Выбор

     Сразу после февральской революции
в Петрограде была учреждена Чрезвычайная
следственная комиссия Временного правительства
"для расследования противозаконных по
должности действий бывших министров,
главноуправляющих и других высших должностных
лиц". Её материалы - "Падение царского режима",
изданы в семи томах в Ленинграде в 1924-1927
годах. Стенограммы допросов рисуют картину
страшной растерянности, упадка духа, низости
тех, кто совсем недавно правил Россией.
Потрясенные революцией, терзавшиеся по поводу
своего будущего, опрашиваемые на допросах
выбалтывали то, что в иных условиях никогда бы
не стало достоянием гласности.

                Н.Н.Яковлев.
                1 августа 1914.

   

     Годовое жалование генерал-майора царской
армии составляло 5 000 рублей. У многих
превосходительств была еще и фамильная
собственность, свои имения. И все-таки многие
из генералов и офицеров добровольно пошли служить
большевикам. В период Гражданской войны
в руководстве Красной Армии насчитывалось
48,5 тысяч царских офицеров и генералов.
В решающем 1919 году они составляли 53%
всего командного состава РККА.
     Царским офицерам, волею судеб оказавшимся
по разные стороны баррикад во время революции
и Гражданской войны, сражавшимся не за идеи,
а за Россию, автор посвящает эту повесть.




     "Чем думал государь-император, ввязываясь в эту ненужную народу войну, не было понятно большинству населения России. Ну, убили в Сараево австрийского наследника престола Франца-Фердинанда, из-за чего Австро-Венгрия поперла на Сербию.Так нам-то что за дело? Да пусть они там поубивают друг друга - мы живем на окраине Европы, и нас это не касается. Так нет, государь-император почему-то воспылал любовью к "братьям-славянам", коих и в глаза никогда не видел, и ввязался в войну. Забот у нас больше нет, как убивать кого-то на чужих полях сражений! Господи, но почему ты, дав власть царю, забыл дать ему еще и разум? Впрочем, какой это к черту Верховный правитель, если им крутят жена-немка да неграмотный мужик из глухой сибирской деревни. Хотя, поговаривали, что Распутин, упреждал Государя не начинать войну, да ведь не всеми делами распоряжается этот кудлатый проходимец.
     А мы, словно проклятые богом и людьми, сидим в окопах, вшей усиленно откармливаем, гниём и только успеваем хоронить убитых и умерших от болезней. Вот нынче полковой батюшка и тот жаловался, что осип отпевать, да и рука устала паникадилом махать..."
     Так рассуждал подпоручик Круглов, сидя в своей блиндаже. Неожиданно земля вздрогнула, послышался звук разрыва, с наката посыпалась земля. А потом разрывы стали все чаще и ближе. В блиндаж ворвался унтер-офицер Евтюхов.
     - Дозвольте, вашбродь! - прохрипел он.
     - Что тебе, Евтюхов? - спросил офицер.
     - Дак немцы зашевелились, строются для атаки.
     Подпоручик встал из-за самодельного стола.
     - Пошли, - коротко приказал он.
     В бинокль было видно, что в немецких окопах, расположенных метрах в трехстах от наших, засверкали штыки солдат, явно группировавшихся для атаки.
     Подпоручик оглядел своих. Бывалые солдаты знали свое дело: одни устраивались у пулемётов, другие прилаживали винтовки и проверяли лежащие рядом гранаты. Их не нужно было готовить к бою.
     А он начался после того, как замолчали орудия противника. Пьяные немцы шли на позиции русских, совершенно не обращая внимания на падающих товарищей. А пулемёты и ружейные выстрелы косили их ряд за рядом до тех пор, пока оставшиеся немцы не подошли достаточно близко, когда стрельба стала практически бессмысленной. Настало время рукопашной.
     В этом прямом столкновении смерть находилась на кончике вытянутого вперед штыка, человек забывает обо всем, кроме одного - убить раньше, чем дотянутся до тебя. И он кричит дико, бессмысленно, до хрипоты, до боли в горле, а вид живой крови - чужой или своих товарищей - придает дополнительный импульс страху и ярости, он теряет представление обо всем, кровь стучит в голову: убить, убить, убить... И вот схватка идет уже на телах упавших людей - своих или чужих, разбираться некогда, главное - убить раньше, чем острие штыка пропорет твой мундир и с хрустом уйдет в тело.
     Убить, убить, убить...
     Но вот немцы не выдержали и побежали. По трупам павших и раненых, спотыкаясь и падая, и снова вскакивая, чтобы как можно скорей добежать до своих и спрятаться в спасительном окопе.
     Подпоручик пришел в себя только тогда, когда увидел прыгающих в свой окоп немцев. Руки дрожали. Он попытался достать папироску из кармана френча, но руки не попадали в карман. И только тогда он заметил, что в руке держит наган, а указательный палец жестко сжимал курок. Патроны давно кончились, поэтому выстрелов не было слышно.
     Оглядев  место схватки, он не ужаснулся - картина была привычной. Нагроможденные друг на друга раненые и убитые, немцы и наши лежали вперемежку. Рядом с ним хрипел раненый - в пылу схватки ему наступили на лицо, буквально расплющив нос, губы и глаза, превратив лицо в сплошную кровавую маску.
     Похоронная команда начала свою скорбную работу, сбрасывая в воронки от снарядов вперемежку и тех и других - тела нужно было убрать, пока они не начали разлагаться. А при разложении пахнут одинаково - что те, что другие. Санитары перевязывали и уносили в тыл раненых.
     Вернувшись в блиндаж, подпоручик все еще дрожащими руками налил себе в кружку холодного чая и одним глотком выпил его.
     Через некоторое время в блиндаж вошел вахмистр Корев и молча передал командиру списки раненых и убитых. Осмотрев его, командир обратил внимание, что среди погибших отмечен пожилой рядовой Паряхин, отец четверых детей, оставшихся теперь сиротами.
     - Жалко мужика, - только и проговорил подпоручик. - Я напишу семье.
     Отпустив вахмистра, он принялся прежде всего писать донесение по команде. А потом достал довольно толстую тетрадку, в которую записывал все, что ему запомнилось на войне. Подумав немного, он начал писать: "Мы сталкиваемся с поразительной особенностью поведения немцев - замордованные казарменной муштрой, они просто не способны наступать рассыпным строем. В открытом поле они строятся в сомкнутые колонны, зачастую пьяные. Эти колонны  косят пулемёты, вырывающие буквально целый строй - первая шеренга падает, выступает вторая и, отбивая такт коваными альпийскими гвоздями сапогом по лицам, по телам павших, наступает, как первая, и погибает. За ней идет третья, четвертая, а пулеметы трещат, особый, с характерным звуком немецкий барабан рокочет в опьянении, и рожки, коротенькие медные германские рожки, пронзительно завывают - и люди падают горой трупов. Из тел образуется вал - настоящий вал в рост человека, - но и это не останавливает упорного наступления; пьяные немецкие солдаты карабкаются по трупам, пулемёт русских поднимает свой смертоносный хобот, и влезшие на трупы павших раньше венчают их своими трупами*".
-------------------------------------------------
     * Цит. по: Н.Н.Яковлев. 1 августа 1914. "Молодая гвардия", 1974.

     Подпоручик отложил карандаш - картина рукопашной схватки вновь встала перед глазами, как живая. Руки снова задрожали, писать стало невозможно. И тогда он решил пройти по окопам, чтобы посмотреть на состояние рядовых.
     Возле группы сидящих солдат, еще не остывших от боя, священник отец Григорий поучал: "Испытывай себя чаще: куда зрят очи твоего сердца - к Богу ли и к жизни будущего века, к премирным, блаженным и  светоносным Силам Небесным и святым, водворенным на небесах, или - к миру, к земным благам: пище, питию, одежде, жилищу, к людям грешным и суетным их занятиям? Глубокий мир и спокойствие твоему сердцу, свет уму твоему, святое рвение воле твоей и избавление от сетей вражих..."
     Изможденные солдаты не очень вникали в смысл сказанного старым священнослужителем, но благостный тон его речения действовал успокаивающе. Кто-то из них чинил порванное в схватке обмундирование, кто-то просто сидел с закрытыми глазами, видимо, мысленно унесясь домой, к своим родным.
     Внимание подпоручика привлекла группа людей, шедшая со стороны тыла в их направлении. Сзади этой толпы двигалась полевая кухня. Увидев ее, солдаты оживились. Замолчал и священник, тоже, как и солдаты, ничего не евший с утра.
     Впереди нестройно бредущих солдат офицер разглядел ротного командира капитана Стешина. Отдав честь всем сразу, он взял подпоручика под локоть и повел в блиндаж.
     - Тяжело пришлось, Павел Васильевич? - спросил он. - Атаку отбили, хвалю!
     Подпоручик описал ход боя и передал командиру донесение и отдельно - представление к награждению отличившихся.
     - Иван Николаевич, откуда столько немцев берется - кладем штабелями, а их не убывает? - поинтересовался он.
     - В штабе слышал разговор, что их снимают с французского фронта и спешно перебрасывают сюда, - ответил командир. - А я тебе пополнение привел. Небольшое, правда, но все-таки...
     - Новобранцы? - поинтересовался подпоручик.
     - Не все, есть и бывалые солдаты из госпиталей после ранения.
     - Новости есть какие?
     - Новости? - переспросил капитан. - Есть новости. Среди пополнения попадаются провокаторы, которые агитируют за свержение царского правительства, да и самого самодержца. Народную, мол, власть надо установить. И еще призывают мириться с немцами и кончать войну.
     - Мириться с немцами, с которыми только что дрались не на жизнь, а на смерть? - поразился подпоручик. - Такого агитатора сами солдаты прибьют.
     - Видите ли, Павел Васильевич, - в раздумье продолжил командир. - Они ловко все расписывают: дескать воюют-де и кровь проливают не баре, а простые рабочие и крестьяне. А у каждого, будь то немец или нет, дома семьи, дети. На психологию давят. И это уже дает свои плоды - замечены случаи дезертирства и даже братания.
     - По закону военного времени их следует расстреливать, - категорическим тоном произнес подпоручик.
     - Все так, но только солдаты все чаще поддерживают агитаторов, - вздохнул капитан. - В соседней дивизии командир роты расстрелял одного такого, так его собственные солдаты подняли на штыки.
     - И что же?
     - Зачинщиков, само собой, расстреляли перед строем, но сам факт падения дисциплины в войсках налицо.
     - Да и я замечаю брожение среди солдат. У меня много украинцев, так вот они стараются держаться обособленно от других, - подпоручик достал из кармана обрывок газеты, отобранной у солдата. - Вот какой-то фигляр, называвший себя Дон Аминадо тиснул стишок "Прощание с Киевом". Извольте полюбоваться.
     Капитан взял обрывок газеты и прочитал:

                Не так уж тесен Божий мир,
                А мне мила моя свобода.
                Прощай Аскольд, прощай и Дир
                И хай живэ меж Вами згода.

