Людмила - пленница любви. Глава Тридцать Первая

Глава Тридцать Первая. Кровные узы.


В ту ночь Людмила не могла сомкнуть глаз. Разные мысли одолевали её, не давая заснуть. Теперь она знала, кто её сестра, где она находится, как сложилась (вернее, как не сложилась) её жизнь. Людмила и раньше чувствовала, что с Леной её связывает нечто большее, чем просто крепкая дружба. Словно незримая нить, существовавшая между ними, накрепко связывала девушек какой-то таинственной связью. Все, что Лена рассказывала о себе, обо всем, что ей пришлось перенести, Людмила не могла не принимать близко к сердцу так, будто это касалось её самой.
В особняк Сапрановых Людмила летела, как на крыльях. Ей не терпелось увидеть сестру, обнять её, наговориться с ней. Столько ей надо было рассказать Лене! О стольким расспросить! Она не замечала вокруг ничего: ни проносящихся мимо автомобилей, ни спешащих куда-то по своим делам прохожих. Дороги, улицы, улыбающиеся лица незнакомых людей, смотревших с огромных афиш – все как бы стерлось из её сознания.
Людмила не заметила, как такси с широкой магистрали свернуло на узкую дорогу, ведшую сквозь раскидистые сосны к особняку Сапрановых. Кованая ограда, видневшаяся в дали, предавала вычурности и помпезности вей территории особняка, говоря об особом статусе его хозяина.
— Вы здесь живете? – спросил Людмилу таксист.
— Нет, – ответила Людмила, смущаясь. – Я приехала сюда, чтобы увидеться с сестрой.
— Повезло вашей сестре, – заметил водитель. – Видать, живет, как у Христа за пазухой.
Ничего не ответив, Людмила направилась к воротам особняка, около которых стоял рослый охранник, ранее Людмиле незнакомый.
— Девушка, вы куда? – спросил охранник, как только Людмила подошла к воротам.
— Я – внучка Варвары Захаровны, – объяснила девушка. – Приехала навестить бабушку.
Извинившись, охранник скрылся в сторожке, расположенной неподалеку, а через пару минут вернулся и, посмотрев на Людмилу равнодушным взглядом, произнес:
— Простите, но вам запрещено  появляться в этом доме. Поэтому прошу вас удалиться отсюда.
То, что сказал охранник, ошеломило Людмилу, введя её в состояние полного недоумения. Она знала: дядя Герман не жаловал её с самого начала, но приехала-то Людмила вовсе не к нему, а к Варваре Захаровне, которая, несомненно, будет рада снова увидеть внучку.
— Я не поняла… - произнесла недоумевающая Людмила. – Я еще раз вам повторяю: я – внучка Варвары Захаровны. Могу я навестить свою бабушку?
— Девушка, я вам говорю: пускать вас в этот дом мне запрещено, – продолжал настаивать охранник. – Вы что, хотите, чтобы у меня из-за вас были неприятности?
 Людмила кипела от негодования. Подобная выходка могла прийти в голову только дяде Герману, и в этом случае было очень трудно что-либо изменить. Непреклонность Германа была железной, и еще не родился в мире тот человек, которому бы удалось убедить его поменять свое решение.
По всей логике вещей Людмиле следовало развернуться и уйти, но та цель, которая привела её сюда, не давала этого сделать.
— Вы можете пригласить сюда Анну Гусеву? – спросила Людмила. – Она работает горничной у Варвары Захаровны.
На эту просьбу Людмилы последовал вежливый отказ, что еще больше усилило возмущение девушки.
— Вы понимаете, что я – такой же член семьи Сапрановых, как и все остальные обитатели этого дома? – спросила она. – Не пускать меня сюда вы просто не имеете никакого права.
—  Девушка, я же вам говорю: я выполняю распоряжение Германа Федоровича. Он мне ясно сказал: ваше появление в этом доме крайне нежелательно, – продолжал упорствовать охранник.
Ситуация складывалась патавая. Ясно было, что ни на какие уступки блюститель порядка местного значения не пойдет, и Людмиле попасть в особняк на этот раз не удастся. Оставалось одно: ехать к Гусеву и рассказывать ему о том произволе, который учинил Герман.
