10. Детство кончается

*Не надо сидеть на неудаче, как на пепелище. Получили урок, усвоили - и двигайтесь дальше* Дональд Трамп.
   Границы сознания расплыты, кругом космос: звезды, планеты, черные дыры, спутники, невидимые орбиты. Первый признак сделанной анестезии, грустно усмехнулась я.
     Совсем не к месту приходит осознание: будущим нельзя повеливать, но его можно контролировать. Мысль, как назойливый звоночек, пришла неожиданно, но не было ни желания, ни сил развивать ее.
     Я решила сдаться: покориться судьбе-злодейке, умыть руки, как говориться, и отдаться на случай и рок. На тот момент я больше не видела смысла в борьбе. Люди борются ради кого-то, их ждут, за них переживают. А у меня никого нет. Никто даже и не узнает, что убили какую-то девчонку. Я для них мерзость, червяк, которого надо немедленно раздавить, дабы он не превратился в огромную ядовитую змею.
      Из оцепенения меня вывел голос, зовущий меня по имени. Я лениво отмахнулась, но оклик повторился. В недоумении я оглянулась и поняла, что вокруг меня совершенно пустое бесцветное пространство, и даже воздуха тут нет. А где нет воздуха нет и силы притяжения, а следовательно царит полнейшая гравитация.
    Люди, желая тонко судить о высоких материях, кричат что они против тотальной несвободы и запретов вообще. Они утверждают, что не будут покориться и тем более какой-то физической силе. Глупцы, сила притяжения это не проклятье, а дар космоса, посланный нам для возможности двигаться, дышать, жить.
      - Видишь что тебя ждет? - усмехнулся тот голос, - ПУСТОТА. Она намного хуже смерти, ведь твоя душа по-прежнему будет существовать, в отличие от тела имея бессмертие. Она будет жить, день за днем, и метаться по Вселенной в желании отомстить. Ты не умрешь, не растворишься в прошлом, тебя не распылят. Ты станешь призраком. У тебя еще тут дела, Россия Добрева.
      В уши полился гортанный хохот, и я стремительно открыла глаза, покрываясь потом. Белый потолок испугал меня: я подумала что уже в психбольнице. Но нет, я всего лишь лежала на кровати в своей комнате. Две подушки были заботливо положены под голову. Саша стоял на другом конце комнаты, спиной ко мне, и говорил по телефону.
     - Нет, она еще не проснулась и не проснется долго, я вколол двойную дозу. Но прошу вас: поторопитесь, это дело требует немедленного решения... Что?.. Да мне все равно. У вас есть обязанности?.. Ну так исполняйте их...
      Я, недоумевая, беззвучно села на кровати. Получается, я проснулась раньше срока. Неужели это злополучные проценты мне помогли? Времени у меня не было, а действовать надо было быстро. Я уже всем сердцем презирала себя за минутную слабость. Смысл слов про будущее наконец дошел до меня, и я поняла, что хоть и не могу его придумать, но могу не допустить не желаемого.
      Я схватила с тумбочки светильник, разом выдернув шнур из розетки, и со всей силой кинула его в лицо Саши, когда тот развернулся. Я выскочила из комнаты, оставив упавшего мужчину, и, закрыв дверь, прижала ее тумбочкой. Это даст мне фору. Я была босяком, видно он успел меня благоразумно разуть, но меня это не смутило, и в такой виде я выбежала на лестничную площадку.
      - Россия! - неслось мне вслед, - Ты не понимаешь что делаешь!
     Я сжала челюсти, рыдая, и бросилась вниз по ступенькам, заткнув уши, будто боясь, что вновь сдамся. Я решила что на лифте ехать невыгодно и даже опасно: мало ли замкнет. Адриналин, который выработался в моей крови, помог мне преодолеть все многочисленные лестничные пролеты за минуту.
