Майкина победа

                МАЙКИНА ПОБЕДА

                Рассказ
               
Пятилетняя Майя хорошо помнила начало войны. В тот день папа принёс ей детский противогаз, и не было для неё большего удовольствия, чем протирать его стёкла тряпочкой, предварительно натерев их восковым карандашом. Девочка могла долго сидеть в противогазе и через стёклышки смотреть на дедушку, бабушку, на свои игрушки, которые она аккуратно уложила спать в картонный ящик. Теперь ей не было страшно, даже если эти фашисты будут «пускать газы»! У неё был противогаз! 

Майя помнила, как однажды, спасаясь от бомбёжки, мама затащила её в бомбоубежище. Там было много народа, но девочка, сидящая рядом на скамейке, даже играть с нею не захотела. Всё время плакала.

Майя не плакала. Она крепко держала мамину руку, и ей не было страшно. Когда воздушная тревога закончилась, они пошли домой. По дороге увидели, как недалеко от вокзала горел дом. Кареты скорой помощи увозили раненых. Весь тротуар был усыпан битыми стёклами, и мама взяла её на руки, чтобы она случайно не порезалась. Пожарные не разрешали подходить близко к горящему дому, и они перешли на другую сторону улицы. Все куда-то спешили. А в сторону вокзала шли и шли военные. В гимнастёрках и пилотках, в обмотках и тяжёлых чёрных ботинках. Шли молча. Майя смотрела на них и удивлялась, почему они не поют. Она очень любила, когда красноармейцы, маршируя, пели:

Если завтра война,
Если завтра в поход…

Она тоже знала эту песню. Только мама всё время просила её петь тише. А тихо петь неинтересно. Кто же тогда её услышит?!

Папа, командир Красной армии, редко приходил домой.

За красноармейцами ехали машины  с людьми, пушки, которые тянули лошади…
А однажды вечером пришёл папа и сказал, что уезжает на фронт. Она уже лежала в своей кровати. Папа подошёл к ней, нагнулся и поцеловал. Бабушка почему-то плакала, а мама хотела проводить папу, но он запретил.
Майя долго лежала и смотрела в потолок. Перед нею оживали картины только что прочитанной сказки. Фашист ей представлялся большим серым волком, который хочет всех съесть. Но сказки имеют счастливый конец. Волка в конце концов прогоняют. Так будет и с фашистами. Красные всегда побеждают! Мальчишки во дворе играли в войну, и у них всегда побеждали красные.

Город бомбили и днём и ночью. Майя видела, как прожектора рыскали по чёрному небу. Слышала буханье пушек, и не понимала, почему это наши так долго не могут победить. А дедушка сказал однажды:

– Здесь становится слишком горячо. Нужно уезжать. Эти выродки нас не пожалеют.

Майя не понимала, куда нужно уезжать и зачем? Как они могут уехать без папы?
Но папа почему-то не приходил и не приходил.
Может, этот фронт так далеко, что туда нужно долго ехать? Но мама сказала, что папа уехал на войну и вернётся, когда победит фашистов.
Август сорок первого был очень жарким. Дедушка когда-то работал в Одесском порту, носил форму с золотыми пуговичками. Однажды он пришёл и сказал, что купил билеты на пароход, который завтра вечером отходит от причала. Майя не очень понимала, что такое причал, но стала собирать свои игрушки. Она были разбросаны по комнате, и она их собирала и укладывала в большой картонный ящик.

Дедушка сказал маме, что эвакуируют семьи командного состава.
Майя не поняла, что означает «эвакуируют» и кто это «семьи командного состава»? Но мама не разрешила ей спрашивать у дедушки.

– Ты разве не видишь, что дедушка устал? Не приставай к нему!
Мама собирала чемодан и о чём-то советовалась с бабушкой. Потом торопливо спросила у Майи, какую игрушку она хочет взять с собой.

– Плюшевого мишку и Машеньку, – ответила она. Потом подумала и добавила: – И Петрушу.

– Мы возьмём Машеньку. Как же она без тебя здесь останется? Остальных оставим и скоро за ними приедем.
Майя согласилась. Сказала, как говорила бабушка:

– Раз надо, значит, надо.