Едва Людмила развернулась, чтобы уйти, как к воротам особняка подъехал элегантный автомобиль, из которого вышла миловидная девушка, одетая по последней моде, и, по всей видимости, весьма довольная. Увидев идущую ей навстречу Людмилу, она посмотрела на неё любопытным, оценивающим взглядом, и направилась к воротам особняка.
— Привет, Родя. Что, доброхоты опять моего папу беспокоят? – спросила девушка.
Выслушав, какие инструкции были получены охранником от Германа Федоровича, девушка, усмехнувшись и всплеснув руками, промолвила:
— Мой папа, конечно, большой оригинал, но, боюсь, за такие выходки бабушка его по головке не погладит. Да, и тебе, Родя, тоже перепадет…
— Елизавета Германовна, я всего лишь выполняю распоряжение вашего отца, – принялся оправдываться охранник. – Вы только представьте, что он со мной сделает, если я его не послушаюсь.
Что будет, если что-то пойдет не по Герману, Лиза представляла себе очень хорошо.  Характер отца она знала досконально, и знала: если что-то пойдет не так, как задумал Герман, его реакция на это будет молниеносной и максимально жесткой. 
— Эй, пойди-ка сюда! – крикнула Лиза вслед уходившей Людмиле.
Подошедшую к ней двоюродную сестру Елизавета окинула презрительным, оценивающим взглядом и, ухмыльнувшись, спросила:
— Э то ты, что ль, дяди Ванина дочка?
Людмила положительно кивнула головой, чем вызвала еще большее недоумение со стороны Лизы.
— Слушай, что-то ты не очень похожа на его отпрыска, – сказала она. – Сразу видно: не нашего ты поля ягода.
В своем простеньком платьице Людмила действительно смотрелась достаточно скромно на фоне сверкающей роскошью двоюродной сестры.
— Что, папа беспредельнечает? – спросила Лиза.
— Я приехала бабушку навестить, – ответила Людмила. – Но меня почему-то не пускают.
В течение нескольких секунд прокрутив в голове свои дальнейшие действия, Елизавета решительно взяла Людмилу за руку и сказала:
— Пойдем со мной. Сейчас что-нибудь придумаем.
Когда охранник увидел возвращающихся Людмилу и Лизу, по его телу пробежали мурашки. Невыполнение распоряжения хозяина сулило молодому человеку, как минимум, увольнение с таким волчьим билетом, с которым он не сможет устроиться даже полотером в какую-нибудь забегаловку.
— Елизавета Германовна, что вы делаете!?! – взмолился Родя. – Меня же ваш папа убьет…
— Да, успокойся ты! – одернула охранника Лиза. - Если отец начнет возмущаться, я тебя отмажу.
Все, что происходило дальше, очень напоминало сцену из какого-нибудь шпионского детектива. Постоянно оглядываясь назад, девушки шли по длинному коридору к комнате Варвары Захаровны. Время был обеденное, и встретить на своем пути кого-либо из прислуги было трудно, но, все равно, Лиза считала: все меры предосторожности должны быть соблюдены.
— Если встретим эту «нутрию», нам с тобой точно невздобровать. – говорила Елизавета Людмиле, когда они вдвоем пробирались по темным коридорам особняка. – Это человек, которому всегда и до всего есть дело. Если она нас застукает, то, будь уверена, отцу станет об этом тут же известно.
«Нутрией» в особняке неуважительно именовалась главная горничная – Эльза Фридриховна Гауптман. Обрусевшая немка, она с лихвой унаследовала характерные черты своего коренного народа. Присущие главной горничной педантичность и зацикленость на выполнении правил раздражали всех обитателей особняка, но что-либо изменить или как-то повлиять на Эльзу Фридриховну не мог никто.
Свое неизменное прозвище – «Нутрия» - Эльза Фридриховна получила за характерную меховую накидку – постоянный атрибут гардероба главной горничной. С таким  пренибрижительным к себе отношением Гауптман пришлось смириться. Благо, поводов для того, чтобы крепко держаться за место в особняке Сапрановых, тоже было много.
Словно какие-то тайные агенты, Людмила с Лизой, чуть ли не на цыпочках, пробирались по длинному коридору к дальней двери, за которой находилась комната Варвары Захаровны.
