Северная ведьма. 2 книга Гл. 15. Ночной разговор

 
  Удивительно удобно лежать. Ладонями рук, протянутыми вдоль тела, Виктор ощущает, что лежит на шкурах. Мягких, теплых. Руки в них утопают. И всему телу удобно, несмотря на то, что под шкурами, это хорошо чувствуется, ровный топчан. Состояние как в детстве – удобно, спокойно. А запахи какие уютные: аромат сухих трав или цветов с неповторимым запахом чисто выделанных овечьих шкур. Эти запахи знакомы, возможно, каждому человеку необъяснимой, древней памятью. Даже тому, кто никогда их раньше не слышал. И, почему-то, всегда с детством эти запахи связаны. Над головой низкий потолок белый и неровный. Это видно по теням от мелких шероховатостей и неровностей, что отбрасываются от расположенного где-то далеко неяркого источника света. Виктор повернул голову, и его щека коснулась такой же мягкой шерсти.
 
   Лежит он в просторной комнате, в центре которой по очертаниям угадывается большая русская печь. За печью, у противоположной стены письменный стол, за столом спиной к Виктору сидит человек, перед ним настольная лампа с большим цилиндрическим абажуром, дающая яркий круг света на стол и слабо освещающая всю комнату. Человек неподвижен. Читает или пишет? Больше никого в комнате нет. Виктор постепенно восстанавливает в памяти последние события.

 Вспоминает, что лежал он, по-видимому, на этом топчане и люди были рядом. У него был сердечный приступ. Погоди, а что сказал этот человек? Он сказал – «целое». О чем он? О моем сердце? Целое? Странно он как-то сказал. То, что за столом сидит именно тот человек, который это сказал, Виктор не сомневается. Он опять узнает его. Даже издалека, даже со спины. Невольно вернулся к своим ощущениям. У него ничего не болит, ничто его не беспокоит. Попробовать встать? Страшновато. А вдруг снова боль? Медленно, осторожно, поднявшись на локтях, замер, снова прислушался к себе – нет, ничего не беспокоит.
 
-   Вставай, вставай, мил человек, не бойся.
   Это голос от стола. Говорит это человек, еще не обернувшись. А сейчас он уже повернулся, заслонил собой лампу и черной тенью закрыл большую часть комнаты.
-   Олюшко, иди, привечай гостя.
   Скрипнула дверь и откуда-то из темноты, из-за печи появилась другая тень, женская. Как в сказке, подумал Виктор. И герои сказочные и обстановка нереальная. Я, как будто бы на юге, а здесь русская печь, говорок у этих людей толи среднерусский, толи старорусский. Никаких особых слов будто бы не сказали, а что-то в произношении неуловимое. Эти интонации Виктор когда-то слышал в разговоре Вари. Но с Варей это было по-другому. Во первых она не всегда переходила на такие интонации, во вторых Виктор встретился  с ней в то время, когда он только осваивался на севере и вполне мог принимать Варин разговор, как свойственный тем местам. Да что там говорить, все, что делала Варя, а это, конечно, не только её говор, воспринималось тогда Виктором как данность, как ореол человека, которым он был увлечен.

-   А где моя обувь?
   Неслышно, будто подплыла, не касаясь пола, женщина и поставила перед Виктором его туфли, а на топчан положила носки. Коснулась руки Виктора, и он узнал те горячие руки, что раздевали его.
-   Поспал, белеюшко*?
   Виктор невольно склонил на плечо голову. Он все ещё в сказке. Женщина перед ним удивительной красоты. Непонятная одежда на ней, по темному силуэту не поймешь, платье это, или огромная шаль. Множество складок на ниспадающей до полу одежде, повязка или узкий скрученный платок, перехватывающий лоб и завязанный на затылке. И благородное красивое лицо игрой теней не позволяющее определить возраст женщины.
 
-   Да, спасибо, - почему-то шепотом ответил после небольшой паузы Виктор.
-   Вас Виктором зовут? – мужчина встал и направился к топчану, - не удивляйтесь, что я ваше имя знаю, мне его Петр сказал. Он, просил передать вам, что желает вам здоровья. Уехал он домой.
   Топчан, на котором теперь сидел Виктор, стоит недалеко от окна, и ему прекрасно видно, что за окнами темнющая ночь. Ему даже показалось, что он видит звезды.

-   И что, он через степь ночью поехал?
   Что я спрашиваю? Невольно подумал, ведь я уже понял, что они здесь ориентируются лучше, чем я в море с картами и с компасом управляюсь. Старый Игнат, а это, конечно, он, присел рядом и положил на руку Виктора свою, теперь уже прохладную большую ладонь.

-   Я на «ты» буду, хорошо? У нас здесь к политесам не привыкли. Так вот, гостюшко дорогой, ты за Петра не беспокойся, он не заблукает, он дорогу лучше нас с тобой знает. Он здесь, в степи родился, и знает каждую норку суслика. Так что – не волнуйся за него. Давай ко, гостюшко, сядем рядком, да поговорим ладком. Мы вот с моей Олюшкой одни живем, всякому гостю рады. Да и ты бат голодный. Ан нет? Сейчас нам хозяйка самовар наладит, вот и посидим за самоваром, как в старину.

