Ясеневый турнир

Глава 1

Заразительный детский смех заливисто разлетелся по внутреннему двору замка, что носил название Сизый Дол. Шестеро мальчишек, старшему из которых едва исполнилось семь лет, будто бы заправские фехтовальщики в самозабвенном порыве рубились на деревянных мечах. Перемазанные в осенней грязи, с порванными кальсонами, все в ссадинах и синяках, они уже битый час без устали играли в свою любимую игру под названием «мятеж Торвина Эмеля». Стук их деревянных орудий разносился по двору, заставляя задремавших ворон с тревогой взмывать в небо с околиц и карнизов. Под ногами шуршала солома, из окон кухни доносился запах тушеной оленины.
Один из мальчишек – худощавый, с голубыми глазами, каштановыми вьющимися волосами до плеч и раскрасневшимися щеками, бился храбро и яростно. На нем был отменный кожаный доспех с металлическими вставками, позволить который себе могли лишь дворяне из высшего сословия. Новые сапоги из прекрасно выделанной кабаньей кожи поблескивали натертые жиром. Шестилетний виконт Альвер Эмельгем, наследный граф владетеля Тиринбора Эстора Эмельгема, в тот день был хорош в бою. Он браво уклонялся от атак сверстников, успевая контратаковать по всем правилам хаотичного боя, коим юнца обучал кастелян замка Дит Элторн.
Однако в тот день Альвер был не настолько хорош, чтобы выдержать натиск сразу двух противников. Рослые осанистые мальчуганы, проделав завидные для столь юных воинов кульбиты, свалили виконта с ног, заставив его вскрикнуть от нахлынувшего негодования и податься назад. Деревянный меч отлетел в сторону, а в ягодицах что-то резко кольнуло. До завершения боя оставались считанные мгновения, ведь достаточно было приставить клинок к горлу, а дальше решение зависело от проигравшего – признать поражение и быть плененным, либо умереть смертью храбрых и выбыть на целый день из всех оставшихся сражений, коих еще предстояло великое множество. Для человека чести, каким себя считал юный Альвер, было неприемлемо сдаваться, и поэтому он уже решил для себя, что в этом бою он падет как настоящий храбрец.
Старый конюх затаил дыхание, глядя как к виконту Эмельгему сразу с двух сторон подкрадываются недруги, стараясь одержать победу. Все же ни одному из атакующих не удалось завершить начатое до конца. Совершенно внезапно, когда до готового принять свою участь Альвера оставалось несколько шагов, откуда не возьмись появился еще один участник игры. Бледный, худой мальчика в изношенных платьях, с взъерошенными волосами и палкой вместо меча в руках появился в самой гуще развернувшейся баталии. Он оказался перед одним из атакующих и так стремительно принялся колотить его своей палкой, что тот, кто еще миг назад был в предвкушении победы, бросил оружие и пустился наутек. Покончив с первым, лохматый бросил свой взор на следующего врага, смерив его презрительным взглядом голубых грустных глаз. Преимущество в этой битве было явно не на стороне неведомо откуда взявшегося бледного мальчика, ведь у противника его были хоть и детские, но вполне настоящие доспехи, весьма прилично выпиленный меч и даже небольшой круглый щит. Однако упомянутая экипировка так и не сыграла решающую роль в сражении. Лохматый зарычал, будто бешеный пес и бросился на своего врага. Он нанес три или четыре резких удара, едва парированных ошеломленным воином, которому приходилось пятиться под натиском. Пятый удар лишил противника оружия, шестой оставил его без щита.
- Сдаюсь! – прокричал безоружный, но слова эти, казалось, не дошли до разъяренного мальчишки с палкой. Он сделал выпад, нанеся удар своему противнику по шее. Не успел тот вскрикнуть от боли, а лохматый уже бил его по ребрам и по рукам с какой-то неистовой яростью.
- Я сдаюсь! – кричал проигравший, прикрываясь настолько, как это было возможно. – Сдаюсь!
Альвер Эмельгем, поднявшись на ноги уже вовсю хохотал, глядя как избивают того, кто едва не победил его в битве. Рядом с ним заливался Питис Вольт, сын пастуха, который в сражении выступал на стороне маленького виконта.
- Ну, это уже слишком! – раздался резко приближающийся бас и хохот тут же стих, ибо Альвер Эмельгем пускай и был знатного роду, уважение к старшим, привитое ему отцом, все же было неотъемлемой частью его характера. Мальчик стих, а вместе с ним перестал смеяться и сын пастуха, во всем подражавший своему другу.
К играющим быстрым шагом приблизился барон Турин Эмельгем, дядя Альвера по прозвищу Бык. Он и вправду был похож на быка – крупный, с широкими плечами, пышными черными усами, кудрявыми волосами и огромными ручищами. На груди у него красовался фамильный герб дома Эмельгем – три ели на фоне восходящего солнца. Дядя Турин, вероятно, только вернувшийся из поездки, уставший, с запылившимися сапогами и измятым оливковым камзолом, обратился к лохматому.
- Арвин, прекрати!
Однако мальчишка как будто не слышал приказа барона, и все с тем же безумным упорством продолжал атаковать своего противника. Турин Эмельгем буркнул что-то ругательное себе под усы, схватил лохматого за ворот и оторвал от земли, будто бы это был какой-то кот. Арвин было замахнулся на барона, но Бык одним ловким движением вырвал из рук мальчишки палку и небрежно отбросил ее прочь. Но и это не остановило его ретивости. Лохматый, брыкаясь и крутя головой, схватился за запястье барона и, подтянувшись, укусил его за руку. Турин Эмельгем вскрикнул, и рука его разжалась, открывая Арвину путь к отступлению. Пары мгновений хватило лохматому, чтобы скрыться из виду под всхлипывание побитого им соперника и бранные крики барона Эмельгема.
Виконт Альвер Эмельгем и пастуший сын Питис Вольт едва сдерживались, чтобы не расхохотаться вновь, но грузный взгляд барона заставил их умерить мальчишескую беспечность. Дядя Турин взмахнул рукой, которая уже стала алой от крови, и проговорил сквозь зубы:
- Совсем озверел, дикарь. Пора его уже к псарям отдать, негоже где попало шататься. Стыд и позор на голову моего брата, стыд и позор!
Он воздел руки к небу, как бы прося у Единого сил, а затем снова обратил свой взор на маленького виконта.
- А вам как не стыдно, ваше благородие! На ваших глазах оборванец избивает дворянина, а что же вы? Заливаетесь смехом, да подтруниваете его? Доколе все это продолжаться будет? Пора мне уже серьезно поговорить с вашим папенькой, дабы он убрал своего бастарда подальше от двора.
- Арвин мой брат! – сделав шаг вперед, проговорил Альвер. Брюн Эрнитор, мальчишка, которому досталось от лохматого, постанывал, держась то за голову, то за левую руку. – Почему отец должен отсылать его?
- Он побочный сын графа Эмельгема и какой-то кухарки, позорящий его честь, и изо дня в день напоминающий ему о той поре, когда похоть взяла верх над здравым смыслом, - сурово проговорил дядя, нагнувшись поближе к племяннику и на виконта пахнуло кислым вином и вяленым мясом. – Брат тебе он лишь наполовину, Альвер.
- Пускай наполовину, - настаивал маленький дворянин. – Он умрет за меня, если надо! Он так и сказал мне на прошлой неделе. Порезал ладонь и поклялся, что отдаст за меня жизнь.
Турин Эмельгем улыбнулся.
- Запомни одно, Альвер, - сказал Бык, - мы все отдадим за тебя жизнь. И я, и твой отец, и каждый из этих мальчишек. Ты – наследник дома Эмельгем, будущий граф Тиринборский. Тебе владеть Эшторном, управлять своими землями и наделами. Сейчас Арвин говорит, что отдаст за тебя все, но он такой же юный и не видавший жизни мальчишка, как и ты. Чем старше мы становимся, тем большую ценность приобретает наша собственная жизнь, потому что мы влюбляемся в нее, понимаем ее и открываем для себя что-то новое. Никогда не верь клятвам, но и не забывай их.