— Люсенька, где же ты пропадала!?! – воскликнула Варвара Захаровна, увидев любимую внучку. – Я уж тут места себе не нахожу. Аня сказала, что ты свою сестренку искать поехала… Ну, давай, расскажи: удалось что-нибудь узнать?
Прежде, чем Людмила рассказала о своей поездке, Лиза поведала о том беспределе, который учинил Герман. 
— Нет! Это уже просто ни в какие ворота… - констатировала факт Варвара Захаровна, выслушав Елизавету. – Он что о себе возомнил!?! Думает: раз дом на него записан, ему теперь тут все можно?
Слова Варвары Захаровны были, скорее всего, гласом вопиющего в пустыне. Ни ей, ни кому-либо еще из дома Сапрановых повлиять на Германа вряд ли удалось бы, а вот навлечь на себя его гнев, раздражение не представляло вообще никакого труда.
— Люсь, ну, тебе удалось что-нибудь узнать про твою сестренку? – еще раз спросила Варвара Захаровна.- Мы тут с Аней все думали-гадали: как там у тебя все сложится? Удалось что-нибудь про дочку Ларисы узнать? Где она? Что с ней?
Настоящей сенсацией стала для Варвары Захаровны  рассказанная Людмилой история о том, что её сестра находится гораздо ближе, чем можно было предположить, и что вот-вот она может стать женой Германа.
— Это, получается, Леночка – дочка Ларисы, – вздохнув, сказала Варвара Захаровна. – Люд, ты хоть понимаешь, что об этом никто не должен узнать?    
— Почему, бабушка?
— Да, потому… - Варвара Захаровна тяжело вздохнула. – Ты же знаешь, как дядя Герман относился к твоей маме. Теперь только представь, что будет, если он узнает, что Леночка тоже дочка Ларисы?
— Ну, хотя бы тете Ани и дяде Вадиму можно сказать? – спросила Людмила
— Ну, им, пожалуй, можно. Но только дальше них эта информация никуда уйти не должна. 
Беседу бабушки и внучки прервала вошедшая в комнату Эльза Фридриховна. Пронзив гостью Варвары Захаровны едким, злобным взглядом, Гауптман тут же удалилась, резко хлопнув дверью.
— Так, Люся, тебе надо отсюда уходить, и побыстрее… - сказала Варвара Захаровна, увидев главную горничную. – Ты сейчас поезжай к Ане, пока побудь у неё, а я тем временем попытаюсь родному сыночку мозги вправить.   
О том, что Людмиле удалось проникнуть в дом Сапрановых, Герману Федоровичу стало известно тут же, как только Гауптман предстала пред его драгоценные очи.
— Они тебя в грош не ставят, – сделала неутешительный вывод Эльза Фридриховна. – Герман, тебе не надоело, что тобой помыкают все, кому не лень? Когда ты, наконец, всем покажешь, кто в этом доме хозяин?      
— Эльза, кто в этом доме хозяин, тебя вообще не должно касаться, – раздраженно сказал Герман. – Твоя задача – исправно вести хозяйство и следить за порядком. Обо всем остальном я уж как-нибудь сам позабочусь.   
Эльза Фридриховна что-то недовольно фыркнула себе под нос, но что-либо возразить на высказывание шефа ей тоже не представлялось возможным. Её положение в доме Сапрановых итак было слишком привилегированным, чтобы еще иметь такую роскошь, как собственное мнение.
— Я, конечно, понимаю: я здесь – никто, и зовут меня – никак, – произнесла Гауптман. – Но, помимо меня, есть еще Филипп, о существовании которого ты, похоже, совсем забыл. Но в таком случае я тебе напомню: твой сын, пусть даже и незаконнорожденный, имеет такие же права, как и все остальные Сапрановы. И нарушать их не будет позволено никому, включая тебя!
Тема, поднятая Эльзой Фридриховной, была одной из тех, к которой Герман лишний раз возвращаться не любил. Слишком неприглядна была его роль во всей этой истории, и слишком длинный шлейф порочащих его событий за ней тянулся.