   Виктор, скосив глаза, рассматривал Игната. Никакого сомнения у него уже не было в том, что человек, сидящий рядом, был или самим Берко, когда-то представленный ему Варей, как её дедушка, или же его двойником. А может быть родственник? Тогда в любом случае они не чужие друг другу. Как себя вести? Сразу спросить? Пожалуй, подожду.

-   А что вы не спрашиваете меня, как я себя чувствую? Вы ведь меня лечили.
-   Потому и не спрашиваю.
-   Хотите сказать, что вылечили? – осторожно усмехнулся Виктор.
-   Я тебе больше скажу, - Игнат прихлопнул ладонью руку Виктора, - сердечко больше не будет тебя беспокоить. Но ты береги его, - погрозил пальцем, -  я тебе на дорожку еще расскажу, как жить, чтобы сердечко беречь.

   Из-за печи выплыла неслышно Олюшко и стала рядом с Игнатом.
-   Ты верь ему, он у меня знатливой**.
-   Чудеса со мной происходят, - Виктор оглянулся по сторонам, - вы меня извините, я свалился вам, как снег на голову. Так получилось. Худо мне было.
-   Извинения не нужны. Ты, гость дорогой, обычаев местных не знаешь. У нас гостю в любое время суток рады. Сердечко то давно болит?
-   Давненько болеть начало. Сначала внимания не обращал, а года полтора, два проверился – оказалось…, вот. Я из-за этого работу любимую потерял.
-   Коку же ты работу потерял, белеюшко?

   Виктор глянул на Игната, ему показалось, что вот сейчас Игнат и ответит за него, все скажет, и все на места станет. Нет, старый Игнат косил на него хитро, но вопросительно. Ну-ну. Я тоже выдержу, решил Виктор.
-   Моряк я был. На севере работал, на промысловых судах. Знаете такой порт – Мурманск?
-   О-о, как. Моря-як, - протяжно повторила Олюшко. Знатна работа. Мурманск? Знам, слыхали, - и тихо уплыла за печь.
-   Слыхали о таком заполярном городе, слыхали, - как эхо повторил Игнат, бодро встал и направился за печь, куда ушла его хозяйка.
   Оглянувшись, позвал Виктора.
-   Пойдем, Виктор. Ты не обувайся, здесь половики везде.

   Виктор пошел за Игнатом. Комната оказалась большая. За печью стоял стол, накрытый цветастой скатертью из грубой ткани. Посреди стола пузатый медный самовар на таком же медном квадратном блюде. Стояла миска с яйцами, миска с нарезанным большими кусками мясом, на полотенце красовалась буханка хлеба, явно испеченного в печи, на деревянном блюде большая горка разной зелени, кружки и еще много чего, что Виктор не успел рассмотреть. Из носика самовара капал кипяток. Потому что лужица, образовавшаяся на блюде, парила. На верху самовара, на положенном месте красовался заварной чайник, даже в сумраке комнаты пылавший алым цветом с золотыми цветами по пузатым бокам.

-   Садись, гость дорогой, вечерять будем. Это здесь так говорят о позднем обеде – вечерять.
-   Вы так говорите – «здесь». А вы что, не местные?
-   По-всякому можно сказать. Можно сказать – местные. Потому, что так давно здесь живем, что уже и забыли, когда приехали сюда с Олюшкой моей. А можно сказать, что пришлые. Потому, что…, потому, что пришлые. Вот так!
   Теперь Виктор уже не смог скрыть удивления на лице. Дальше следовало вносить ясность, иначе разговор потеряет логику. Как будто собеседники, согласуясь,  каждый будет не договаривать до конца что-то, самое важное.  Для чего это?

-   Вы извините меня, мне, когда мы с Петром сюда ехали, сказали, что вас зовут дедом Игнатом, или старым Игнатом, не помню. Так вот. Что я хотел сказать? – Виктор растерялся, - да, вы мне скажите, как вас по отчеству? Игнат Арсеньевич?
  Виктор заметил, что пока он говорил, оба, и мужчина и женщина смотрели на него спокойно, но как-то сочувственно. После короткой паузы Игнат едва заметно улыбнулся, глянув на женщину, и кивнул Виктору головой.

-   Да.
-   А почему мы скрываем, что знаем друг друга?
   Мужчина с женщиной в очередной раз переглянулись. На этот раз они глядели друг на друга так, будто разговаривали. Виктору стало не по себе.
-   Олюшко, что же мы гостя разговорами потчуем? Спроси его, ел ли он сегодня? Я уверен, что он голодный.
   Хозяйка, молча, показала Виктору жестом, что все на столе, и улыбнулась так открыто и тепло, что ему вдруг расхотелось вопросы задавать. А вот есть захотелось. Вид продуктов вызвал буквально болевой спазм в желудке. Он сглотнул слюну, потянулся к хлебу и отдернул руку.

-   Мне бы руки помыть.
-   Вот, в эту дверь, там у нас все, что тебе потребуется, - хозяин показал рукой на едва заметную в полумраке дверь.
   За дверью оказалась большая комната, в которой, если разобраться, было все, что нужно в домохозяйстве. Городского типа раковина с краном, туалет с самодельным сиденьем, и множество корыт и шаек, расставленных на лавках и висящих на стенах вперемежку с дубовыми вениками предназначенными, видимо, для стирки и бани. Не южный вариант, оглядевшись, решил Виктор. Многое в этом доме его удивляло. Здесь жили люди, привыкшие к среднерусскому укладу жизни и быта, а может быть и к быту народов, живущих на севере. Помыв руки,  вышел к хозяевам. Они сидели на старых местах, и как только Виктор вошел, хозяйка поднялась и, легко поклонившись мужчинам, сказала, что она устала и идет спать.

