Ты была всегда. Анна Ахматова

   В 1954 ГОДУ В Дом творчества писателей должна была приехать Анна Ахматова. Дом этот, всего в 9 комнат, находился в Голицыно.  Был он уютный, удобный: никакого привкуса казёнщины, казалось, что гостишь у радушной хозяйки. Хозяйку звали - Серафима Ивановна Фонская, директор дома.

   Эта крупная, грузная, седая, с очень живыми чёрными глазами женщина называла гостей "мои писатели." Серафима Ивановна активно участвовала в литературных беседах, спорах, вечерах.

   Когда из Литфонда позвонили и сообщили о приезде Ахматовой, она несказанно обрадовалась и разволновалась: - "Ахматова! Господи! Это же наша юность! Да я всё для неё сделаю!" - кричала Серафима Ивановна в трубку.

   Ахматова появилась на веранде( дело было летом) во время обеда. Когда она возникла в дверях, почти все вскочили на ноги. Ни лебединой шеи, ни чёлки, ни ломанных линий - ничего из знакомого по портретам ахматовского облика. И всё же эта высокая, полная, седая женщина, ступившая на веранду медленно, без улыбки, отчётливо произнёсшая: - "Здравствуйте!", любезно и величаво наклонившая голову в ответ на призывы суетившейся хозяйки дома("Сюда, сюда, прошу вас!"), ошеломила всех.

   Ахматова села, и веранда, только что гудевшая оживлёнными голосами, затихла, замерла. С тех пор так и пошло: оживлённые застольные беседы замолкали с её появлением. Никому не приходило в голову говорить всё, что приходило в голову.

   Ахматова как - то сказала, что люди часто не слышат, что они говорят. В её присутствии люди начинали слышать себя, так она действовала на окружающих. И не потому, что они знали её стихи, её жизнь. Присутствие поэтессы сковывало и тех, кто её не знал. В её молчаливости, в посадке головы, в выражении лица, во всём облике было нечто, внушавшее каждому почтение и даже робость.

   Ахматова редко говорила, но за её молчанием не ощущалось напряжённости - она умела молчать. За ужином она сидела прямо, наклоном головы благодарила тех, кто передавал ей хлеб или ещё что -то. Закончив есть раньше всех, она удалялась в свою комнату. И только после её ухода сидящие за столом оживлялись, начинали разговаривать, смеяться.

   Принимая гостей в своей комнате, Ахматова совершенно менялась: она превращалась в любезную хозяйку, никогда не запрещала курить, хотя сама после инфаркта  бросила курить.  Она заботилась об удобстве гостей, расспрашивала о их жизни, делах.

   В это время Анне Ахматовой было 65 лет. Ходила она медленно,  часто,  начиная задыхаться, останавливалась. Ей было трудно ходить без провожатого. Глядя на строгое, замкнутое лицо поэта( она не любила слова "поэтесса"), вспоминались её слова: - "Так много камней брошено в меня, что ни один из них уже не страшен."

   В день отъезда Анны Андреевны одна молодая писательница вызвалась помочь ей уложить вещи. И вот Ахматова сидит на диване, а та укладывает её бедные вещи в бедный чемодан. Собрав вещи в дешёвый чёрный, потрёпанный чемодан, женщина подумала: - "Королевские манеры, и этот чемодан, и вещи в чемодане!"

...Однажды - дело было снова в Голицино - в октябре 1954 года разговор зашёл о Блоке и о мемуарах Любови Дмитриевны, жене поэта. К этим мемуарам Ахматова относилась презрительно и произнесла: - "Чтобы остаться Прекрасной Дамой, от неё требовалось только одно - промолчать!"

   В другой раз  заговорили о Герцене, к которому Ахматова очень тепло  относилась, как и к его жене.  Ахматова  говорила о их семейной драме так, словно она произошла вчера. Она не могла простить Наталье Александровне, что она вовлекла Герцена в свои  любовные отношения с Гервегом: - "Терпеть не могу женщин, которые вмешивают мужей в свои любовные дела. Уверяю вас, она умерла от любви к Гервегу."

   Спорить с Анной Андреевной было бесполезно, т.к. логика её была безупречна, ирония несокрушима, и спорящий всегда беспомощно замолкал.

   Всё, что касается такой личности, как Ахматова, интересно. Я продолжу рассказ о ней и той черте её характера, которая, казалось бы, не была ей присуща.