     - Примитивно, безусловно, но, судя по тому, что солдаты хранили стишок у себя, видимо, действует на подсознание, - высказался Павел Васильевич. - А капля, как известно, камень точит.
     Вместо ответа Стешин вытащил из кармана небольшую фляжку, а подпоручик поставил на стол два стакана. Офицеры молча налили немного коньяка и, не чокаясь, выпили. После этого Круглов спросил:
     - Судя по газетам, которые иногда доходят до нас, в России крайне беспокойно? 
     - И не говорите, - ответил капитан. - Царь даровал свободу слова и началось. Все болтуны, коих ранее никто не слушал, стали едва ли не главными возмутителями спокойствия. Образовали сотни газетенок, массу разных партиек и пошло-поехало. Дурят голову народу, каждый такой словоблуд мнит себя едва ли не Наполеоном.
     - А что же государь?
     - Государь! - усмехнулся Иван Николаевич. - Этот собрал вокруг себя таких же говорунов и по их подсказке чудит, чем настраивает против себя подданных. Вы посудите сами, Павел Васильевич: для чего нужно было устраивать расстрел перед Зимним дворцом или на Лене? Ну, взяли бы зачинщиков, увезли подальше и тихо перевешали, пообещали бы что-нибудь народишку и он бы успокоился. Ан нет, давай стрелять в толпу и напускать на нее казаков с шашками. А сам государь перед             расстрелом сбежал из Зимнего - я, мол, тут ни при чем. Народ-то тоже обхождения требует, а его обухом по голове.
     - Но вон же создали Учредительное собрание, - перебил его подпоручик.
     - А кто там воду мутит? Не с мест делегаты, люди от земли, а все те же словоблуды, приближенные к государю.
     - Но государь занят войной - он выехал в Ставку.
     - И что ему там делать? Что он понимает в наших с вами делах? Путается под ногами, не более того.
     - Вы уж как-то о государе-императоре..., - с укором произнес Павел Васильевич.
     - Да полно вам, - отмахнулся от него Иван Николаевич. - Вы же сами все видите.
     Они выпили еще немного, после чего, дав рекомендации и пожелав успехов, капитан отбыл в штаб...


     На следующий день на участке фронта, где держал оборону батальон подпоручика, было затишье. Между окопами наших и немцев продолжали неспешно бродить похоронные команды и тех и других, порой смешиваясь друг с другом, переговариваясь и помогая растащить груду мертвых тел, вместе и перекуривали, усевшись на тела мертвецов.
     В окопах солдаты приводили себя в порядок и радовались, что хоть этот день обходится без стрельбы и убитых. Кто-то разделся догола и выжаривал вшей в белье, кто-то чинил порванные сапоги, некоторые из солдат писали письма домой, переговариваясь с такими же бедолагами, непривычно выводящими буковки корявой и мало приспособленной для этого рукой.
     Пробираясь по окопу вместе с унтер-офицером, подпоручик приблизился к группе солдат, занятых своим делом. Один из них, Федор Никишин из Нижегородской губернии, увлеченно рассказывал товарищам:
     - Весной у нас Волга так разливается, что иной раз противоположного берега не видать. А опосля, когда вода сойдет, на лугах такие богатые покосы! Почти кажинный год накашиваем столько, что по возу, а то и по два к весне продаем...
     Заметив командира, солдат замолчал и все стали подниматься.
     - Сидите, сидите, - рукой остановил их Павел Васильевич. - По дому скучаете?
     - Дак ить не скучать, вашбродь, - вздохнул Никишин. - Чать там всё
оставили - хозяйство, родителев, жен, ребятишек. Одни они там маются. А мы тут вот вшей бьём.
     - Так не напрасно мы здесь, - ответил подпоручик. - Ты же не хочешь, чтобы немец в твою деревню пришел? Или вот в его, или его...
     - Избави бог, - перекрестился солдат. - Какое бы не было начальство над нами, а все-таки свое, всегда сговориться можно. А с немцем? Лепечет он свое: бла-бла да бла-бла, а чего хочет, понять невозможно.
     - Сознательный ты у нас, - усмехнулся командир.
     - Да мы все понимаем, а вот домой-то больно сильно тянет - сколь времени там не были...
     - Это понятно - в родном гнезде уютней, чем в этих окопах, - сказал подпоручик. - Да только без нас никто эту работу не сделает.
     - Ясное дело, уж скорей замирились бы, что ли, - проговорил нижегородец.
     - Добро, отдыхайте пока всё спокойно...
     Через два дня временное затишье прекратилось - пришел приказ о наступлении.
     В назначенный час прогрохотала несколькими залпами наша артиллерия и подпоручик, выскочив из окопа, крикнул:
     - Вперед, братцы! Погоним эту мразь с нашей земли! Ура!
     Немцы не стреляли, поэтому солдаты довольно резво стали выскакивать из окопов вслед за своим командиром, крича в полный глотки:
     - Ура! Ура!..
     Но вот со стороны противника послышался треск винтовочных выстрелов и затарахтели пулемёты. Солдатская цепь стала постепенно редеть - то тут, то там падал кто-то из наступавших, через него осторожно переступали и снова неслись вперед.
     Неожиданно Павел Васильевич почувствовал удар в левое плечо и остановился. И почти тут же другая пуля ударила в левую же ногу. Он непроизвольно начал заваливаться набок.
     - Ранены, вашбродь? - подхватил его вахмистр.
     Подбежавший тут же санитар наскоро перевязал командира и помог ему дойти до телеги, на которой его с другими ранеными отправили в прифронтовой госпиталь.
     Павла Васильевича разместили в палате, где уже лежали трое - поручик Ковердяев, ротмистр Чепило и подпоручик Станкевич.
     Через пару дней его навестил командир:
     - Как же вас угораздило ранить, - спросил он Павла Васильевича. - Храбрость выказывали?
     - Мне нужно было поднять солдат в атаку, а это в сложившейся ситуации было единственно правильным решением, - ответил раненый. - У солдат уже иссяк боевой дух.
     - Это действительно так, - раздался из угла голос ротмистра. - Дисциплина среди солдат расшаталась совершенно. У меня в части организовали какой-то Солдатский комитет, который начал вмешиваться в мои действия: я, видите ли, должен согласовывать с ним все свои приказы. А что они понимают в стратегии и тактике, в согласовании действий с другими подразделениями полка?
     - Вас проявили настойчивость и вот результат - вас подстрелили ваши же солдаты, - засмеялся поручик Ковердяев.
     - Я абсолютно убежден, что без единоначалия армия - это сброд пьяных мужиков. Это не Государственная дума, где можно безнаказанно болтать и предлагать, что взбредет в воспаленные мозги.
     Пока "старожилы" палаты вели привычный для них спор, Павел Васильевич спросил капитана:
     - Как там мои?
     - Молодцы, - ответил капитан. - Взяли первую траншею и закрепились в ней. Продвижение пусть небольшое, но на других участках полка и этого не достигли. Кстати, я написал представление о награждении Вас и производстве в следующий чин.
     - Благодарю Вас, - ответил подпоручик. - Потери в моем батальоне большие?
     - Четверо убиты, двенадцать ранено. Я написал рапорт о пополнении батальона да и роты в целом.
     - Я хотел бы после излечения вернуться в свой батальон, - попросил Павел Васильевич.
     - Вы подлечитесь, потом после ранения Вам положен отпуск. Съездите домой. Давно дома не были?
     - Больше года.
     - Ну, вот видите! А там видно будет. Вы, главное, поправляйтесь.
     - Спасибо Вам, Иван Николаевич, - проговорил на прощание подпоручик. - За все спасибо. Моим ребятам привет передавайте.
     - Ну, что Вы, дорогой мой, - ответил Стешин. - Одно дело делаем. И чует мое сердце, что работы у нас с Вами - край непочатый. А поклон передам. Непременно.
     - Думаете, война долго продлится?
     - Эх, если бы только война, - вздохнул посетитель и, пожав на прощание руку сослуживцу, ушел.
     - Хороший у тебя командир, подпоручик, - проговорил Станкевич. - Не забыл, наведался. Давно с ним воюешь?
     Павла Васильевича несколько покоробила такая фамильярность, но он подумал, что офицерское звание Станкевич получил на фронте, будучи выходцем из простонародья, дослужившегося сначала до унтера, а потом и до подпоручика.
     - Больше года, - коротко ответил он, явно не желая продолжать разговор на эту тему.
     - Женат? - не отставал тот.
     - Нет, - опять односложно ответил Павел Васильевич.
     - Сам-то откуда будешь? - продолжал допытываться Станкевич.
     - Ярославской губернии. Извините, я неважно себя чувствую и хочу отдохнуть, - отговорился Павел Васильевич, сделав попытку избавиться от назойливого собеседника.
     Палата, в которую он попал, походила на дискуссионный клуб. Сюда санитар ежедневно приносил свежие газеты самых разных политических партий и группировок, которые тут же зачитывались вслух и обсуждались настолько горячо, что дело доходило до ссор и обид.
     Именно здесь Павел Васильевич узнал, что в день, когда его ранило, государь-император отрёкся от престола и ныне во власти царила настоящая чехарда.
     Словно чертики из табакерки повыскакивали ранее неизвестные личности, причем каждый из них рвался во власть и мнил, что только он знает, как спасти Россию.
     Чаще всего ругали военного министра Гучкова, непонятно за какие заслуги назначенного на эту должность, хотя он ни черта не смыслил в военном деле, но зато часто выезжал на фронт и в Ставку, внося там сумятицу и неразбериху.
     Офицеры весьма брезгливо говорили о каком-то адвокатишке Керенском, словно по мановению слепого случая взлетевшего на вершину власти, но тепло отзывались о министре-председателе князе Львове, как о честнейшем и порядочном человеке. Ругали Протопопова, князя Урусова и еще кого-то, о ком Павел Васильевич не имел ни малейшего представления.
     Довольно презрительно вспоминали и Николая II, малодушно согласившегося подписать отречение от престола.
     А через неделю дифирамбы в адрес министра-председателя сменились                скептическим к нему отношением. Как рассуждал ротмистр Чепило, он не пытался что-либо сделать для предотвращения разложения России. Как метафорично выразился говоривший, он сидел на облучке, но даже не пробовал прибрать вожжи к рукам.
     Павел Васильевич не вмешивался в дискуссии на политические темы, но невольно был вынужден присутствовать во время полемики. Оказалось, что ротмистр Чепило выступал за сохранение монархического строя, но представления не имел, кто же должен занять российский престол. Поручик Ковердяев прослыл конституционным демократом и подкалывал ротмистра тем, что, ратуя за монархию, он не выдвигает кандидатуру на трон, которую можно было бы обсуждать. Станкевич являл собой всеобщего ниспровергателя и не принимался спорщиками всерьёз, поскольку ничего реального для России не предлагал, кроме как "перестрелять всю правящую верхушку к чертовой матери".
     - Павел Васильевич, - обратился как-то к соседу Ковердяев, - а вы почему молчите? Вас не волнует судьба России?
     - Меня волнует судьба России, поскольку это моя страна, - ответил тот. - Но я, господа, полагаю, что каждый должен заниматься тем, чему обучен, и не лезть туда, где ничего не смыслишь.
     - Поясните Вашу мысль, - попросил поручик.
     - Я полагаю, что большая политика - это наука, - ответил Павел Васильевич. - И чтобы разбираться в ней, надо, во-первых, максимально владеть информацией, во-вторых обладать своеобразным аналитическим мышлением, если хотите, даром предвидения, в-третьих, иметь дипломатические способности, в-четвертых, быть одновременно терпеливым, выдержанным и жестким, обладать умением поступиться меньшим ради большего, в-пятых, сделать политику целью своей жизни, забыв о личном... Я не уверен, что обладаю подобными способностями, а посему не лезу туда, в чем разбираюсь крайне слабо.
     - А вы философ, батенька, - проговорил ротмистр.
     - Сенека, - засмеялся Станкевич. - А скажи, как ты относишься к тому, что в марте на фронте отменили смертную казнь за убийство офицеров, сдачу в плен или уход с поля боя, а через три месяца снова ее ввели?
     - Вы несколько путаете, господин подпоручик, - твердо ответил Павел Васильевич. - К этим постановлениям правительства я не отношусь никоим образом, поскольку не разрабатывал и не подписывал их, а был в окопах и выполнял приказы командования.
     - Аполитичный вы человек, - упрекнул его ротмистр. - Сейчас, когда страна находится на грани краха, вы отстраняетесь.
     - Каждый должен заниматься своим делом, - стоял на своем Павел Васильевич. - А бардак, простите, в стране происходит оттого, что слишком много дилетантов ввязалось в эту самую политику. А такого не должно быть. Так имеет ли смысл пополнять их ряды?
     - Как бы вы не самоустранялись, но сейчас время такое, что вы невольно будете втянуты в нее, - наставительно проговорил поручик Ковердяев. - Да-с,               молодой человек. И все мы не избежим этого. Ибо политика определяет весь ход нашей жизни, и мы не можем стоять в стороне.
     - Время покажет, - закончил разговор Павел Васильевич. - Оно все расставит по своим местам.
     И чтобы не продолжать бессмысленный разговор, он взял костыли и вышел в коридор. Задетая кость ноги давала себя знать и обходиться без поддержки он не мог.
     А через несколько дней в палату заявилась целая делегация - командир полка полковник Нефедов, его адъютант, которого Павел Васильевич не знал, и капитан Стешин.
     - Как вы, герой? - спросил полковник. - Раны заживают?
     Павел Васильевич хотел было встать, но тот его остановил:
     - Не поднимайтесь. За умелые действия на передовой командование решило вас отметить поощрением. Прежде всего, поздравляю вас поручиком!
     Он обернулся к адъютанту, забрал у него и передал раненому новые офицерские погоны. А награда догонит вас несколько позже.
     В это время капитан что-то сунул в тумбочку своего сослуживца и заговорщицки подмигнул.
     Побыл недолгое время, делегация ушла и тут же Станкевич обратился к Павлу Васильевичу:
     - Господин поручик...
     - Знаю, знаю порядок, - Павел Васильевич открыл тумбочку и достал оттуда принесенную командиром бутылку шустовского коньяка, лимоны и хороший кусок окорока.
     - Господа, - обратился он к соседям по палате, - позвольте пригласить вас на чествование нового звания.
     - Павел Васильевич, давайте устроим вечером небольшой сабантуйчик, когда врачи закончат обходы, - предложил Ковердяев. - А я приглашу медсестричек для пущего комильфо...
     - Не возражаю, - улыбнулся новоявленный поручик. - Только медсестрички за вами.
     - Заметано, - потер тот руки.


