Голос

У кого как, а у меня сегодня опять рухнуло. Ну, полный крах. Как это странно, в который раз переживать одно и то же. Да, Бог с ним совсем, но противно, что ты не можешь подобрать слово для себя. Ты подбираешь множество отличных крепких слов для своих друзей, самое точное перченое слово для любовника, парочку прохладных - для родни, далее без спешки по списку колючих, как газировка, слов для работы, долгов, зарплаты, отложенной поездки, больного горла. Но для себя-то, для себя слова подобрать никак не можешь.
Такой странный день. Воскресение. Я молчу третьи сутки. Трахеит, фарингит и еще какой-то «ит». Горло такое маленькое нежное, а так много там диагнозов на один квадратный сантиметр. А итог один – ты не говоришь, не поешь, ты в компании родственников нечто наподобие стула. Все тебя о чем-то спрашивают, сами же за тебя отвечают, и абсолютно неверно. Но для них так даже лучше. Потому что я давно заметила: людям не интересно знать что, ты на сама деле думаешь, людям интересно быть правыми на твой счет. А, пофиг. Ушла из дома гулять.
Улица течет своими звуками. Гулом, ревом, шорохом, шепотом, лязгом и звоном. И еще конечно зноем. Такое погружение в промежуточный мир, если ты никуда не спешишь. Если ты идешь без цели, ты замечаешь, что мир существует без причины и без логики. И происходящие вещи никак не связаны между собой. Я плыву, как рыба, в этой дисгармоничной симфонии, в мутной воде странных ситуаций, исполненных одним единственным чувством - чувством безграничного, безмерного ожидания. И мне все время хочется сбежать от этой отчаянной надежды. Ею пропитан город, как ромовая баба. И я всегда надкусываю ту часть, где рома больше всего.
Заплываю в кафе. Я люблю пить кофе и наблюдать за столиками. Вернее, конечно, за людьми за этими столиками. Хотя в данном случае столики – это все же, что-то постоянное, а люди приходят и уходят. И люди и столики так похожи друг на друга, во всяком случае, в кафе. Мне принесли мой капучино. Белая чашка, как раскрытая чашечка цветка, в которую попало немного облака. Я щелкаю пальцами, тихо произношу: тирлим-тим-тим и три раза подмигиваю левым глазом чашке.
Всегда так волнительно смотреть, как края реальностей разлипаются и постепенно начинают напоминать растрепанные книжные страницы. Ты можешь листать их, выбирая подходящую. Сегодня я выбрала сто сорок шестую. Я осторожно взялась за светящийся край и распахнула книгу таким широким жестом, как швеи расстилают полотно для кройки. Здесь осталась только кофейная чашка. Я поднесла ее к губам, но не сделала глоток, а нырнула в воздушную пену. И тут же почувствовала, что лечу или вернее падаю в теплом кофейном воздухе. Я падала долго и медленно, как Алиса, провалившаяся в кроличью нору.
«Свобода, когда забываешь отчество у тирана…» Тирана, тирана, тираннозавра, бараномавра, брандалапарма, саваровирна, вирасапира… Здесь все слова хрустели, как фантик шоколадной конфеты. «Наверное, я в мире тонких предчувствий, раз слова так недовольно шуршат», подумала и тут же приземлилась на спину большой темной, как кофейная гуща, птицы. Птица протяжно крикнула и, сделав плавный поворот, уверенно полетела к какой-то неведомой мне цели.
Огромные крылья походили на весла большой ладьи, и мы будто плыли в густом воздухе, а навстречу нехотя подплывала земля. Сначала пространство внизу выглядело, как многокрасочный пазл, нарочно неправильно собранный. Синие, красные, фиолетовые фрагменты чередовались безо всякой логики так, что было не понятно, что же там на самом деле. Что это за мир, в который я сегодня попала?
Тем временем мы приближались к большому пестрому пятну. Трудно сразу однозначно определить его цвет. Но, приглядевшись, я решила, что это лес, потому что из всех цветов более всего выделялись различные оттенки зеленого.
Вскоре можно было разглядеть и детали. Это действительно оказался лес. Сочные ажурный кроны блестели в солнечных лучах. Лес сверху мало чем отличался от моря. Он выглядел таким же бескрайним и глубоким и по его живому и дышащему телу то и дело пробегали высокие волны. Сомнений не было, лес жил и дышал. Птица грациозно спланировала на одно из деревьев, мне показалось, что от ее массивного движения по лесной поверхности побежали недовольные круги. Птица была слишком большой, чтобы удобно расположиться в кроне, оттого она не сложила крылья, а использовала их для баланса. Она начала издавать сердитый клекот, и тут я сообразила, что дальше придется спускаться самостоятельно. Честно говоря, такая мысль мне совсем не понравилась. Я не могу о себе сказать, что всю жизнь только тем и занималась, что спускалась по деревьям вниз. Но птица уже начала меня стряхивать со спины, и я подчинилась:
- Хорошо-хорошо! Я слезаю! … Я почти что …. слезла … с тебя….