- Так вы не будете отсылать моего брата? – пропустив половину сказанного мимо ушей, спросил маленький виконт, покручивая в руке свой меч.
- Это решит граф Эстор, - правдиво ответил дядя Турин, заложив большие пальцы за широкий кожаный пояс, на котором виднелся его охотничий кинжал. – Пока же мне нужно повидаться с твоим отцом, Альвер. Я сделал семь лиг, загнав своего Брюзгу почти до смерти.
Маленький виконт невольно обернулся, глядя как конюх стреножит дядину лошадь. Брюзга был под стать своему хозяину – крупный, но с дурным нравом, однако выносливостью этот конь славился среди знати Тиринбора.
- Заячья тропа не самое лучшее место для путешествий в середине осени, - продолжил Бык, призадумавшись о чем-то на мгновение. Затем он снова посмотрел на Альвера, потрепал его своей огромной ладонью за волосы и отправился в замок.
Турин Эмельгем неспешно переваливался с одной ноги на другую, слушая как приятно хрустят его сапоги при каждом шаге. Он оглядел внутренний двор замка Сизый Дол, по которому уже успел порядком соскучиться. Дети снова сошлись в бою и снова разлетелся по замку стук деревянных орудий, вдохновленные выкрики и карканье недовольных ворон. Подходил к концу десятый день месяца Лунопада, разделявшего осень на две половины. Луна по ночам светила особенно ярко, как будто становясь ближе и всякий, кто имел возможность лицезреть ее в столь интимной фазе, несомненно впечатлялся на весь следующий день. Ветры уже изредка бывали достаточно прохладными, а листва на деревьях сплошь и рядом теперь окрасилась в желтый цвет.
Барон Турин Эмельгем вошел под своды родового замка своего брата, оказавшись в просторном темном холле. Здесь было тихо и сыро, лишь изредка не стенах поигрывал огонек в факелах. Пахло собаками, коими всегда полнились дома местной знати, любителей охоты. Чучела лосей, волков и кабанов укоризненно таращились своими глазами-бусинками на всех проходящих по коридору. Замок Сизый Дол был небольшим, однако имел богатую историю, будучи выстроенным как резиденция первых князей из дома Легилль. Позже, когда Тиринбор был пожалован графу по фамилии Брусторс, в 996 году Эпохи Единения, Сизый Дол стал вотчиной новоиспеченного дворянского дома. Однако все меняется, и вот уже во втором поколении Сизым Долом владел род Эмельгем, основатель которого Торвин «Бравый» сверг Кровавого Графа и провозгласил себя владетелем Тиринбора. Сын Торвина – Эстор по прозвищу Миролюбец учтиво и дальновидно правил своими землями.
Турин Эмельгем миновал основной коридор замка, попав к развилке, которая предлагала посетителям пути к Праздной Зале, где обыкновенно знать Тиринбора отмечала значимые события, к помещениям для черни (кухня, спальни, оружейная, подвалы), к курильням и винным комнатам, а также на второй этаж замка, который целиком принадлежал дому Эмельгем. Туда-то и отправился барон Турин, легко, будто шестнадцатилетний юнец, взбираясь по крутой каменной лестнице. По пути ему встретился кастелян замка Дит Элторн, верный служака дома Эмельгем, сбитый воин, послушный словно пес, выносливый как вол и глуповатый будто осел. Облаченный в кожаные доспехи с мечом у пояса, кастелян худого роду, поклонился барону со всей учтивостью. Он был невысок, с короткими побелевшими волосами и глубокой морщиной на лбу. Солдат, некогда служивший в армии Торвина Эмельгема, нынешний кастелян был старше барона Турина на двадцать лет, однако силы его покидать как будто не собирались, а со своими обязанностями по содержанию Сизого Дола он справлялся просто блестяще.
- Ваше благородие, - прозвучал хриплый голос кастеляна, и обветренное закаленное жизнью лицо просветлело на миг. – Рад, что вы вернулись в Еловый Бор.
- Здравствуй, Дит, - устало ответил Турин Эмельгем. – От графа?
Кастелян коротко кивнул.
- Его высокородие принимает у себя настоятеля Готтона.
Барон, ничего не ответив, продолжил свой путь по лестнице. Миновав два пролета и повстречавшись с виночерпием, звонарем и двумя гувернантками графини Эмельгем, барон, наконец, добрался до кабинета своего брата. Трижды постучав в дверь, он вошел под своды комнаты, где граф коротал почти все свое свободное время. Кабинет был просторным, с высокими потолками, большими зашторенными окнами, выходящими на внутренний двор Сизого Дола. Вдоль стен стояли шкафы с книгами по философии, государственному управлению, религии, охотоведению, ботанике и путешествиям. Чучел животных здесь не было, так как граф (будучи, пожалуй, единственным мужчиной в Тиринборе) был весьма посредственным охотником. За массивным еловым столом в сумраке восседал граф Эстор Эмельгем, владетель Тиринбора, хранитель вотчины Сизый Дол, глава Елового Бора. Ему не было и пятидесяти, однако плечи этого властного человека осунулись, лицо иссохло, а волос на голове практически не осталось. Граф никогда не носил бороды, зато на глазах его поблескивали окуляры. Он был очень худ, молчалив и не охоч до общения. Ученому по призванию, графу Эстору не посчастливилось родиться от Торвина Эмельгема, зачинщика мятежа против политики Кровавого Графа и лучшего воина своего времени. Владетель Тиринбора собирался всю свою жизнь посвятить книгам, молитвам и написанию истории княжества Эшторн. Однако мечты его рухнули, когда худородный Торвин Эмель уничтожил знатную фамилию Брусторс и провозгласил себя графом Тиринбора. Вся тяжесть бремени и страдания от несчастливой судьбы теперь виднелись в его усталых глазах. Облачен был граф Эмельгем в свою любимую мантию ученого, носить которую он мог только в стенах своего замка. В те же времена, когда требовалось присутствие на званых вечерах, охоте, суде или же приходилось покидать Еловый Бор, владетель Тиринбора облачался в свой кожаный камзол оливковых цветов с гербом дома Эмельгем.
В кресле подле стола графа восседал настоятель Лионест Готтон, глава Тиринборской церкви, личный исповедник Эстора Эмельгема, а также один из его первых советников. Толстощекий священник с рыжей бородкой на лице, белоснежной кожей и пухлыми пятнистыми руками лишь одним взглядом своих маленьких карих глаз поприветствовал вошедшего барона. Ему было пятьдесят три года, сорок пять из которых Лионест Готтон отдал церкви. Белая роба настоятеля, увешанная всевозможными серебряными символами, бросалась в глаза в этом мрачном месте.
Барон Турин Эмельгем, сделав три широких шага, приблизился к брату и попытался обнять его, однако граф пренебрежительно отвернулся и приказал усаживаться. Он был скуп до эмоций и слишком стар для своих лет. Тем, кто знал графа всю жизнь, всегда казалось, что он стал стариком, будучи еще мальчишкой.
- Вина, - усаживаясь в кресло, проговорил Турин Эмельгем и виночерпий, который все это время тихо прятался в темном углу, поднес графин и наполнил кубок барона до верха. Барон отпил до половины, утер усы тыльной стороной ладони и обратился к графу. – Ваш побочный сын разлагает дисциплину среди порядочной молодежи. Не успел я вернуться в Еловый Бор, а Арвин уже умудрился поколотить Гидена Тандерби и моего пажа – Брюна Эрнитора. Вы ведь знаете, что внук барона Тандерби находится здесь под вашим личным покровительством…
- Знаю, брат, - устало произнес Эстор Эмельгем и вздохнул, поглядывая на настоятеля Готтона. – Но если мой сын смог с одной палкой побить двух вооруженных дворян, кто из них будет лучшим защитником наших земель?