      Я слышала за собой топот по бетону и лишь сильнее бежала, не чувствуя под собой ног. Страх ранит глубже меча, говорит народная мудрость. Едва я выскочила на улицу, меня обдал ледяной, прожигающий ветер и ослепил свет автомобильных фар.
      Я прикрыла глаза и наступила босыми ногами в разбитое стекло. Осколки больно впились в кожу, и на ступне выступили капельки крови. Не смотря на жжение, я, как спартанский воин, увидев машину скорой, приехавшей за мной, рванула в противоположную сторону.
      Звякнул домофон, скрипнули петли стальной двери, и за мной выбежал взъерошенный Саша.
     - Россия!
     Я, как истинная чудачка, чуть не попала под машину, но тут же замахала ей, чтобы остановилась.
      - Россия, прости меня! - хрипло кричал Саша, пытаясь догнать, - Умоляю! Я не хотел! Прости если сможешь!
      Чувствуя гнев и ярость, я открыла дверь старой ауди и, запрыгнув внутрь, гаркнула испуганному водителю:
      - Газуй, живо!
Водитель послушался и резко тронулся, отчего я стукнулась лбом в лобовое запотевшее стекло.
     Некоторое время за нами следовала скорая, завывая сиреной, но потом мой спаситель запутал их в бесконечных переулках, и мы выехали на лесную трассу.
      - Куда? - спросил он, закурив.
   Я перевела дух и убрала пряди со лба.
    - Хоть к черту на кулички, но лишь бы подальше отсюда.
     - Ты уже в аду, милочка, - усмехнулся мужчина, кинул окурок за стекло и завел мотор.
     Он вел машину уверенно и спокойно, изредка косясь на меня. Еще бы я казалась странной: лохматая девчонка без обуви и в ночнушке посреди ночи в ноябре. Но я не предала этому значения, в конце концов какая разница, что думает о тебе человек, которого ты больше никогда не увидишь?
      За окном проплывали стройные ряды статных кедров, спрятанных в раннем утреннем тумане, а я наконец получила возможность все хорошенько обдумать. Предательство, такое горькое и противное, с кислинкой, до сих пор напоминало о себе зияющей дырой на месте сердца.
      Меня всю жизнь предавали, а я все терпела и терпела. Я винила себя, считала эгоисткой, а оказывается я просто одна перед толпой, ревущей от непонятной ненависти ко мне. Стадо овец, которому нужен лидер с железной волей. Как-то раз мы с папой поехали в торговый центр, на улице Кирова, за линзами. Мы всегда устраивали дискуссии и всегда на разные темы.
      На этот раз все началось с того, что папа считал, что сами крестьяне не хотели крепостного права. Я же считала наоборот. Каждый из нас по очереди приводил разумные доводы, но потом мы плавно перешли на метафоры. Папа сказал, что народ никогда не взбунтуется, потому что это скопление.
     Одна рассматриваемая личность - да, но сборищем легче управлять. Проще контролировать русло их мысли, навязывать свои идеалы. И легче направлять на кого-то их ненависть, лишь сказав, что он нарушит вашу жизнь. Ведь это все что у них, бедных, осталось, и они будут биться за нее, как голодная собака за свою кость.
       Тогда папа резко обернулся и вдруг бросил:
     - Вот тебе нужен лидер?
     - Нет, но... - опешила я.
     - ТЕБЕ нужен лидер? - упорно повторил папа вопрос.
     Я, выдохнув, покачала головой. Но все-таки злорадно добавила:
     - Но всем остальным нужен. - Я едва сдержала себя чтобы не показать языка. А папа впервые промолчал в ответ, не соглашаясь и не возражая.
      Тогда я не поняла суть всего разговора, лишь хотела сказать, что я сама в ответе за свою свободу. Но теперь меня осенило: если я единственная, кому не нужен лидер, а всем остальным нужен, то не следует ли отсюда, что я должна стать лидером?
