Екатерина Ивановна. Часть 4

Катька появилась на свет, когда мне стукнуло семь лет, и я, догуливая последнее беззаботное лето, готовился стать первоклассником. К тому времени в нашей деревне давно уже детей никто не рожал, поэтому немолодая тётка по прозвищу Таечка, была единственной, странной и невероятно толстой, которая тяжело ходила в широченных платьях и про которую все говорили: "Таечка ждёт ребёнка на старости лет". Для деревенской малышни всё это выглядело уродливой, жутко непонятной диковинкой, а мне было почему-то невыносимо жалко эту Таечку, когда она проходила мимо со своим, нелепо торчащим, огромным животом, в котором непонятным образом  сидел её ребёнок, и как-то очень уж стыдливо смотрела на всех по сторонам.

Наступило первое июня, самый первый день летних каникул. Все школьники и не школьники разом вывалили на улицу, а вечером по телевизору вдруг неожиданно показали запуск нового космического корабля "Союз-9" с космонавтами Николаевым и Севастьяновым. Всё это было настолько невероятно, настолько грандиозно и впечатляюще, что моя душа, сама содрогаясь от грохота двигателей и повинуясь волнующим командам "Протяжка... Продувка... Отрыв...", взлетела вместе с ракетой в непроглядную черноту космоса. Ночь выдалась ясная, чёрная, почти безлунная, и я каждой своей клеточкой ощущал, что именно в такую ночь возможны самые невероятные, даже самые немыслимые полёты в космос. Я тайком вырвал из новенькой тетрадки лист бумаги, тщательно сложил его в самый ровный самолётик и, написав на крыльях "Союз-9", побежал в темноте на самый дальний конец огорода, где проваливался в кромешную черноту глубокий овраг, а над ним бескрайним куполом висело усыпанное звёздами небо.

Луна едва виднелась вдали тонюсеньким серпиком. Я прицелился в неё и, что есть сил, пустил в ту сторону свой космический самолётик. Сердце уже волнительно грохотало, а я бежал домой, представляя себе, как, растворившись во тьме, мой космический корабль мчится сейчас в полной безвоздушной невесомости к луне и вот-вот достигнет её, совершив мягкую посадку на сияющую поверхность. На улице в стороне от нашего дома было почему-то очень шумно, гудели машины, кричали какие-то люди, и от этого волнение стало в тысячу раз сильнее. Я уже был абсолютно уверен, что всё это тоже связано с космосом,  космическим кораблём и, в первую очередь, с моим ночным запуском бумажного "Союза-9". Почему-то стало вдруг очень страшно, к горлу подкатил жуткий комок. Я, стараясь никуда больше не смотреть, залетел в дом, разделся и нырнул под одеяло в свою постель. Утром стало известно, что Таечку увезли ночью на "скорой", а на следующий день по деревне пролетел радостный слух - у Таечки родилась девочка.

Мы с пацанами, возвращаясь из школы, шли по деревенской улице шумной гурьбой первоклашек, а нам навстречу уже совсем взрослая шестиклассница Валька-Ковылиха гордо и важно катила неуклюжую бледно-салатовую коляску с забавно поднятым полукруглым верхом-козырьком. Рядом с Валькой шла совсем худая Таечка, улыбаясь во весь рот, и вдруг крикнула нам: "Вот, скоро невеста вам подрастёт!". Мы, лишь смущённо хихикая, поспеши побыстрее проскочить мимо глупой тётки, которая завела с мужчинами такой постыдный для них разговор про каких-то там невест.

***

Катька оказалась единственным и последним ребёнком, родившимся в те годы в деревне. Моложе её никого не было, все остальные были старше, кто на три года, кто ещё больше. Да и сами Катькины родители были уже далеко не молоды. Деревенские в один голос удивлялись, как же так вышло у Таечки, что Катька-Ковылиха оказалась моложе сестры аж на целых двенадцать лет?

Все в деревне жили друг у друга на виду, и достаток каждой семьи был очень хорошо известен всем. Семья Вани-Ковыля слыла далеко не самой богатой и зажиточной. Сам дядя Ваня-Ковыль получил своё прозвище не от степной травы, которая в наших краях никогда не росла, а от того, что в трудные послевоенные годы, будучи пацаном, попал ногой под поезд, когда с другими пацанами скидывал с проходящих вагонов куски угля, чтобы было чем топить печку суровыми зимами. Ему раздавило ребордой пальцы и треть правой стопы, от чего он стал ходить, немного ковыляя, на всю жизнь став Ваней-Ковылём. По причине инвалидности дядя Ваня не служил в армии и работал на ферме простым скотником. Как большинство деревенских, Ковыль с Таечкой вели своё хозяйство, держали корову, возили на продажу в город молоко, картошку и вишню. Как все, копили деньги, только почему-то у них это получалось хуже, чем у всех остальных.

Катька оказалась не только самой маленькой среди всех деревенских детей, но и самой рыжей. Даже не рыжей, а золотисто-рыжей. Её волосы сияли и светились на солнце невероятно ярким светом, да ещё, будучи прямыми от корней, удивительно закручивались на самых концах в золотые кудряшки. Таечка просто и незатейливо обстригала по кругу эти упрямые Катькины кудряшки, частенько завязывая ей сверху нелепый красный бантик, над которым смешно торчал рыжий кудрявый хвостик. Как у большинства рыжих, Катькин курносый носик и круглые щёчки были густо усажены крупными,  коричнево-рыжими конопушками. Ко всему этому среди конопушек и золотых волос под белёсыми, чуть желтоватыми бровями сияли никогда не унывающие глаза совершенно непонятного, не то серо-зелёного, не то зелёно-коричневого цвета. Едва завидев на улице маленькую рыжую девчонку, все бабы непременно спрашивали:

-- Кать, сколько на носу конопушек?
-- Мий-йон!
-- А глаза какого цвета?

