Ряд фурье

I

«И сказал Бог: «Да будет свет!». И стал свет. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер и было утро. Это был первый «день» мира»
... «Свет по своей природе совершенно независим от солнца... Свет только потом, по воле Божьей, сосредоточился, и то не весь, в светилах небесных. Свет есть следствие колебания эфира, которое теперь производится главным образом через солнце, но которое может быть произведено и множеством других причин. Если первобытный свет мог явиться раньше солнца и мог быть, как например, свет теперешнего северного сияния, результатом соединения двух противоположных электрических течений, то очевидно должны быть и моменты, когда этот свет начинался, достигал высшего блеска и затем опять уменьшался и почти прекращался. И таким образом, по библейскому выражению, были дни и ночи, могли быть вечер и утро, прежде чем явилось солнце, служащее именно мерилом для определения этих частей времени...» («Закон Божий», С. Слободской, с. 110)


II

… Отсчет в обратную сторону… Бомба, готовая вот-вот взорваться, вдруг перестала нервно тикать, а к всеобщему изумлению, сама перекусила красный проводок и со вздохом, замолчала… Тишина… Была настолько отчетливой, насколько это вообще дозволялось в данный момент времени. Казалось, был слышан собственный шелест мыслей в голове… Все замерло в волнительной подготовке, кроме, естественно, мозга, работающего в особом режиме… К новой жизни…
…Внимание… девять, восемь, семь…. три, два, один… ПОЕХАЛИ.

…Шум доносился откуда-то снизу, из-под моих, изрядно поношенных, кроссовок… Даже почудилось сначала, что снова начинается судорожный мышечный спазм, характерный строению моих, пораженных специфической болезнью, ног, отчего они непроизвольно дернулись. Но нет, шум гораздо глубже… Где-то под землей…
Я присела на корточки, упершись руками в холодный мерзкий асфальт и прислушалась… Из-под земли раздались первые аккорды…вальса! И тихое постукивание деревянной палочкой в такт музыке! Я затаила дыхание от нарастающего волнения… Не может быть! Трудно было даже представить себе какую-либо жизнь… на 35-м км. от Солнца.
Я жила всегда одна, сколько себя помню, а помню я себя здесь вот уже триста восемнадцать лет. Именно тогда случилось первое испытание…
Да-а-а! Все это очень-очень странно… Что же теперь делать?
Я вспомнила про лопату, оставленную мной когда-то в находившемся неподалеку сарайчике. Развернувшись на пятках в его сторону, я стала всматриваться… Старый покосившийся сарайчик… Он непременно должен быть где-то рядом… Я чувствую его плесневый запах… Надо сказать, что долго стоять на одном месте было чрезвычайно сложно, поскольку в эту характерную нашему краю осень асфальт становился похожим на ледяную жижу. К тому же, на все отведено определенное время… Таковы порядки…
Наконец, я его разглядела… До сарайчика было примерно сто метров… Значит, согласно закону времени, надо добежать до него за девять секунд… Если не успею, меня снова вызовут повесткой в суд… А там особо не жалуют… Скорее всего, выпишут штраф на сто двадцать сухих почек, или, что еще хуже, лишат света на двое суток. Ни то, ни другое сейчас для меня неприемлемо. Во-первых, в такую жару я просто не найду сухих почек. Во-вторых, прошлое лишение света мне обошлось потерей зрения на 0,5 D. Если так пойдет дальше, я просто ослепну. И тогда меня вернут обратно, не закончив эксперимент…
…Я уже бегу… высоко поднимая свои тонкие, как у кузнечика, прозрачные ноги… Ха! Восемь секунд пятьдесят шесть миллисекунд… Мы еще посмотрим, кто кого!
…Старый сарайчик… Как давно это было… По-моему, сто четырнадцать лет назад я последний раз была здесь. Да, мы тогда рыли тоннель страха. Мне кажется, что теперь все это уже не имеет никакого значения… Хотя… здесь вообще имеет значение только…Время. Оно диктует свои правила жизни… и никого не щадит. Все остальное – лишь составляющая ЕГО, маленькие отросшие черенки, из-за чего, собственно, я и нахожусь так далеко от Земли. Все правила, которые мне установлены здесь, необходимо выполнить, укладываясь в определенное мне время, рассчитывая каждую секунду потраченной жизни. И я всего лишь- Исполнитель. Все параметры были вложены задолго до того, как я попала сюда. Мне только нужно стараться делать то, что прописано в Законе и все. В принципе, это не так сложно… И меня все устраивает… Были распределения и по хуже…
…Я хватаюсь своими, такими же тонкими, как и ноги, руками за железный шнур, торчащий из трубы… Надо потянуть за него с силой, чтобы открылась дверь… На это у меня всего три секунды… Не удивляйтесь ничему… Со временем (!) вы поймете особенности моего пребывания здесь… Искаженный луч, преломляясь через несколько световых лет, отражается не с той же пропорциональностью, а с погрешностью в несколько сотых. Например, когда мы смотрим на свое отражение в воде, то видим обратно противоположную картину, не так ли? Так и здесь, я вижу все искаженно, потому что на самом деле я присутствую только образно, как бы смотрю на себя со стороны… В общем, ко всему можно привыкнуть…Я тяну шнур на себя, со всей силы, на которую способно мое маленькое круглое тельце с абсолютным отсутствием мышц. Мышцы на теле не нужны, так распорядились там, наверху, они нужны только на ногах, чтобы изредка их сводило судорогой…Что ж, может ОНИ и правы… Есть! Дверь со скрипом подалась вперед и замерла, приоткрыв свои внутренности… Осталось дело за малым… Я вскочила на стоящую рядом лестницу, перемахнула через три ступеньки, и, одним махом проскочив трубу, оказалась в сарайчике… Ничего не изменилось внутри… Надо будет просчитать все солнечные вспышки, чтобы доложить потом, почему время ничего не меняет здесь…Скорее всего отсутствует мнимая часть – корень из минус единицы... Я улыбнулась, представив, как получу повышение своим докладом… Ведь кроме меня, больше некому заниматься этими расчетами… Хотя… я теперь и не знаю…