      Я вскинула подбородок: да, именно им я и стану. Они забыли свое место, плюют грязью направо и налево, как расшалившиеся ученики в отсутствие учителя. Но учитель вернулся, и пришло время расправы. Я больше не чувствую жалости к этим букашкам, живущим ради бытовых целей. Я жива внешне, но мертва внутри.
       Краем глаза я посмотрела на водителя и его озабоченное, уставшее лицо с пылью в складках. Голубые водянистые глаза, обрамленные жидкими короткими ресницами, сияют тревогой и остервенением. Короткие и толстые пальцы, как сосиски, покрытые шрамами и язвами, нервно вцепились в руль. На дальнобойщика не похож, фишек такси на капоте нет, но мало ли на свете ночных мужских профессий, портящих жизнь? 
     Наверное, он спешит домой, к жене и детям, а возможно и ко внукам, ведь на вид ему было лет шестьдесят. Скорее всего, съест скудный завтрак, такой же как и вчера, и позавчера, и неделю назад. Ляжет спать под шум детей, а днем будет слушать ворчание жены, которая целыми днями убирается, гнется в три погибили, а на себя ни времени, ни денег нет. А еще, наверняка, есть кредит за квартиру, а деньги все текут и текут меж пальцев.
      Такова жизнь обычного русского человека. Такая была и у меня, и я, к моему удивлению, раньше ею была довольна. Я жила в Системе, существуя как ее часть, и шла на поводу у ее представителей. Но так было раньше, а теперь я сделаю все возможное, чтобы избежать такой участи. Пусть рутиной наслаждаются другие.
      Мне стало жалко водителя лишь на секунду - всего на секунду. А потом я вспомнила, что даже такой безобидный с виду, ради денег совершит аморальный поступок любой тяжести. Мне никому нельзя доверять, все кругом враги. Но главный враг живет внутри меня и носит имя человечности. Он также может в любой миг предать меня, и муки возобновятся по кругу.
      Я опять бегу, безвозратно и навсегда. Чтобы скрыться не от полиции, рыскающей всюду, как гончие, а от боли, источником которой всегда будет мое сознание. Но почему я должна покидать Первоуральск?
      Здесь я наконец обрела долгожданный покой, не опасаясь знакомых лиц, насмешек, унижения, расправы. Я не ходила в школу, которую ненавидела всей душой, и из-за этого учеба стала мне в радость. Я занималась тем видом спорта, который мне был по душе, и поэтому усталость была приятной. Здесь я могла смело называть квартиру возле сквера своим домом и приходить туда всегда, не ожидая очередных ссор с матерью.
      Здесь мой дом, и на этот раз я не отступлю. Я буду бороться до последнего, ведь я сильная.
      - Остановите, - вдруг сказала я водителю, полная решимости. Меня не так-то просто сломить.
      Водитель удивленно и даже немного ехидно на меня посмотрел, но все же нажал на тормоз. Машина мягко съехала на обочину и остановилась. Мимо стрелой проносились фуры и джипы, водители которых все время куда-то торопились.
      - Я сейчас, - буркнула я и выбралась наружу, игнорируя боль в ногах от осколок. Я глубоко вдохнула лесной воздух и посмотрела на тающий серп луны на блеклом фоне небе. Звезды, холодные и неприветливые, мелкие, как песчинки, нехотя уплывали вдаль.
     Я постояла чуть-чуть, закрыв глаза, ядовитой фразой ответила пьяным пацанам, которые высунулись ко мне из маленького проема оки и села обратно в ауди.
      Водитель, как я его звала, сидел, положив локти на руль, и теребил пальцами щетину на подбородке. Другая его рука запуталась в негустых бесцветных волосах. От его клетчатой жилетки пахло каштанами и дешевым парфюмом. Но что самое странное, не смотря на разводы масла на жилетке, явно посаженные второпях, она выглядела фирменной и дорогой. Сразу видно что из такой хорошей ткани товары не будут продаваться на рынке, да и нитки не рвутся, как в базарочных, дешевых вещах.