     После  ранения новоиспеченного поручика отправили долечиваться домой. Поезда ездили нерегулярно, но с несколькими пересадками ему удалось добраться до Москвы, а там и до Ярославля рукой подать. К фронтовику, да еще с офицерским крестом на груди и тростью в руке относились вполне доброжелательно, поэтому особых препон в поездке он не испытал.
     Сойдя с поезда в родном городе, он наконец-то почувствовал себя дома, вдохнул полной грудью наполненный волжской влагой воздух и, отказавшись от извозчика, пошел пешком, непрерывно крут я головой и замечая, что за время его отсутствия город практически не изменился - все те же старые дома, те же улочки и переулки, по которым он бегал мальцом. Все также неспешно брели по своим делам люди, но никого из знакомых он не встретил - лица казались чужими, словно город заполонили приезжие из других мест.
     И чем ближе он подходил к родному дому, тем сильнее колотилось сердце: все ли живы, не уехали ли куда?
     Но вот вдалеке показался и их дом, а у раскрытого окна виднелось что-то белое. И только подойдя ближе, он скорее догадался, чем узнал, что это была его сестренка Варя, читавшая книжку.
     Он хотел было окликнуть ее, но передумал - неровен час, от радости вывалится в окно! А она, отставив книжку, равнодушным взглядом окинула улицу, а потом присмотрелась к одиноко бредущему хромому офицеру, узнала в нем брата и радостно закричала:
     - Мама, Паша идет!
     И вот уже из дома выскочили две женщины и бегом устремились к нему.
     - Пашенька, сыночек! - мать повисла у него на груди, сбоку прижалась сестра, а из дома степенно выходил отец, отставной майор, Он не стал переодеваться по случаю неожиданной радости и на ходу запахивал полы домашнего халата.
    А мать, только сейчас обратившая внимание на трость, забеспокоилась:
     - Что с ногой? Ранение серьёзное? Болит?
     - Заболела, - рассмеялся он. - Вы же вдвоём на мне повисли...
     Подоспевший отец, расставив руки, оглядел сына и, увидев новые погоны поручика и офицерский Георгиевский крест, с гордостью произнес:
     - Вижу - герой! Наша порода! Ну, с прибытием!
     Мужчины обнялись и троекратно расцеловались.
     - Ну, пошли, пошли домой, - торопила его мать. - Что мы здесь на улице... Голодный, наверное...
     - Ну, тебя мать пока не откормит, не отпустит, - засмеялся и отец.
     - Да я не тороплюсь, - в тон ему ответил сын. - Отпуск дали на окончательную поправку здоровья.
     - За этим дело не встанет, - серьёзно ответил отец, посмотрев на раненую ногу сына. - Позову Илью Исааковича, он тебя быстро на ноги поставит. Ранение серьёзное?
     - На ноге кость задета, а плечо почти уже зажило, - ответил сын.
     - Бог тебя сохранил для нас, - серьёзно сказала мать.
     - Бог-то бог, да сам поглядывай, - ответил старый вояка. - В бою-то пулям не кланяйся, но и на рожон не лезь.
     Когда Павел Васильевич умывался во дворе, мать и сестра заметили след от пули в плече.
     - Что это, Пашенька? - встревожилась мать.
     - Да уже затянулось все, не переживайте.
     - Господи, да что это..., - начала было мать, но Варя остановила ее.
     - Вы еще заплачьте, мама. Главное, что он живой и вернулся домой.
     - И слава богу, слава богу, - запричитала та, подавая сыну полотенце. - Пойдемте к столу, а то вон как отощал - одни ребра торчат.
     За обедом отец спросил:
     - Давно с передовой?
      - Почти месяц. Снарядов для орудий не хватает, патроны ждем, когда привезут из Франции...
     - Дожили, - проворчал старик. - Затеяли войну, а патроны и снаряды везём из другого конца Европы. А если коммуникации поставок перережут, поднимай руки вверх?
     Сын не ответил, а только пожал плечами.
     После обеда, выбрав момент, Варя шепнула брату:
     - О тебе Лиза Елистратова сколько раз спрашивала.
     - Они не уехали? Отец-то, кажется, хотел их за границу вывезти.
     - Что-то не сложилось у них, - пояснила Варя. - Я в точности не знаю, но они сейчас здесь. Хочешь, я шепну ей, что ты приехал? Мы с ней подружки...
     Павел покраснел, а Варя шепнула:
     - Сейчас я к ним сбегаю.
     И действительно, она сорвалась с места и убежала. А через некоторое время вернулась и шепнула:
     - В восемь вечера она будет гулять в своем саду.
     - Варя, - спросил брат, - а у тебя есть возлюбленный?
     Та покраснела и смутилась.
     - Ну, если не хочешь, не говори, - успокоил ее он. - И спасибо тебе.
     Дождавшись вечера, Павел сказал родителям, что хочет прогуляться перед сном, на что отец не рекомендовал ему ходить в центр города, поскольку это не безопасно.
     - То, что творится сейчас в народе, не безопасно для него самого, - пояснил отец. - Вся мерзость, что копилась в нем, выплеснулась наружу. Поэтому добропорядочные обыватели стараются вечерами сидеть дома и без особой нужды не выходить. Кстати, у тебя есть оружие?
     - Есть, - недоуменно ответил сын. - Револьвер. Но я не возьму его с собой, погуляю недалеко от дома.
     - И все-таки будь осторожен.
     Павел Васильевич неспешно, прогулочным шагом, направился вдоль улицы и, дойдя до дома Елистратовых, скользнул в проход между домами с тем, чтобы зайти в их сад с противоположной от дома стороны - там, как он помнил, была калитка, закрывающаяся всего лишь на ременную петлю.
     Она действительно оказалась на месте и ему не составило труда открыть ее и войти внутрь.
     Сад носил явные следы запустения - между некогда ухоженными деревьями рос какой-то бурьян, цветник, за которым раньше старательно ухаживали, превратился в нечто невообразимое.
     Вскоре он увидел и девушку в светло-голубом платье, прогуливающуюся за заросшими кустами малины.
     - Лиза, - негромко позвал он.
     Девушка резко обернулась и, увидев Павла, поспешила к нему.
     - Здравствуйте, Лиза, - поздоровался он, откровенно любуясь ей. - Какая вы стали...
     - Павел Васильевич, - только и смогла произнести та, явно обрадованная этой встрече.
     - Лиза, - тихо прошептал он, целуя ей руку. - Вы даже не представляете, сколько раз я вспоминал Вас там, на фронте!
     - И я беспокоилась о Вас, Павел Васильевич...
     Впрочем, оставим влюбленных одних - в конце концов, это прости неприлично подсматривать за ними.
     Варя, дожидавшаяся брата на крыльце, еще издали увидела его счастливое лицо и заулыбалась сама - как бы то не было, она переживала за подругу, не забыл ее брат там, в окопах?
     А он, подойдя к сестре, неожиданно для нее процитировал:

                Её глаза, лицо, походка, голос;
                Упомянул ты руки - их касанье
                Нежней, чем юный лебединый пух,
                А перед царственной их белизною
                Любая белизна черней чернил...*

     Варя улыбнулась и ответила ему также из Шекспира:

                Мухе - и той доступно сесть
                На мраморное чудо рук Джульетты,
                Мухе - и той дозволено похитить
                Бессмертное благословенье с губ,
                Что разалелись от стыда, считая
                Грехом невольный этот поцелуй;
                О чистая и девственная скромность!**
-----------------------------------------------------
     * В.Шекспир. Троил и Крессида (акт. I, сц. 1).
     ** В.Шекспир. Ромео и Джульетта (акт III, сц. 3)

     - Братец, ты окончательно и безнадежно влюбился, - засмеялась она. - И отныне нет твоей душе покоя.
     - В нее невозможно не влюбиться - она же ангел во плоти, - возвышенно ответил Павел, все еще находясь под впечатлением от встречи с Лизой.
     В один из дней Павел Васильевич решил прогуляться по центру города, по совету отца прихватив с собой револьвер, который спрятал от посторонних глаз в кармане брюк.
     Ему сразу бросилась в глаза какая-то неряшливость - некогда чистый город выглядел каким-то заплёванным, замусоренным - тут и там валялись какие-то бумажки, обрывки, картонные коробки, пустые бутылки, которые не убирали довольно длительное время.
     Однажды ему встретился патруль - солдат в потрепанной шинели и почему-то с бескозыркой на голове и двое, по виду рабочих, у которых на рукавах были красные повязки, а за спиной винтовки с примкнутыми штыками.
     Один из них, видимо старший, подозрительно посмотрел на разгуливающего хромого офицера с крестом на груди и тростью, но ничего не сказал и повел своих товарищей дальше.
     А еще через несколько шагов Павел Васильевич услышал истошный женский крик "Помогите!" и поспешил в ту сторону.
     В глухом и безлюдном переулке двое невесть каким ветром занесенных сюда пьяных моряка пристали к молодой женщине - один из них вырывал из ее рук сумку, а второй хватал ее за грудь, срывая пуговицы на кофточке...   
     Не раздумывая, Павел Васильевич бросился к ним и еще издали закричал:
     - Прекратить!
     Но те даже не обратили на него внимания и продолжали издеваться над бедолагой.
     - Сейчас же прекратить безобразие, - буквально взревел Павел Васильевич и расшвырял налётчиков.
     Оставив в покое жертву, те встали, посмотрели на офицера мутными глазами, и один из них пригрозил:
     - А, офицеришко недорезанный! Ну, мы сейчас эту ошибку исправим!
     Он полез в карман и вытащил нож.
     Не раздумывая, Павел Васильевич вытащил револьвер и выстрелил под ноги тому, что был с ножом.
     Почти тут же на место происшествия прибежал то самый патруль, что недавно встретился ему на дороге.
     - Кто стрелял? - вскричал старший.
     - Я, - спокойно ответил Павел Васильевич. - Эти двое напали на женщину и грозили мне ножом, когда я заступился.
     Тем временем женщина попыталась убежать, но ее остановили.
     - Вот эти, - она указала на моряков, - напали, хотели отобрать сумку и кофту порвали. И если бы не офицер...
     - Ваши документы, - обратился старший к Павлу Васильевичу.
     Тот достал справку из госпиталя и офицерское удостоверение.
     Внимательно прочитав документы, старший спросил, указывая на трость:
     - На фронте?
     - Само собой, - ответил Паве Васильвич. - Вот направлен домой на долечивание.
     - Зачем вы там воюете? Главное - за кого? - спросил из патрульных.
     - Простите, военные не рассуждают - за кого? Им дан приказ они  и 
обязаны его выполнить, - ответил Павел Васильевич.
     - А если приказ дал преступник? - сощурился старший.
     - Извините, но на должность отдающего приказы назначаюсь не я, - твердо ответил Павел Васильевич.
     - Тоже верно, - согласился тот. - Только думать-то тоже надо. - А если вас пошлют убивать своих, вы тоже выполните приказ?
     - Такому приказу я не подчинюсь, - убежденно проговорил поручик.
     - Значит, голова на плечах есть, - удовлетворенно поговорил старший. - Ладно, иди офицер.
     Моряки дернулись было тоже идти, но их остановили:
     - Назад! Пойдемте с нами. При попытке бежать будем стрелять на поражение. И вы, женщина, тоже с нами.
     Махнув рукой поручику на прощанье, патруль повел задержанных, а Павел Васильевич неспешно побрел домой - гулять по городу больше не хотелось.
     Дома он рассказал отцу о происшествии.
     - Оружие не отобрали? - спросил тот.
     - Не имеют права, это личное оружие офицера, - несколько самоуверенно произнес тот.
     - Черт знает, что творится и куда мы идем, - проворчал Круглов-старший.
     - Судя по тому, что ходят патрули, какая-то власть в городе есть, - сказал Павел Васильевич.
     - Пес их знает, - махнул рукой отец. - То какой-то Совет, то Комитет рабочих и солдатских депутатов. Власть без конца меняется - то какие-то эсеры, то кадеты, то меньшевики, то анархисты... Развелось партий, что блох на шавке. Сейчас
модно, видите ли, мнить себя Спасителями отечества, вот и лезут кто в лес, кто по дрова. И каждый горлопан видит себя председателем какой-то партии или группировки.
     - Да уж, и на фронте на передовой стали появляться агитаторы, каждый обещает  солдатам златые горы и реки, полные вина. Дисциплина падает, разброд, учащаются случаи дезертирства, - огорченно сказал сын. - Дело доходит до убийства офицеров.
     - Я так думаю, что тебе не стоит возвращаться на фронт, - отец посмотрел в упор на сына. - Главное, что в этих обстоятельствах защищаешь не отечество, а уподобляешься фигляру, которого дергают за ниточки нынешние временщики.
     - Да, но честь, присяга?
     - Ты кому присягал? - спросил отец. - Царю-батюшке, который трусливо отрекся от престола? Нет у нас больше царя. И выходит, что ты свободен от присяги.
     - Да, но идет война, - недоуменно произнес сын.
     - Кому война, а кому мать родна, - усмехнулся Василий Игнатьевич. - Ты сам рассказывал, что боеприпасы закупаются во Франции. А на этих поставках кто-то хорошо греет себе руки.
     - И что же делать?
     - Не знаю, - откровенно признался отец.
     Вечерами Павел Васильевич непременно встречался с Лизой. И в один из таких вечеров, когда лил дождь и они, промокшие, стояли под яблоней, из дома в сад вышла Нина Степановна, мать девушки.
     - Молодые люди, может быть, достаточно мокнуть под дождем и зайдете в дом? - прокричала она.
     Лиза посмотрела на молодого человека и засмеялась.
     - И правда, пошли, а то я и вправду промокла до ниточки. А маменьке я рассказала, что встречаюсь с тобой, и она поняла меня.
     - Вы, словно малые дети, прячетесь, - сказала Нина Степановна, пропуская их в дом. - Идите пить чай, самовар горячий, а ты, Лизонька, пойди переоденься.
     Хозяин дома Николай Федотович радушно встретил гостя.
     - Не опасаетесь по нынешним временам ходить в офицерской форме, - спросил молодой человек.
     - Но это же не постыдно, - ответил Павел Васильевич.
     - Не постыдно, но опасно, - Николай Федотович вздел палец вверх. - Впрочем, вы - боевой и заслуженный офицер.
     Вечер прошел в теплой обстановке, гостя отпустили, когда уже заметно потемнело.
     Через несколько дней в дверь дома Кругловых настойчиво постучали.
     Открыв дверь, Василий Игнатьевич увидел перед собой вооруженных винтовками рабочих с красными повязками на рукавах.
     - С кем имею честь? - спросил он их.
     - Павел Васильевич Круглов здесь проживает? - спросил один из них вместо ответа.
     - Да, это мой сын, - недоуменно ответил хозяин.
     - Мы к нему, - ответил тот же человек.
     - Прошу, заходите, - Василий Игнатьевич пригласил их в дом, удивившись, что те так и не представились.
     Грохоча сапогами по паркетному полу, те вошли в комнату. Увидев вошедших, Павел Васильевич встал с кресла и спросил:
     - Вы за мной, господа?
     - Нет, мы к вам, - поправил его старший из пришедших.
     - Прошу вас, присаживайтесь, - пригласил их Василий Игнатьевич. - Винтовки  можно поставить в угол. Может быть, чаю?
     - Благодарствуем, - несколько смутились те, явно не ожидавшие такого приема. - Мы по делу.
     - Простите, как вы меня нашли? - полюбопытствовал Павел Васильевич.
     - Так вон Тимофей проживает у вас на задах, на соседней улице. Он и признал вас тогда, - объяснил старший, кивнув на напарника.
     - Мы еще мальчишками дрались с вами улица на улицу, - закивал тот, глядя на поручика.
     - Да, да, припоминаю, - вгляделся Павел Васильевич в гостя.
     Василий Игнатьевич принес из кухни самовар и поставил его в центре стола.
     - Право, присаживайтесь, в ногах правды нет, - еще раз пригласил он к столу пришедших.
     Помявшись немного, те прислонили винтовки к стене и присели на краешке стульев. Хозяйка налила чая и подала гостям.
     - Не стесняйтесь, пожалуйста, вот сушки, сахар, - предложила она.
     - Да мы, в общем-то, по делу, - начал разговор старший. - В Комитете мы рассказали о вашем поступке и было решено привлечь вас, Павел Васильевич, к работе на новую рабоче-крестьянскую власть. Нам очень нужны опытные кадры.
     - Но я нахожусь на действительной военной службе, - удивился поручик. - Подневольный, так сказать, человек.
     - Ну, этот вопрос мы решим быстро - выдадим вам нужный мандат, что вы в чрезвычайных обстоятельствах привлечены на местную службу.
     - В охранку? - усмехнулся Павел Васильевич.
     - Охранки теперь нет, - терпеливо пояснил старший. - Нам нужны люди в отдел охраны города.
     - Выполнять полицейские функции? - не отставал Павел Васильевич. - Кстати, как к вам обращаться, вы так и не представились.
     - Экий вы колючий,- укорил его старший. - Я - Иван Сергеевич Коптев, член Комитета, а это Семен Яковлевич Митяев. Так вот, как бы вы не называли нас, но порядок в городе кто-то должен наводить, или вы не согласны?
     - Отчего же? - смутился Павел Васильевич. - Но я - боевой офицер, фронтовик.
     - А значит, человек решительный, способный правильно оценить обстановку и принять верное решение, - стоял на своем Иван Сергеевич. - А ваше освобождение от службы на фронте мы согласуем с Петроградом по телеграфу.
     - Вы позволите ему подумать, вопрос не очень простой, - вмешался в разговор Василий Игнатьевич.
     - Подумайте, - согласился Иван Сергеевич. - У вас три дня, я думаю, этого вполне достаточно. Обстановка в городе очень сложная, время подгоняет...