— Замолчи! – промолвил сквозь зубы Герман Федорович, схватив Гауптман за запястье. – Ты что, хочешь лишить сына родной матери?
— Герман, ты что, вздумал мне угрожать? – спросила Эльза Фридриховна.
— Да, нет, – спокойно ответил Сапранов. – Просто хотел бы тебе напомнить, что ко всей этой истории с моей первой женой ты имеешь самое непосредственное отношение. Так что не в твоих интересах предавать её гласности.
Ключевые слова были произнесены, и Эльзе Фридриховне ничего другого не оставалось, как ретироваться.
То, что произошло более двадцати лет назад, наверное, еще долго буде мучить Гауптман и являться ей в кошмарных снах. Душераздирающие крики, плач Полины, раскаты грома за окном – все это отчетливо врезалось в память и наводило ужас при каждом упоминании о тех страшных событиях. Одному Богу известно, сколько раз Эльза Фридриховна проклинала себя за то, что сама стала соучастницей тех ужасных событий, и за то, что не в её силах было что-то изменить. 
— Герман, ты пойми: мне ведь совсем необязательно бежать в полицию, чтобы рассказать, как умерла твоя первая жена, – произнесла Гауптман. – Достаточно того, что обо всем этом узнает твоя мама. Представляю, сколько сразу вопросов у неё к тебе возникнет.
—  Ты не сделаешь этого! – вскричал Герман. – Ведь не хочешь же ты поставить под удар нашего сына?
—  Как раз о Филиппе я думаю больше всего, и мне надоело, что мой сын до сих пор не имеет в твоей семье официального статуса. Герман, мне, в конце концов, надоело, что я до сих пор вынуждена скрывать от Филиппа, кто его настоящий отец.
— Эльза, я ведь тебя предупреждал: твой сын в этом доме не имеет абсолютно никаких прав, – категорично заявил Герман. 
Когда отношения Германа с его главной горничной вышли за пределы рабочих, он и сам не помнил. Внезапно вспыхнувшая страсть затянула, словно болотная трясина, не давая времени даже опомниться. Были ли это высокие чувства, или просто сиюминутная похоть – вряд ли кто-то из них знал ответ на этот вопрос. Отношения Эльзы и Германа не могли долго оставаться тайными, что во многом и стало причиной преждевременной смерти Полины.
— Герман, вот представь себе, что будет, если твоя мама узнает, что у неё есть еще один внук? – спросила Гауптман. – Не думаю, что она будет в восторге от такой новости. Да, и про истинные причины смерти любимой снохи ей тоже не мешало бы узнать! Так что, Герман, пренебрегать мною с Филиппом совсем не в твоих интересах.
Колкими фразами Эльзы Герман был припечатан к стенке. В его биографии было много страниц, которые он, не под каким предлогом, не хотел бы предавать огласке. Не то, чтобы Герман боялся своей матери… Нет! Реакция Варвары Захаровны на вновь открывшиеся факты из его прошлого волновало Сапранова меньше всего. Гораздо больше беспокоило то, что в этом случае темные пятна в своей биографии очень трудно будет скрывать. Открывшейся компромат автоматически станет известен Анне, а та не пряменет воспользоваться случаем и раструбить об узнанном по всему свету.
— Дура! – крикнул возмущенный Герман. – Ты хоть о сыне подумай! Ну, представь себе: если со мной что-то случится, кто будет оплачивать, так сказать, его существование? Ведь его квартира, крутая тачка, яхты, шмотки – они , представь себе, приличных денег стоят. Жить не на широкую ногу твой сынок не умеет. Так что, моя дорогая Эльза, не в твоих интересах поднимать против меня голос.
Эльза Фридриховна еле сдерживала слезы, выслушивая этот монолог Германа. О своем родном сыне он говорил, как о совершенно чужом человеке. Сапранов вообще мастерски вычеркивал из своей жизни все, что не укладывалось в его представления об идеалах. Гауптман явно к таким идеалам не относилась, равно как и её сын, пусть он даже был плоть от плоти самого Германа.
— Герман, как ты можешь такое говорить!?! – воскликнула несчастная женщина. – Ты говоришь: Филипп – это мой сын, будто сам не имеешь к нему никакого отношения.