Священник медленно засмеялся, издавая урчащие звуки, подобно квакающей жабе.
- Он - бастард, - метнув на настоятеля грозный взгляд, проговорил Бык. – Если чернь смеет поднять руку на дворянина, эту руку следует отсечь.
- В этом бастарде течет моя кровь, - глядя на брата исподлобья, ответил граф. – И он находится под моей протекцией, ничуть не уступая в этом Гидену Тандерби или любому другому дворянском отпрыску. Если закон не позволяет давать титул побочным отпрыскам, пускай все знают, что я отношусь к нему также как и к родному сыну.
- В таком случае следует заняться его воспитанием, - настаивал Турин Эмельгем. – Негоже колотить своих сверстников почем зря.
- Тебе не кажется, что этот бастард – единственное светлое пятно в нашем мрачном уголке? – щурясь, спросил Эстор Эмельгем.
- Забудем о нем, - махнув рукой, проговорил барон и допил вино одним глотком. Он знал, что спорить с братом насчет Арвина было бесполезно. Старик был слишком привязан к своей любовнице, от которой родился ублюдок. – У нас есть куда более важные дела. Однако я рекомендую тебе отдать этого хулигана на воспитание псарям, пока не стало слишком поздно.
Эстор Эмельгем немного подумал, но отвечать не решился.
- Поведай о своем визите в Ясеневый Город, - сложив руки у подбородка, сказал граф.
- Как поживает столица нашего княжества? – вставил настоятель Готтон, однако его слова Турин Эмельгем пропустил мимо ушей.
- Жители Ясеневого Города тяжело переживают потерю князя Брустора Легилля, - начал говорить барон. – Много незавершенных дел он оставил, отдав душу Единому раньше срока. Теперь Эшторном правит его старший сын - Онор. Это неуклюжий повеса, который тратит по стоуну золота в день, пьет ночами с дураками и шлюхами, а до дел княжества и вовсе не касается. Вокруг него уже начали собираться сомнительные личности, доверять управление нашими землями которым ни в коем случае нельзя. Герцог Филтон Легилль, младший брат Онора, возглавляющий регулярную армию Эшторна, наша единственная надежда.
- Филтон Легилль лишь герцог и командующий регулярной армией, - перебил барона Эстор Эмельгем. – Он не имеет ни малейшего права на владение Эшторном. Каким бы ни был Онор Легилль, нам следует принимать его таким какой он есть. Мы все знали, что после смерти Брустора будет именно так и теперь нам остается только присягнуть новому князю и жить под его защитой и властью.
- Послушай брат, - кашлянув, проговорил Бык, боясь, как будто его могут услышать посторонние. Лионест Готтон навострил уши, но граф остался все также равнодушен с виду. – В Ясеневый Город прибыли все три графа Эшторна, не считая тебя. Бротт Бертиран, Виллиан Дортур и Лори Таэрон были весьма раздосадованы, что владетель самого большого графства в Эшторне не сумел явиться в столицу, чтобы выказать свое почтение новому князю.
- И ты…
- И я, конечно же, битый час рассказывал им про ту мигрень, что одолевает тебя вот уже вторую неделю, - развел руками Турин Эмельгем. – Каждый из трех графов успел пообщаться с Филтоном Легиллем, однако ни одному так и не довелось повидаться с князем. Он даже не почтил их визитом! Какой позор!
- Как же он мог почтить их визитом, если ты сам говорил мне, что князь Онор все время пьет с дураками и шлюхами? – пожал плечами граф Тиринборский. – К кому из них ты относишь графов?
Бык скрипнул зубами, но пропустил колкость мимо ушей.
- Не стоит относиться к делам княжества слишком легкомысленно, - укоризненно пробурчал барон. – Даже самым далеким крестьянам понятно, что князь Онор Легилль приведет Эшторн к упадку.
- На все воля Единого, - равнодушно пропел Эстор Эмельгем.
- Графы ждут только команды, - тихо проговорил Бык. – Они ждут только знака от нас и армии двинутся на Ясеневый Город. Мы свергнем жирного князя и поставим на его место Филтона Легилля – единственного достойного владетеля Эшторна.
- Попахивает мятежом, братец, - покачал головой Эстор Эмельгем. – Если графам не терпится обнажить мечи, пускай они идут хоть на Новый Дунгмар. Я – живу в соответствии с законами Единого и законами нашего княжества. Идти на открытый мятеж – не лучшая политика. Поверь моему опыту и знаниям.
- Твой опыт – это книжки и светские беседы с церковниками, - сжав кулаки, проговорил Турин Эмельгем. – Жизнь проходит, но она здесь, а не на страницах твоих книг. Ты совсем потерял связь с реальностью, Эстор, и я уже не знаю, что сможет вернуть тебя.
Граф Тиринбора медленно поднялся со своего места, оказавшись довольно высоким. Он тяжело, по-старчески вздохнул, как бы сбрасывая с плеч всю тяжесть своего бремени и неспешно подошел к окну, раздвинув бархатные пыльные шторы. Кабинет наполнился светом и настоятелю Готтону, сидевшему напротив окна, пришлось зажмуриться.
- Посмотри в окно, брат, - спокойно сказал граф. – Что ты видишь?
Турин Эмельгем скривился и нехотя ответил:
- Дети играют во дворе, конюх чистит лошадь, псарь кормит собак, кухарки готовят жаркое. Все как обычно, брат. К чему эти отвлеченные беседы?
- Одним словом – это мир, - заключил Эстор. – Все, что ты видишь вокруг – радостные детские возгласы, попойки в трактирах, стук топоров в Тихолесье, байки охотников – все это возможно только в мирное время. Разве тебе мало тех времен, которые принес в наши земли отец? Разве тебе мало кровавых битв, предательств и жертв? Ты хочешь всего этого только потому, что Эшторном теперь правит толстый повеса, который дорвался до бочки с вином?
Турин Эмельгем задумался, поигрывая желваками.
- Онор Легилль еще совсем молод, - заключил граф. – И вся его спесь рано или поздно пройдет. Когда он насытится вином и шлюхами, настанет время править своими землями по-настоящему. Будет он хорошим князем или плохим, я не могу сказать. Но одно я знаю точно – мятежом проблемы не решаются. Графы не дождутся от меня ни единого меча и это мое последнее слово.
- Последний мятеж в Тиринборе отнял у нас законного владетеля Удела Топей, - пробубнил Бык. – Ты отказался подавлять восстание и дом Нормар перестал существовать. Теперь Уделом Топей правят сомнительные виконты, у которых нет вассала.
- Я послал своего гонца в Дорхем, чтобы найти там младшего сына барона Нормара. Говорят, что он обучается там грамоте. Мы восстановим равновесие, как только этот юноша найдется, - Эстор Эмельгем впился взглядом в негодующего брата. – У тебя ко мне все?
- Есть еще кое-что, - с виной в голосе проговорил Турин Эмельгем и граф кивнул, давая ему слово. – Князь Онор Легилль провозгласил турнир в честь своего становления. Он состоится в первый день Преддверия и будет проходить четыре дня. Говорят, что это будет самый масштабный турнир за последние сто лет, со времен знаменитой бойни в Дорхеме.
- Я очень рад, если это так, - равнодушно ответил Эстор Эмельгем. – Вам нужен кандидат?
- Один представитель графского дома и один представитель черни, - сказал барон. – Согласно регламенту из Ясеневого Города.
- Что ж, - почесывая подбородок, медленно протянул владетель Тиринбора. - Представлять дом Эмельгем я доверю тебе братец, что же касается воина из черни, то с тобой в столицу поедет кастелян Элторн. Все мои сюзерены будут вправе решить сами кого им отправлять на турнир из уделов.
Такое решение привело Турина Эмельгема в замешательство.
- Ваше высокородие, - с толикой дрожи в голосе проговорил барон. – Князь Онор Легилль созывает воинов на турнир, где в ход будут пущены заточенные мечи и настоящие булавы. Разумно ли с вашей стороны отправлять на бойню родного брата и второго человека в графстве?
