли. Однако, не смотря на все усилия Битюка, Мачуга, не стал долго тянуть с развязкой. Потолкав противника, и подёргав для вида за кушак Битюка, словно хотел приподнять его, Мачуга, стал всё сильнее надавливать своими плечами, на плечи противника, заставляя его делать то же самое в ответ. И вот, когда Битюк, изо всех сил, как в могучий дуб, упёрся в плечи и грудь Мачуги, тот, резко подался назад, и Битюк, словно в яму провалился. Он судорожно ухватился за, казалось ускользающего от него противника, на краткий миг мелькнула победная мысль: «Пережал таки, бугая заезжего!». И тут, словно ветром подхваченный Битюк взмыл вверх чуть не к самым стропилам, мир в его глазах перевернулся вверх тормашками, а земляной пол амбара, прыгнув навстречу, пребольно хрястнул Битюка по затылку, плечам и всей необъятной спине, и её продолжению.
   Не стих ещё гул, выбитый телесами Битюка  из промёрзшего пола, как стены гумна задрожали от молодецкого хохота. Мачуга ухватив потерявшего на время ориентацию поверженного противника за руку, помог ему подняться. Битюк ещё не пришедший в себя полностью, ошалело поводил вокруг себя мутным взглядом, когда Мачуга как заботливая нянька похлопал его по пухлым бокам и спине, сбивая прилипшие к ним соломинки, а затем подтолкнул к приятелям.
- Ну, что богатырь, не расшибся? – нарочито заботливо спросил он тяжело дышащего Битюка. А потом обвёл взглядом деревенских парней:
- Вот таким примерно манером мальцы, бороться надо! Мало вам мамки каши давали – усмехнулся Мачуга.
- Или кое-кому много – глядя на округлые бока и покрасневшую спину Битюка, съязвил Вьюн. 
- Ну что, паря, не передумал биться? – поводя плечами, и потирая костяшки кулака о левую ладонь, спросил Вьюн Жихаря.
- Вот ещё, с чего бы это мне передумать? – тряхнул рыжей шевелюрой Жихарь.
Вьюн  скользнул, было вперёд, но его остановил Велеслав:
- Дайка Вьюнок, место предводителю своему. Что-то пришла мне охота поплясать с местными удальцами.
 Жихарь не сробев от перемены противника, повернулся к музыкантам:
- Давай, ребята, ужарьте плясовую! Мы с боярином танцевать будем! Давай выходи, воин, поглядим, кто лучше пляшет!
   Музыканты грянули залихватскую и диковатую плясовую. И, Жихарь поплевав на ладони, пригладил ими свои взлохмаченные огнем горящие кудри, затем не спеша, наклонившись, смял в гармошку мягкие голенища щеголеватых сапог. И уж затем медленно, как потягивающийся кот, распрямившись, вдруг сильно хлопнув в ладоши, встряхнул своей непослушной шевелюрой, и, притопнув правой ногой, пошёл на Велеслава, раскачиваясь и выбивая ритм пляски каблуками. Велеслав, ловя каждое движение приближающегося противника, также слегка раскачивался, похлопывал в ладони, и притопывал носком правого сапога, ловя ритм мелодии. Приблизившись, пританцовывая к Велеславу почти вплотную, Жихарь, вдруг присел и, крутнувшись на согнутой левой ноге, правой выпрямленной ногой попытался подсечь противника. Но Велеслав, словно вступая в пляску, мгновенно взмыв вверх, перепрыгнул через ногу Жихаря, и в свою очередь быстро повернувшись, с разворота нанёс выпрямляющемуся Жихарю хлёсткий удар в левое ухо. Но и Жихарь был достаточно быстр. Он успел снова присесть, и, кружась волчком по-над землёй, пошёл по кругу заставляя подпрыгивать столпившихся зрителей. Вновь приблизившись к Велеславу, Жихарь, ухнув сычом, по молодецки высоко подпрыгнул и на этот раз попытался ударить Велеслава ногой в голову. Легко поднырнув под прыжок противника Велеслав, повернувшись, пнул приземляющегося Жихаря пониже спины. Посунувшись носом в ворох прошлогодней соломы Жихарь, мгновенно вскочил, и, чихнув пару раз, снова бросился в бой.