Раньше, когда они ехали «на дачу», папа на машине привозил их в Люстдорф, где их семья снимала комнату у тёти Клары. В этот раз папа их не провожал. Дедушка попросил знакомого дядю подвезти их на подводе. Она с мамой сидела рядом с этим дядечкой, а бабушка и дедушка позади них на чемоданах. 
Был тёплый августовский вечер. Чёрные тучи висели над головой, и дедушка сказал:

– Как бы не было дождя. Нам опаздывать нельзя. Пароход ждать не будет.
Майя ещё никогда не каталась на пароходе. Правда, в прошлом году папа приехал в хорошем настроении. Он посадил детей их двора в машину, и они поехали в Дюковский сад. Там – большое озеро. Папа взял у дядечки с усами лодку, и они катались по этому озеру. А потом папа купил всем эскимо на палочке. То воскресенье ей запомнилось на всю жизнь.
Майя спросила маму, куда они поплывут и на каком пароходе, но та была чем-то расстроена и промолчала.

Когда, наконец, они приехали на морской вокзал, было уже около десяти часов вечера. В это время обычно она уже давно спала, но сейчас ей совсем спать не хотелось.

Они поднялись на пароход по деревянной дорожке, которую дедушка назвал трапом. Он пропустил бабушку и маму вперёд, взял в одну руку чемодан, а второй крепко ухватил её за руку, и они осторожно пошли за ними. 
Было уже поздно, но нигде не горел свет. Матрос, проверяя билеты, подсвечивал себе маленьким электрическим фонариком, и Майя подумала: «Вот бы я хотела иметь такой! С ним никогда не будет страшно, даже в тёмной комнате!»

– Вы таки медленно спешите, – сказал матрос. – Бежите на верхнюю палубу и размещайтесь, пока есть шанс найти местечко. Чтобы вы таки знали, народу набилось, как тюльки в трюме. А девочка у вас как мокрая курица. Она спит стоя, чтоб я так жил!

Майя представила себе мокрую курицу и хотела уже обидеться, но мама подхватила её и они стали подниматься по ступенькам на верхнюю палубу.
А матрос уже разнимал двух старух, которые стояли на площадке трапа и толкали друг друга. Они могли сорваться. Майя взглянула вниз и испугалась. Было даже выше, чем когда она смотрела из своего окна во двор.

– Вас здесь не стояло! – кричала рыжая толстуха, толкая худенькую седую старушку и стараясь пройти впереди неё.

– Что такое?! И постоять на воздухе нельзя? – возмущалась та.
Наконец, они поднялись на палубу, но оказалось, что и там все места заняты. Люди сидели на полу, на чемоданах. Чтобы пройти к свободному месту, нужно было переступать через них. Майю на руках перенёс дедушка.
Они нашли место у шлюпки. Она ещё подумала: зачем на пароходе лодки, когда он сам плавать умеет?

Мама положила на пол пальто, под голову – сумку и уложила Майю спать. Лежать было неудобно, да и сумка совсем не похожа на подушку. Над головой низко плыли куда-то чёрные тучи, закрывая звёзды и луну. Было прохладно, и, укрывшись с головой одеялом, она заснула.
Проснулась от того, что пароход сильно качало, лил дождь. Матрос принёс из трюма брезент и натянул его над людьми. Майя снова заснула. Но очень скоро на людей полились чёрные струйки. Поднялся шум. Пассажиры стали убирать свои вещи, столпились там, где брезент был цел и не пропускал воду.

– Видно, он лежал на угле, – сказала бабушка, перенося внучку в сторонку от капающих на неё чёрных капель.

– Чтоб вы таки знали, ещё неизвестно, что лучше, – сказал дедушка. – В такую погоду эти сволочи не полетят. Тучи низкие. Видимость плохая. Потому нас не бомбят. Или я ошибаюсь?
Проснулась Майя, когда светило солнышко, блестела вода и волн почти не было. За пароходом летели чайки, громко требуя, чтобы им дали покушать. Майя попросила у бабушки кусочек хлеба, подошла к борту и стала бросать им крошки. Чайки на лету ловили их, громко благодаря девочку и махая крыльями.

– Скоро Новороссийск, – сказал дедушка и стал обсуждать с бабушкой и мамой, что дальше делать.

– Если повезёт, купим билеты до Харькова.

– Как-нибудь уедем. Только в Харьков ли нам надо? – сомневалась мама. – Как бы и оттуда не пришлось ноги уносить.