      Меня, конечно, удивило, что у обладателя такой старой машины и неприметной внешности, такая дорогая одежда, но тогда меня меньше всего волновала чужая жизнь.
     - Обратно, в город, - сказала я.
     Водитель уронил руки и посмотрел на меня, вскинув брови.
      - Обкурилась, что ли? Мы ж только что оттуда!
     - Да, - согласилась я. Жизнью я зависима, но вместо этого хмыкнула, - Героина!
       Мужчина что-то проворчал сквозь зубы, однако завел рычащий мотор и спросил:
     - Куда хоть?
     - Сквер имени Данилова, - обратно добрались мы быстро, больше ни словом не обмолвившись с водителем.
      Когда он подвез меня к подъезду, я быстро протараторила:
      - Сразу скажу: денег у меня нет. Могла бы благодарностью расплатиться да и ее в запасе отныне нет.
       Мужчина усмехнулся.
     - И не надо. Но когда станешь великим человеком, вспомни меня.
      Я опешила.
    - С чего вы взяли, что я стану великим человеком? Гении, как правило, быстро спиваются.
      Он еще раз усмехнулся и посмотрел мне прямо в глаза.
     - А я вижу в тебе потенциал, который крепче алмаза. Лишь надо найти человека, которому ты полностью будешь доверять.
      Я вышла из машины, все еще пребывая в абстракции. Найти человека, которому буду полностью доверять? Пыталась и неоднократно. Да вот мне никак не везет.
     Хорошо, что ключ я, как и в Калуге, оставляла под ковром - все равно красть в квартире нечего было. Я, морщась от боли, вытащила все осколки, промыла ноги и приняла душ. Теплые ласковые струи, как опытные руки любовника, гладили мою кожу, превращая ее в нежный шелк, в отшлифованный мрамор. После водной процедуры я мало-помалу успокоилась и наложила повязки из бинта на ноги.
      Хромая, я прошла в комнату и пришла в ярость, увидев шкаф. Надо произвести глобальную чистку: не хочу носить вещи, которых касались подлые руки Саши, а почти все вещи покупал именно он. Методично, словно это не доставляет мне особого удовольствия, я кинула всю одежду на кровать. Колготки, чулки, ремни, гольфы, носки, перчатки, галстуки - в одну кучу, джинсы, платья, юбки, блузки, рубашки, жакеты и жилетки - в другую.
      Я сбегала на кухню и вернулась с огромным мусорным пакетом. В него беспощадно полетело все, я не жалела куски ткани, ошитые мишурой. На минуту я задержалась на голубом шелковом платье с белоснежными кружевами на воротнике, манжетах и подоле. Оно было красивое, но я не хотела привязываться к неоживленной материи, это было глупо. Я не хочу становится сумасшедшей, имеющих воображаемых друзей, только потому что разочаровалась в людях.
      В Калуге я очень любила удобную куртку из черной кожи, но там совсем другое. Скрипнув зубами, я все же свернула в комок платье, и оно последовало за остальными. В конце концов я оставила лишь свитера, водолазки и джинсы, которые покупала сама. Очередь дошла и до обуви, и я пощадила лишь уги, кеды и старенькие туфли. Все это я крепко завязала и выкинула во дворе в мусорный бак.
     Вернувшись на кухню, я сдула пряди со лба и, схватив лом, принялась лупить им чертову кофейную машину. Там вмятина, тут вмятина - не жалко. Мне ничего от этого козла не надо!
     Плюхаюсь на диван, переводя дух, и понимаю, что мне надо начать жить жизнью простого подростка, отказавшись от мысли найти остальных. По-моему, так будет проще. Смотрю на часы и вскрикиваю: хочу жить нормальной жизнью, а сама уже опаздываю на работу!