- Неужели тебя пугает схватка с каким ни будь виконтом? – улыбнулся граф Эмельгем и барон знал – улыбка эта ничто иное как выверенная годами игривая маска. – Ведь еще совсем недавно ты хотел идти в бой против законного владетеля Эшторна и твоего сюзерена, а теперь ты позоришь мое имя, отказываясь быть представителем дома Эмельгем на одном из самых громких турниров за последние годы…
- Я буду биться за вашу честь по одному только зову, - склоняя голову, проговорил барон.
- Тогда наберись храбрости и услышь этот зов, брат, - вздохнув, сказал Эстор Эмельгем. – Ты отправишься в столицу, и будешь отстаивать честь дома Эмельгем. Такова моя воля.
- Да будет так, - вздохнув, ответил барон. – Однако я сомневаюсь, что Дит Элторн будет способен одержать победу в схватках простолюдинов. Он уже давно не молод и можно было бы подумать о более подходящей кандидатуре.
- Он старше меня, но я не позавидую тому воину, которому придется биться с нашим кастеляном, - серьезно проговорил граф, ставя точку в дискусе. – Если у нас иссякли взаимные вопросы, то прошу вас обоих: ступайте и дайте мне побыть наедине с собой.
Эстор Эмельгем вернулся к столу и опустил голову, погружаясь в чтение Молитвослова. Настоятель Готтон и барон Эмельгем тихо покинули графский кабинет.





Глава 2

Турнир, провозглашенный в честь становления у власти молодого князя Онора Легилля, был назначен на первый день месяца Преддверия. В честь праздника в город съезжались лучшие воины со всех уголков Эндердаля. Прибывали знатные дворяне из Альдерфора, служивые офицеры из Дорхема, гвардейцы из Глэндэля. Улицы заполнялись вооруженными латниками, трактиры полнились пьяными гуляками, бордели приносили безумную прибыль своим содержателям. На углах монахи проповедовали веру в Единого, тут же противники новой княжеской политики выкрикивали бранные лозунги, а рядом с ними вились воришки и мошенники, кошельки у которых в такие времена разбухали до неприличия.
Среди всей этой суеты, бесконечных ярмарок и гуляний, труднее всего приходилось городским гвардейцам. Именно на их долю выпадали самые ответственные задачи, как то охранение порядка и пресечение преступлений. Облаченные в тяжелые стальные латы с гербом дома Легилль на груди, они патрулировали улицы Ясеневого Города, готовые в любой момент противостоять возникшим неприятностям. На спинах у них развевались короткие оранжевые плащи, а лица этих бесстрашных воинов были похожи на каменные изваяния, застывшие в отрешенном безразличии.
Главную улицу города имени Рутоса Легилля, которая пронизывала столицу с северо-запада на юго-восток, патрулировал первый гвардеец вместе со своими солдатами. Капитан Адри Лострикс, виконт по титулу, был ответственным за самые оживленные кварталы Ясеневого Города и уже с первыми лучами солнца он неустанно нес свою службу. Высоченный крупный мужчина лет сорока, с широкими плечами, самым обыкновенным лицом и шрамом на шее, был верным соратником умершего князя Брустора. Остался он верен и новому владетелю Эшторна – Онору Легиллю. Он беспрекословно исполнял приказы своего непосредственного начальника – Филтона Легилля, командующего регулярной армией княжества, в структуру которой и входила городская гвардия. В рядах самой гвардии все чаще ходили слухи о безумстве нового князя, каждый день появлялись новости об очередной выходке Онора Легилля и десятки недовольных служащих все чаще высказывались о том, каким бы хорошим князем был герцог Филтон. Однако в число таковых не входил капитан Лострикс, ибо он был предан дому Легилль, будто верный пес своему старому хозяину, а закон был на стороне старшего брата.
Первый гвардеец славился своими боевыми навыками, ведь считалось, что нет в городской гвардии человека, способного побить его. Как говаривал сам Адри Лострикс: «Ежели появится среди моих ребят тот, кто победит меня в бою, быть ему первым гвардейцем вместо меня». Так и повелось, что во всяческих турнирах и состязаниях от городской гвардии всегда участвовал именно капитан Лострикс.
Пятнадцатого дня Лунопада, когда до турнира в честь становления Онора Легилля во главе княжества Эшторнского оставалось семь дней, Адри Лострикс вместе с тремя солдатами из гвардии патрулировал улицу имени Рутоса Легилля. Груженные вином и сыром повозки сновали туда-обратно, пьяные монахи распевали песни, торговцы зазывали клиентов заманчивыми предложениями. Широкая улица, покрытая желтой брусчаткой, была в тот день переполнена. Повсюду были развернуты шатры, факиры выдыхали пламя, карлики жонглировали ежами, менестрели на каждом углу распевали знакомые мотивы. Все эти веселья проходили на фоне общественного упадка, ибо никакие празднества не способны были заглушить боль, которую испытывали жители Ясеневого Города в связи с кончиной любимого князя - Брустора Легилля.
- Будь проклят жирный князь! – кричал какой-то худой мужчина в лохмотьях и его тут же поддержали еще трое крестьян. – Скоро он начнет есть наших детей! Мы хотим, чтобы Филтон Легилль правил этими землями.
- Да! – в один голос выкрикнули еще пятеро подоспевших простолюдинов.
- Он плодит бастардов от каждой шлюхи в городе! – продолжал вопить заводила. – Он опустошает казну!
- Долой жирного князя! – послышалось с противоположного конца улицы.
В этот самый момент мимо проходили городские гвардейцы во главе с капитаном Лостриксом. Они остановились напротив кричащего, и первый гвардеец обратился к нему.
- Идите домой, господин! Не заставляйте нас применять силу.
- Да что ты можешь, мерзкий прихвостень! – скривившись, выкрикнул мужчина. – Кому ты служишь? Жирному распутнику или герцогу Филтону?
- Я служу дому Легилль и народу Эшторна, - спокойно ответил Адри Лострикс. – И я не позволю оскорблять нашего законного князя.
Виконт обнажил меч, брякнув сталью. Гвардейцы последовали его примеру и устремились в сторону заводилы.
- Произвол! – кричал мужчина, пятясь назад. – Люди! Не позволяйте прихвостням жирного князя творить произвол!
Адри Лострикс настиг уже пустившегося наутек мужчину, однако путь ему преградил здоровенный кузнец в испачканном сажей фартуке и с огромным молотом в руках.
- Лучше иди работать, - опуская забрало на шлеме, проговорил первый гвардеец, делая шаг вперед. – Я не хочу крови, но видит Единый, пролью ее, если потребуется.
Позади послышался скрежет стали. Это камни полетели в гвардейцев, вминая стальные латы. Один из рядовых повалился наземь, и его тут же обступила взбешенная чернь с мотыгами и вилами. Второй солдат, оценив обстановку, припустил прочь, ибо люди стягивались к месту завязавшейся потасовки каждое мгновение. Третий гвардеец, молодой Миртэл Тольберт, восемнадцати лет, ринулся в толпу, чтобы освободить своего товарища от набросившихся крестьян. В это время молот кузнеца обрушился на отвлекшегося капитана гвардии. В голове брякнуло, вокруг все потемнело, и голубое небо закружилось с невероятной скоростью. Адри Лострикс, лучший воин городской гвардии, лежал на спине, закованный в тяжелые латы с вмятиной на задней части шлема, и истекал кровью.
Улица теперь была полностью перекрыта, всякое движение остановилось. Торговцы спешно собирали свои лавки, извозчики гнали лошадей прочь. Взбунтовавшиеся крестьяне закидывали камнями лежащих гвардейцев, и лишь один молодой рядовой Миртэл Тольберт с неистовой сноровкой отбивался от наступающих простолюдинов. На нем были добротные латы, доставшиеся юному воину от усопшего отца, который посвятил всю свою жизнь службе в гвардии. Меч его, пускай и не такой острый, как у капитана, надежно отражал выпады кольев и вил, коими орудовали смерды. Со всех сторон в гвардейца летели камни, бранные возгласы слышались тут и там.