-   Вы уж здесь сами управляйтесь.
   И ушла.
-   Тебе многое в этой встрече кажется странным, так ведь?
  Игнат налил в кружку кипяток, неспешно снял с самовара заварной чайник и долил в кружку, и все это время бросал короткие внимательные взгляды на Виктора.

-   Ты поешь, поешь. Пока не поешь, разговора не будет. Тебе силы надо подкрепить. А потом поговорим. А я пока чайку попью.
   И Виктор принялся за еду. Игнат подсказывал, что следует обязательно поесть в первую очередь, что во вторую. На столе оказалась большая плошка с густой сметаной, и он подвинул ему горку свежих огурцов и эту плошку.

-   Ешь. В сметану и в рот. Похрусти, дорогой. Вкусно?
   Виктор никогда не стал бы есть в таком сочетании. Но он послушно ел и улыбкой благодарил хозяина.
-   Теперь баранинки холодной. Хлебушко то отломи. Хлеб свой, Олюшко печет. Потом сыру поешь с чаем. Чай на травах. А сыр свой, овечий.
 
   Виктор ел и искоса поглядывал на хозяина, с видимым удовольствием прихлебывающего чай. Уходя, хозяйка включила низко нависшую над столом лампочку под желтым абажуром с бахромой. И теперь Виктор мог внимательнее рассмотреть лицо человека, признавшегося, что его зовут Игнатом Арсеньевичем. И чем больше он вглядывался в это лицо, тем больше сомнений у него теперь возникало по поводу того, видел ли он его раньше. Вариного деда, которого Варя называла Берко, он видел почти двадцать лет назад. Он тогда уже был полностью седым пожилым человеком. Прибавь тому старику прошедшие годы, и перед Виктором бы сидел глубокий старик. Но он видел сидящего за столом мужчину пятидесяти пяти, максимум шестидесяти лет, бодрого, с крепкой прямой спиной, сильными руками, ясным умным взглядом и седеющей, но не седой головой. Не складывалось что-то. Но вот, именно этот взгляд и что-то в поведении хозяина продолжало  сохранять в Викторе неуверенность, что он все понимает.  Игнат Арсеньевич налил ему чаю, подвинул кружку.

-   Виктор, мы сначала поговорим с тобой о твоем сердечке. Согласен?
   Виктор пожал плечами.
-   Я сказал тебе, что оно больше не будет тебя беспокоить.
-   Игнат Арсеньевич, вы со мной, как с ребенком разговариваете. Я уже столько знаю о своей болезни, что тоже могу краткую лекцию по кардиологии прочитать. Мне повезло, со мной мучились Ленинградские светила.
-   Они лечили твою болезнь…, а я …, я лечил тебя. Я это предельно упрощенно сказал.

   Помолчали, поглядывая друг на друга и прихлебывая чай.
-   Игнат Арсеньевич, я действительно чувствую себя хорошо. Я, хоть и спал, но помню, что никакими лекарствами или медицинскими приборами вы не пользовались. Конечно, я вам очень благодарен. Посреди степи, вот в таких условиях, - Виктор обвел взглядом комнату, - вы сняли у меня сердечную боль, можно сказать на ноги поставили. Так может этим светилам надо приехать к вам в степь? Не сердитесь, я не иронизирую. И вы говорите, что вылечили меня…, согласитесь, мне сложно в это поверить.

-   А я и не настаиваю на том, что ты мне должен безоговорочно верить. Кстати, тебе светило говорило, что через год следует на осмотр приезжать?
-   Говорило. Хотя…, нет, он сказал, по моему, через год, если мне надо будет, - выделил «надо», - то милости просим. Но, как бы, я… а вы откуда знаете, что мне говорили?
-   Потому, что они это должны говорить, потому я и знаю.
-   Однако. Живете в степи…, а все знаете. Или вы не всегда в степи жили?
-   Я всегда, Виктор на земле жил. Всегда и очень долго. Да. Так вот. Ты можешь поехать к лечившему тебя врачу, пусть он тебя обследует. И если он действительно медицинское светило, он тебе подтвердит, что ты здоров. Это я к тому, что тебе сложно поверить.

   Игнат Арсеньевич встал и положил руку на плечо Виктору.
-   Пойдем, мил человек, на чистый воздух под ясные звезды. Там беседы вести приятнее и интереснее.
   Виктор шел вслед за хозяином по темным сеням, смотрел ему в спину, и вдруг вспомнил разговор с Варей, что случился, когда он уже лежал в клинике. Тогда она сказала:  «Ты же сам говоришь, что я ведьма. И не ошибаешься. У меня есть способности, передаваемые в моем роду по наследству. Это тайные знания, и тайной останутся». Вот все и складывается. Нет, Игнат Арсеньевич, больше я у вас ничего спрашивать не буду, мне все ясно. И для меня не имеет больше значения, кто вы и почему мы встретились. Тайны, это не по мне.
 