— Я тебе уже тысячу раз говорил: вы с Филиппом – всего лишь неудачный фрагмент моего прошлого, – категорично заявил Сапранов. – Мне, между прочим, до сих пор приходится расплачиваться за эти ошибки молодости.   
Герман говорил это безапелляционно, железным тоном, давая Гауптман понять, что никакое, более благоприятное для неё, развитие событий невозможно в принципе.
— Знаешь, Герман, меня сейчас так и подмывает пойти в полицию и рассказать там все, что я о тебе знаю, – сказала Гауптман, вздохнув. – Ты – страшный человек! Ты используешь людей, когда они тебе нужны, а потом выбрасываешь их, как какой-то отработанный материал.
— Эльзочка, только хочу тебе напомнить: вместе со мной ко дну отправишься и ты, – невозмутимо сказал Герман. – Ты  ведь по уши во всем увязла! Да, одна история с Полиной, как минимум, на червонец тянет. Так что не в твоих интересах раскрывать рот.
После того, как Герман завершил свой монолог, Эльзе Фридриховне ничего другого не оставалось, как замолкнуть. В биографии Сапранова хватало событий, конфликтующих с законом, соучастницей которых ей приходилось становиться. Если бы Гауптман начала откровенничать с представителями правоохранительных органов, её бы знаний с лихвой хватило на внушительный срок для Германа. Но Сапранов точно знал: скорее небо упадет на землю, чем Эльза Фридриховна будет против него свидетельствовать.       
Не сказав ни слова, Гауптман вышла из кабинета, оставив  Германа Федоровича наедине с его размышлениями.    
Анна засыпала Людмилу вопросами сразу же, как только та переступила порог её квартиры.
— Дочка, ну, как съездила? Удалось что-нибудь про сестренку узнать/? – интересовалась Анна. – Ты бабушку видела? Как она?
То, что Людмила рассказала Анне, стало для неё чем-то обескураживающим, из разряда сенсаций. Предположить, что младшая дочь её лучшей подруги находится так  близко, она, конечно, не могла, и от того еще больше становилось не по себе, что, даже сейчас, она ничем не может помочь Ларисе.
— Нет! Ты посмотри: наш пострел и тут поспел! – сокрушалась Анна. – Мало ему было Ларке всю жизнь испортить. Так он теперь за её детей принялся.
— Тетя Ань, если честно, я вообще Лену рядом с дядей Германом не представляю. – сказала Людмила. – Она ж – ребенок еще. Какая из неё жена!?! Ей бы еще в куклы поиграть, а не замуж выходить.
— Люсь, ну, а я о чем? У девчонки еще молоко на губах не обсохло! Какое ей замужество!?!
Хлопанье двери в коридоре возвещало о том, что Вадим Викторович вернулся с работы. Настроение у Гусева было не из лучших. С утра не обошлось без перепалки с родной дочерью, которая все никак не желала обосноваться в родительском гнезде.
— Ей что, в этом Лондоне медом, что ль, намазано!?! – прямо с порога начал негодовать Вадим Викторович. – Аня, ну, ладно, она о нас с тобой не думает, так хотя бы о ребенке подумала! Девчонка, вон, ни слова на родном языке не знает! Это вообще куда годится? Нет, ты как хочешь, а я еду в эту Англию и забираю Катюшку сюда, к нам.
— Вадик, к нам Люся приехала, – попыталась успокоить мужа Анна. – Слушай, нашла она свою сестренку-то…
Последующие полчаса Вадим Викторович увлеченно выслушивал рассказы Людмилы о её поездки на родину.
— Подумать только. Леночка – дочка Ларисы, – сказал Гусев, когда Людмила закончила свое повествование. – Люд, а ты ей-то рассказала об этом? Она-то, как никто другой, имеет право знать, что вы с ней – сестренки.   
— Дядя Вадим, я её еще не видела, – ответила Людмила. – Меня сегодня, когда я к бабушке приехала, вообще в дом пускать не хотели. Хорошо, что Лиза помогла….
Возмущению тем беспределом, который Герман учинил в своем доме, не было предела.
— Что он о себе возомнил!?! – негодовал Вадим Викторович. – Он что, думает, раз Люда отлучилась на несколько дней, ему теперь все можно?