- Кого вы защищаете? – доносилось слева. – Народ или жирного распутника?
- Убери меч, гвардеец, и ты не умрешь сегодня! – кричали наиболее смелые.
Но убрать оружие как раз таки означало отдать себя на растерзание бешеной толпе, ибо только это блестящее полотно стали отделяло Миртэла Тольберта от смерти.
Гвардеец услышал шаги, доносящиеся сзади, резко развернулся на пятках и ударил мечом вслепую. Послышался визг и только потом солдат увидел перед собой крестьянина в лохмотьях, который с ужасом в глазах держался за правую руку. На земле отрубленная кисть сжимала топор. Миртэл Тольберт устремился к едва дышащему капитану Лостриксу, которого лесорубы уже успели поднять и несли в сторону сточной канавы, чтобы утопить. Он в одно мгновение настиг восьмерых смельчаков и рубанул резким ударом последнего по ноге. Брызнула кровь, раздался вопль, и бессознательное тело первого гвардейца с искрами рухнуло на брусчатку. Миртэл Тольберт сделал выпад, столь ловкий, что один из лесорубов не успев отступить, получил сталь в живот. Остальные шестеро смельчаков со страхом пятились назад, недоверчиво поглядывая на оборвавшего процессию гвардейца.
- Всем разойтись! – кричал Миртэл Тольберт. – Сейчас же приказываю всем разойтись, и вам простят все преступления против действующей власти!
Но слова возымели эффект лишь на пару мгновений. Совсем скоро обезумевшая толпа снова ринулась на гвардейца. Ненависть туманила разум, и теперь всем было плевать на меч в руках Миртэла Тольберта. Сам же солдат, закрыв путь к лежащему Адри Лостриксу, приготовился к глухой обороне. Но когда до столкновения с толпой оставалось не больше трех футов, в воздухе раздался звук горна. Послышался топот копыт, властные выкрики с призывами разойтись и это, казалось, повлияло на взбесившуюся толпу. Кавалерия, появившаяся на улице Рутоса Легилля, предпочитала не церемониться с особо ретивыми бунтарями. В ход шли арбалеты, мечи и копья. Семь или восемь крестьян пали замертво в первые мгновения, еще трое получили удары в спину, а кузнец, который успел ударить капитана Лострикса по голове, сам лишился головы за излишнюю прыть. Горн не переставал гудеть, но толпа уже почти стихла. Многие пустились в бегство, некоторых удалось схватить для дальнейшего суда. Отряд конных воинов замкнул улицу со всех сторон, обступив гвардейцев. Возглавлявший кавалерию Ясеневого Города – капитан Эльин Свильт, выехал вперед на кауром жеребце эйнденских пород, облаченном в латы. Кавалер в темном мундире с оранжевыми эполетами, сурово смерил взглядом дрожащих от страха простолюдинов, оценивая обстановку. Он был молод и свеж, с русыми короткими волосами и офицерской осанкой. Эльин Свильт считался правой рукой герцога Филтона Легилля, ибо дом Свильт вот уже пять поколений служил дому Легилль, но не являлся при этом дворянским. Кавалер бросил взгляд на лежащего в крови капитана Лострикса, а затем перевел взор на Миртэла Тольберта.
- Твое имя, солдат, - проговорил он голосом спасителя, каковым гвардеец и считал его в ту минуту.
- Миртэл Тольберт, рядовой городской гвардии, - поднимая забрало, ответил тот и поклонился.
- Ты хороший воин, храбрый и преданный, - проговорил Эльин Свильт. – Я горд, что у капитана Лострикса служат такие как ты.
Миртэл Тольберт кивнул, и хотел было поблагодарить капитана за спасение, но тот уже развернул коня. Кавалер быстро раздавал своим людям приказы. Первым делом подхватили двух раненных гвардейцев, чтобы переправить их в лазарет. Разогнали оставшихся людей, часть из которых увел конвой. Навели порядок, восстановив движение и установив снесенные толпой торговые шатры. Через пару часов на месте потасовки не было и следа от той кровавой бойни, которая здесь возникла.
Рядовой Миртэл Тольберт отправился в казармы, дабы передать свой пост другим гвардейцам, а также поведать товарищам о том, происшествии, которое выпало на его долю. Он не знал, жив ли капитан Лострикс и по-настоящему переживал за своего командира, ведь именно благодаря ему Миртэл Тольберт занял место в престижной городской гвардии. Юноша шел по улицам Ясеневого Города, совершенно забыв вытереть с меча кровь. Закованный в латы гвардеец с окровавленным мечом, да еще и в одиночестве представлял собой весьма любопытное зрелище для прохожих. Миртэл Тольберт был по-юношески красив с густыми светлыми волосами до плеч, синими глубокими глазами, с румянцем на щеках. Он считался превосходным фехтовальщиком, умелым наездником и сносным лучником. Миртэл был вторым сыном в семье, где отец всю свою жизнь посвятил службе в армии. Суровый нрав родителя и несгибаемый характер сделали из Миртэла Тольберта принципиального мужчину с четкой жизненной позицией. Мальчишка еще с детских лет знал, чему посвятит свою жизнь, упиваясь рассказами о войнах и мятежах, о подвигах и приключениях. Он был прекрасным подчиненным, возможно, лучшим исполнителем в гвардии, однако каждый приказ юноша обдумывал как следует, дабы не нарушать собственных принципов и установок.
Был у Миртэла Тольберта и старший брат – Демиан, с которым он из года в год общался все реже. Характерами братья совершенно расходились, ибо если Миртэл больше причислял себя к самоотверженному воину, Демиан подобно изворотливому ужу, старался выиграть для себя как можно более выгодное положение в обществе. При этом старший брат все чаще пренебрегал каким бы то ни было принципами и понятиями, чем вызывал сильнейшее раздражение как у отца, так и у самого Миртэла.
Дорога до гвардейского квартала, где располагались казармы служащих в регулярной армии воинов, была пройдена меньше, чем за час. Показался длинный шпиль ратуши – здания, которое стало для Миртэла Тольберта роднее дома. Весь остаток дня молодой гвардеец провел в беседах с солдатами, рассказывая о случившемся бунте, о геройстве капитана Эльина Свильта, о ранении Адри Лострикса и о ситуации на улицах Ясеневого Города. Миртэл сменил латы на кожаный коричневый камзол с некоторыми потертостями. Распили на четверых бочонок кислого пива, спели три песни о Второй Войне с Новым Дунгмаром. Ближе к ночи, когда вернулся очередной патруль, стало известно о еще двух бунтах на улицах столицы. В районе Литейного квартала Гильдия Кузнецов решила поквитаться с гвардейцами за убитого собрата и устроила им западню. Одного бедолагу забили насмерть, однако вовремя вмешались монахи из Ордена Духа и Меча, и конфликт удалось завершить на корню. В Монетном квартале горовики из Гильдии Отверженных организовали нападение на казначейство, но его пресекли офицеры из Лиги Ясеня, которые выслеживали преступников уже несколько дней. Всех пятерых грабителей удалось уничтожить.
- Мрачные времена, - жуя табак, проговорил гвардеец по имени Ботч. – Ничем хорошим это не закончится, вот попомните мои слова.
- Что тут говорить, если уж на место капитана Лострикса метит проклятый Гарк, - выругавшись, поддержал его рядовой Лори. – Тогда точно придется несладко.
- Капитан Лострикс все еще жив, - вставил Миртэл Тольберт. – Лекари выходят его, он крепкий муж.
- Выходят, да только какой из него первый гвардеец, после таких травм? – брякнул Ботч. – Ему ведь башку размозжили, как ты сам говорил. Лучший меч гвардии теперь будет Гарк, как пить дать.