     После ухода странной депутации в доме Кругловых началось обсуждение сделанного Павлу Васильевичу предложения.
     Мать и Варя, естественно, стояли на том, чтобы принять предложение Ивана Сергеевича. Отец же полагал, что нельзя принимать скоропалительных решений, полагая, что война с немцами должна скоро закончиться, а здесь, на работе в городе, сыну будет непросто, поскольку он незнаком с особенностями внутренней службы.
     Семейство Елистратовых, ставшее частыми гостями у Кругловых после помолвки Павла Васильевича и Лизы, также советовали воспользоваться возможностью остаться в родном городе. Здесь у них был свой расчет: поскольку по ряду причин им не удалось эмигрировать, им было выгодно иметь во властных структурах города своего человека, который мог бы защитить в случае все чаще избежать используемой реквизиции в богатых семьях.
     Одним из доводов в пользу ухода с воинской службы стало промелькнувшее в газетах сообщение, что на одном  из участков фронта немцы применили против наших войск атаку отравляющими газами, после которой осталось множество ослепших, отравленных и погибших.
     Особенно сильно это испугало Лизу - ей очень не хотелось, чтобы ее жених попал под такую атаку.
     В конце концов, концентрированный общий нажим со стороны родственников возымел свое действие: Павел Васильевич склонился к мысли принять предложение Ивана Сергеевича.
     Когда тот, теперь уже без сопровождения, пришел к Кругловым, ему дали официальное согласие служить под его началом. Но Павел Васильевич оговорил одно условие: приступить к службе через десять дней, поскольку у них с Лизой на это время намечено венчание.
     - Поздравляю, - улыбнулся гость. - Это действительно большое событие в жизни. Хорошо, договорились.
     После венчания Лиза переехала жить в дом Кругловых, что особенно обрадовало Варю - теперь она каждодневно виделась с подругой и могла разговаривать с ней и делиться своими девичьими секретами.
     В назначенный день Павел Васильевич собрался на новую службу. По этому поводу он одел форму и прикрепил кобуру с револьвером.
     Прохожие кто с восхищением, а кто с неприязнью смотрели на вооруженного офицера, одетого, словно с иголочки, а он, не обращая на них внимания, смотрел на город, который ему предстояло охранять. Торговали магазины, работали рынки, кое-где кучковались группками горожане, обсуждая что-то свое. С аптеки сбивали царского орла...
     "Господи, кому он помешал, - подумал про себя Павел Васильевич. - А ведь он неплохо украшал город".
     В здании бывшего Дома губернатора ему указали, где находится кабинет Ивана Сергеевича. В комнате было много вооруженных людей, сильно накурено, сам Иван Сергеевич назначал наряды на патрулирование города и тут же отсылал тройки. Увидев Павла Васильевича, он ненадолго оторвался от дел и попросил пришедшего присесть и подождать некоторое время.
     Наконец, разослав всех патрульных, он тяжело вздохнул, вытер вспотевший лоб и сел рядом с поручиком. Глаза его ввалились и покраснели, весь он выглядел каким-то помятым.
     - Вы спали сегодня? - спросил его Павел Васильевич, на что тот только махнул рукой.
     - Какое там! - ответил он. - Беспокойно в городе. Анархисты митингуют, призывают грабить награбленное, в N-ском уезде кулачье поднимает крестьян на бунт.
     Помолчав немного, он продолжил:
     - Мы посоветовались с товарищами и, учитывая ваш боевой опыт, решили назначить вас командиром районного боевого отряда, предназначенного для подавления массовых беспорядков и защиты города на случай непредвиденных обстоятельств. Для этого вам предстоит сформировать этот самый отряд из числа наиболее сознательных рабочих и обучить его военному искусству, в том числе и стрельбе. Оружие и патроны получите после того, как только отряд будет набран. Заместитель к вам в помощь назначен, я позже познакомлю вас с ним.
     - Простите, какие "непредвиденные обстоятельства" вы имеете в виду? - поинтересовался Павел Васильевич.
     - Видите ли, на Дону, на Кубани, да и в других местах формируются отряды и целые армии, целью которых является свержение новой, совсем еще молодой и потому слабой, власти. Мы должны быть готовы дать им отпор. В таком деле промедление смерти подобно.
     - Ясно, - ответил Павел Васильевич. - Когда я могу приступить к работе?
     - А вы уже приступили, - посмотрел ему в глаза Иван Сергеевич. - Сейчас я познакомлю вас с вашим заместителем и приступайте...
     Потом, оглядев нового командира сводного отряда с ног до головы, он           посоветовал:
     - Павел Васильевич, я советую вам снять погоны и вообще одеться не так парадно - все-таки вам придется иметь дело с рабочими и едва ли целесообразно дистанционироваться от них формой. Хотя, показаться один раз отряду, наверное, имеет смысл. Как вы считаете?
     - Я все понял? - ответил Павел Васильевич.
     - Вот и хорошо. Пойдемте, я покажу вам ваш рабочий кабинет и познакомлю с заместителем.
     Домой Павел Васильевич пришел поздно вечером и устало присел на диван. Его окружили домашние, а отец коротко приказал:
     - Рассказывай!
     Павел Васильевич обстоятельно поведал о своем назначении и заключил:
     - Боюсь, что здесь придется потяжелее, чем на фронте. Там хоть иногда передышка бывает, а здесь не предвидится.
     - Зато здесь не стреляют и не рвутся снаряды, - заключила Варя.
     Присутствующие засмеялись, а Василий Игнатьевич как бы в раздумье сказал:
     - Я понимаю, что царь-батюшка оказался совершенно не способным управлять такой огромной империей и его необходимо было заменить. Я могу понять и ту суету, которая возникла на вершине власти, когда каждый считает себя умнее других и рвется к управлению страной. Но я не могу понять, для чего нужно сбивать гербы, много веков служившие символом России. Да, да - не царей, а именно государства, его величия и мощи, его славы, наконец. Я не могу понять, для чего нужно разрушать церковь, приют обиженных и обездоленных, своеобразный утешитель для страждущих и впавших в безысходность людей...
     - Лес рубят - щепки летят, - снова не сдержалась Варя.
     - Так можно весь лес в щепки превратить, - ответил ей отец. - А что толку?
     Потом он взял газету, принесенную сыном и продолжил:
     - Вот, извольте видеть, что творится в Петербурге. Нашелся какой-то анархист Семашко*, который взбунтовал 1-й пулеметный полк и призывал немедленно выступить и свергнуть Временное правительство. А что будет после устроенного им кровопролития, его, видимо, не беспокоит. Не иначе, как сам хотел повластвовать. Представляю, что было бы тогда с несчастной Россией...
--------------------------------------------------
     * Впоследствии А.Я.Семашко "проявил"себя в
полной мере: назначенный первым секретарем
советского посольства в Латвии, он, улучив момент,
сбежал за границу.