Отсутствие сноровки вынудило меня ухватиться за перья, на что птица отреагировала криком. Вообще, она напоминала мою соседку, которая вечно все ругала. Я будто слышала ее любимое «мракодеи безродные». И даже улыбнулась несмотря на неустойчивость ситуации. В общем, через какое-то время я перебралась на довольно широкую ветку и буквально вросла в нее, как плющ-паразит. Птица отряхнулась, взъерошила перья и взмахнула крыльями, отчего деревья заходили ходуном, я заорала и свалилась на ветку пониже. Птица меж тем еще раз обозвала меня на своем птичьем языке и взлетела в небо.
Я страшно боюсь высоты. Поэтому первой мыслью было остаться там, где я есть, то есть на ветке непонятного дерева в непонятном лесу, где я оказалась непонятно зачем. Но поразмыслив, решила… Впрочем я ничего не решила, а заметила, что дело идет к вечеру. И проводить ночь на дереве неразумно. И в темноте карабкаться вниз еще неразумнее. Итак, для начала я набрала в легкие побольше воздуха и закричала. Ничего такого, что облегчило бы мне жизнь, не произошло, но сделалось повеселее. Продолжив кричать, медленно поползла по ветке к стволу. Наверное, со стороны можно было подумать, что я изображаю нелепое животное в период брачных игр. Ну, просто потому что все существа в мире именно в брачный период ведут себя самым нелепым образом. Короче, я переместилась к стволу и осторожно нащупала ногой ветку ведущую вниз. Таким образом пятясь и крича, вскорости обнаружила, что приветливая поверхность земли уже совсем рядом. Естественно обрадовалась и потеряла бдительность. Поскользнувшись на очередной ветке, я не удержалась и спикировала в мягкую траву под деревом.
В этот миг лес зазвенел, как множество маленьких хрустальных колокольчиков. Потом в перезвон вплелись высокие голоса каких-то крошечных существ, потом добавились звуки упругих и медленных, как толстые шмели, струн и изящные скрипочки кузнечиков. Еще зазвучали протяжные сиплые флейты из травяных стеблей и дробные древесные тамтамы. Лес не только жил и дышал, он еще и пел. Сердце сжалось на миг и забилось сильнее и радостнее. Такой чистой, такой пронизывающей и невесомой музыки я никогда раньше не слышала. Эта музыка пропитывала мое несчастное больное горло, как дождь пересушенное поле. Я, конечно же, запела. Вернее музыка потекла через меня сама, по своей воле, а лишь подчинилась без сожаления. Симфония закручивалась, словно спираль и, дойдя до пика экстаза, оборвалась неожиданно, как заканчивается день. Я поднялась на ноги, повернулась вокруг себя и пошла в ту сторону, какая мне показалась наиболее привлекательной.
Я шла некоторое время и вышла на небольшую полянку. Уже совсем стемнело, и на небе появились первые звезды. В сумерках ощущалось какое-то напряжение, какая-то переполненность, будто в воздушный шарик слишком много налили воды, и он вот-вот лопнет. Так и произошло. Земля под ногами задрожала и вздыбилась. Поляна вспухла, как жирный пузырь и лопнула в центре. Серебристое сияние вырвалось из-под земли. И в этом загадочном свете можно было разглядеть, как большое растение прорастает. Хотя не совсем растение, слишком сильно оно напоминало женскую фигуру.
Подземный свет вылетал наружу цветными вспышками. Сначала это был бледный лунный свет, затем появились красные, фиолетовые и желтые лучи. Множество разноцветных всполохов, наконец, слились в единый столп белого сияния, внутри которого неторопливо и грациозно расцветала прекрасная женщина. Сияние казалось густым и плотным , как нечто вещественное, как будто обладало запахом, вкусом, фактурой. Соприкасаясь с моей кожей, свет проникал в меня, как в заброшенный пыльный дом через немытые окна, высвечивая каждый тайный его уголок. Это болезненное и одновременно сладкое чувство вскружило голову, по телу пронесся ток ошеломляющего возбуждения, и грязного и возвышенного одновременно. Сознание металось меж этими двумя крайностями, и вдруг, не выдержав, схлопнулось, как мыльный пузырь наоборот, в единственную крошечную точку, наполненную звенящей безначальной тишиной. Тут я упала на колени из-за внезапной слабости в ногах. И только теперь разглядела удивительно прекрасное существо, выросшее из земли.
Огромные тугие корни уходили под землю. Сплетаясь, соединяясь друг с другом в причудливых изгибах, составляли вместе мощное снование, отдаленно похожее на подол пышного платья. Ствол покрывала темная, шершавая кора, испещрённая бороздками и мелкими разломами, как у самых древних деревьев, видавших начало мира. Но чуть выше древесный ствол превращался в человеческие ноги вверх от коленей. И дальше взгляду открывалось совершенное женское тело. Нежно золотистая кожа. Широкие округлые бедра. Ложбинка в завитках волос. Мягкий расслабленный живот. Упругие груди. Я будто только сейчас поняла что такое женская красота. Я будто все время до сего момента смотрелась в заляпанное грязное зеркало и только сейчас зеркало сделалось чистым.