      И как в старые добрые времена я металась по квартире, стараясь быстрее собраться. Натянула черные колготки из полупрозрачного капрона и серое платье из тонкой шерсти. Собрала волосы в привычный хвост, подвела глаза, кинула блеск для губ на стол, а тот покатился на пол. Все как всегда.
      Завтракать уже совсем не оставалось времени, но желудок возмущенно заурчал на такое заявление. Я достала из холодильника яйцо, надломила его и вылила вкусную жижу желтка прямо в рот запрокинутой головы. Так делал мой папа, и я переняла от него эту привычку. Кстати о нем: не смотря на то, что он меня бросил, у нас были довольно теплые отношения.
      Даже не буду упоминать все те дискуссии, в которых он мог дать волю себе только со мной. А ведь самоутверждение и самовыражение хоть и последние ступени пирамиды Маслоу, но далеко не последние в потребностях человеческого общества.
     Но также папа, мечтавший о сыне, брал меня с собой на рыбалку, учил разбираться в автомеханике, катался вместе на роликах, обсуждал мужские фильмы. Со временем я стала лучше разбираться в сортах рыбе и качестве удочек и лодок, научилась плести сети и ставить силки, метко стрелять из пневматического пистолета и лазить по деревьям, не царапая колен.
      Я научилась водить машину и водила ее не совсем логично с женской точки зрения. Папа хвалил меня за флегматичность за рулем и спокойствие в чрезвычайных ситуациях. Однако это было довольно странно, потому что я сама по себе натура эмоциональная. Но в этом я оправдала папины надежды.
      Он же, в свою очередь, стал разбираться в фирмах косметики и плотности колготок. Он уже больше не путал Avon с Vaberlic, и не повторялась история, когда я впервые позвонила ему из школы, сказав что у меня порвались колготки и срочно нужны новые. Тогда он очень сильно удивился:
      - Что? Что за "дэнки"?
    А я смеялась до колик в животе. На праздники он, все же помня что я девочка, дарил мне духи и карточки в магазины с одеждой. Он принимал, как должное, что после книг Ремарка и Оруэлла мне надо отвлечься на фантастику или что-нибудь попроще. Он принимал мои предпочтения в музыке и  другие вкусы.
       Ну а я через полчаса добралась до работы, коротко кивнула охраннику и плюхнулась за свой рабочий стол, сняв куртку. В ателье было как всегда шумно и многолюдно, но я скрылась от лишних глаз за тяжелой бирюзовой портерьерой. Я быстро заточила простой карандаш канцелярским ножом и набросала на листе эскиз костюма, пришедшего мне в голову по пути. После, вздохнув, отодвинула подальше и включила швейную машинку.
       Сегодня мне предстояло прострочить десять бальных платьев и столько же мужских дублетов на уральский новогодний карнавал. Я думала, что просижу за этим до поздней ночи, но, к удивлению, справилась еще до обеда. Я быстренько собрала лоскутки ткани, нитки и обрезки лент в коробочку - пригодятся еще.
      Я понимала, что мне надо отвлечься, развеяться, занять себя чем-нибудь. В голову ни пришло ничего лучше, как позвонить Марине. Той визитки у меня не было, но благо, я с детства отличалась особой запечатляющей памятью. Мне достаточно было лишь раз посмотреть на запись, и она, как крупинки, зацеплялась за стенки памятного фильтра.
      Пальцы быстро забегали по кнопкам телефона - я напрочь отказалось от дорогих смартфонов, дабы избежать искушения зайти в электронную почту - и из динамика донеслись монотонные жужжащие гудки. Я приложила экран телефона к уху и стала терпеливо ждать, водя пальцем по запотевшему стеклу.
     Наверное, это было плохая идея - подсказывала одна половина моего сознания - все-таки она лучшая подруга Саши, еще расскажет ему. Хотя - усмехалась другая половина - если бы он стал тебя искать, то давно бы нашел. Тут даже не надо подключать полицию, МЧС, ФСБ и другие органы порядка: куда еще могла податься одинокая хрупкая девушка, как не в маленькую квартиру около скверика?