     - Господи, когда только все это кончится? - вздохнула хозяйка дома. - Не жилось людям спокойно, так на тебе.
     На первых порах в отряде Павла Васильевича насчитывалось одиннадцать человек и он ежедневно пополнялся одним - двумя рабочими. Заводы практически не работали, а в отряде платили небольшие деньги и кормили, поэтому молодые люди довольно охотно шли на службу. Отбор кандидатов осуществлял пожилой заместитель командира Илья Иванович Скаредов, некогда работавший бригадиром грузчиков в речном порту.
     Новобранцы жили по домам и являлись на службу, как на привычную работу. А Павел Васильевич старался чередовать занятия в поле с изучением оружия и умению обращаться с ним, а примерно час выделялся на обсуждение ошибок новобранцев и рассказы командира о необычных ситуациях, возникающих во время реального боя. При этом он вместе со всеми рыл окопы на окраине города, показывая, как правильно формировать бруствер, отнорки, блиндажи, как перевозить раненых на волокушах...
     В такие дни он возвращался домой в испачканной одежде с грязью под ногтями.
     - Ты, случайно, не землекопом подрабатываешь? - смеялась над ним Лиза. - Раздевайся, все надо постирать.
     А отец оправдывал сына:
     - Солдат нельзя научить только словами - ему надо показать, как делается.
Отсюда и авторитет командира повышается.
     В один из дней в отряд явился Иван Сергеевич. Посмотрев на солдат и их командира, он удовлетворенно улыбнулся, а потом кивнул Павлу Васильевичу, приглашая его к разговору.
     Поздоровавшись, Павел Васильевич спросил:
     - Что-то случилось?
     - Как ребята? Вижу - стараются, - вместо ответа проговорил тот.
     - С огневой подготовкой неважно, а в общем все нормально, - ответил командир. - Патронов бы побольше, усиленная тренировка в стрельбе крайне необходима. Без этого они не солдаты.
     - Добудем для вас патроны, - пообещал Иван Сергеевич. - Не задираются на офицера?
     - А чего им задираться? - вмешался в разговор подошедший к ним Илья Иванович, - когда командир вместе со всеми роет окопы и все время находится среди них.
     - Это хорошо, - в раздумье проговорил Иван Сергеевич. - Тут вот какое дело: неспокойно в селе Троицком, митингуют крестьяне. Мы решили послать туда своего человека и с ним человек десять солдат для наведения порядка. Так что, Павел Васильевич, придется вам организовать это дело. А своего агитатора я вам завтра с утра пришлю. Сразу и выдвигайтесь...
     - Где это Троицкое? - спросил Павел Васильевич.
     - Верстах в двадцати от Ярославля. Три телеги прибудут завтра же утром. А вы сегодня подберите людей.
     - Кто возглавит отряд?
     - Вы. Это займет у вас пару-тройку дней, пока там все не уляжется.
     Илья Иванович обратился к Ивану Сергеевичу:
     - Я поеду с ними?
     Подумав, тот ответил:
     - Пожалуй, это не будет лишним. Поезжай. И постарайтесь обойтись без эксцессов.
     - Это само собой, - согласился заместитель командира.
     - Ну, вот и решили, - попрощался Иван Сергеевич.
     Узнав об отъезде мужа, Лиза забеспокоилась:
     - Это не опасно?
     - Ну, что ты, милая, - успокоил он жену. - Это же не фронт.
     Отец же просто посоветовал:
     - Голову в холоде держи, не давай ей распаляться.
     - Вы меня словно на войну провожаете, - улыбнулся Павел Васильевич. 
     - Сейчас у нас везде фронт, - бросил реплику отец.
     - Боимся мы за тебя, сынок, - сказала мать. - Не приведи бог, если что-то случится с тобой! Как мы тут одни? Два старика да две молодухи...
     Отряд разместился на трёх подводах, двинулись в путь рано утром. К ним присоединился присланный Иваном Сергеевичем агитатор - сравнительно молодой человек в пенсне, как оказалось, бывший преподаватель местной гимназии. Он сел в телегу к Илье Ивановичу, с которым они, оказывается, были давно знакомы и даже соседствовали домами.
     Молодые ополченцы балагурили - поездка им казалась увеселительной прогулкой. А Павел Васильевич был задумчив, прокручивал в голове различные варианты поведения в случае возникновения непредвиденных ситуаций. И, конечно же, думал об оставленной в городе жене, которая перед самым отъездом сообщила ему, что беременна.
     В село они приехали после полудня. Увидев обоз с вооруженными людьми, вездесущие ребятишки грудками шли рядом с телегами, а кто-то из них побежал вперед известить селян о прибытии отряда.
     В центре села шел митинг.
     У одного из домов перед толпой на высоком крыльце кто-то выкрикивал какие-то лозунги, над толпой развевалось черное знамя с надписью, которую издали было трудно разобрать.
     Обоз с солдатами остановился на краю площади, не подъезжая к митингующим, чтобы заранее не пугать сельчан.
     - Павел Васильевич, вы останьтесь с ребятами, а мы с агитатором пойдем разберемся, что там происходит, - сказал Илья Иванович.
     - Хорошо, - согласился тот и слез с телеги, приказав подчиненным оставаться на своих местах.
     - Командир, а можно ноги размять? - спросил его один из парней.
     - Можно, - разрешил он. - Только не разбредайтесь - нам надо быть настороже.
     Павел Васильевич стал прислушиваться к оратору. Тот, срывая голос, кричал:
     - Власть нужна тем, кто снова хочет сесть на наши с вами шеи. Мы сами можем и должны управлять собой, своим хозяйством и работать только на себя, а не на дармоедов-чиновников... Анархия - мать порядка!
     Издалека было видно, как на крыльцо поднялись приехавший агитатор и Илья Иванович. Они довольно бесцеремонно спихнули анархиста с крыльца.
     - Вы, крестьяне, люди разумные, - начал говорить агитатор. - Так что же вы развесили уши и слушаете этого болтуна? Безвластие! Где это видано, чтобы не было порядка, не было власти? В таком случае действительно наступит полная анархия, как раз такая, о которой вам тут болтали. Один, что посильнее, отнимет у другого надел земли, урожай, уведет дочь себе на потеху. Куда пойти обиженному, где искать справедливость? Вы этого хотите? Такая жизнь вам нужна?
     Вперед выступил Илья Иванович.
     - Я всю жизнь работал бригадиров грузчиков в речном порту. И скажу вам просто: если бы я не распоряжался, кому и куда груз нести, что бы началось? Да грузчики сваляли бы все на один борт поближе, чтобы лишнего не таскать и утопили бы пароход. Да вы сами посудите: даже в доме есть хозяин, который поддерживает порядок в семье. А не будь этого, что начнется? Сыновья перестанут слушать отцов, невестки, дочери начнут воротить всяк по-своему. Надо пахать, а у сына свои дела, надо стряпать, а бабы уехали на ярмарку, надо сено косить, а молодые умотали в лес по грибы да ягоды или на рыбалку... Вот что такое безвластие. Так станет и в стране.
     - Да, власть нам нужна, - снова заговорил агитатор. - В своем селе вы выберете Комитет из своих же, кому вы доверяете. Вот это и будет народная власть, которая станет решать ваши общие сельские проблемы. Разве это не справедливо, разве это не правильно?
     - Дак, а чего, коли так, то мы согласны...
     - Понятное дело, куда ж без власти-то? - послышались голоса из толпы.
     - Так чего вы тут собрались, или у вас дома дел нет? - крикнул в толпу Илья Иванович. - Идите и подумайте, кого из вас вы бы выбрали в вашу власть.
      Толпа начала постепенно расходиться и только несколько мужиков окружили Илью Ивановича и агитатора и о чем-то еще долго разговаривали с ними.
     Павел Васильевич насторожился было, но его заместитель махнул ему рукой, словно говоря, что все в порядке.
     На ночь солдат и их командиров распределили по избам, лошадям дали сена.
     Павел Васильевич оказался в одной избе со своим подчиненным Григорием Свалиным. Их накормили, а потом долго выспрашивали командира о семье, о фронте, о замирении с немцами, о том, когда закончится чертополосица в стране.
     На следующий день, забрав с собой анархиста, отряд выехал из села, оставив в нем агитатора для проведения выборов в сельский Комитет крестьянских депутатов.
     - Запутывают мозги людям, кому только не лень, - ворчал дорогой Илья Иванович. - А люди хотят просто нормально жить. И все эти политические пертурбации им совершенно ни к чему...      