Миртэл Тольберт прекрасно знал, что сержант Гарк воин посредственный. Любитель грязной тактики, тылового сражения и фуражир, этот гвардеец всегда был на особом учете у капитана Лострикса. Однако замены Гарку на его посту не было, ибо никто лучше его не знал состояние дел городской гвардии, количество оставшейся провизии, время поступлений из казны и каждого гвардейца поименно. Ни о каком уважении со стороны служащих не могло быть и речи, хотя уважение – это последнее, в чем нуждался сержант Гарк.
Наутро в казармы прибыл молодой монах из ордена Его Дети и сообщил, что капитан Адри Лострикс пришел в себя и хочет видеть рядового Тольберта. Несмотря на то, что утром Миртэл должен был патрулировать Серебряный квартал, он отправился в лазарет, подменившись с одним из своих товарищей. В сердце его бушевали трепет и волнение, ведь человек, которым Миртэл Тольберт восхищался с детства, послал за ним сразу после того, как пришел в себя. Он будет первым, с кем Адри Лострикс поговорит после ранения. Большая честь для маленького человека.
Все оказалось хуже, чем предполагал рядовой Тольберт. Адри Лострикс был плох настолько, что едва говорил. Голова его была перемотана некогда белой повязкой, на которой запеклась багровая кровь. Губы виконта были белые, под глазами виднелись темные круги. Некогда могучий воин превратился теперь в ослабленного полуживого калеку.
- Здравствуй, Миртэл, - с тяжестью в голосе, проговорил он, когда гвардеец пожаловал к нему в покои.
- Капитан Лострикс, - поклонился Миртэл Тольберт. – Рад видеть вас в здравии.
Первый гвардеец выдавил из себя улыбку.
- Назвать это здравием не поворачивается язык. Я умирю, Миртэл. Лекари бессильны, священники тоже. Монахи делают все, чтобы я как можно больше спал, но я-то чувствую, что конец близок.
Ком подступил к горлу гвардейца, так жалко ему стало своего командира. Резкий приступ ненависти к тому кузнецу обуял его и в тот миг Миртэл Тольберт был готов мстить за своего капитана.
- Вы – сильный человек и обязательно поправитесь, - рядовой знал, как нужно говорить в такой ситуации, хотя он прекрасно осознавал всю бесполезность этих слов.
- Я вызвал тебя не просто так, - серьезно проговорил капитан. – Во-первых, я хотел поблагодарить тебя за отвагу, которую ты проявил на улице Рутоса Легилля. Ты не дал бунтарям убить меня, рисковал своей жизнью, защищая мою.
- Любой гвардеец поступил бы так, - ответил Миртэл Тольберт.
- Даже тот, который бросил вас, когда крестьяне взяли нас в кольцо? – усмехнулся Адри Лострикс. – Ты – честный человек и отличный солдат. Я обещал твоему отцу, что пригляжу за тобой, да только как мертвец может приглядывать за живым? Разве что с небес.
Первый гвардеец скривился от боли и продолжил.
- Первого дня Преддверия будет турнир. В нем примут участие более сорока дворян со всех уголков Эндердаля. Среди этих воинов есть и капитан городской гвардии – виконт Адри Лострикс. Но он нынче не в форме, как знаешь. Я бы хотел, чтобы ты заменил меня на этом турнире и выступил на нем от моего имени.
В горле у Миртэла Тольберта пересохло. Он никак не ожидал от капитана такого хода. Да как он, рядовой гвардии, мог удостоиться такой чести?
- Я всего лишь солдат, - опустив голову, проговорил он. – Принимать участие в турнире могут лишь дворяне. К тому же списки утверждает маршал Филтон Легилль.
- Ты облачишься в мои доспехи и будешь биться в закрытом шлеме, - прервал Миртэла Адри Лострикс. – Вполне вероятно, что к тому времени, меня не будет в живых. Я отправлю маршалу Легиллю письмо, в котором укажу свою просьбу. У нас с ним неплохие отношения и мне думается, что он не откажет умирающему приятелю.
- Но почему бы вам не отправить на турнир кого ни будь из офицеров? – удивленно развел руками Миртэл Тольберт. –Они хоть и не дворяне, но по крайней мере высокого звания.
- Среди офицеров нет людей, для которых честь дорога также, как для тебя, - ответил первый гвардеец. – Я даю тебе возможность заявить о себе перед представителями дома Легилль, перед всем высшим командованием Эшторна, перед знатью Эндердаля. У тебя будет один шанс доказать, что ты достоин большего, нежели патрулировать улицы Ясеневого Города. Только ты сам решаешь, как сложится твоя судьба. Я никогда не сомневался в тебе как в великолепном воине, так иди туда и докажи всем, что я был прав.
Адри Лострикс, первый гвардеец Ясеневого Города, умер на следующий день. Миртэл Тольберт так и не узнал, успел ли он отправить письмо Филтону Легиллю или нет.







Глава 3

Ведомые легкой наживой, в Ясеневый Город стягивались чудаки со всех концов Эндердаля. Кто-то вез сюда сыр и виноград на продажу, другие стекались поглазеть на знатных дворян, некоторые же прибывали из-за иной выгоды, темной и не всегда явной. Одним из тех, кому посчастливилось попасть в разбухший до неприличия от приезжих город, был некий странствующий бард по имени Фарух. Полукровка, в котором текла кровь юхарской содержанки и как поговаривали какого-то виконта средней руки из Эндердаля, как и многие прочие, надеялся поживиться во время громкого турнира. Смуглокожий, низкий ростом и располневший к своим тридцати годам Фарух, проник в застенки столицы Эшторна, отдав подкупным гвардейцам на южных воротах последний серебряник. При нем был узелок с немногочисленными пожитками, старенькая лютня, да небольшой лохматый пес, которого он подобрал, скитаясь вдоль северных границ Альдерфора.
Ясеневый город встретил его контрастами, каких он не видал ни в Дортвере, ни в Эридосе, ни даже в экзотическом Илиндире. Из-за моря прибыли лазуряне, в расписных одеждах, вышитых золотом и серебром. Дунгмарские купцы, в тяжелых кожаных дублетах грозно расхаживали по улицам, меряя своим мрачным взглядом праздных гуляк. Горовики с отметками о разрешении торговли выставляли на продажу обработанные камни и дерево. Борхи, в железных браслетах на руках тащили за собой повозки знатных господ. Фарух прекрасно понимал нелюдей, ведь он сам был полукровкой, что сказывалось на его жизни изо дня в день. Вот уже как с год умер его наставник – старый бард Тон-Тон, который подобрал скитающегося полукровку на задворках княжества Ринт, и приютил его под своим крылом. За этот год Фарух играл для князя Фогота в Дортвере, пил лучшее вино Эндердаля в Эридосе и наблюдал, как дикие скакуны невероятных расцветок гарцуют по полям графства Эйнден, что в Глэндэле. Пожалуй, это были настоящие эмоции, которыми барду не с кем было поделиться. В этом большом мире он был совершенно один – далеко от дома на юге, где умерла его мать, и еще дальше от своего неизвестного отца. Некоего виконта, который спал с его матерью, Фарух уже и не надеялся найти. Возможно, она врала ему, говоря, что он сын представителя знатного эндердальского дома. Вполне вероятно, что бард был отпрыском какого ни будь моряка или сопроводителя караванов. Почем ему было знать?
Благодаря Тон-Тону он выучился играть на лютне, разучил сотни самых популярных в Эндердале песен и теперь зарабатывал себе жизнь игрой и пением. Заработок тот был скудным, и порой приходилось голодать по нескольку дней, просить милостыню, воровать или же продавать то, что было при себе. Такая жизнь закалила Фаруха, сделав из него человека прагматичного, эгоистичного и недоверчивого. Если можно было набить брюхо бесплатно, присоединившись к столу каких ни-будь дворян, он не брезговал этого делать. Если же был шанс обмануть кого ни-будь и остаться при этом в выигрыше, Фарух всегда использовал такую возможность. Именно поэтому вход в некоторые города Эндердаля был для него строго закрыт. К счастью, в число таковых не входил Ясеневый Город, где теперь он рассчитывал подзаработать с лихвой.