– Не думаю, что они дойдут до Харькова, – успокоила её бабушка. В Харькове жил её брат, и она надеялась на его помощь.
Когда вдалеке уже были видны голубые очертания Новороссийска, вдруг в вечернем небе появились фашистские самолёты. Их было не менее пяти. Майя умела считать до десяти и сразу же сказала об этом маме.

– Тише, Майя. Зачем же кричать?

– А что, – удивилась девочка, – они меня могут услышать?
В это время навстречу фашистам прилетели три наших истребителя. Майя ничего не понимала. Самолёты кувыркались в небе и стреляли друг в друга. А когда один фашист резко остановился и стал падать в воду, Майя и все, кто наблюдал за этим боем, закричали «Ура!». Фашистские самолёты развернулись и стали удирать, а наши за ними летели и всё время стреляли.

– Нет, как вам это нравится? И что я говорил?! – радостно сказал дедушка, почему-то потирая руки. – Это же больные на голову! Ещё не вечер. Умоются они в России своей поганой кровью.
Майя не совсем поняла, о ком говорит дедушка.

– Как же не вечер? – сказала она. – Солнышко заходит.
Дедушка посмотрел на неё, обнял и с улыбкой ответил:

– Так говорят. За вечером всегда наступает утро. Это в том смысле, что мы ещё им покажем!

 В Новороссийске они поужинали в столовой, расположились в зале ожидания железнодорожного вокзала. Людей было много. В другом зале – кассы. Дедушка ушёл покупать билеты. Он хотел ехать за Урал, но бабушка сказала, чтобы брал билеты в Харьков. Надеялась, что фашисты до него не дойдут. Дедушка всегда всё делал так, как хотела бабушка.
 
Майю уложили на широкую скамью, и она сразу же заснула, и ей даже приснился сон, будто они с папой воюют с белыми. Она в противогазе, а папа стреляет из ружья, и фашисты бегут.
 
Когда она проснулась, все сидели на скамейке, а дедушка рассказывал, как ему удалось купить билеты в общий вагон. Она не понимала, что это означает, и спросила маму:
 
– Общий, это когда в одном вагоне едут мальчики и девочки?
 
– В нём все едут, и мальчики с девочками, и дяди с тётями, и дедушки с бабушками, – ответила мама, вытирая ей лицо влажным платочком. – Ты возьми Машеньку и поиграй с нею. Она проголодалась. Покорми, уложи спать, а то ещё неизвестно, сможем ли мы поспать в вагоне.
 Она достала из сумки куклу и дала дочурке. Та тут же принялась её кормить, приговаривая:
 
– Не капризничай. Ты уже не маленькая. Ешь, и я тебя положу спать, а то неизвестно, сможешь ли ты поспать в дороге. А я тебе расскажу сказку про трёх поросят.
 
– Я же тебе говорю, – продолжал дедушка, – что ни плацкартных, ни купейных вагонов нет. Я как тот канатоходец-виртуоз в цирке. На канат поставил стул, на стул – шар. Потом встал на него и стал играть на скрипке. А ты кричишь, что я сфальшивил. Конечно же, я – не Ойстрах! Поезд отходит в двенадцать ночи.
       
 Как она оказалась в вагоне, Майя не помнила. Они сидели на полке рядом с какой-то старушкой. Стоял гул. Кто-то о чём-то спорил. Где-то плакал ребёнок. Окна вагона были плотно закрыты чёрной шторкой. Лампочка тускло горела. Светомаскировка. Мама взяла её на руки и сказала, чтобы она постаралась уснуть. А когда ночью она проснулась, уже лежала на узкой полке, укрытая маминым пальто. Мама сидела рядом и спала сидя. Боясь её разбудить, Майя тихо лежала до тех пор, пока было возможно терпеть. Потом она потихоньку стала маму будить. Они пошли к туалету. Сделав свои дела, вернулись к своей полке.

В Краснодаре поезд стоял почти до утра. В вагоне было жарко и душно. Какие-то дядечки то и дело выходили курить, а Майя снова легла и сразу же заснула.
Проснулась, когда поезд ехал, выбивая однообразный ритм колёсами: «Тара-та, тара-та».

За перегородкой старик спорил с какой-то тётей. Майя не понимала, о чём они говорят, но вслушивалась в их голоса.