      Ладно, может я и не такая уж хрупкая и изнеженная особа, но точно одинокая. Этот факт сопутствовал мне всю жизнь - омега. К тому же, мне стало казаться, что я зря себя накручивала: может Саша вовсе не приспешник моих заклятых врагов, убийц невинных детей, а просто решил таким способом отделаться от меня, проблемной и назойливой?
      Мысль эта больно кольнула меня, но в то же время ненависть ко всему человечеству пошла наубыль. Мне просто нужен адреналин и эмоции и мне кажется, что их может предоставить лишь Марина.
     - Алло? - задорный девичий голос, который скорее подошел бы малолетке в бантиках, вывел меня из задумчивости. Одно только слово, один только звук, и она узнает меня по голосу: и обратного пути не будет.
      Я мысленно перекрестилась, хоть никогда и не была христианкой, и смело пошла в атаку:
    - Мм... Привет, это я, - О великий космос, как можно было сказать такую глупость? Это я! Кто я-то? - Кхм... Ты предлагала свою помощь...
      Но она не рассмеялась, ни злобно, ни весело. В ее внезапно уставшем голосе звучала светлая печаль:
     - А ведь я знала, что ты позвонишь. Что ты придешь, попросишь.
     - Знала? - удивилась я, даже перестав рисовать узоры на окне.
     - Да, знала, - повторила она, - Всем нужны друзья, но гениям - особенно.
     Я отстраненно усмехнулась: Марина уже второй человек, назвавший за сегодня меня великим человеком. Хотя нет, тот водитель говорил, что я им лишь стану.
     - Ты же мне поможешь, правда? - внезапно пугаюсь я и покрепче берусь за трубку.
      Минута мучительного молчания заставила мое сердце биться чаще. Впервые после Саши.
     - Конечно, - раздается с другого конца провода, и я облегченно выдыхаю, - Через час на остановке у выезда.
     - До встречи, - улыбаюсь я и понимаю, что меня радует только одиночество. Не нервирует как остальных, а наоборот, успокаивает. С людьми я редко когда улыбаюсь.
      - Пока.

   Увидев остановку, я почувствовала, как защемило сердце: именно в этом месте я впервые встретилась с Сашей. Когда меня чуть не сбил джип...
    Марина стояла возле рекламного щита, кутаясь в куртку и меховые варежки с зимней вышивкой. По самый нос она была спрятана в белый шарф, казавшийся воздушным. Ее черные кудри лежали россыпью на нем и изредка развевались от лютого, уральского ветра.
      Я натянула шапку на уши и с бодрым видом подошла к ней, стараясь оставить свои хмурые доводы дома.
     - Привет.
     - Знаешь, я думаю из нас получились бы хорошие подруги, - без предисловий сказала она.
     Я закусила губу: не нужны мне никакие подруги. Самой по себе лучше намного.
     - Мы куда-нибудь пойдем?
     - Да, в лес, - она потерла ладони и выдохнула струйку пара.
     - В лес? - я чувствовала, как стремительно подпрыгнули мои брови, - Кто ж ходит в лес зимой? В лес ходят летом.
       Марина рассмеялась.
     - Напрасно ты так. В лесу зимой хорошо, свежо, красиво. Особенно когда снег лежит. Видела бы ты нашу "Лыжню России"!
     Оказывается в лесу была какая-то недостроенная пустая больница. Уже спустя столько лет я не вспомню ее название, но помню точно, что ее начали еще строить в качестве лазарета до революции, но им помешала сначала Первая Мировая война, а потом народные волнения. Стройка возобновилась лишь в шестидесятых годах, во времена подъема российской экономики. От войн государство тогда отдохнуло, а СССР было могучей державой и могло позволить себе тратить казну даже на Урале, который раньше признавали не очень-то благоприятным для жизни районом. Не зря на него да в Сибирь ссылали каторжников и восставших.