     Лиза родила сына, чем несказанно обрадовала не только мужа, но и его родителей, тем более, что по обоюдному согласию, малыша было решено назвать Васильком - в честь дедушки. Василий Игнатьевич был настолько растроган, что почти не не отходил от внука.
     - Папа, - смеялся Павел Васильевич, глядя на счастливого деда, - ты позволишь и нам с Лизой изредка побыть с сыном?
     - Вы совершенно испортите нам ребенка, - улыбалась и Лиза. - Вы и мои родители совершенно отобрали его у нас...
     - А вы родите еще одного, - также шуткой отвечал новоиспеченный дед.
     - Вот Варя выходит замуж, она вам принесет еще одну игрушку, - откровенно смеялась Лиза. - Тем более, что у нее свадьба на Святки.
     Отряд Павла Васильевича насчитывал уже восемьдесят человек, довольно неплохо обученных. Пришедший в отряд Василий Игнатьевич посмотрел, как солдаты сына рассыпаются в цепь и работают штыками, остался весьма впечатленным. Он даже показал один из своих приемов работы в штыковой атаке.
     - Неплохо, совсем неплохо, - похвалил он сына. - Главное, чтобы воинское искусство им не пригодилось.
     Однако надежды старого воина не сбылись. В стране начиналась Гражданская война. Немалую опасность для молодой советской республики представляли белочехи.
     - Ну, чехи у нас хорошо прижились, - пояснил Василий Игнатьевич. - Судя по газетам, их у нас около ста тысяч - колбасники, пивовары, содержатели кабаков, владельцы кондитерских, мастеровые. Они образовали "Союз чехословацких общин в России", который с начала войны начал формировать собственные добровольческие полки, да только добровольцев-то почти не оказалось - зачем благополучным обывателям воевать за свое правительство, которое находится где-то на западе? И в австро-венгерской армии мобилизованные на их родине чехи также не испытывали энтузиазма и толпами сдавались в русский плен. А их набралось немало - по публикуемым сведениям к настоящему времени их численность составляет около двухсот тысяч человек, разбросанных и на севере в районе Мурманска, и на Украине, и в Сибири...
     - Так они же, как военнопленные, должны находиться в лагерях! - удивился Николай Федотович.
     - Двести тысяч молодых здоровых мужиков! - поразилась его жена. - И всех их должны кормить?
     - Нина Степановна, так и наших в плену немало. Да, всё не так просто, - начал пояснять Василий Игнатьевич. - Дело в том, что у них в Чехословакии есть какой-то националист, кажется, Масарик. Он при поддержке Антанты создал в Париже Национальный совет чешских и словацких земель, а у нас в Петрограде и Киеве открыл его отделения. Мало того, он еще при Керенском предложил свои услуги Временному правительству. Вот тут-то и началось формирование чехословацкого корпуса в сорок тысяч бойцов. Поначалу они должны были воевать на нашей стороне против немцев, ну, а когда случился октябрьский переворот, по подстрекательству того же Масарика корпус и взбунтовался.
     - Нам своих бунтарей не хватало, - проворчала Нина Степановна.
     - Да, - поддержал ее Василий Игнатьевич. - И вот сейчас они заняли Самару, Челябинск, Омск, Владивосток...
     - Выходит, что этот сравнительно небольшой корпус занял едва ли не полстраны? - поразился Николай Федотович.
     - Ну, в нашей неразберихе это немудрено, - развел руки Василий Игнатьевич.
     В это время проснулся и заплакал Василёк, и собеседники, прервав разговор, устремились в детскую.
     - Его надо покормить, - извиняясь, сказала Лиза.
     Тогда взрослые, чтобы не смущать ее, удалились.
     - Давайте-ка чай пить, - предложила хозяйка.
     Вскоре раньше обычного времени вернулся Павел Васильевич.
     - Что-то случилось? - обеспокоенно спросил отец.
     - Да, - ответил тот. - В Казани формируется несколько армий для противостояния белочехам.
     - Кто назначен командовать? - поинтересовался отец.
     - Подполковник Муравьёв, не знаком с ним?
     - Муравьев, - в раздумье проговорил Василий Игнатьевич. - Нет, не знаю. Впрочем, фамилия довольно распространенная, может быть, когда-то и слышал о нем. Так что?
     - Наши районные отряды перебрасываются туда к нему, - ответил сын.
     - Господи, да когда же мы жить-то спокойно будем, - расстроилась мать. - Всё воюем, воюем...
     - Павел - солдат, это его профессия, которую он выбрал сам, - твердо сказал Василий Игнатьевич.
     - Он прежде всего наш сын, - возразила жена. - И отец нашего внука.
     - Полно расстраиваться, Маргарита Станиславовна, - попыталась успокоить ее Нина Степановна. - Дай бог, всё обойдётся.
     - Я чаю, недолго это продлится, - вставил свое слово Николай Федотович. - Куда чехам против наших молодцов!
     - Это война, не в игры играют, - укорила его жена. - Паша-то и нам не чужой человек.
     - Ничего, у него есть боевой опыт, не новичок, - попытался успокоить всех Василий Игнатьевич.
     Когда же в столовую вошел Павел Васильевич, отец спросил его:
     - Паша, я вспомнил: в газетах рассказывали о каком-то Муравьеве, который побил генерала Краснова. Это, случаем, не тот самый?
     - Да, он еще разогнал Украинскую Раду, - ответил сын. - И, говорят, терпеть не может комиссаров.
     - А у тебя есть комиссар? - поинтересовался тесть.
     - Есть. Это заместитель Ивана Сергеевича Семён Яковлевич Митяев. Но он не вмешивается в военное дело, а занят преимущественно воспитанием солдат, следит за дисциплиной, проводит индивидуальные и общие беседы.
     - Значит, умный человек, если не лезет в дело, в котором ничего не смыслит, - заключил Василий Игнатьевич.
     Провожать Павла Васильевича пришли обе семьи. Стоя в сторонке, они наблюдали, как он выстраивал свое ополчение на площади перед железнодорожным вокзалом.
     Обходя строй, он остановился перед солдатом, у которого за ремень было заткнуто голенище кожаного сапога.
     - Что это? - спросил командир.
     - Так вот, шел, гляжу сапог валяется, - охотно ответил тот. - Низ-то разбит, а голенище хорошее. Я и обрезал - ну, как разобьётся обувка, я и залатаю.
     - Сапожник? - спросил командир.
     - Само собой, и батя також.
     - Спрячь в вещмешок, а то весь строй смешишь, - улыбнулся Павел Васильевич.
     - Это мы мигом, - в ответ улыбнулся ополченец.
     Вскоре из здания вышли несколько человек, впереди которых шел Иван Сергеевич.
     - Смирно, - скомандовал командир и строй замер, уставившись на делегацию.
     Подойдя к строю, Иван Сергеевич заговорил просто и буднично:
     - Не стану говорить вам долгих речей. Вы отправляетесь на фронт. Многим не нравится наша новая власть, которую мы с вами завоевали. Врагов много и все они хотят вернуть царя и тех заводчиков, которые грабили нас и наживались на нашем труде и труде наших отцов. И отбиться мы можем только единым кулаком, собрав вместе все силы. Растопыренными пальцами не удар выйдет, а щекотка...
     Бойцы засмеялись, а оратор продолжил:
     - Не посрамите наш город, рабочих, ваших родных, а главное - возвращайтесь живыми. А мы станем волноваться за вас, потому как каждый из вас не чужой нам, а наш, свой ярославец. Помните это.
     Он махнул рукой Павлу Васильевичу и тот скомандовал:
     - Напра-во! На погрузку по вагонам шагом марш!
     К нему подошел комиссар:
     - Командир, пойди, простись со своими, ждут, все глаза проглядели. А я уж тут пригляжу.
     - Спасибо, Семён Яковлевич, - поблагодарил тот и быстрым шагом поспешил прощаться с родными.
     По прибытии в Казань Павел Васильевич согласно предписанию явился в штаб первого полка Первой армии. Капитан, который его встретил, спросил:
     - Фронтовик?
     Павел Васильевич кратко доложил где и в качестве кого служил.
     - Поручик? - усмехнулся капитан.
     - Простите, не понял? - спросил, несколько напрягшись, прибывший.
     - Да вы не обижайтесь, - ответил тот. - Просто действительно как все перепуталось: Восточным фронтом командует подполковник, разбивший генерала, нашей армией командует подпоручик бывшего гвардейского Семеновского полка, совсем еще мальчишка, Михаил Тухачевский, во главе полков поставлены майоры и поручики вроде вас...
     - Да, такого еще не бывало, - вынужден был согласиться с ним Павел Васильевич.
     Капитан обрисовал обстановку в городе:
     - Положение крайне напряженное. В начале мая мы ликвидировали заговор офицеров, убивших председателя губчека. Контрреволюция ушла сейчас в подполье, а теперь снова поднимает голову. Одних только членов подпольного "Союза защиты родины и свободы" тысяч десять. А сколько всяких комитетов, лиг, корпораций расплодилось - и все с антисоветским душком. Есть здесь и Комитет георгиевских командиров, и Лига воинского долга, и татарская буржуазно-националистическая партия. И все надеются, что чехословаки помогут им воткнуть нож в спину революции. Здесь же находится и золотой запас России - восемьдесят тысяч пудов золота и драгоценностей.
     - А перевести все это в более надёжное место? - спросил Павел Васильевич.
     - Да предлагалось перевести все это добро в Нижний Новгород, но пока командующий фронтом возражает. Черт его знает, может у него какие-то свои интересы.
     Отряд ярославцев разместили в казармах, где уже находились ополченцы из Нижнего и Владимира. Павла Васильевича, как опытного фронтовика, назначили командиром роты, в которую включили и пополнение из Нижнего и Владимира. А буквально через два дня по приказу Тухачевского их направили в сторону Сызрани.
     Практически сразу по прибытии на место, рота оказалась втянутой в тяжелые неравные бои. Как оказалось, им противостояли не только чехи, но и части белой армии. Рота начала нести потери...
     В один из дней командир роты принял решение разведать передний край противника, чтобы выявить их силы и расположение. Выбрав пятерых самых надежных бойцов, Павел Васильевич решил сам возглавить группу.
     - Не след бы вам, командиру, так рисковать, - попытался остановить его комиссар, но тот был непреклонен.
     - Я не смогу принять верного решения, если сам не увижу обстановку, - стоял на своем Павел Васильевич. - Не забывайте, что я - фронтовик.
     Разведгруппа выдвинулась вперед, когда было еще темно. Они подползли почти к самым окопам, когда на них накинулось сразу несколько человек. Они выскочили из ельника, словно чертики из табакерки - это был дозор противника. Троих закололи сразу, а еще двоих и командира, успевших приготовиться к обороне, оглушили и поволокли к своим.
     - Что, краснопузые, попались? Вот мы из вас ремней нарежем, - злорадно говорил тот, что связывал за спиной руки командиру.
     - Может, кончим их здесь? - спросил другой.
     - Не стоит, - проговорил тот, что держал Павла Васильевича. - За их головы могут заплатить.
     Лесополосой из провели в расположение части. Их тотчас окружили - оказалось, что против них стояли белогвардейцы. Эти были, пожалуй, хуже чехов.
     Один из дозорных пошел в блиндаж доложить о захвате пленных. Вскоре он вышел оттуда и спросил:
     - Кто из вас старший?
     - Я, - выступил вперед Павел Васильевич.
     - Пошли к командиру.
     - А с этими что делать? - спросил один из бывших в дозоре.
     - Приказано отвести в балку и шлепнуть, - ответил тот.
     Тотчас четверо солдат толчками прикладами в спину повели пленных в балку. Солдат, стоявший возле командира, ударил его прикладом по затылку и зло прокричал:
     - А ну, пошел!
     Павел Васильевич упал и почувствовал, как по шее сзади потекла теплая кровь. С трудом поднявшись, он выпрямился и проговорил:
     - Не сметь! Я - офицер!
     - Вот с тобой поговорит наш офицер и отправишься вслед за своими бандюгами.
     Перед самой землянкой Павел Васильевич услышал несколько выстрелов - это, скорее всего, расстреляли его солдат.
     В землянке, куда его втолкнули, было сумеречно - горела свеча, едва освещавшая пространство стола, на котором стояла бутылка вина и какая-то немудрящая закуска.
     - Вот, вашбродь, - проговорил конвойный. - Говорит, что офицер.
     - Хорошо, ступай, - раздался голос из полумрака, показавшийся пленному знакомым.
     Из тьмы начало проступать лицо человека, покрытое недельной щетиной. Он взял свечу, поднес ее к лицу пленника и некоторое время всматривался в него. А потом изумленно спросил:
     - Поручик Круглов? Павел Васильевич?
     - Так точно, - привычно ответил тот.
     Потом пригляделся в слегка опухшее небритое лицо хозяина землянки, не менее удивленно спросил:
     - Капитан Стешин? Иван Николаевич?
     - Майор, поручик, майор!
     Взяв со стола кинжал, он разрезал путы на руках бывшего сослуживца и пригласил:
     - Садитесь...    
     Разлив водку по двум стаканам, он спросил:
     - Как вы оказались у красных: А как же клятва?
     - Клятву мы приносили государю-императору, а он, простите, сбежал, как крыса с тонущего корабля.
     - Ну да, ну да, - пьяно ответил майор. - Пейте.
     Они выпили, после чего Павел Васильевич коротко рассказал ему свою эпопею, упомянув о том, что женился и недавно у него родился сын.
     - Сын - это прекрасно, - утвердительно кивнул Стешин. - А я вот все болтаюсь по фронтам - то против немцев, то против своих...
     - А семья? - осторожно спросил Павел Васильевич.
     - Семья! - горько усмехнулся собеседник. - Была семья. Пока воевал, нашла себе другого...
     - Простите, Христа ради, Иван Николаевич. У вас, кажется, была дочка?
     - Вот именно, что была, - вздохнул тот. - С женой и маминым любовником сбежали за границу. Где теперь ее искать?
     Они помолчали и вдруг около землянки послышались крики и выстрелы. В землянку влетел адъютант:
     - Господин майор, красные!
     Стешин вскочил, схватил револьвер и, крикнув Павлу Васильевичу: "Сиди здесь и носа не высовывай!", выскочил наружу.
     Вскоре крики и выстрелы затихли, а еще через некоторое время в землянку ввалился комиссар.
     - Павел Васильевич, вы живы? - крикнул он во мрак.
     - Семен Яковлевич, какими судьбами? - с искренним удивлением спросил поручик.
     - Да мы сразу за вами пошли вас подстраховать. Помочь вам в ельнике не успели, а вот тех двоих, которых на расстрел вели, выручили.
     - Так это наши стреляли? Ребята живы?
     - Живы, живы, - обрадованно проговорил комиссар. - Слава богу, уцелели.
     - Надо быстро уходить, а то сейчас белые опомнятся, - проговорил командир.
     Выйдя наверх, он увидел десятка с полтора своих бойцов, а среди них тех, кого уводили на расстрел.
     - Спасибо, братцы, - искренне поблагодарил он и обнял каждого из них.
     - А что делать с пьяным офицером? - спросил Семен Яковлевич.
     - Возьмем с собой, - коротко ответил командир. - А сейчас быстро уходим тем же путем.
     В кустарнике, где разведку застали врасплох, они захватили тела трех убитых своих товарищей  с тем, чтобы похоронить их по-человечески.
     По пути к своим комиссар спросил:
     - Что думаете делать с захваченным офицером? Он нам нужен?
     - Несчастный он человек, мой бывший сослуживец и прекрасный офицер, - Павел Васильевич рассказал ему грустную историю майора.
     - А что, и впрямь может сгодиться, - согласился с ним комиссар. - Опытные офицеры нам нужны...