– Мозг, к вашему сведению, уважаемая Анастасия Фёдоровна, работает, как причинно-следственная система. В этом смысле свободы воли и быть не может! А эта их расовая теория – бред сивой кобылы! Их учёные доказали, что человек произошёл от немцев! Вот в это я могу поверить!

«Ничего не понятно, – подумала Майя. – О чём они спорят?»   

Несколько раз поезд подолгу стоял на перегонах, пропуская воинские эшелоны. Они грохотали за окном так сильно, что Майя даже прикрывала уши.

В Ростове дедушка куда-то ушёл, и она заволновалась, что он не успеет вернуться. Но дедуля вернулся и принёс пирожки, варёные яйца, горячую воду и хлеб. Они сели завтракать. Майя пила воду с конфеткой, ела хлеб с плавленым сырком. Это было так вкусно, что она даже попросила у мамы добавку. Потом играла со своей куклой, вспоминала стишок, который разучивала в детском саду. Было жарко, и мама сняла с неё платьице. Она сидела в одних трусиках и маечке. А вечером в вагон вошёл маленький мальчик с замурзанным лицом и кудрявыми чёрными волосами. На плече его висела сшитая из тряпки сумка. Короткие штанишки держались на двух подтяжках.  Коленки на ногах были с множеством ссадин и кровавых корочек.
Он стал петь какую-то незнакомую песню:

Шёл отряд по берегу,
Шёл издалека,
Шёл под красным знаменем
Командир полка…

Потом стал просить милостыню. Майя плохо понимала, что тот мальчик говорил, но бабушка дала ему целый рубль и кусок хлеба. Деньги он спрятал в карман, а хлеб стал сразу кушать.

Когда он ушёл, Майя спросила у бабушки:

– Этот мальчик нищий? У него нет папы и мамы?

– Сейчас много таких ходят. Может, и есть у него мама, только и ей не сладко, если ребёнка посылает побираться.
Майя ещё долго вспоминала того мальчика с кудрявыми волосами и о чём-то думала.

– На минуточку, до войны из Одессы в Харьков я таки ехал сутки, – сказал дедушка.

– И я когда-то была моложе, – ответила бабушка. – До войны! Когда-то ты работал в порту крановщиком. А потом окончил техникум и стал механиком. Был моложе, и жизнь была другой. Теперь всё другое. Война!

– Интересно таки знать: твой брат всё там же, на тракторном, или ушёл на фронт. Он, если я не ошибаюсь, конструктором работает?

– Слушай сюда! У него броня. Её просто так не дают. Значит, нужен больше здесь, а не там.

– Ты таки права, – сказал дедушка. – Борис – умница. Наверное делает что-нибудь для фронта. Я всегда говорил, что он – голова! 
Майя никогда не видела этого бабушкиного брата и представляла его себе высоким, почему-то лысым и с усами. Подумала: «Интересно, а у этого дедушки Бориса есть внучки?»

– Свалимся им как снег на голову, – продолжал дедушка. – Но, спрашивается вопрос: разве мы знали, что такое произойдёт?

– Если он не на фронте, поможет, – успокаивала его бабушка. – Да и Лена  нам не чужая. Она с ним уже, считай, лет сорок вместе. Хорошая, родная. Ничего о ней плохого сказать не могу. Вместе с Борисом на заводе работает.

– Чтоб я так был здоров, и я на завод пойду работать. Думаю, крановщики везде нужны. Я и слесарем могу, и механиком…

– И я попробую устроиться на работу, – добавила мама. – Чего загадывать? Поживём – увидим.

Когда, наконец, они приехали в Харьков и вышли на привокзальную площадь, Майя удивилась. На улице было много народа. Гудели проезжающие мимо машины. Дядечка-милиционер регулировал движением. Он стоял на невысокой подставке и махал руками. И все его слушались.

Мама взяла её за руку и потянула к подошедшему трамваю.

Вагон грохотал, стёкла дребезжали, и девочке казалось, что они никогда не доедут до этого дедушки Бори, который живёт так далеко от вокзала. Она сидела у окошка и с интересом смотрела на высокие дома, широкие улицы, площади и памятники. Наконец, тётечка-кондуктор в синем кителе и с кожаной сумкой на плече объявила, что следующая – улица академика Павлова.

Когда они вышли из вагона, дедушка взял вещи и повёл всех куда-то по дороге.