    Но потом на месте строительства стали твориться странные, необъяснимые вещи. То со слов сторожа разом загорались все прожекторы посреди ночи, то инженер падал в шахту лифта, но экспертиза показывала, что он умер от удушья, то пропадали на день чертежи, а назавтра находились изрисованные дьявольскими рожицами и пиктограммами. Недалеко от больницы находилось Чертово Городище, а по народным поверьям стройку посетил перед смертью последний русский царь и теперь тут витал его дух.
      Но в общем, как бы там на самом деле не было - стройку вновь забросили. И больше даже не заговаривали об этом, а место обходили за три километра. Само-то здание построили и даже парк начали обустраивать: газоны стричь, кусты ровнять, деревья срубать, лавочки и клумбы ставить. Да только внутри пустошь пустошью была, а место для парка вскоре заросло под многолетними июньскими дождями. Теперь здесь бывали лишь гопники да самоубийцы.
     Все это я узнала от Марины по пути, цепляясь за все корни. Когда мы наконец дошли, я едва переводила дух, держась за правый бок. Здание хоть и было мрачно-тоскливым и пустым, но в нем чувствовалось величие. Десять этажей из светло-серых блоков, пустые глазницы темнеющих окон, электрическая проволка на заборе, упавшая табличка "Запрещено", спешно написанная красными чернилами.
    Я задрала голову.
    - Марин, а мы вообще зачем здесь?
    - Я хочу показать тебе один из самых крутых способов отдохнуть. Тем более там нас ждут мои друзья, - она, больше ничего не говоря, ловко пролезла под забором и вскочила, - Ну?
     Я застыла.
    - А не легче сверху?
Она посмотрела на меня, как на полную дуру.
    - Не легче. Там же проволоки, еще прибьет током!.. Ты идешь?
    Я вздохнула, коротко кивнула и, проползя, тщательно отряхнулась. Черт меня сюда занес: говорят же, место проклятое.
    - Вот и хорошо! Вот и отлично! - радостно захлопала в ладоши Марина.
    По пути я увидела множество брошенных где попало бутылок, пустых упаковок и другого мусора, вся земля была утыкана шелухой и скорлупой от семечек, а стены изрисованы дурацкими, бессмысленными граффити. Нет, что вы, я их люблю, но в качестве хороших креативных надписей и объемных рисунков. Мне стало грустно: как люди могут так бессовестно загрязнять свой дом? Я не признаю уже рубку деревьев, зоопарки, карьеры. Хотите посмотреть на животных, чтобы ребенок счастливо тыкал пальцами в бедняжек? А вы никогда не думали, что будет, если нас завоюют инопланетяне? Мы будем такими же экзотичными зверушками, на которых придут поглазеть в обнимку с сахарной ватой и фотоаппаратом. А потом зальют наши снимки в Инстаграм с надписью: "Лол, вот это да".
     Мы поднялись по бетонной лестнице, усыпанной сигаретными окурками, и к последнему этажу я вновь стала задыхаться. От всех этих переживаний дыхалка стала ни к черту. Между делом, я с любопытством заглянула в зияющую дыру шахты лифта, и отшатнулась, испугавшись темной бездны, открывшейся передо мной.
     Мы остановились возле веревочной лестницы, ведущей на крышу. Я уперлась, незаметно дрожа:
    - Не пойду.
    Она окинула меня удивленным взглядом, в котором я заметила легкий укор.
    - Это, наверное, плохая идея, - промямлила я, но уже через секунду, получив ощутимый подзатыльник, лезла наверх.
     Я откинула с глаз локоны, которые выдернул из хвоста мощный порыв ветра, и замерла от вида, открывшегося передо мной. На километры простирались зеленые макушки пихт и кедров, протянув могучие ветви к небу. Мой зоркий глаз приметил голые стволы берез, затесавшиеся среди чужих сосен, как и я среди уральцев. Над зеленым морем тайги сгущалось небо, воздух был пропитан запахом липы и смолы.