III

…Скрипучий звук музыки раздавался в каждом уголке маленькой каморки, поднимался вверх к каменному потолку и бисером рассыпался вокруг… Попрыгунья-Игла старенького патефона, казалось, повторяла один и тот же такт, плавно скользя по бугристой заезженной пластинке… «Вальс…вальс…вальс»… Раз-два-три…раз-два-три… раз-два-три…
Маленький старичок, сидевший неподалеку в кресле-качалке, слегка приоткрыв глаза, барабанил своей сухонькой ручонкой по бамбуковому подлокотнику… Раз-два-три…раз-два-три… раз-два-три… Иногда его движения обрывались и, в ту же секунду, непомерно большая голова со свисающими седыми прядями волос, безжизненно сваливалась на левое плечо… Раз-два-три…раз-два-три… раз-два-три…
В очередной раз, когда Игла достигала своего конечного пункта и раздавалось злобное шипение, старичок вздрагивал, долго тряс головой и наконец, осознав, что происходит, хватался за подлокотники кресла, силясь встать…Но ноги оставались как всегда непослушны...Они как будто жили отдельной никчемной жизнью от его высохшего старческого тела... Но старичок, видимо, свыкшийся с этим обстоятельством, вовсе не унывал... Он схватил стоявшую рядом с креслом тонкую деревянную трость с массивным набалдашником и со всего размаху треснул Иглу, отчего та резко отлетела вправо и, встав в нужный желобок, опять заскрипела...вальсом...
Тишина. Для кого-то покажется пугающей. Ведь она необходима только тем, кто болеет душой. Иначе говоря, у кого всегда есть надежда на исцеление. И надежда теплится в голове каждого их таких, прорабатывая различные варианты, ища выход из сложного лабиринта жизни. Надежда не умирает. Наоборот, найдя новую зацепку, оперившаяся мажорными мыслями, она набирает обороты и парит над нашим сознанием, создавая ощущение пусть недолговечного, но все-таки счастья бытия. И те, как стадо баранов, идут на уловки этой хитрюги, причем отчетливо понимая, что на самом деле они- душевнобольные. И им нужна тишина..
Иным тишина болезненна. Зарывшись в норы одиночества и беспросветности, они боятся быть и не быть одновременно. И только различные звуки, постоянные звуки заставляют их поверить, что они существуют. Сейчас, в данную минуту...
Страх перед тишиной вечной несоизмерим. Он граничит с пустотой, с неизвестностью познания, отчего иные впадают в депрессию, разговаривая сами с собой и копаясь в своих воспоминаниях. Боязнь тишины... Итог: отрицание одной истины обязательно приведет к болезни другой, поскольку, как известно, от любви до ненависти невелика пропасть. И пока одни, наслаждаясь тишиной, выздоравливают, иные, изо всех  сил сопротивляясь и отрицая вечное, оказываются не иначе как болеющими душой. Замкнутая цепь... Аз есмь жизнь земная...
- Станислав Валерьевич, Вас вызывают, - внезапно из неподалеку стоящего динамика раздался кокетливо-плаксивый голосок телефонистки, - Примите сигнал. Первая линия.
- Хорошо душечка, принимаю. Как сама?- голос старичка дрогнул, заиграл еще не забытыми нотками покорителя дамских сердец, - Жаль, что перестала приходить в мою берлогу, здесь бывает довольно холодно.
- Ой, ладно Вам, - вспыхнула телефонистка. Он почувствовал, как она покраснела от нарастающей злости. – Я могла бы остаться в Вашей, как Вы соизволили выразиться, берлоге.. Если бы точно знали, что этого хотите...
- Радость моя, ты же знаешь, сколько у меня в последнее время работы. И этот эксперимент, - старичок хитро прищурился. «Эта особа и впрямь стала слишком назойливой», -  Заглядывай иногда, я буду только рад. А сейчас соедини меня. Это все-таки первая линия.
- Вот всегда так, - надула губки душечка и после непродолжительного сопения, наконец, выдавила,  - соединяю...   
На противоположной стене каморки запрыгали какие-то непонятные светло-зеленые знаки, еле уловимые человеческим глазом. Старичок схватил пульт управления и настроился на первую линию, отчего знаки на стене запрыгали еще сильнее, словно размножаясь и, заполонив собою всю стену, приняли вид экрана с надписью: «Добро пожаловать в корпорацию Фурье!»