– На углу этой улицы и Московского проспекта и живут они. Тут уже недалеко.
Дома их встретила бабушка Лена. Волосы у неё были седые, глаза голубые, а губы накрашенные помадой. И говорила она, мешая русские слова с украинскими. Это так понравилось Майе, что она не могла отвести от неё глаз.

– Как хорошо, что вы мене застали, – сказала тётя Лена. – Проходьте, будьте ласкави! Боря на работе. Богато дил. Наш сынку Саша зараз на фронте. Командир танковой дивизии. Семью отправил в Казахстан к родственникам Женечки. А я прибигла на пару часив. Трэбо кое-что взяты. Хорошо, что застали. Заходьтэ, а я позвоню Борису.

Она сняла трубку, назвала какой-то номер, и её соединили с дедушкой Борей.

– К нам из Одисы, – сказала бабушка Лена, – приихалы. Я задержусь на пару часов. Попробую решить справу об их эвакуации в наших вагонах. Добрэ, дам всэ, що трэбо… Что ты мене, як малое дитя?! Передам.
Она положила трубку и радостно сказала:

– Располагайтесь. У менэ е два часа. Сейчас йисты будэмо. Но вы напрасно приихалы сюды. Город бомбят. Бои идут недалеко от Харькива. Наш завод эвакуировали. Осталось тилькэ конструкторьскэ бюро Бориса. Мы тэж на днях уйидэмо. Но завтра вечером отходит эшелон, в котором эвакуируют семьи командиров, партийных и советских работников. Там е два наших вагона. Сейчас позвоню старшой и запишу вас в тот эшелон.

Бабушка Лена снова сняла трубку, куда-то позвонила и сказала, чтобы записали родственников Бориса Моисеевича в эшелон на эвакуацию. Она долго с кем-то спорила и, наконец, положила трубку.

– Вас внесли в список. Народа будэ дюжэ много. Я не знаю, будэ ли ще возможность уехать.

– А как же вы с Борисом? – спросила бабушка.

– Мы йидэмо тэж завтра, тильки в воинском эшелоне. Куда йидемо – не знаю.
Из того, что говорила бабушка Лена, Майя мало что поняла. Мама ей помыла руки, и они сели обедать. Потом её уложили спать.

– Ты уже большая девочка. Спи, – сказала мама и, выходя, закрыла дверь.
Утром, когда проснулась Майя, ни дедушки Бори, ни бабушки Лены не было. Дедушка упаковал в большой тюфяк вещи, мама её умыла, покормила, и все стали ждать машину, которую дедушка Боря обещал прислать. Её долго не было, бабушка уже даже начала волноваться.

– И что таки делать? – спросила она. – Телефона мы не знаем. К ним нас не подпустят на пушечный выстрел. Шутка ли – военный завод.

– Об чём ты говоришь? Сказал Борис ждать – вот и сиди тихо!
Наконец приехала машина. Они погрузили вещи и поехали на вокзал. Было ровно семь часов вечера. Эшелон стоял далеко от станции. Это был обыкновенный товарный состав, возле вагонов которого толпились люди. Шофёр помог им донести вещи до вагона, на котором белой краской была нарисована цифра тринадцать, что-то сказал тётечке, пропускающей людей, и ушёл. Дедушка помог забраться в вагон бабушке, потом маме. Поднял её и поставил рядом с ними.

– Проходите дальше, – строго сказала тётя, отметившая их в своей тетрадке.

– Тринадцать – несчастливое, я вам скажу, число, чтоб я так жил! – сказал дедушка. – Чёртова таки дюжина! Мы бежим от чёрта, а он здесь с нами!

– Куда хоть мы едем? – спросила бабушка у той тёти.

– Подальше от этого ада, – ответила та. – Вы проходите, устраивайтесь. Эшелон отойдёт не раньше одиннадцати. Девочку уложите. Народу будет много. А куда едем – никто не знает.

Через несколько минут Майя уже лежала в углу вагона на мамином пальто и крепко спала.

Когда проснулась, было темно и жарко. В проёме двери куда-то назад бежали чёрные силуэты деревьев. На чёрном небе мерцали звезды, и круглая луна плыла за поездом. Майя подумала, что война – это плохо. Без папы скучно. Дома хорошо. Там Катя и Лиза. С ними играть интересно. И в садике друзья остались.

Под утро она замёрзла и прижалась к маме.