Пестрота красок и буйство образов забавляли идущего налегке полукровку. Облаченный в потрепанные серые бриджи, легкую холщевую рубаху и шляпу с огромной дырой на поле, Фарух из Когорота веселой походкой преодолевал квартал за кварталом. Он подмигивал симпатичным девушкам, которых в Ясеневом Городе теперь было хоть отбавляй, сопровождая все ухаживания легкой игрой на лютне. Дамы хихикали, прикрывая ротики, и кокетливо улыбались забавному музыканту. В этом было что-то волшебное, и хоть Фарух прекрасно знал, что ни одно из этих прелестных созданий никогда не заговорит с ним, на душе становилось теплее.
В трех трактирах – Пьяный Заяц, Шишкин Брат и Королевский Дар ему не нашлось места. Все они были забиты под завязку, да к тому же еще и в большинстве своем знатными персонами. Эти заведения располагались в элитном квартале Ясеневого Города – Серебряном, где проживала знать средней руки, церковники и купцы. В трактирах для них играли и пели самые знаменитые менестрели Эндердаля, имена которых были известны при каждом дворе, а стоимость их выступления исчислялась в золоте. В гвардейском квартале места странствующему барду также не нашлось, ибо строгая военная верхушка напрочь запретила иноземным певцам развлекать их в трактирах и на постоялых дворах. Здесь выступали фокусники с востока, церковные запевалы и скучные музыканты, поющие о былом величии Королевства Эндердаль. В монетный квартал Фарух так и не попал, ибо там творились какие-то бесчинства. Чернь рубилась с гвардейцами, нелюди сталкивались с офицерами из Лиги Ясеня и всяческий с кем полукровке удавалось побеседовать, отговаривал его от идеи играть в трактирах этих неспокойных мест. В Литейном квартале и вовсе не было трактиров – кузницы, небольшая церковь и целая когорта столярных фабрик, вот и все, чем славилось это место.
Оставалось последнее – Худой квартал, место, где обитал различный сброд, как то мелкие воришки, разбойники из Гильдии Отверженных, шлюхи, пьяницы и прочие нелицеприятные личности, коих жизнь отбросила на задворки. К таким компаниям Фарух уже давно успел попривыкнуть, так что его не отпугивали рассказы о постоянных битвах между пьяными крестьянами и озверевшими борхами, о том, что в этих местах можно запросто получить нож в спину или о том, что после ночи с местными куртизанками можно еще два года ходить к лекарям, а то и вовсе утратить способность к производству потомства.
Сам Худой квартал расположился в юго-восточной части города и занимал совершенно небольшую его часть. Центральной веной его пронизывала улица Поперечная, а параллельно к ней с двух сторон проходили Побочная первая и Побочная вторая, соединяемые многочисленными переулками. В самом дальнем углу квартала расположился трактир Дивный Пивень с небольшим постоялым двором и конюшней на четыре лошади. Трактир примыкал к городской стене, высотой в тридцать футов и был покрыт серой облупившейся известкой. По стенам полз полумертвый плющ, опутывая балкончики с чугунными прутьями, а изнутри доносились крики и галдеж.
Фарух прошел под своды Дивного Пивня, оказавшись в светлом помещении, пропахшем кислым вином и потом. Люстры покачивались в такт телодвижениям, которые совершали гости, проживающие в комнате над трактиром. Один из постояльцев, слепой старик в обносках, мирно посапывал на подоконнике, скрутившись калачиком. Рядом за столом горланили пьяные монахи в темно-коричневых робах - послушники Ордена Его Дети, кроткие в храмах, буйные на воле, где Единый по их мнению не видит всех прегрешений. Еще немного и они уединятся в комнатах с какими ни будь продажными девками, сидящими за столами напротив. Еще один стол занимали приезжие мелкие торговцы. Они тихо о чем-то перешептывались, потягивали эль и не решались в открытую глазеть на полуголых девиц. Стол у лестницы, ведущей к гостевым комнатам, был занят целой толпой крестьян. На всех у них был один бочонок пива, они пели песни о весне, о благоденствии и о снисхождении Единого. Некоторые из них шептались, и среди всего этого гула Фарух услышал лишь одну фразу: «Проклятый жирный деспот. Скоро ему воздастся».
Бард проследовал к стойке, где крутился привратник, его жена и две молодых дочки. Худой сморщенный мужчинка лет сорока пяти недоверчиво оглядел Фаруха, выказывая своим взглядом все то призрение, какого достойны полукровки в центральных землях Продола. Он вытер руки о жирный фартук и пробормотал:
- Свободных столов нет, комнат тоже. Могу налить пива или чего покрепче.
Бард почесал затылок и проговорил:
- От пива не откажусь, - пожал он плечами. – Но я не гулять сюда приехал.
- Попрошайка что ль? – нахмурив брови, спросил мужик. – Тогда проваливай ко всем темным демонам! У меня тут и так полно прохвостов навроде тебя.
- Я – бард, - гордо проговорил Фарух, вкладывая в свои слова столько значимости, будто бы добрых бардов не было здесь вот уже с десяток лет. – И я вижу, что у вас тут мрачно как в могиле. Я могу задать веселья этой дыре.
- Ты кем себя возомнил, полукровка? – разъяренно зарычал привратник. – Я владею этим трактиром уже двадцать лет, и бродячих певцов здесь отродясь не было.
- Сочувствую, - пожал плечами бард. – Но мои услуги стоят недорого – сытный обед и крыша над головой ночью, вот все что мне нужно. Девки сами ко мне липнут, так что с этим проблем не будет.
В ответ на это привратник расхохотался так, что добрая половина трактира не преминула обратить к нему свои взоры. Его плечи судорожно сотрясались, и короткая борода с проседью покрылась слюной. Фарух молча наблюдал за смеющимся, и терпеливо ожидал, когда закончится его припадок. В один момент привратник резко замолчал и, достав из-за стойки небольшой однозарядный самострел, направил его на барда. У Фаруха в одночасье подкосились ноги. Он почувствовал как побелел от страха и нижняя челюсть его затряслась.
- Проваливай отсюда, мерзкий полукровка, - с какой-то невероятной злобой прошипел привратник. – Или я всажу болт тебе в грудь, так и будет, видит Единый.
- Папа! – раздался тихий голосок, который показался Фаруху на фоне всего этого беспорядка глотком свежего воздуха. – Прошу тебя, позволь этому молодому человеку играть у нас. Гостям нравится музыка, я это наверно знаю. Ведь мы ничего не теряем.
Бард сглотнул, глядя, как опускается хозяйски самострел. На какой-то миг в сердце его возникла надежда, и он не поверил – не убьют, да еще и дадут поиграть. Что за удача.
Трактирщик смерил дочь отеческим взглядом и спрятал самострел за стойку.
- Можешь сыграть сегодня у нас, - недовольно процедил он. – Но с каждых десяти твоих медяков я получу три и еще пять за комнату на мансарде.
- По рукам, - довольно проговорил Фарух и, сделав шаг вперед, - протянул свою руку привратнику.
- Можешь не набиваться мне в друзья, полукровка, - фыркнул он и скривился, как будто руку ему тянул чумной больной. – Скажи спасибо Анли, если бы не моя любовь к ней, гнить тебе на заднем дворе моего трактира.
Он вернулся к своим обязанностям, а Фарух с почтением и едва заметно кивнул весьма полной и далеко не симпатичной девушке, которая не отрывала от него взгляда. Наверное, она весила раза в два больше, чем сам бард, который был далеко не атлетом. Пухлые розовые щеки наплывали на глаза, волосы прикрывал кружевной чепец, а маленькие глазки были до того азартными, что оторвать от них взгляд было весьма даже не просто. В один момент полукровка понял, что уже слишком долго таращится на дочку привратника и отвел в сторону свой взор. Он попытался вспомнить, когда последний раз у него была женщина и не смог этого сделать. Говорили, что у южан была горячая кровь, потому что они происходили от древних племен, где совокуплялись по шесть раз на день. Фарух, хоть и был на половину юхарцем, а все же иногда верил в эту легенду. В хорошие времена, когда в карманах водились серебряники, он по трое суток не выходил из борделей, где опробовал по три раза каждую из девушек. Его наставник – старый Тон-Тон всегда осуждал похоть своего ученика, но куда ему, старому эндердальцу, было понять, что творится на душе у полного сил человека, в чьих жилах течет южная кровь?