Охваченная неясным смятением и трепетом, я подняла глаза выше, чтобы разглядеть лицо. И была ослеплена тихим и мудрым блеском обращенных на меня глаз. Я смуно различала черты. Волосы богини, а это была без сомнения богиня, устремлялись вверх, как ветви, и были усыпаны цветами и листвой. Потом я разглядела, что ветви растут из спины и плеч, и из рук. Пышная живая крона покрывала женщину, как плащ, но большая ее часть возвышалась над ней огромным великолепным венцом. Приглядевшись, я заметила, что некоторые ветки были совсем нагие, на других только завязывались почки. Какие-то несли на себе юные бутоны, где-то распустились чудесные цветы. Были такие, что гнулись от тяжести плода. А на некоторых плоды выглядели сморщенными и усыхающими.
«Видишь, как печально, когда некому сорвать» - нет, она не говорила, а я не слышала голоса, я осознавала эту мысль внутри себя, как нечто чрезвычайное, сверхмерное, как дорогу, которую следует пройти.
Тут неодолимая сила стала затягивать меня под землю. Сопротивляться было немыслимо, я покорилась. Я быстро оказалась среди могучих корней, и продолжила стремительно погружаться. Камни царапали кожу, рвали одежду, корни хлестали по лицу и дергали за волосы, земля попадала в глаз, рот и уши. Земля мучила и терзала меня, принимая в свое бессмертное тело. Я погружалась довольно долго в полной темноте и вдруг неожиданно становилась. Движение прекратилось, прекратились звуки и запахи, цвета и формы, исчезли ощущения. Я осталась неподвижной в темном, бескрайнем, плотном космосе. В безмысленной, бесчувственной ясности. Исчезло время, исчезло пространство. И только сознание пульсировало очень явственно и пульс наполнял все бытие вокруг. И пульс был жизнью, основой и сердцевиной, и тем семечком, из которого выросла богиня.
Я взмахнула руками и полетела среди обжигающих звезд, среди взрывающихся солнц, среди вихрей и черных дыр. Я полетела, готовая исчезнуть. Но спасительная мысль заворочалась на экране сознания: «Как же я дышу?» Я стала задыхаться. Судорожно глотая землю, руками пыталась прорыть для себя ход. Отчаяние захлестнуло широкой волной, подхватило мое сознание и вынесло к одной единственной мысли: «Живая!»
Чудовищный плен прекратился, будто с головы сняли мешковину. Ощущения борьбы слетели с тела, как старая одежда. Тело вытянулось, я вырвалась из-под земли, как могучее древнее дерево. Я расправила ветви и окунулась в небесную синеву. Солнце и ветер ласкали меня, но глубинный корень остро ощущал влажную грязь подземного мира. Я летела, оставаясь надежно связанной этим важным знанием. Я почти долетела до края неба, до начала радуги, когда в моих древесных жилах заиграл пьяный сок. Почки разрывались волнующей нежной болью, выпуская зеленые листы. Тугие бутоны наливались жизнью, скрывая до поры свой потаенный аромат. Тело кричало от жажды и вдохновения. Небо надежно оставалось недосягаемым.
Цветы распустились почти одновременно. Огромные красно-белые лепестки стыдливо прикрывали теплую медоносную сердцевину. И цвет, и запах, и форма, и ощущения манили и обещали невиданный восторг. Томление естества было таким неугасимым, что мир с его щедрым многообразием не мог унять этот пыл. Восторг сменялся болью, возбуждение превращалось в тоску. Красно-белые лепестки вяли и опадали. Тело страдало, переживая невосполнимую потерю. Казалось, жизнь медленно покидает древесные жилы. Сок холодеет.
Период кипения прошел. Но жизнь не ушла. Жизнь заструилась неторопливо, как широкая великая река, наполняя меня мудрым покоем и блаженством. Ветви тяжелели под весом зреющих плодов. Время времени, время великого ожидания, время оставаться неподвижной и терпеливой. Время покорности. Я узнала, как растет плод. Как он возникает из ничего, и с каждым днем наполняется реальностью и жизнью. И вместе с ним зреет стремление оторваться от родной ветки. Грустное волшебство и волшебная грусть. Я узнала, что только так и может быть. Глубинный корень чувствовал влагу земли, макушка касалась неба, а на ветках медленно румянились большие сочные груши. И я отчетливо ощущала, как внутри под соком и сахаром, спеют семена нового цикла.
Мои ветви пригнулись к самой земле, когда груши созрели и начали падать. Птицы прилетали клевать их, звери подбирали с земли. Множество крохотных начал следовали своими путями, которые мне были и недоступны, и неведомы. И последняя груша оторвалась от ветки, с глухим стуком упала на землю.
Я обнаружила, что стою на коленях, склонившись перед могучим деревом. Я обнаружила множество крошечных начал, таящихся в сочной и нежной мякоти моего тела и мой души. Так я ощутила себя частью Мира и Бога.
«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода».
- Счет, пожалуйста, - обратилась я к пробегающей мимо официантке.

13.08.2014