Маленькая Катька, улыбаясь так, что щёки округлялись до оттопыривающихся под золотыми кудряшками ушей, и справа у растянувшихся в широченной улыбке губ на щеке появлялись две маленькие складочки, громко картавила:

-- Сего-буго-козявковые!

***

Мне почему-то было жалко Катьку, только её одну изо всех, кто жил в нашей деревне. Я жалел её всегда, даже порой до ноющих спазмов в детской душе. Все старшие подружки снисходительно, но чаще откровенно зло и ехидно посмеивались над невыносимо рыжей, очень худой и нескладной маленькой девчонкой, которая с очень доброй, простодушной улыбкой лезла в их взрослые игры, доверчиво заглядывая всем в глаза, словно умоляя принять её или, просто, не прогонять.  Мне казалось, что и сама Таечка сильно недолюбливала позднюю дочку. По деревне ходили полушутливые слухи, будто немолодая Таечка согрешила на старости лет и нагуляла рыжую Катьку с одним рыжим трактористом из соседней деревни, который славился на всю округу своей буйной охотой до женщин. Но в нашей деревне жила родная сестра Катькиной прабабушки, баба Лиза, по прозвищу Лиса, и вроде как, у неё когда-то были точно такие же, как у Катьки рыжие кудри, отчего её с молодости прозвали Лисой. Поэтому в Катьке могли спокойно проявиться эти дальние, родственные гены.

Катька вечно ходила в каких-то нелепых обносках, по всей видимости, старых Валькиных платьях, подвязанных на талии самой обыкновенной верёвкой, чтобы не сильно путались в ногах. Всё лето она бегала по деревне босиком или в драных домашних тапках, в какой-то выгоревшей трикотажной майке и широченных ярко-красных шортах, словно другой одежды у неё никогда и не было.
Она очень часто пробегала мимо нашего забора одна-одинёшенька, вечно улыбаясь, никогда не унывая и волоча за лапу большую, потёртую игрушечную лису из некогда рыжего, но уже грязного и жутко свалявшегося искусственного меха, громко разговаривая с ней и в этом разговоре словно не видя и не замечая ничего вокруг. "Вот, сяс бабка Иза тебе зопу-то надеёёёт! А не будес хвост в муку совать, гыжуха заслатая..."

Валька закончила в городе техникум, устроилась там на работу, и по всей деревне поползли слухи, что Ваня с Таечкой заняли у каких-то там родственников аж четыре тысячи, чтобы добавить к своим накопленным деньгам и купить старшей дочери небольшой скромный домик на окраине города. Мы тоже жили небогато, но мне, всё-таки, время от времени доставались кое-какие подарки и вкусности - мороженое, белый зефир в длинных коробочках и даже шоколадки. В деревенском магазине  всего этого никогда не было, и редкие подарки привозились исключительно из города. Больше всего я любил небольшие полукруглые шоколадки "Белочка" в тёмно-зелёной обёртке, на которой была нарисована белка, держащая в лапках орех.

Я так и застыл с шоколадкой в руке, получив её сразу у калитки и уже намереваясь съесть этот неожиданно свалившийся, замечательный подарок прямо здесь, не мешкая и не теряя времени даром. Шедшая куда-то Катька любопытно замерла с той стороны распахнутой калитки, и я даже не сразу заметил, что она стоит невдалеке, удивлённо разглядывая сжимаемую мной "Белочку". От её заворожённого взгляда стало откровенно не по себе. Я уже с очень мужским благородством подумал, что сейчас великодушно угощу её, отломив небольшой кусочек, ведь вряд ли мать с отцом покупают нищей дочке такие жуткие деликатесы. Я улыбнулся и кивнул Катьке, показывая шоколадку.

-- Хочешь?

Она ничего не ответила, словно не услышала моего вопроса. Но я вдруг заметил, как чуть качнулась вперёд рыжая, кудрявая голова, а от остренького подбородка к худющим, выпирающим ключицам прокатился по всей длинной, цыплячий шее судорожно сглатываемый комок. Внутри всё словно перевернулась от жалости. Конечно, было жалко и "Белочку" но я мужественно протянул ей шоколадку.

-- На, это тебе...

Она вытянула тонкую руку робко и нерешительно, словно думая, что я хочу пошутить или позабавиться, предложив подарок, а потом, в самый последний момент, убрать его и спрятать к себе в карман.

Катька держала на ладони узкую, длинную шоколадку,  будто это был слиток настоящего золота. Всё также молча, угнув золотую, кудрявую голову, она долго водила пальчиком по нарисованной белке, её рыжему, пушистому хвосту и шевелила большими губами, словно неслышно разговаривая то ли сама с собой, то ли с этой белкой... Не подняв головы, так ничего и не сказав, Катька тихо повернулась и пошла в сторону своего дома, но , отойдя всего пару шагов, вдруг подскочила, резво развернулась, тряхнув жёлтым-рыжими кудрями и, растягивая губы в ослепительно счастливую улыбку, крикнула, широко раскинув в стороны руки:

- Ой! Жоркин! Спасибочки! Вот такое!!!

***

На улице за распахнутым коридорным окном тихо шумели в лучах неяркого послеобеденного солнца только начавшие желтеть клёны. Вспомнился вкус старых ореховых "Белочек" и их жалкое современное подобие под названием шоколад "Вдохновение". Я заторопился в свой кабинет промочить внезапно пересохшее горло чашечкой двойного крепкого кофе, но по дороге решительно свернул к выходу на улицу . Хорошо, пусть будет "Вдохновение", сегодня я хочу шоколадку с орехами, и точка...

====================================
Часть 5: http://www.proza.ru/2015/04/21/1760