   Под взвизгивания рожка и жалейки, и переливы гуслей, бойцы кружили друг вокруг друга, не сбиваясь с танцевального ритма, они наносили удары руками и ногами, и уклонялись от ударов противника. И не всегда им обоим удавалось увернуться или прикрыться от удара, летевшего в голову или молотившего по торсу. Сельские парни и Велеславовы гридни криками и свистом поддерживали и подзадоривали бойцов. Сами кулачники тоже ухали и даже иногда залихватски присвистывали в прыжках, молотя друг друга неслабыми ударами и пинками. С первых мгновений схватки Велеслав понял, что его противника не в пример Битюку, недаром хвалили как хорошего бойца кулачника. Жихарь был действительно ловким парнем, и за его манерой ведения схватки чувствовалась некая учёба у хорошего мастера. Однако пора было заканчивать с этой потехой. И Велеслав убаюкав внимание Жихаря тем, что принял навязанный им ритм и направление движения боя, вдруг ошеломил противника, тем, что перестал подлаживаться под него и сменил скорость и направление схватки. Он, перейдя в наступление, осыпал рыжего ухаря серией мощных ударов в противоход. Наконец, сначала, сбив попятившемуся Жихарю дыхание ударом под-дых, Велеслав завершил бой разящим ударом в челюсть. Будто Перуном поражённый, рыжий заводила отлетел прямо на руки своих разом притихших друзей.
   Вьюн и Мачуга подскочили к своему предводителю:
- Ну, ты, орёл Ярославич!
- Показал деревенщине, что такое настоящий боец!
   Велеслав, набрасывая на плечи плащ, улыбнулся, и, подойдя к сгрудившимся в углу сельским парням, протянул Жихарю руку:
- Однако, ты, парень молодец! Удивил, ты, меня и порадовал! Не чаял я в вашей глуши лесной, такого бойца встретить. Верю теперь, что сможем мы все разом встать и отстоять ваше селище. Кто же тебя так биться-то научил?
- Да уж были учителя… – смущенно улыбаясь и разминая левой рукой ушибленную челюсть, а правой пожимая руку Велеслава, ответил Жихарь.
- У них в роду все мужики, горазды на кулачках биться.
- А летошний год у нас в селище скоморохи зимовали, так один из них, такой же рыжий как наш Жихарь, видать по свойству своему конопатому его всяким новым выхваткам обучил.
- Рыжий – рудому известное дело завсегда сродник! – загалдели, повеселевшие от признания настоящими бойцами мастерства их предводителя хлопцы. 
- Ну, будя языки чесать! – нарочито нахмуря свои пшеничные брови, повернулся к своим приятелям Жихарь.
- Это кто тут рыжий – рудый? Сколь раз вам говорить, что я золотой?! Вот я вам сейчас подсыплю конопушек!
  И рассмеявшиеся парни схватились в шутливой потасовке, к которой через мгновение присоединились и Велеслав с гриднями.
   Когда уставшие бойцы и все зрители, весело смеясь, повалились на разворошённую, пряно пахнущую, кучу прошлогоднего сена, Жихарь, почувствовав родственную натуру, подкатившись к Вьюну, заговорщицки подмигнул и, наклонившись к самому уху, шепнул:
- Ты, тут припоминал, про то, как девки крапивой угощают, тех, кто за их купанием подглядывает, а чем мы, девок угостим?
 Вьюн, непонимающе приподнял бровь.
- Каких девок?
- Что же, вы, порубежники, не заметили, что девахи наши, уже с полгодины, в щели на наши пляски таращатся? Ну, что шуганём телушек любопытных?! Только тихо, не спугни их раньше времени.
   Вьюн, криво усмехнувшись, слегка кивнул головой. А затем, покряхтывая по-стариковски, медленно встал, и направился к дверям амбара. На вопрошающий взгляд Велеслава, он чуть заметно подмигнул, и указал глазами на противоположную стену.
- Ох, что-то, я совсем взопрел от всех этих прыжков, пойдём, что ли, Жихарь, проветримся малость.
 Жихарь, так же не торопясь, встал, и пошёл вслед за Вьюном.
- От чего же, не освежиться ветерком лёгким, - с ленцой в тон Вьюну, подхватил Жихарь.
 Мачуга удивлённо посмотрел на парней, идущих к дверям за которыми завывала метель.
- Эй, вы, глядите, чтобы этот ветерок лёгкий, с вас портки не сдул. Застудитесь, заполошные!