Опомнившись от мимолетного забвения, Фарух, раскланиваясь по дороге гостям, отправился на небольшой помост, служивший в Дивном Пивне чем-то вроде сцены. Он отбросил в сторону свой узелок, заглянул в окно, где мирно посапывал его пес, и принялся играть на лютне, затянув одну из своих любимых песен.
Хотел жениться я всегда на девочке приличной,
Да только езженные куры попадались мне.
Истории у всех - одна другой отличней,
У каждой был второй я… Конечно, им видней.

Одна мне говорила, что сына хочет сильно,
Другая также сильно в верности клялась.
Да только у одной четыре сына было,
Ну, а вторая с плотником назавтра повелась.

Ну, где же, ну где же, приличные девицы?
О сколько-сколько денег за вас бы я отдал.
Куда не плюнь в округе, везде одни блудницы,
И с каждой первой встречной я бы переспал.

Монахи захлопали, подпевая знакомому мотиву. Куртизанки игриво захихикали. Пальцы Фаруха гармонично плавали по струнам, заставляя гостей покачиваться в такт. Дочери привратника, да и сам он, теперь с улыбкой на лице слушали прекрасный голос барда и его отменную игру.
Когда первая песня была спета, каждый, кто сидел в трактире, громко зааплодировал. «В этих проклятых местах мои песни звучат особенно хорошо», - подумалось Фаруху. Еще никогда люди не испытывали такого восторга от его песен. Должно быть здесь, на задворках Ясеневого Города, среди всего этого сброда, выступление такого барда как он, весьма прилично ценится.
На сцену полетели медяки, и Фарух подмигнул привратнику. Собрав плату за выступление, он затянул следующую песню. К ночи, когда Дивный Пивень был заполнен до отказа, в сумке у барда скопилось почти три серебряника. Один он отдал привратнику, которого звали Игнат. Тот попробовал серебро на зуб, и удовлетворительно кивнув, отправил монету к себе за пазуху.
Гости стали расходиться после полуночи. Многие из них собирались назавтра посетить турнир, начало которого планировалось с первыми петухами. Привратник Игнат вместе со своей глухой женой и двумя дочками наскоро убрали столы, вымыли посуду, подмели пол и отправились наверх, где квартировали. В трактире остался один только Фарух, который уютно расположился за одним из столов, раскладывая для подсчета заработанные деньги. Напротив него стоял штоф с элем, а вокруг была тишина. В голове все еще звучал мотив одной из развеселых песенок, а перед глазами стоял образ Анли – пухлощекой дочки привратника.
Вечер можно было считать удавшимся. За несколько часов полукровка из Когорота стал любимчиком столичного отребья. Он и сам был ничуть не лучше этих пропойц и воришек и компания эта ему почему-то очень даже нравилась. Он вспоминал разговоры постояльцев – любителей сплетен и слухов, разносящих вести из одного трактира в другой. Большинство из них говорили о предстоящем турнире, на который собирались лучшие воины Эндердаля. Давеча в Ясеневый Город прибыл герцог Эрстан Фогот, старший сын князя Альдерфора, самого могущественного человека в центральных землях. Говорили, что герцог великолепный боец, воплощение мужества и чести. Уже вечером в столицу пожаловал князь Амильтон, владетель восточного княжества Дорхем, второго по размерам после Альдерфора. Вокруг этого дворянина витали тысячи слухов о его связи с магами, о путешествиях в дальние земли Иригарда и о выдающихся полководческих способностях. Из ближайших земель – графства Рэйнэбор прибыл граф Торр Бертиран. По заверению многих именно он был первым претендентом на победу. Грозный соперник для любого противника – орудующий двуручным молотом, великолепный стратег, не проигравший ни одной битвы. Слава графа опережала его.
Фаруху уже доводилось бывать на двух турнирах в Эндердале. Лет шесть назад он вместе с Тон-Тоном посетил турнир в Альдерфоре. Участвовать в нем могли только князья и графы, а поводом к турниру послужило рождение у князя Фогота внука – Вилариана. Тот турнир триумфально выиграл герцог Эрстан Фогот, отец Вилариана и будущий наследник Альдерфора. В финальной битве он победил Железного Князя Эрвина Лергонта и после того дня никто больше не видел владетеля Арнвила. Поговаривали, что это поражение навсегда оставило след в его и без того непростом характере.
Второй турнир проходил в Глэндэле два года назад. Его организатором выступали купеческие гильдии, и взносы на участие были непомерно велики. В итоге участие в турнире приняли всего двенадцать знатных бойцов, двое из которых были с Лазурных Островов и один из Нового Дунгмара. Победителем все же стал эндердалец – один лучших воинов всех Эпох, легендарный – Отти Брист. Фарух припоминал, как при виде этого виконта у него в душе что-то встрепенулось. В серебряных латах, которые отражали солнечные лучи, с гербом дома Брист на груди, этот могучий воин одним своим видом внушал страхи в сердца своих противников и любовь одиноким (да и не только) дамам. Он был богат, владел обширными землями на юге Альдерфора и ничего не хотел слышать о политике. Отти Брист был верен только своему мечу. За его плечами были блистательные победы, одна ярче другой. Но закат для этого легендарного героя наступил столь же стремительно как и рассвет. Путешествуя из Эрмара в Эридос, Торр Брист стал жертвой разбойников из Гильдии Отверженных. Он унес жизни восьмерых нелюдей, однако один из борхов – крупный и умудренный опытом, сумел вонзить свой кринок ему в сердце. Так закончилась жизнь величайшего бойца Эндердаля – на перепутье дорог, в забытых Единым местах.
Теперь Фаруху предстояло лицезреть третий турнир в своей жизни, и он обещал затмить своим величием все прошлые состязания.
За окном Дивного Пивня уже занимался рассвет. Легкое персиковое зарево раскроило ночное небо надвое, и впервые запах хмеля и пота сменился утренней свежестью. Время барда заканчивается утром, кончаются его слава и овации. Фарух брякнул напоследок лютней и отправился наверх, в свою комнату – которую ему выделил привратник Игнат за двойную плату. Пол в узких коридорах ужасно скрипел и с каждым своим шагом бард чувствовал на себе презрительные порицания спящих за дверями постояльцев. Когда наконец он добрался до своей комнаты на мансарде, силы покинули его в одночасье. Он сбросил с ног сапоги, расшнуровал рубаху, небрежно откинув ее в сторону и остолбенел от увиденного. Посреди пыли и облезших ковров, на низкой перине лежала дочка привратника. Пухлое тело Анли покрывало легкое одеяло, выдавая нескромные формы юной девы. Она лежала на боку, подставив руку под голову, и как-то нагловато обсматривала напуганного Фаруха.
- Чего ты так испугался, певец? – хихикнув, спросила девушка, и одеяло как бы случайно скатилось с ее плеча. – Или женщины не видал?
- Я… - замешкался полукровка, чувствуя, как щеки его наливаются кровью. – Вы, кажется, Анли?
- Да какая разница? – снова усмехнулась она и белые зубки мелькнули на пухлом лице. – Иди сюда и можешь называть меня как хочешь. Я слишком долго тебя ждала здесь, так что теперь тебе от меня не отделаться.
Фаруха это позабавило. Он спрятал поглубже все свои сомнения и, скинув бриджи, последовал совету Анли. Последняя его здравая мысль в эту ночь была такова: «Она еще не знает, что значит дразнить южанина».