Проснувшиеся люди тихо, стараясь не шуметь, обсуждали ситуацию, в которую попали.

Рядом с ними сидела на тюфяке старуха. Она то и дело подходила к открытой двери и курила.

– Доброе таки вам утро, – обратился к ней дедушка. – Не знаете, куда мы едем и долго ли ещё до ближайшей станции?

– Кто ж это может знать? – ответила старуха. Голос её был хриплым и низким, как у дедушки, и Майе казалась она Бабой Ягой. – Едем на Восток, в сторону Донбасса. Я смотрела по карте. Дальше – Сталинград. А куда конкретно везут – никто не знает. Да и какая разница. Лишь бы подальше от этого ужаса.

– Это понятно. Но скоро ли хотя бы какая-нибудь станция?

– По моим прикидкам сейчас должен быть Краматорск.

– Вы таки решились одни отправиться в такое путешествие?

– Муж и дочь на фронте. Меня не взяли, хоть я и медсестра. Говорят – старая. Вот и драпаю. Буду в каком-нибудь госпитале работать и молиться за победу нашу и чтобы мои вернулись. Что я могу ещё делать?

– Вы таки совершенно правы, уважаемая, – сказал дедушка. – Что нам ещё остаётся?

А Майя подумала, что эта Баба Яга не такая уж и страшная. Правда, зубов у неё почти нет, усы растут. Но с дедушкой разговаривает уважительно и на неё смотрит по-доброму.

После завтрака они стали писать папе письмо чернильным карандашом. Потом мама вырвала из тетрадки листик.

– Нарисуй папе цветок, чтобы ему было приятно, – сказала мама.
Майя стала рисовать домик у реки, синее небо и яркое солнышко. Потом вдруг спросила:

– Ма! А почему меня назвали Майей? Меня в садике девочки дразнили «Майкой-незнайкой!».

– Ты родилась в мае, – ответила мама. – А чтобы не быть незнайкой, нужно хорошо учиться. Пора уже и буквы знать.

Когда всё было готово, мама свернула из листков треугольник, написала адрес и сказала, что на первой же станции его отправит.

Наконец, эшелон остановился, все вышли на станцию. Мама бросила в почтовый ящик письмо. Потом они пошли в столовую при вокзале, где для них на столиках уже стояли тарелки с горячей кашей и чай с сахаром.

Никогда раньше Майя не ела такой вкусной каши! Она даже хотела попросить добавку, но мама сказала, что здесь добавки не дают.

– Почему?

– Потому что война.

Потом дедушка в бидончик набрал воду, купил в киоске что-то из еды, газету.
А ещё через два часа они были в Сталино. Их эшелон стоял далеко от вокзала, но дедушка сказал, что здесь они стоять будут долго и ушёл с мамой «делать базар», а она осталась с бабушкой в вагоне. Было скучно, и Майя достала из маминой сумки свою куклу.

Потом были ещё города и станции. Майя уже им потеряла счёт. Она привыкла спать на жёстком полу, укрывшись одеялом и положив под голову сумку. Привыкла кушать без первых и горячих блюд. В вагоне была ещё одна девочка, но она была младше и мама не разрешала с нею играть.

Когда мама той девочки выходила на станции, она просила Бабу Ягу присмотреть за дочкой. А однажды вышла и не вернулась. То ли отстала от поезда, то ли уехала куда-то. А может, и убили её. Майя слышала, как ещё в Одессе рассказывал Валерка со второго этажа, что бандиты убивают людей, их мясо перемалывают на мясорубке и жарят пирожки. Особенно они охотятся за детьми. Во-первых, потому что у детей мясо вкуснее, а во-вторых, потому что их легче заманить и убить.

Этот Валерка вообще любил рассказывать что-то страшное и всегда пугал её. Она не дружила с ним. Всегда обзывался и дразнился.

Но с тех пор Майя боялась куда-то ходить без мамы или бабушки.

Когда исчезла мама той девочки, Баба Яга на ближайшей же станции сообщила милиционеру о случившемся. Дядечка милиционер записал что-то в свой блокнот, а Баба Яга сказала, что девочку возьмёт себе и будет за нею смотреть. Она дала ей бублик с маком и конфетку, и малышка перестала плакать. Баба Яга даже стала реже курить. Что-то всё время говорила девочке, и Майя решила, что она вовсе никакая не Баба Яга, а просто  старушка. У неё и муж, и дочь воюют с фашистами.