— Вадик, ты лучше скажи: ты придумал, как мы будем Лену из этого гадюшника выковыривать? – спросила Анна. – Сам понимаешь: теперь, когда выяснилось, что она – дочка Ларисы, ей там оставаться никак нельзя.
— Люд, а ты что, с Хором так и не увиделась? – спросил в свою очередь Гусев. – Он в их властных структурах человек не последний.
Известие о гибели Савелия Карповича разом ошеломило и Гусева, и его супругу. Хора они знали давно, и знали: трудно было найти человека более принципиального и прямолинейного, чем Савелий Карпович.
— Сколько раз я ему говорил, чтоб он поменьше по этим телешоу бегал! – воскликнул Вадим Викторович. – Нет! Ему ж больше всех надо! Говорил ему: нельзя с этими людьми вот так, напрямую…
— Погоди. Ты кого сейчас имеешь в виду? – спросила Анна.
— Германа, конечно. Кого же еще? Савелий там, у себя, чемоданы компромата на него нарыл. Он мне сам рассказывал: там, на Кубани, у Германа весь бизнес на криминале завязан. Ну, а Савелий очень серьезно под него копал. Видимо, за это и поплатился.
В доме Игнатьевых тоже до самой поздней ночи не гас свет. Казалось, Сергея они знали, как облупленного, и уже ничто в его биографии не могло их удивить. Однако никто из них предположить не мог, что отношения Черкасова с одной из его «протеже» могут зайти так далеко. Рассказ Дмитрия менял все представления Андрея Степановича о том, что должно было происходить. Получалось, был кто-то, кто имел такие же права, что и Дмитрий. Этого человека Игнатьев абсолютно не знал, но уже был настроен по отношению к нему неблагосклонно.
 — Слушай, ты на сто процентов уверен, что эта тетка правду сказала? – спросил Андрей Степанович Дмитрия. – Кто может подтвердить её слова? Может, пока тебя не было, Людмила специально подговорила эту бабу, чтобы втюхать тебе такую версию.
— Совсем с катушек слетел, – вздохнула Раиса Наумовна, покрутив пальцем у виска. – Андрей, ты сам-то понял, что ты сейчас сказал? Получается, эта девушка поехала в такую даль специально для того, чтобы Димку развести? Тебе не кажется, что какой-то странноватенький способ она для этого выбрала.
— Рая, да, от этих Сапрановых всего ожидать можно! – не унимался Игнатьев. – Герман потерял все! Понимаешь, все! Неужели ты думаешь, что он не будет пытаться вернуть свое состояние?
— Ну, Люсю использовать для этих целей он точно не будет, – сказал Дмитрий. – Они с ней – чужие люди, и втягивать её в свои дела он точно не будет.
Привыкнуть к тому, что появился еще один Черкасов, Андрею Степановичу было очень трудно. Дело тут было даже не в том, что этот факт компрометировал его лучшего друга, а в том, что Лена имела самое непосредственное отношение к Людмиле – члену семейства, которое Игнатьев ненавидел больше всего на свете.
— Слушай, Андрей, но эта-то девочка в чем перед тобой провинилась? – спросила Раиса Наумовна. – В том, что имела несчастье в кабалу к этому Герману?
— Рая, мы ничего о ней не знаем! – продолжал упорствовать Игнатьев. – Ты слышала, что Димка рассказывал? Её арестовали за наркотики! Одно это уже о многом говорит.
Трудно сказать, верил ли сам Андрей Степанович в то, что говорил, но настроен он был решительно и в правоте своих слов ни на минуту не сомневался.
— Дядя Андрей, я тебе еще раз говорю: Лену подставили, – сказал Дмитрий. – У её приемного отца недоброжелателей полно было. Вот кто-то из них и постарался.
— Вот! Ты знаешь, что это за люди были – приемные родители? – не унимался Игнатьев. – За что их пол села-то ненавидело? Димка, дыма без огня не бывает!
— Да, успокойся ты, Андрей, – попыталась урезонить супруга Раиса Наумовна. – Ты готов записать эту девочку в свои личные враги только из-за того, что она имеет отношение к Сапрановым.
