Ты была всегда. Анна Ахматова. Продолжение

   Странно, но Ахматова, считавшая, что мирские дела не для неё, любила украшения: ожерелья, броши, перстни, и вопрос - "идёт или не идёт?" - не был ей безразличен. Но важности одежде она не предавала: есть новое платье - хорошо, нет - и не надо, так обойдётся. Анна Андреевна годами ходила в старой, с потрёпанным воротником шубе. Но эта старая женщина с величавой осанкой украшала всё, что бы на себя не надевала, включая и шубу с потрёпанным воротником.

   С Ахматовой можно было и посплетничать, и новой блузкой похвастаться, и погоду поругать или похвалить, т.е. обсуждать банальнейшие темы. Но в её устах ничего не звучало банально. Как - то писательница Наталья Ильина пожаловалась:
  - Ну и отвратительная сегодня погода!
   Ахматова тут же отреагировала:
  - Что вы! Восхитительная! Такая трагическая осень. Ветер рвёт последние листья, солнце выходит на это посмотреть, заламывает руки и в отчаянии уходит.

   Анна Андреевна видела вещи под каким - то иным, "неправильным" углом: любая обыденность в её устах становилась значительной. Однажды в Москве та же Ильина зашла к ней, чтобы вместе куда - то ехать. Ахматова стояла посреди комнаты в туфлях на босу ногу и держала в руке чулок. Увидя гостью, она объявила:
  - Если вдуматься - одного чулка мало.
   
   Юмор Ахматовой был особенный, он доставлял наслаждение. Она обладала абсолютным слухом на юмор, основным признаком которого является способность к самоиронии, умение смеяться над собой. Она могла позвонить и сказать:
  - Не могли бы вы сейчас каким - нибудь чудом ко мне приехать?
   Звонит она как - то Ильиной и говорит именно эти слова. Та, естественно, собралась и поехала. Уже в передней она услышала смех Ахматовой и чей - то голос, женский, низкий.
  - Кто это, где я слышала этот голос? - подумала Ильина и тут же узнала Раневскую.
   В кино Раневская играла либо комические, либо трагикомические роли, и героини её были бог знает во что одеты. А теперь она была элегантная, подтянутая, в светло - сером костюме и белой английской блузке.

   Стали втроём пить чай, беседовать. Но говорила больше Раневская, и очень скоро Ахматова и Ильина сбросили с себя "накрахмаленность" и ослабли от смеха. Дело в том, что Раневская вдруг запела. Она пела романс и почему - то на восточный мотив, который сама придумала. Причём Фаина Георгиевна закатывала глаза и ломала руки, выразительно произнося слова:
  - Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив. п-р-рок-лятый!
   Это были строки из стихотворения Ахматовой. Ну кто ещё решился бы в присутствии автора пародировать?! И когда напоследок, уже изнемогая "певица" произнесла:
  - И только кр-асный тюльпан, тюльпан у тебя в петлице!, "зрители"тоже изнемогали от смеха и слёз. Ахматова и Ильина плакали от смеха, изумления и восхищения.

   Раневская называла Анну Андреевну "рабби" - библейское обращение к учителю.  Бывало она обращалась ученически кротко:
  - Рабби, объясните мне, пожалуйста...
   Если Ахматова говорила:
  - Фаина, чего не знаю, того не знаю,
   Раневская отвечала:
  - И вы хотите, чтобы я поверила, рабби? Вы знаете всё!

 ...Был такой интересный случай. Пришёл к Ахматовой на обед Реформаторский и говорит:
  - Я только что слышал строчку ваших стихов, Анна Андреевна, которых раньше не слышал, не знал - "Ржавеет золото, и истлевает сталь."
  - От кого вы это слышали,- спросила Ахматова странным, взволнованным голосом.
   Реформаторский перестал улыбаться, почувствовав какой - то подвох, что - то серьёзное, и стал рассказывать. К Ахматовой он пришёл с какого - то заседания. В перерыве, стоя у окна, он курил и его рыжевато - русая борода, видимо, золотилась на солнце. Мимо проходил Виноградов. Увидев Реформаторского, он произнёс:
  - Помните, у Ахматовой - "Ржавеет золото, и истлевает сталь?"
  - И всё? И ничего не добавил?
  - Ничего!
  - Надо немедленно позвонить Виноградову, быть может, он помнит! Или у него записано. Это мои стихи из сожжённой тетради, я забыла про них! А кому - то читала, кто - то запомнил, записал, может быть!
   Затем она попросила карандаш, бумагу, стала вспоминать, звонить Виноградову. Стихотворение было восстановлено:
          Ржавеет золото и истлевает сталь,
          Крошится мрамор. К смерти всё готово.
          Всего прочнее на земле печаль,
          И долговечней - царственное слово.

   Анна Андреевна очень бережно относилась к словам. Никогда она не произносила бессмысленных слов. Тем более слов, которые могли задеть, обидеть или встревожить собеседника. Ахматовская поговорка - "Воспитанный человек никогда не бывает груб без намерения" - подходит к ней как ни к кому другому. Она всегда знала ЧТО она говорит и ЗАЧЕМ - не было у неё "неосторожных слов."

   Торопливо, словно стремясь возместить недоданное, судьба в конце жизни стала "кидать" Ахматовой всё то, в чём ей было так долго отказано. Летом 1964 года Ахматовой присудили одну из крупнейших премий Италии - "Этно - Тафмина." Она поехала в Италию получать премию, а вернувшись, сообщила:
  - Всё правда! Везувий действительно есть!

   Через год, в 1965 году, Оксфордский университет присвоил Ахматовой почётное звание доктора, и она поехала в Англию. По возвращении Анна Андреевна отправилась в Комарово.  Здесь её навестила Ильина и очень удивилась, что других гостей не было. Ахматова обрадовалась гостье,  лицо её светилось. Она сказала юмористически - жалобно:
  - Человека забыли! - заметив удивление Ильиной.

   Очень скоро после этого Ахматова попала в Боткинскую больницу с последним, третьим инфарктом. Это было в ноябре того же 1965 года. Когда ей стало лучше, к ней начали пускать посетителей. Она была весела, раскованна, говорлива, рассказывала со свойственным ей сатирическим блеском забавные случаи из своей жизни.

   5 марта 1966 года Ахматовой не стало. Было много народа: все те, кто любил её, кто понимал, ЧТО с ней ушло.

   В эти скорбные дни, наверное многих не покидали, звеня в ушах, ахматовские строки:
              Почти не может быть, ведь ты была всегда...
              О, как менялось всё, но ты была всегда...