Выбрав удобный момент, она подошла и спросила:

– А как вас зовут? И как зовут вашу внучку? Меня зовут Майей, потому что я родилась в мае.

Бабушку звали Серафимой Карповной, а девочку – Милой.
С тех пор Майе стало веселее. Они с Милой играли с куклой, рисовали. Майя рассказывала подружке сказки, стихи, и время летело быстрее.

Когда же, наконец, они приехали, дядечка в военной форме с узкими глазами и с сильно загорелым морщинистым лицом сказал, что это конечная станция.
Майя спросила у бабушки, что означает «конечная». Бабушка поцеловала её и сказала:

– Это означает – приехали мы. Давай, солнышко, собирайся.

Беженцев размещали кого где. Их поселили в казарме воинской части, освободив три комнаты. Рядом с ними жили Серафима Карповна с Милой.
Дедушку взяли работать слесарем-ремонтником в той же воинской части. Мама устроилась санитаркой в госпиталь. Дома Майя оставалась с бабушкой. Она была целый день занята, и Майя старалась ей помогать. Когда бабушка мыла посуду, вытирала тарелки и ложки кухонным полотенцем. 

В свободное время бабушка рассказывала им с Милой сказки, потом учила внучку читать, писать. Нужно было готовиться к школе.

В конце октября фашисты захватили Харьков.

Зима в сорок втором году была снежной и холодной. Дедушка купил на рынке «буржуйку» – печку, сделанную из жести. Её поставили на кирпичи, трубу вывели в форточку. Когда печка топилась, в комнате становилась тепло.

Папа писал письма редко. Но в каждом письме обязательно передавал ей привет и просил, чтобы она слушалась маму. «Я верю, что ты уже большая девочка и всё понимаешь». Письма приходили редко, и мама каждое читала по многу раз. Майя знала их наизусть.

А в конце сорок второго года пришла «похоронка». Майя не сразу поняла, что случилось. Когда соседская девочка объяснила ей во дворе, что её папу убили фашисты, она ей не поверила. Даже оттолкнула подружку.

– Не ври!

Побежала в комнату и увидела плачущих маму и бабушку. Вот здесь и она заплакала, да так, что, казалось, её плач слышали на другой улице.

В сорок третьем Майя пошла в первый класс. Школа её была в трёх кварталах от того места, где они жили. В первое время её водила бабушка. Она же и встречала после уроков, они вместе заходили в магазин, покупали по карточкам хлеб и шли домой.

Майя всегда хотела кушать. Иногда мама приносила из госпиталя что-то вкусненькое, и тогда не было счастливее её человека.

Вечерами бабушка зажигала керосиновую лампу, и Майя садилась за стол делать уроки. Писала палочки, буквы.

Дедушка купил ей букварь и откуда-то принёс пять тетрадок. Очень скоро девочка научилась хорошо читать и теперь ходила с бабушкой в библиотеку, брала детские книжки и читала сказки, басни Крылова, стихи Михалкова, Маршака, Чуковского.

В апреле сорок четвёртого Красная армия освободила Одессу, и дедушка сказал, что они скоро вернутся домой. Но прошёл ещё целый год, прежде чем пришла, наконец, Победа.

Это было 9 мая. Именно этот день был днём рождения Майи.
Бабушка и мама почему-то плакали.

Вечером устроили пир на весь мир. За столом сидели дедушка и бабушка, мама и Майя, Серафима Карповна и Мила, Николай Петрович, инвалид войны, и его жена – тётя Мадина. Пили за Победу, за Сталина… Потом встал дедушка и, глядя на Майю, сказал:

– Есть ещё один повод выпить. Сегодня, девятого мая, исполнилось девять лет нашей Маечке.

Все стали поздравлять её, а дедушка продолжил:

– Это же нужно было родиться в День Победы! Я таки вам скажу – это нужно было так предусмотреть! И что может быть лучшим подарком, чем Победа?! Жаль только, что сын наш не дожил до этого светлого дня. В этой Победе и его заслуга. Маечка, девочка моя, теперь всегда твой день рождения для нас будет двойным праздником. 

– Это же и моя Победа, правда же, дедуля?!

– Это и Майкина Победа! Завтра же увольняюсь с работы. Мы возвращаемся в Одессу!