   За дверью их ожидала угольно черная ночь, и только, когда они подошли к краю веранды, из-под навеса показался сначала край звездного купола, а потом и весь звездный шатер. Тишина оглушает. Виктор так подумал. Потом уже эту тишину, нет, не нарушали, украсили тихие трели сверчков.
 
-   Присядем?
   Они стояли на ступеньках деревянной лестницы с перилами, что вела с веранды на землю. Двор в темноте едва угадывался, но только тем, что было близко. Дальше черная непроглядная ночь.
-   У вас никогда не возникало ощущение ночью, глядя на звезды, что не только вы смотрите на них, а они тоже на вас смотрят?

   Виктор спросил это потому, что его потрясло звездное небо над степью. Уж ему то, в силу профессии небо было ближе, чем любому другому человеку, даже лётчику, поднимавшемуся в это небо. Летчик делал это периодически, в связи с ночным полетом, а для Виктора небо было продолжением моря, и ежедневной встречей в многомесячных рейсах. Видел он ночное небо в разных частях земли,  на разных широтах и в разных погодных условиях. Видел он его разным. Но таким ярким и таким насыщенным звездами, ему показалось, он видел впервые. Выпала ночь ему такая. Млечный путь, усыпанный мерцающими бриллиантами крупных звезд и россыпями звездного песка, тяжелым полотном нависал над ними и уводил, манил за далекий невидимый горизонт. Первые звезды созвездий, «альфы», как на полотнах Ван Гога, пульсировали голубыми ореолами, помельче – перемигивались между собой сверкающими мохнатыми точками.
               
-   Конечно, возникало, - Игнат Арсеньевич устроился на ступеньке и пригласил Виктора, - садись, здесь чисто. Конечно, возникало, с самых ранних детских лет. И очень меня это тревожило, насколько я помню. Но стоило мне узнать, что действительно смотрят, как я успокоился.
-   Вот как!? – Виктор сдержался, помолчал, чтобы не задать глупый вопрос, а потом спросил то, что давно вертелось на языке, - а сколько вам лет? Если не секрет.
-    Ты, однако, присядь. Мне неудобно голову задирать, с тобой разговаривая, да и то, что я тебе скажу лучше сидя слушать. Вот так-то лучше будет. Ты, небось, выспался, вот и посидим, поговорим. Когда тебе еще такая ночка выпадет. В степи, тепло, тихо, сверчки вон как поют. Полюбил я их очень. На севере их нет. Там, в сопках тишина абсолютная.
 
-   Так значит…
-   Ничего это, Виктор, не значит. Я понимаю о чем ты всякий раз сказать хочешь. Или спросить. Понимаю. Так вот, давай договоримся вот о чем. Мы с тобой никогда в этой жизни не встречались. Человека, с которым ты встречался и которого, как тебе чудится, во мне видишь – нет. Давно. Теперь ты, конечно, хочешь узнать, а кто я такой. Почему так с тобой разговариваю, почему так похож на того, знакомого тебе человека, почему с уверенностью говорю тебе, что его нет. Так ведь? Так. Я то, по началу, думал, что ты не признаешь во мне того человека…

-   Вы имеете в виду Берко? – смело спросил Виктор.
   Игнат Арсеньевич вздохнул, помолчал.
-   Хорошо, пусть будет Берко. Не перебивай меня больше. Так вот. Когда я понял, что ты признал во мне …, Берко, я подумал…, посоветовались мы с Олюшкой, и решили, что разубеждать тебя ни в чем не будем. Погоди, не перебивай. Если ты хочешь услышать человека, понять что-то – не перебивай его. Никогда. Запомни это. Ты всегда успеешь возразить или спросить, - Игнат Арсеньевич помолчал и добавил – а о себе я тебе позже расскажу, если захочешь – и замолчал.

   Молчали они долго. Вечность молчали. Виктор устремил взгляд в точку, где, предположительно, небосклон должен был встретиться с горизонтом земли. Когда начал снова говорить Игнат Арсеньевич, он не заметил.

  Голос человека вибрировал, затухал и вновь возникал из тишины, а перед глазами Виктора, как на громадном панорамном экране поплыли живые картины, не сменяющие друг друга, а возникающие в разных сторонах звездного небосклона. Будто «камера» путешествующего во времени оператора то вела его по степи с караваном необычно одетых людей, сопровождающих и едущих в огромных повозках, скорее напоминающих дома, то ,взмыв вверх, показывала ему с высоты движущийся караван. Среди этих, плывущих по степи сооружений, он видел неспешно шагающих животных, в которых он с изумлением узнал мамонтов. Но эти гиганты были украшены яркими покрывалами и странными украшениями, которые одновременно, видимо, являлись упряжью и, соединив их с повозками, образовывали растянувшуюся по степи живую колышущуюся ленту. И казалось Виктору, что слышит он тяжелую поступь каравана, легкий перезвон, отдельные крики людей и даже пение.