Скептицизм крестного раздражал Дмитрия, заставляя сдерживать себя от резких высказываний. Вместо того, чтобы порадоваться обретению Дмитрием родной сестры, Андрей Степанович был полон сомнений. Прежде всего, Андрея Степановича смущало то, что он совершенно не знал, даже ни разу не видел, дочери своего лучшего друга. Он понимал, что Сергей никогда не был святым, но принять тот факт, что у его друга может быть ребенок вне семьи, Игнатьеву было трудно.
— Странно все это, – заключил Андрей Степанович. – Я Серегу знал, как облупленного. Ходок он, конечно, тот еще был, но своего ребенка, от кого бы тот ни был, на произвол судьбы никогда б не бросил.
Уже пять минут Лиза стояла перед Германом, понуро опустив голову, и выслушивала гневную тираду о том, кто в доме хозяин.
— Я не потерплю, чтобы в моем доме нарушались установленные мною правила! – даже не говорил, а истошно орал Герман. – В радиусе километра вокруг нашего дома ноги этой девицы не должно было быть! Я не понимаю, как тебе в голову-то пришло привести её сюда!?!
— Папа, но она тоже бабушкина внучка, – начала  оправдываться Лиза. – Ты вспомни, сколько бабуля её искала. Хоть сейчас, на склоне лет, она имеет право общаться с родной внучкой?
— Слушай, кто здесь и на что имеет право, решать буду я. В конце концов, это мой дом, и мне решать, кого я хочу в нем видеть, а кого – нет.
В своей ненависти к родной племяннице Герман неистовствовал. Даже старшая дочь – единственная, к которой он испытывал по-настоящему отцовские чувства, - не могла переубедить его. Людмила была врагом №1в доме, и эта истина являлась абсолютно безапиллиционной.
— Я никак не могу понять, что с тобой происходит, – сказала Лиза, с нескрываемой жалостью глядя на отца. – С тех пор, как приехала дяди Ванина дочь, ты сам не свой стал.
— Да, потому что твой дядя Ваня сделал все, чтобы моя жизнь стала невыносимой. Всю жизнь у меня на шее просидел, а напоследок решил самоутвердиться, дочку свою приблудную приволочь.
— Пап, вообще-то, когда отец пытается устроить жизнь своего ребенка, - это нормально. Тетя Валя родить так и не смогла. Ну, и что ему было делать?
— Отдать все состояние безродной девчонки, – иронично заметил Герман. – Лиза, он даже не удосужился проверить, его ли эта дочь на самом деле. Ты же знаешь, что за народ – эти провинциалки.   
Говоря все это, Герман был абсолютно искренен. Прирожденный снобизм и завышенная самооценка заставляли его думать о людях более низкого, чем он, происхождения, как о вполне состоявшихся люмпенах, не заслуживающих никакого уважения.
— Я только одного не пойму: почему ты так категоричен по отношению к людям, о которых,  в принципе, ничего не знаешь? – спросила Лиза. – Почему ты отказываешь дяде Ване в праве самому определять свою судьбу?
— Да, потому что дядя Ваня был мягкотелым бесхарактерным слабаком! Вспомни: в последнее время он совсем от дел отошел. Если бы не я, мы бы все вообще… по миру пошли. Только и знал, что пить с утра до вечера, а на всех нас ему было наплевать.
Ни слова о том, по чьей вине Иван превратился в опустившегося алкоголика, конечно, сказано не было, потому что не было случая, чтобы Герман Федорович почувствовал себя хоть в чем-то виноватым.
Диалог отца и дочери прервала вошедшая в комнату Варвара Захаровна. Выйти из привычного образа затворницы мать семейства могло заставить только неординарное событие, что произошло и на этот раз.             
— Герман, а где Лена? – спросила Варвара Захаровна сына. – Уже второй день она ко мне не заходит, даже Аня не знает, где она. Может быть, тебе известно, куда подевалась твоя невеста.
— Мама, прежде, чем куда-либо войти, вообще-то принято постучать в дверь. Что касается твоего вопроса, то я не знаю, где моя суженая.
