Два деда

   «Нет в России семьи та­кой, где б не памятен был свой герой...» Это строчка песни из кинофильма «Офицеры», за которой стоит суровая и без­жалостная правда. Правда о том, что победа в Великой Отечественной войне доста­лась нашему народу чудовищ­ной ценой. Война прошла че­рез судьбу каждой семьи. И примерно такой же рассказ о своих предках мог бы напи­сать практически каждый мой ровесник. Хотя далеко не каж­дый из них застал при рожде­нии своего дедушку живым, потому что из поколения на­ших дедов, из тех, кто был рождён в начале 20-х годов, живыми с войны вернулось 2-3 процента.
   А мне сравнительно по­везло. Мой дед по отцовской линии Иван Федорович остал­ся в живых. Другой дед, Павел Александрович Мухин, был призван в армию ещё в 1940 году. Служил в Латвии и в пер­вые же дни войны оказался в плену. Через два года был освобождён нашей наступаю­щей армией. И ещё два года воевал в штрафбате. Он умер от ран в госпитале под Кениг­сбергом весной 1945 года. Похоронка на него пришла именно 8 мая 1945 года, на следующий день вся деревня праздновала окончание войны. А в доме у бабушки моей Антонины Фи­липповны собрались в тот день со всей деревни солдат­ские вдовы.
   Дедушка Иван Федорович говорил, что и он скорее все­го не дожил бы до дня Побе­ды, если бы не тяжёлое ране­ние, после которого его на фронт уже не посылали. До войны Иван Федорович жил в Белоруссии. И фамилия у него была не Баранов, а Ба­ран. Подобные фамилии ши­роко распространены среди белорусов и украинцев. Две буквы в конце фамилии мой дедушка приписал собствен­норучно, когда получал пас­порт в 1943 году. Он был стар­шим из братьев в многодет­ной семье. И вся она погибла в оккупированной Белорус­сии. Как известно, в той вой­не был убит каждый четвёр­тый белорус. В борьбе с партизанами фашисты при­меняли тактику «выжженной земли», безжалостно уничто­жая мирных жителей целыми сёлами и деревнями. Чтобы они не снабжали партизан продовольствием.
   На фронте Иван Федоро­вич был снайпером. Когда его часть располагалась на бере­гу Дона к северу от Воронежа, поступил приказ провести разведку боем. Взводу автоматчиков поручили перепра­виться на противоположный берег Дона и выяснить, как много там немцев, и можно ли в этом месте устроить боль­шую переправу для остальных войск. Вместе с автоматчика­ми отправили в разведку и снайпера.
   Переправились на лодках перед самым рассветом до­вольно тихо и благополучно. На другом берегу находилось большое село, которое раз­ведчики не спеша обследова­ли. В самом центре его в од­ном из домов обнаружили се­мерых вражеских солдат. Те, убедившись, что уступают в численности, бросили оружие и без оглядки побежали в сто­рону леса. Командир взвода приказал моему деду стре­лять по ним, но только по но­гам, чтобы раненых потом можно было допросить. И де­душка аккуратно уложил в траву всех семерых, ни разу не промахнувшись. Он был настоящим снайпером. По­скольку немцы обычно ору­жие не бросали, командир за­подозрил, что это могли быть не немецкие солдаты, а ка­кие-нибудь из их союзников. (Ведь, как известно, вместе с гитлеровскими войсками на нашу территорию вторглись итальянские, румынские, вен­герские, словацкие, финские войска. Была ещё доброволь­ческая «Голубая дивизия» из Испании, добровольцы из Франции и других стран Европы).
   Однако раненые солдаты были в немецкой форме. И хотя без оружия они не оказа­ли никакого сопротивления, но и ни на один вопрос не от­ветили, вообще не проронили ни слова. И тогда командир взвода собственноручно из пистолета добил всех семерых выстрелами в затылок. Он сказал, что скорее всего эти семеро были власовцами. Именно потому и не пророни­ли ни слова, не хотели пока­зать, что они русские.
   Вскоре после этого село подверглось массированному артобстрелу противника. И командир принял решение переправляться обратно на свой берег, куда перебралась только половина взвода, ос­тальные погибли. А мой дед получил серьёзное ранение: левую руку ему перебило в локте. И больше она уже ни­когда не сгибалась.
После госпиталя его ко­миссовали, и он уехал в При­морский край. Там долгие годы работал председателем сельсовета. Там женился. И было у него, как в сказке, три сына. Мой отец был средним из братьев. Младший его сын мой дядя, дядя Миша, рассказывал мне, что как то пристал к моему деду с вопросом - сколько ты убил фашистов. Дед поправил его - я их не убивал, я их уничтожал.
   Не раз дед говорил, что есть у него такое нескромное желание, чтобы его фамилию в газете напечатали. В его времена к газетам относи­лись с большим уважением. Увидеть своё имя там было престижно и почётно. Не знаю, чтобы он сказал, если бы узнал, что один из его вну­ков стал журналистом. Ду­маю, ему было бы приятно. Скончался Иван Федорович Баранов в 1989 году.
   Наша семья долго пыта­лась узнать о судьбе другого моего деда. За все годы вой­ны от него пришло только одно письмо, присланное из госпиталя, в котором он уми­рал. Но единственное, что удалось выяснить, - это место его захоронения. Восточная Пруссия, как известно, после войны была разделена на две части. Северная стала рос­сийской Калининградской об­ластью, а южная отошла к Польше. Мой дед Павел Алек­сандрович Мухин похоронен в братской могиле в польской части Восточной Пруссии в городе Бранево. Так назвали поляки этот бывший немецкий город, который находится теперь у самой границы.
Сергей БАРАНОВ

(опубликовано в газете "Панорама Красивомечья" № 7, 18 февраля  2005 года)