 Одновременно, рядом, казалось даже, что чуть перекрывая друг друга, возникала другая живая картина. Извилистая улочка вела его между невысокими домами, но судя по редким окнам, двухэтажными, с плоскими крышами, ступеньками перед каждой дверью. Встречались редкие прохожие, и мужчины и женщины в странных, не виданных им раньше одеждах. Люди стояли у дверей домов, беседовали, дети у стены дома играли в какую-то незнакомую игру, и не было в этом никакой театральности, скорее Виктор присутствовал в естественной жизненной ситуации. Он видел живую мимику людей, непривычную, но естественную, непривычные позы людей, их незнакомую походку, наблюдал сцены из их будничной жизни, слышал незнакомую живую речь. Виктор понимал, что видит очень древний мир, но всякий раз он отмечал для себя, что не видит он вокруг никакого ожидаемого примитивизма, никакой дикости или убожества. Люди носили красивую одежду, порой яркую, порой простую, но, видимо, очень удобную,  улицы во всю ширину были мощены камнем, сквозь который пробивалась зеленая трава, стены строений ровные, с идеальными углами, небольшие окна застеклены. А в конце улицы, в просвете между домами открывалось бескрайняя степь, до самого горизонта колышущаяся цветущими травами. И по горизонту понятно было, что сразу за последними камнями мостовой, за невысокой стеной - обрыв, являющийся границей города.

 А с другой стороны уже наплывала другая картина, поразительно контрастная с предыдущей. Хотя, сначала он услышал храп лошадей, шелест снежной поземки и тоскливый вой метели. В снежной пелене он рассмотрел сначала мерцающие пятна света костров, потом тени большого количества лошадей стоящих с опущенными головами и вздрагивающими периодически спинами. За табуном открылась большая стоянка уже занесенных снегом ровных рядов путевых шатров, у входа в которые мерцали костры и двигались тени людей. Изредка раздавался гортанный крик, на который откликался другой отдаленный возглас, потом другой, следующий, то утихающий, то приближающийся. Совсем, казалось рядом, вдруг звенел металл, потом гортанный хриплый смех или окрик и быстрый говор на булькающем монотонном языке. Здесь Виктор услышал и запах. Смешанное чувство испытал он. Запахов было много, разных, неожиданных. Самым резким был запах горелого мяса и дыма костров, к нему добавлялись запахи конского пота, плохо выделанных шкур, кислый запах долго ношенной одежды и человеческих испражнений.

 Почудилось Виктору, что среди этих, казалось, незнакомых ему запахов однажды он уже был, даже было мгновение, будто он ощутил, что сейчас что-то должно произойти, связанное с этой обстановкой. Но наплыла другая картина и ощущение предыдущее пропало.

 Картины менялись с непонятной продолжительностью, которую он не смог бы определить, даже, если бы задался такой целью. Будто несколько жизней прожил он за эту ночь. Он присутствовал при строительстве какой-то ступенчатой стены, пытался рассмотреть странные механизмы, используемые при строительстве людьми необычно высокого роста. На этой «строительной площадке» Виктор с удивлением наблюдал людей разного типа, отличающихся друг от друга и лицами и одеждой и ростом. Все они мирно и деловито общались и занимались каждый своим делом. Только отдаляясь от этих строителей он понял, что строят они пирамиду.

 Видел он пролетающие высоко над головой странные летательные аппараты без крыльев, бесшумные, нарушающие законы земного притяжения, замирающие неподвижно в небе, и опускающиеся вертикально вниз. При этом никаких винтов и двигателей на них Виктор не разглядел. С высокого кургана наблюдал движение в степи караванов больших и малых, охраняемых всадниками, и одиноких всадников скачущих во весь опор. Видел набеги на караваны, жестокие, когда атаковавшие караван люди убивали всех, кто следовал в караване. Разбойники уходили, забрав все, что могли увести, оставляя в степи трупы людей, лошадей, верблюдов и разоренные повозки.

 По тому, как менялась амуниция и одежда людей, он понимал, что начинается время, о котором он уже что-то слышал, что-то читал. Он узнавал в людях тех, кто уже был отмечен в учебниках истории и народном эпосе. Наблюдал движение громадного количества людей полувоенного вида, со стадами скота, повозками с женщинами и детьми, мужчин с оружием и без. Эта орда, так он назвал её, шла мимо него, как ему показалось, целый день. Во всяком случае, когда он увидел удаляющихся последних всадников, солнце спряталось за край почерневшей степи и окрасило небо и удаляющихся всадников в багровые тона. А степь после их ухода превратилась в сплошное вытоптанное поле с кучами навоза и со стоящими над землей розовыми облачками пыли. Его удивило, что среди движущихся мимо него людей он видел не только лица монголоидного, восточного типа, но и блондинов, и темноволосых с узнаваемыми, славянскими чертами лица.

 Менялись времена года, цветущая бескрайняя степь с пением птиц в небе сменялась выжженной степными пожарами знойной пустыней, за которой возникала бескрайняя, сливающаяся на горизонте с блеклым небом снежная пустыня. Стоял он и посреди залитой дождями степи, превратившейся в сплошное болото, с нависшими тяжелыми тучами и тяжелым запахом прелости и гнили. Последними картинами, сквозь которые он начал снова различать голос сидящего рядом человека, были стада овец, движущихся от края и до края степи. Белые, серые и как сажа черные медленно двигались от одного горизонта к другому. «Бе» короткие и длинные от близко проходящих животных были последними звуками этих живых картин, что увидел Виктор в эту странную ночь.
 