— Как не знаешь? – удивилась Варвара Захаровна. – Герман, но тогда надо что-то делать! Я не знаю… давай, в полицию звони! У тебя пропал человек, который находится под наблюдением, а ты ведешь себя так, будто вообще ничего не произошло.
— Слушай, мам, у меня есть гораздо более важные дела, чем поиски какой-то взбалмошной девицы. Все, что мог, я для неё сделал. Если она оказалась неспособной оценить протянутую руку помощи, то тут уж я ничего поделать не могу.
Герман говорил, демонстрируя полное равнодушие. Со стороны казалось, что ему абсолютно все равно, куда пропала его невеста.
 — Герман, я, честно говоря, поражаюсь твоему спокойствию, – сказала Варвара Захаровна. – Девочка совершенно не знает города, находится неизвестно где, а ты ведешь себя так, как будто тебя это абсолютно не касается.
— Мам, я, кажется, достаточно много для неё сделал, – был ответ Сапранова. – Мне что, за ней еще круглосуточное наблюдение установить?
Сокрушенно покачав головой, Варвара Захаровна удалилась, оставив Германа наедине с его старшей дочерью.
— Пап, я не поняла: бабушка сейчас о чем говорила? – поинтересовалась Лиза. – Что, куда-то делась твоя невеста?
Герман тут же изменился в лице. Он подошел к письменному столу, достал из нижнего ящика металлическую фляжку и залпом осушил её содержимое.
— Э – э… я смотрю: дело совсем плохо, – покачала головой Елизавета. – Отец, ты «белки-то» не боишься?
— Лиза, какое мне дело до каких-то «белок»? – промолвил Герман, еле сдерживая слезы. Тут вся жизнь под откос летит! Понимаешь? Я же после того, как твою маму похоронил, сам не свой был…
— Ну, а почему тогда на Ирине женился?
— На Ирине… - Герман глубоко вздохнул. – Дочка, наверное, в жизни каждого мужчины наступает момент, когда он может сделать какую-нибудь непоправимую глупость.
— Ты что, считаешь свой второй брак глупостью?
— Ну, а сама ты как думаешь? – Герман тяжело вздохнул. – Лиза, ты же помнишь, как мы Иркой жили. Что ни день, то – ругань, а в последнее время, когда она начала поддавать, жизнь совсем сделалась невыносимой. 
Брак Германа с Ириной Френкель действительно ни в коем случае нельзя было назвать счастливым. Но была ли в том вина только одной Ирины?
Семейная жизнь Сапранова с его второй супругой начала рушиться, как карточный домик, чуть ли не на второй день после свадьбы. Причиной тому были абсолютно разные цели, которые оба преследовали в этом браке.    
  Дочь известного торгового функционера Ирина Львовна Френкель в ранние свои годы не была лишена тех романтических мечтаний, какие присущи почти каждой молоденькой девушке. Молодой вдовец Герман Сапранов покорил сердце Ирины тут же, как только она его в первый раз увидела. Наличие маленькой дочери, а также темное прошлое, связанное с первым браком, вообще не волновали Ирину, и вскоре она отдалась безудержной страсти, всецело её охватившей.
— По-моему, моя Ирка неровно дышит к твоему Герману, – заметил как-то при встрече с Федором Кузьмичом отец Ирины. – Слушай, но ведь такой расклад, в принципе, в наших же интересах. Мне такой зять, как твой Герман, очень бы пригодился. Да, и ты тоже свою бы выгоду не упустил.
Сватовство дочери выгодного для Федора Кузьмича человека решили не затягивать, и очень скоро Герману пришлось отправиться под венец с Ириной.
Чем обернется для неё эта свадьба, Ирина Львовна не могла представить даже в самом страшном сне. Приоритеты того, какое место Ирина должна занимать в семействе Сапрановых, были обозначены сразу же, и никаким обжалованиям не подлежали. Собственно, Герман отводил Ирине в своей жизни одну единственную роль – роль пустого места. Чуть ли не на второй день после свадьбы молодой супруг счел своим долгом изменить Ирине с какой-то вульгарной девицей, подвернувшейся на одном из светских раутов.  Все жалобы и стенания в этом случае были бесполезны, так как совпадение интересов двух влиятельных семейств лишало Ирину Львовну возможности на что-либо жаловаться…