   Его благой порыв, был остановлен лёгким толчком Велеслава, который, посмотрев в указанном Вьюном направлении, увидел поблёскивающие сквозь щели в стене девичьи глаза.
- Ничего, Мачуга, они по скоренькому, так ведь, Вьюн?
- Это точно, - оглянувшись, улыбнулся Вьюн. - Раз, два, и назад, соскучиться по нам не успеете.
   Распахнув, вздрагивавшую от порывов ветра амбарную дверь, Вьюн и Жихарь выскочили за порог. И почти сразу за их исчезновением в снежной круговерти, снаружи, к привычному и уже почти не замечаемому вою метели, присоединился звонкий девичий визг. Развалившиеся на сене парни, подорвались со своих лежбищ, будто кипятком ошпаренные. За стенами амбара слышались удаляющиеся девичьи крики, а за ближней стеной - возня, глухие удары и всё те же девичьи взвизгивания. Все кто был в амбаре, бросились к дверям, но те, при их приближении сами широко распахнулись, и внутрь ввалились: Вьюн, тащивший перед собой ухватив поперёк талии, отчаянно отбивавшуюся и будто кошка  шипящую и визжащую девушку, и ещё одна пара, Жихарь и богатырского вида девица. И вот тут, уже трудно было разобрать, кто кого тащит, растрёпанный, со свежей ссадиной под правым глазом Жихарь девушку, или воинственно настроенная богатырь-девица, толкает его перед собой.
   При виде этой потешной картины, все парни дружно рассмеялись, а вышедший вперёд Велеслав, напуская на себя самый серьёзный вид, сказал Вьюну:
- Негоже, Вьюнок, так с девицами-красавицами обходиться! Что о нас люди добрые скажут? Мы же, гости тут, а не находчики лихие, не мурмане краснобородые, и не степняки людоловы неумытые, чтобы так на людей бросаться!
   Вьюн, поставил на ноги залившуюся краской, смущённую девушку. И, подняв с пола упавшую с её головы шапочку, опушенную беличьим мехом, протянул её поправлявшей растрепавшуюся русую косу хозяйке. Он взглянул в пылающие изумрудами большие девичьи глаза, и вдруг понял, что ещё не встречал в своей жизни девушки краше той, что сейчас брала из его руки свою шапочку.
   А вторая, не менее румяная, богатырской стати девица, ударив по ещё державшим её за талию рукам Жихаря, так оттолкнула его от себя, что не подхвати рыжего ухаря руки его приятелей, лететь бы хлопцу через весь амбар.
  С уважением, взглянув на стоящую уперев руки в обширные, и казавшиеся ещё более массивными из-за толстого тулупа бока, грозно оглядывающую смеющихся парней девушку, Велеслав, примирительно улыбнулся.
- Ну, вот и решился вопрос, кто здесь главный боец. Вот она настоящая поляница-воительница! Будь у нашего князя, вся дружина из таких богатырей, он бы уже, не то, что всей землёй словенской правил, а всем миром поднебесным.
   Девушка, молча, продолжала обводить толпившихся парней суровым взглядом, и хлопцы переставали смеяться, а многие, уже и улыбаться опасались. И только Мачуга, смотрел на грозную сельскую валькирию, как на не виданное чудо красоты. Девушка, несмотря на свои не девические размеры, была и впрямь довольно миловидна, и возбуждённо горящие её карие глаза, на разрумянившемся круглом лице, тёмным огнём полыхнули в душе молодого витязя. Заметив, какое оглушающее впечатление, произвели девчата на его гридней, Велеслав, приложив правую руку к груди, слегка поклонился юным селянкам.
- Прощенья прошу, у вас красавицы, за оболтусов этих, придётся видно ещё поучить их, не только приёмам ратным, а ещё и вежеству в обхождении с людьми, а паче с такими девицами красавицами. 
   Быстро придя в себя девушки, поправляли свою одежду и волосы, пришедшие в некоторый беспорядок во время борьбы с Жихарем и Вьюном. Наконец, зеленоглазая красавица, совсем оправившись, вскинула свои изумрудные омуты, в которых ещё отблёскивали сердитые огоньки на Велеслава.
 -  Да уж, боярин, поучи их, сделай милость, а то, кулаками под дудки махать, да девчат, хватать своими грабарками загребущими, это не с вовкулаками-перевертнями сражаться! Так ли храбры они, в бою с настоящими супостатами окажутся, али слабину дадут?! – И гордо вскинув голову, девушка, направилась к выходу. По пути она, дёрнула за рукав свою грозную подругу.