                Э п и л о г

     Вместо привычного эпилога я позволю себе привести перечень некоторых бывших царских генералов и офицеров, добровольно перешедших на службу в Красную Армию.
     БОНЧ-БРУЕВИЧ МИХАИЛ ДМИТРИЕВИЧ - потомственный дворянин, его превосходительство генерал-лейтенант.
     В Красной Армии - начальник штаба Верховного главнокомандующего; военный руководитель Высшего Военного Совета Республики; начальник Полевого штаба РевВоенСовета Республики.
     КАМЕНЕВ СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ (однофамилец большевика, расстрелянного вместе с Зиновьевым) - закончил академию Генштаба в 1907 году, полковник Императорской Армии.
     В Красной Армии - командующий Восточным фронтом; с июля 1919 года - Главнокомандующий всеми Вооруженными силами Советской Республики.
     ЛЕБЕДЕВ ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ - потомственный дворянин, генерал-майор Императорской Армии.
     В Красной Армии - начальник Полевого штаба Красной Армии, с 1921 года - начальник штаба РККА. Награжден высшими наградами РСФСР.
     САМОЙЛО АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ - потомственный дворянин, генерал-майор Императорской Армии, начальник Всероссийского Главного штаба.
     В Красной Армии - в годы Гражданской войны возглавлял военный округ, армию, фронт, работал заместителем у Лебедева П.П., затем возглавил Всероглавштаб.
     АЛЬТФАТЕР ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ - потомственный дворянин, контр-адмирал Императорского Флота.
     В Красной Армии - командующий в РКК-Флоте в годы Гражданской войны.
     НЕМИТЦ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ - контр-адмирал Императорского Флота.
     В Красной Армии - командующий в РКК-Флоте в годы Гражданской войны.
     ФОН ТАУБЕ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ - барон, генерал-лейтенант Императорской Армии.
     В Красной Армии - начальник штаба командования Красной Армии в Сибири. Летом 1918 года попал в плен, погиб в колчаковской тюрьме в камере смертников.
     ОЛЬДЕРОГГЕ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ - барон, генерал-лейтенант Императорской Армии, потомственный дворянин.
     В Красной Армии - с августа 1919 по январь 1920 г. командовал Восточным фронтом красных, добивал белых на Урале и Колчака.
     ЕГОРЬЕВ ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ - генерал-лейтенант Императорской Армии.
     В Красной Армии - возглавлял Южный фронт - войска под его командованием остановили наступление Деникина и нанесли им поражение.
     СИЛАЧЕВ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ - генерал-лейтенант Императорской Армии.
     В Красной Армии - заместитель Егорьева В.Н. и одновременно командующий отдельной войсковой группой.
     НИКОЛАЕВ А.П. - генерал-майор Императорской Армии.
     В Красной Армии - комбриг 19-й стрелковой дивизии. В боях под Ямбургом весной 1919 г. захвачен в плен белогвардейцами и казнен.
     СТАНКЕВИЧ А.В. - генерал-майор Императорской Армии.
     В Красной Армии - командир 55-й стрелковой дивизии. В 1919 г. захвачен в плен белогвардейцами, казнен.
     СОБОЛЕВ А.В. - генерал-майор Императорской Армии.
     В Красной Армии - командир 13-й стрелковой дивизии. В 1920 г. попал в плен к белогвардейцам, казнен.
     МАНИКОВСКИЙ АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ - генерал от артиллерии, в I Мировую войну возглавлял Главное артиллерийское управление Русской Императорской Армии. После Февральской революции назначен заместителем военного министра.
     В Красной Армии - арестован вместе с другими членами Временного правительства, отпущен на свободу. Спустя несколько недель вновь арестован и вновь отпущен. В 1918 г. возглавил Главное артиллерийское управление РККА, после Гражданской войны - работа на различных штабных должностях в Красной Армии.
     ИГНАТЬЕВ АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ - граф, генерал-майор Императорской Армии. В годы I Мировой войны - военный атташе во Франции, ведал закупками вооружения.
     В Красной Армии - находясь в Париже, сразу после Октября перевел деньги со счета правительства на собственный счет, недоступный союзникам, чем лишил их возможности конфискации (225 миллионов рублей золотом или 2 миллиарда долларов по нынешнему золотому курсу). Позднее пришел в советское посольство в Париже и передал чек на всю сумму со словами: "Эти деньги принадлежат России". Вызвал гнев эмигрантов - в него стрелял родной брат, но, к счастью,прострелил только фуражку.
     ШАПОШНИКОВ БОРИС МИХАЙЛОВИЧ - полковник Императорской Армии.
     В Красной Армии - работал на высших командных должностях в РККА, перед 2-й Мировой войной возглавлял Генеральный штаб Красной Армии.
     ВАСИЛЕВСКИЙ А.М. - штабс-капитан Императорской Армии.
     В Красной Армии - служил на различных должностях в РККА, после 2-й Мировой войны - Маршал Советского Союза.
     ТОЛБУХИН Ф.И. - штабс-капитан Императорской Армии.
     В Красной Армии - Маршал Советского Союза.
     ГОВОРОВ Л.А. - подпоручик Императорской Армии.
     В Красной Армии - Маршал Советского Союза.