     Марина вылезла вслед за мной, как всегда бодрая и невозмутимая.
     - Познакомься, - прощебетала она тем же голосом, что и в разговоре с Сашей, - Это Леля.
     У Лели были ярко-синие волосы, собранные высоко в пучок. Ее сапоги на высокой платформе были сплошь усеяны шипами, а на плечах спокойно лежали объемные наушники цвета металлик, из которых доносился инди-рок. Поверх оранжевой куртки висел огромные ржавый крест на крупной цепочке. Пол ее щеки занимала татуировка летящего орла с глазами, сверкающими злобой, и горбинкой на носу. А ее тонкие изящные руки были сплошь усеяны пестрыми фенечками. Честно скажу, еще больше нестандартной девушки я не встречала.
     - А это Димка и Сеня. Его настоящее имя другое, но его так сложно выговаривать, что мы сократили до Сени.
     У Димки был зеленый ежик, обритый с одной стороны. В носу и в правой брови были золотые кольца, а одежда на нем была вся в дырках и булавках. На его плечах висел удобный рюкзачок, из которого торчали художественные тубосы. Ну что ж, все творческие личности неординарные.
     В Сене, или как там его по-настоящему, можно было безошибочно признать с первого взгляда хиппи: соломенно-русые волосы до плеч, жидкие и растрепанные, с челкой закрывающей половину лица, мешковатые джинсы и ветровка, гитара в руках.
      - Ребят, а это Россия.
    Димка открыто и широко, по-доброму, улыбнулся мне, Леля кивнула и дружески помахала мне рукой, а Сеня шагнул и протянул руку, проговорив скороговоркой:
     - Шат анлау.
    Я осторожно пожала руку и замерла, чувствуя как мои глаза изумленно округляются. Никто сегодня не падал с этой крыши вниз головой?
      Ситуацию прояснила Марина, смеясь:
     - Не пугайся, просто Сеня - юкагир, представитель коренного населения Сибири. Еще до походов Ермака и прочих русских воевод. Сейчас их осталось мало да и то лишь в Якутии, но свой язык они берегут в качестве частицы прошлого.
       Я кивнула, но все-таки странного взгляда сдержать не смогла.
     - А по-русски он говорит? - я осеклась, закусив губу.
     Сеня откинул волосы с глаз и, взяв гитару в другую руку, лукаво улыбнулся.
     - Для милых дам ничего не жалко, - сказал он на чистом ровном русском языке, в котором не было слышно и малейшего намека на акцент.
     Я скромно улыбнулась в ответ. Никто из них не посмеялся над моим именем.
     М-да, когда я звонила Марине, я думала, что явно не так проведу время. Мы не сидели сборищем на холодном камне, осуждая все вокруг, и не грызли семечки, объявив о депрессии, нет. Мы.... Прыгали. Над обрывом высотой в десять этажей, где внизу разбитые стекла. Прыгали с одного корпуса на другой, хорошенько разбежавшись и переместив всю массу в направляющие плечи. Я и не думала отказываться, но и кричала громче всех, так, как будто меня резали, но в тоже время это был приступ эйфории. А ребят, казалось, эти вопли лишь раззадоривали.
     Это было невероятно: чувствовать под собой пустоту, ощущать прилив крови к щекам, словно вал жизненной энергии, слышать свист ветра в ушах, вытирать глаза от песчинок и улыбаться пока не сводит челюсть. После Апрелины и Славы я будто сама одела на себя оковы и добровольно лишилась свободы. Но теперь здесь, среди этих странных, но свободных ребят, я вновь приобрела ее, и на этот раз гораздо более утонченную, и больше не собиралась отпускать.
     Мой страх отступил. Еще одна победа.