-   Что это было? – облизнув пересохшие губы, спросил Виктор.
-   Время. Это было время. Мы с тобой заглянули, ни много ни мало, на пятьдесят тысяч лет назад. Запомни – тысяч! Можно было прогуляться и ещё на столько же в глубь веков, но тебе пока достаточно и этого. И ещё. Все, что ты видел, происходило именно в этих степях, где мы с тобой сейчас находимся. Мы не сдвинулись с тобой ни на йоту, просто взгляд наш заглядывал иной раз за горизонт.

-   Шутите? – Виктор даже отклонился в сторону от Игната Арсеньевича.
-   Шучу? Ты о времени, или о месте?
   Виктор помолчал, соображая, как бы отреагировать, чтобы не показаться окончательным невеждой.
-   Что значит, пятьдесят тысяч лет назад? Так вы сказали? Но пятьдесят тысяч лет назад…, насколько я знаю, люди только на ноги стали? Скажете - нет?
-   Нет, - сказал твердо, глядя Виктору в глаза, - я показал тебе то, что было.
-   Но тогда…

-   Ты не спеши с выводами. Потому, что ты не готов сейчас сделать правильные выводы. Знания, которые ты имел до этого, столь скудны, что на их основе ты не в состоянии сразу понять и принять все, что ты увидел и узнал. Но все, что ты увидел, позволит тебе начать настоящее, глубокое самообразование. Ты встал на новую жизненную тропу, она еще более терниста и непредсказуема. Но очень интересная! Тебе понравится. Я знаю. Я знаю твои способности, ты творческий человек. Ты мог быть музыкантом, мог быть художником, можешь стать писателем. Дерзай. Но для этого нужны знания, большие, глубокие знания.
-   Спасибо, конечно, за высокую оценку, Игнат Арсеньевич, -  Виктор взял собеседника за локоть, - я посмею все-таки перебить вас. Вы ведь сказали, что вылечили меня, так? Что мне мешает вернуться на старую работу? Я хочу работать в море. Это мое призвание, там мне все знакомо и ничему мне там учиться не надо.
 
-   Учиться всегда и везде надо, - Игнат Арсеньевич опустил голову, - а то, что ты сказал, как раз и говорит и том, что тот участок жизненного пути, который был тебе отмерян в море, тобой пройден. Тебе надо научиться верить сигналам, которые тебе посылает жизнь. Научившись их понимать, ты пойдешь по жизни в положенном тебе направлении. Твоя болезнь была сигналом.
-   А какое это у меня положенное направление?
-   Каждый человек при рождении получает вместе с данными ему Создателем способностями и задание, направление. Он обязан его пройти. Если человек поймет свое предназначение, то и жизненные обстоятельства будут ему помогать. И люди ему будут встречаться на пути нужные, интересные, и сам он будет всякий раз оказываться в том месте, и в то время, когда это будет необходимо, чтобы исполнялся промысел.

-   Да, с людьми …, я это заметил.
-   Вот и хорошо, что ты это замечаешь.
-   Все-таки у меня не проходит ощущение, что я в школьные годы вернулся, и вы меня буквально жизни учите. А я привык сам в ней разбираться. Вы не сердитесь на мои слова, ведь на самом деле я вам благодарен.
   Игнат, не поворачивая головы, молча, положил руку на плечо Виктора. Помолчали, глядя в ночь.
-   И еще я вот думаю, - Виктор говорил, как бы сам с собой, - неужели всем в свое время выдаются такие уроки, как вы мне сейчас выдали. Сомневаюсь. И как они без таких подсказок живут?

-   Конечно, не всем.
   Ясно было, что говорит Игнат с улыбкой.
-   Ночь замечательная выдалась, гость не простой, да? Мне Петр сказал, что ты к нам по заданию редакции? Так ведь? Вот я и рассказал тебе об истории этого края.
-   В шутку превратить хотите?
-   Как тебе угодно, так и понимай, Виктор Павлович, - Игнат похлопал по плечу Виктора, - давай я тебе расскажу, как сейчас люди здесь, в степи живут. Ты ведь за этим приехал? А утром я тебя отправлю к Хамиду. Ты к нему хотел попасть? Еще посидим немного, поговорим и спать. Ты как? Не хочешь еще спать? Не замучил я тебя разговорами?

-   Я привык ночами не спать. Работа у меня такая была. Да-а. Была. А вот о чабанах послушать – это было бы хорошо. Если не трудно, расскажите.
   На этот раз обошлось без «живых» картин, но рассказывал старый Игнат так, что переспрашивать не было необходимости, он как будто заранее угадывал, что хотел знать гость о том, о чем не сказал сразу рассказчик. А Игнат начал издалека, с тех времен, когда эта степь собрала здесь скотоводов с разных своих окраин. И со склонов гор, от Кавказа до Алтая, и с калмыцких степей и поволжских. В этих диких степях издревле селился и пришлый люд из центральных бедных районов России.

