Замужество. Фрагмент повести Ульяна

Четырнадцати лет осталась я круглой сиротой. Батько и мама, и два брата умерли от тифа в двадцать первом году. На руках у меня остались две малолетние сестрички. А семья у нас была хорошая, дружная. Батько дюже мать любил, жалел. Жили зажиточно, хозяйство было добре. После их скоропостижной смерти все прахом пошло. Все!
Малых взяла тетка. А я по наймам пошла. Никакого труда не цуралась. А жизнь була страшна: то белые, то красные, то зеленые, шли брат на брата. Не понять, кто прав, кто виноват. Люди гибли як мухи, и не було двора, где бы не голосили, не хоронили. Приходилось батрачить на тяжелых работах, в поле, ведь мужичков-казачков война покосила не только на Дону и Кубани, а и на дальней стороне. Никита меня приметил: я ловка була, на коне скакала и никого из парней к себе не допускала. К шестнадцати годам гарна була, уже на поре стала. Замуж пошла от чужих людей. Засватали меня родители Никиты скромно да и забрали.

Перед тем, как нам с Никитой обвенчаться, повез он меня в Екатеринодар. Первый раз побачила я городску жизнь. Выменял он мне на «толкушке» у Сенного рынка богатое платье. Подошло тютелька в тютельку: как на меня шито. Дивчинка хозяйки, у которой мы остановились, причесала меня по-городскому. Только фату – и под венец! Повел меня Никита к фотографу. Тот и сделал снимок на долгую память. Только в войну та наша память сгорела. Слава Богу, что вторая карточка сохранилась у тетки Марии.

Семья у Никиты была большой и крепко зажиточной. Очень меня Никита жалел, любил. Не давал обижать золовкам, не позволял рано будить, только я сама вставала чуть свет, по привычке, помогала свекрухе со скотиной. Хозяйство було огромное: коровы, свиньи, овцы, лошади, а птицы – тьма-тьмучая. И все надо поить, кормить, за всем ухаживать. Огромные поля в степи, пасека, виноградник, огороды… Работа сокращалась только в большие праздники да зимой. А нам, молодым, все было нипочем. И работать с мужниной родней мне було в радость, хотя угодить свекрухе было невозможно. Но Никита ото всего меня ограждал, как мог. Мы были счастливы вдвоем!

Через годок у нас родился первенец – Кузьма. Снова радость наша тихая. Було Кузьме уже годочка два, началась коллективизация. Поднялась опять страшная смута. Умные люди посоветовали свекру всю скотину сдать и записаться в колхоз, а иначе всех – в Сибирь да на Соловки. Свекор купил хатку нам с Никитой на другом конце хутора и отделил нас. Вроде бы мы сами по себе, «пролетарии», и к его хозяйству и земле отношения не имеем. Но скоро у всех отобрали и землю, и покосы, оставили только огороды да садочки при домах.

Хатка у нас была неважная, но мы мечтали поставить когда-нибудь свою, лучшую. При хате был садок и грядка. Вскоре родился второй сынок – Григорий. Жили мы дружно, самостоятельно, хотя жить стало трудно и бедно. Свекор не пережил коллективизации: до смерти жалко было ему своего добра.
Мало того, что он добровольно все сдал в колхоз, так пришла «продразверстка», и забрали у нас всю пшеницу, все фуражное зерно, вымели всю хату… Даже полезли на горище! И оттуда выкинули и сушену рыбу, и фасоль, и кукурузу, и муку, и сало – и все до зги! Слег свекор, не ел, не пил. Сказал: «Я такой жизни не хочу!» И через три дня помер.

Никита стал работать в колхозе, дома бывал мало. У меня двое малых детей. Корова-кормилица осталась от свекра. Огород, вся живность на мне. Но справлялась, хотя присесть было некогда. Деточки здоровыми росли, по мелочи сама их лечила, не было в хуторе никаких докторов, все только в станице.

Один раз утром на рассвете пошла, как всегда, на баз корову доить. Туман над подворьем стоит такой густой, как вата. Ни зги не видно. От база пахнуло теплом.
Стала я, как всегда, лицом к солнышку, да тихонько, чтоб никто не слышал, прочитала молитву Пресвятой Богородице и наступающему дню, перекрестилась и вдруг вижу, кто-то в тумане около базных ворот приседает, движется…

Я ступила из дверного проема и вдоль стены пошла бесшумно к воротам, вглядываясь в человека. Это была женщина с низко закутанным платком на голове. Но я ее узнала. Это была Настя, Настя Варавчиха, что жила за углом. Она, низко нагнувшись, ходила вдоль наших ворот туды-сюды, что-то бормотала и взмахивала руками.

-Ты шо тут робышь?! – закричала я, не успев даже ничего сообразить. И она мгновенно побежала, не разгибаясь и не оглядываясь, тут же исчезла в тумане, еще и голос мой не заглох. Я подошла ближе, наклонилась и увидела в пыляке на дороге ее следы, а вдоль ворот рассыпанное как на посадку зерно.
Это было просо. Просяные зерна зловещей змейкой блестели между воротными столбами. Как что-то ударило мне в грудь, заболело, заныло. Вспомнила, как недавно возили с Никитой молоть зерно на мельницу. Там встретили Настю Варавчиху с зятем, поздоровкались. И як же дерзко она на меня подывылась…

Навалилась я на ворота да застыла, задумалась, загорюнилась. Шагу не могу ступить. Потом встрепенулась, хотела побежать, разбудить любимого, заголосить… Но остановилась: «Не смей! – себе говорю. – Он самый лучший! Он мне, сироте, и батько, и матэ. И все счастье. И вся жизнь! Он тут ни при чем! Не смей! Не тревожь. Погодь, посмотри…»

А душа болит, надрывает грудь! Взяла в углу база старый дыркач, распахнула ворота настежь и аккуратно, не наступая на ту злую крупу, смела все в кучку. Собрала в какую-то старую тряпку и побежала на угол, где наперекрест четыре дороги, да и выбросила все! По рукам мурашки идут, надо бы что-то сказать, а что – не знаю!

«А-а, сгинь, пропади пропадом Настино зло на четырех дорогах да на семи ветрах!»
А по хутору уже гомон, мычат коровы, пастух собирает стадо на пашу.

***

Бегом побежала Ульяна назад к распахнутым воротам, но вдруг забоялась в них зайти. Вернулась к калитке, прошла через двор к базу, одно за другим ловко набрала два ведра воды из колодца и, размахнувшись, резко вылила их промеж воротин на дорогу, на злые чужие следы…
Пушистая пыль облачком поднялась над землей, запузырилась, свертываясь в черные мокрые комки… И снова вспомнилась мельница!
Случайно, когда грузили с Никитой мешок муки на телегу, опять встретились глазами Ульяна с Настей Варавчихой.
И подивилась Ульяна: «Как же дерзко она на меня глядит! Как дерзко?! Почему?»



Полностью текст повести "Ульяна" на странице автора.