- Пойдём, Мотрюшка, не будем этим героям мешать друг дружке бока мять.
   Крупнотелая Мотрюшка, в последний раз окинув амбар суровым взглядом, показала Жихарю и всем притихшим парням увесистый кулак, и, грохнув едва не слетевшей с петель дверью, вышла вслед за подружкой. Через мгновенье, снаружи раздался звонкий девичий смех, и скрип снега под живо удаляющимися резвыми ножками.
- Что, получили отпор, вояки?! – Улыбаясь, хлопнул по плечам Вьюна и Жихаря, Велеслав. – Будет вам наука! Однако пора и по домам расходиться. Колядовать, вам, видно сегодня не придётся, какие уж колядки в такую завируху, да и не об игрищах святочных ныне думать надо! Завтра с утра, коли, распогодится, приходите на реку, да отцам своим и всем соседям передайте, чтобы тоже пришли, мы вас там сколь успеем, в строю биться поучим. 
 Парни, стали потихоньку разбредаться, а к увязывавшему в тюки маски и музыкальные инструменты Жихарю, подсел на корточки Вьюн.
- Это, кто ж такая? – Тихо спросил он у недовольно прикусившего губу рыжего ухаря.
- Кто, коровища эта в зипуне?! – Переспросил Жихарь.
- Да нет, та вторая – зеленоглазая?
- А-а… - понимающе и с лёгкой ехидцей, - протянул рыжий. – Это сеструха моя двоюродная Любава. Что, глянулась она тебе?
- Да не то, чтобы глянулась, - смутившись, покраснел Вьюн, - А только глаз таких зеленущих, мне ещё видеть не приходилось.
- Это точно, глазищи у сестрицы, такие, что кого послабее, с ног валят! Тут летошний год, проезжали через наше селище гости торговые, так один, на Любаву засмотревшись, как раз головой об столб на околице приладился и кубарем с коня сверзился! Его сердешного дале в телеге поверх товара повезли. Только, ты, хоть и гридень боярский, и боец славный, а о баловстве и не помышляй! – Неожиданно посерьёзнел Жихарь.
- Мы люди простые, однако, серьёзные, честь свою бережём, и своих в обиду не даём! И Любава, деваха весёлая, но честная, так, что…
- Да, что, ты, всполошился-то так, Жихарь?! – Перебил парня Вьюн. Мы, тоже люди честные, и обхожденье правильное понимаем! Не будет урону чести сродницы твоей! – Похлопал хлопца по плечу Вьюн.
   Жихарь, заглянул ему в глаза, и снова развеселившись, подмигнул.
- Коли так, приходи нынче вечерком – попозже, сюда на гумно. Девки, опять к этому амбару явятся. Я утром слышал, как сёстры с подружками сговаривались на гумно идти ночью - про женихов гадать.
- Это, как же, гаданья-то разные бывают? – Спросил Вьюн.
- Разные-то, разные, а на гумне – одно гадание, они Деда Гуменника, задравши подолы, спрашивать будут. Что в ваших краях так не гадают?
- А, да-да-да… - Понимающе улыбнулся Вьюн. И удивлённо усмехнулся.
- Подишь ты, и не боятся, хвосты в такую стужу отморозить!
- Да, испугаешь их вертихвосток морозом, когда в селище таких красавцев знатных, как вы с боярином вашим замело! Вот все девчата, губищи-то и раскатали, они на местных ребят теперь и не глядят, о героях порубежниках грезят! Ни мороза, ни вовкулаков не боятся!
- Да, ты, что?! – Удивился Вьюн.  – Правда, что ли?!
- А то!? – Мрачно хмыкнул Жихарь.
- Вот мы с хлопцами и решили, подпустить им леща под хвост! И вместо Дедушки Гуменника всю правду нагадать. Ну, так что, придёшь?
- А то, конечно приду! – С великой радостью откликнулся на такое – сулящее немалую забаву приглашение, гораздый на подобные шалости Вьюн.
  От выхода, раздался нетерпеливый возглас Велеслава:
- Вьюн, ну, ты идёшь, или как?!
- Иду, иду… – Откликнулся гридень. И вставая, подмигнул Жихарю, - Ждите, вечор приду!