 Лихой по натуре и по сей причине бывший не в ладах с законом, казацкий народ искал в этих бескрайних степях сладкую жизнь. С востока пришли сюда калмыки, с Кавказа – чеченцы, ингуши, дагестанцы. Осваивались здесь и оседали люди привыкшие жить рядом с домашним скотом, разделяя с ним все тяготы и радости степной жизни. Жизни на воле, среди бескрайнего неба и такой же бескрайней раздольной степи. И ныне, ни совхозные уставы и приказной порядок управления районными хозяйствами, ни местные законы жизни не стерли, не нивелировали самых разных национальных, родовых укладов осевших здесь семей. Разные чабанские точки, два-три хутора, разбросанные по степи в относительно небольшом расстоянии друг от друга, и относящиеся к одному совхозу, тем не менее, отличались формами, способами ведения племенного и товарного типов хозяйств. Но несмотря ни на какие различия, бескрайняя степь объединила всех, научила понимать друг друга, уважать законы соседа и помогать всем, кому требовалась помощь.

   Все это Игнат рассказывал Виктору, приводя конкретные примеры, называя фамилии глав семей, рассказывая, откуда и когда они появились в этих краях.
-   Откуда у вас все эти сведения, Игнат Арсеньевич?
-   За годы, что я здесь живу, у меня перебывали практически все с чадами и домочадцами, живущие в Заветинском районе, да и в ближних калмыцких и сальских степях. И я, считай, все хутора и чабанские точки за эти годы объехал, помогал людям своими лекарскими знаниями. Такие вот дела. А рассказываю я тебе в основном о людях, об их жизни и заботах, поскольку тебе о людях надо писать, а о планах по заготовке фуража, по сдаче мяса и шерсти пусть руководящие работники  друг другу отчитываются. Правильно я думаю, корреспондент?
 
   Виктору в очередной раз пришлось молча пожать плечами. За их спинами скрипнула дверь, и голос хозяйки окликнул:
-   Свёток зацялся***, милые. Поспали бы пошли. Впереди день.
-   Да, Виктор, пойдем, прикорнем. В дороге договорим. Я тебя к Хамиду провожу.

   В полдень, после сытного завтрака Игнат Арсеньевич и Виктор выехали со двора. Лёгкая рессорная тележка, запряженная резвой гладкой кобылкой, вынесла их в степь, и легко покачиваясь, поплыли они по степному морю в сторону очередного далекого горизонта. Покачивание на сиденье со спинкой, мягкое нежаркое солнце, легкий ветерок, насыщенный ароматами степных трав, располагали к дремоте, укачивали Виктора.
 
-   Вы обещали еще что-то рассказать? 
-   Пожалуй скажу. Мы с тобой вот все о прошлом, о прошлом. А я попробую в будущее заглянуть.
-   Я уже не сомневаюсь, что вам это удастся.
-   Хорошо. Хочешь порулить, капитан? – старый Игнат предложил Виктору вожжи.
   Виктор взял в одну руку вожжи, другой ладонью, как козырьком прикрылся от солнца, приподнявшись, глянул вперед, будто хотел заглянуть за горизонт.

-   Но я ведь не знаю, куда править.
-   Ха-ха, - Игнат впервые открыто рассмеялся, - а ты ведь мог догадаться.
-   О чем?
-   О том, что тебе нет необходимости дергать за вожжи. Неужели ты не заметил, что у меня они свободно лежали на коленях?
-   Неужели знает дорогу? – Виктор махнул головой в сторону кобылки.
-   Прекрасно знает. Я ей один раз задал направление, и она дойдет до точки, которая единственная находится в этом направлении. Ты же моряк. Ты должен знать, что продолжительное нахождение в одном месте, даже если это открытое море, или чистое поле, связывает нас с этим местом так, что мы начинаем ориентироваться в полях этого места, настроившись своим полем. Ты понимаешь меня?

-   Да. Я уже об этом подумал вчера, стоило только в степь заехать с Петром на его мотоцикле. Я это сразу понял. У меня такое в море не раз бывало.
-   Ну, хорошо. Так вот, о будущем. Ты, действительно, положи вожжи, или вот к этой стойке привяжи, не тревожь лошадку, - помолчал, -…о будущем. Ты уже заметил, как многонационален юг? Да? Не только здесь, и в Ростове, и в Ставрополе, и чем ближе к горам, тем более разнообразно население не только в плане национальностей, но и религиозно. Отсюда на восток – Калмыкия, буддизм, на юг – ислам, северокавказские народности.
-   Я об этом никогда не задумывался. Я вырос на Кубани, у меня в классе были …, вот, я даже не знаю, кто они по национальности были. Но мы на это никогда не обращали внимания. А вы об этом,  почему заговорили?

-   Потому, что религии, это горючий материал. И всегда найдется тот, кто появиться рядом со спичками.
-   Но кому это надо?
-   Я сейчас тебе конкретно не скажу, кто это будет. Но, та «перестройка», которая началась в стране, это не внутрипартийное дело. Открыт, так называемый, «Ящик Пандоры». Теперь всем управляет не тот, кто его открыл, а тот, кому все это надо было. Тот, - усмехнулся, - кто эту музыку заказывал.
-   Не понимаю я, о чем вы. Кто поджигать будет? Кому это надо? И главное,  кто это допустит?

-   Все что я тебе говорю, не воспринимай, как неизбежное. Просто запоминай. Да ты это теперь и так не забудешь. Придет время, и ты все это вспомнишь, но тебе легче будет разобраться. Главное – не делай быстрых выводов. И никого не слушай. Верь только своему сердцу и разуму.

   Старый Игнат еще многое успел рассказать Виктору о людях, которые освоили эти земли и связали с этими местами свою жизнь. Когда на горизонте замаячили строения, и стало ясно, что они подъезжают к чабанской точке, Игнат взял в руки вожжи и подстегнул лошадь. Я сейчас познакомлю тебя с хозяином точки, со старшим чабаном Хамидом Заитовым. Это хорошо, что ты к нему приехал. Хороший и интересный человек. Сможешь его разговорить, он много чего интересного рассказать тебе может. А я сейчас же вернусь, у меня дела. Не возражаешь? А Хамид свяжется по рации с руководством совхоза, тебя заберут. Хорошо?

-   Хорошо, Игнат Арсеньевич, спасибо вам за все добро, что вы мне сделали.
   До самого двора точки они молчали. А когда въезжали в ворота, Виктор не выдержал.
-   Сын со мной живет.
   Старый Игнат вздохнул, помолчал.
-   Это хорошо, когда сын с отцом живут. Тпр-р, - он остановил лошадь, - хорошо. Ты мне лучше скажи, - он улыбнулся, - куртка цела? Послужила она тебе?
   Виктор шумно облегченно вздохнул, спрыгнул с повозки и протянул старому Игнату руку.
-   Куртка цела. Она мне служит верой и правдой. Спасибо.

   Через три дня Виктор вернулся в Ростов. У Хамида он гостил один день, на другой день за ним приехала машина и отвезла в правление совхоза. Этим же вечером он на том самом самолетике улетел в Ростов. А через неделю в кабинете Евгения Леонидовича собрались в старом составе Виктор, Марго и Евгений Леонидович.
-   Давай я за Женьку, первая скажу, - выставила вперед ладонь Марго.
   Они уже обнялись, поздоровались, расселись на те же места, где сидели в день получения Виктором задания. Только Евгений Леонидович не ходил, как в тот раз по кабинету, а сидел за своим столом, обхватив голову руками, и глупо улыбался Виктору.

-   Витька, если бы это был не ты, то человек, который написал эту замечательную статью, был бы разжалован в разносчика газет по кабинетам. Вот по указанию этого человека, - она указала на мужа. И я бы ничего не смогла сделать.
   Виктор нахмурился и с непонимающим видом глянул на Евгения Леонидовича.
-   Поясните пожалуйста, Евгений батькович, что она говорит. Что, так плохо?
-   Витя, я не снимаю с себя ответственности, понимаешь? Это я тебя подставил. Да и она тоже. Мы с ней об этом уже говорили. Тебе ведь не просто от редакции посылали этот материал сделать. Тебя от Обкома партии посылали. А это значит, что ты должен был на месте разобраться и подготовить подробный материал о текущей работе совхоза. О достижениях коллектива совхоза, о планах развития племенного и товарного хозяйств. О том, как коллективы овцеводческих хозяйств откликнулись на планы партии по перестройке. Понимаешь? А что мы у тебя прочитали? Красота бескрайних просторов…, каменные бабы-идолы в открытой степи…, чеченец - чабан, мечтающий о стадах тонкорунных овец от края до края степи! О каком-то религиозном вопросе читаем, о том, что уживаются в одном хуторе представители разных религий. Каких религий, Витя?! Где ты их видел, в советском коллективном хозяйстве? Где в первую очередь…, да что я тебе говорю? Ты же партийный человек! Руководитель! Ты за границей работал! Неужели ты не понимаешь, о чем я?

-   Понимаю.
   Виктор откинулся на спинку стула. Все замолчали. Виктор перевел взгляд с одного на другого, встал, засунул руки в карманы и подошел к окну. Тихо выругался.
-   …это я вас подвел! Действительно, как я не врубился в ситуацию! Увлекся. Насчет инструктажа, это вы напрасно. Сам не мальчишка, должен был понять. Нет, я серьёзно, не смотри так на меня. А командировочные я верну.
-   Не дури, Витя. О какой ты командировке говоришь? Все путем, мы же свои люди. Все Марго уладит. У меня только одна просьба. Ты дай мне эту твою рукопись. Чтобы я был уверен, что ты никуда и никому её не покажешь. Не то время пока, - Женя протянул руку.

-   Не беспокойся. Никому не собираюсь показывать, не маленький. Но и не отдам. Моё это. Как детё, понял? Плохое, хорошее – моё.
-   И никакая рекомендация , а тем более инструктаж ему не помогли бы, - Марго похлопала себя по лбу, - мы что с тобой, не видели, чтоли? Витька честный, чистый человек. И талантливый. Витька, я читала и слюнки от зависти глотала. И, что главное, я поняла, что делать тебе в партийной газете не-че-го! Но ты не волнуйся. Мы с тобой еще повоюем. Теперь я от тебя уж точно не отстану.

   Через несколько дней в кабинете заведующего промышленным отделом Обкома партии сидели: сам заведующий, Евгений Леонидович, представители горкома партии и горисполкома, Виктор, главный инженер и начальник отдела кадров стекольного завода. Решался вопрос о направлении Виктора Павловича Мороз на должность директора этого завода. Обком партии рекомендовал его на эту должность. Вопрос решился буквально за несколько минут.

               белеюшко*                дорогой человек     \поморский\
               знатливой**                ведун, знахарь        \поморский\
               свёток зацялся***,        рассвет начался    \поморский\



Продолжение:   http://www.proza.ru/2015/06/01/213