Пирамида из кубиков или вне зоны действия жизни

                Светлой памяти моей мамы посвящается.


 
                Отец



    После смерти матери отец остался один, и когда я бываю в райцентре, то обязательно к нему захожу.
Сегодня он болен: простуда. Одет в жилетку, горло закрыто красным шарфом матери. Постарел, осунулся. Я знаю, он сильный человек и никогда не пожалуется, что болен. Да и что простуда по сравнению с другой болью. Для меня отец был и есть “большой кит”, на котором я плавал по реке своего детства. Немного поболтав до отправления рейсового автобуса, я ухожу. Спиной чувствую, как, выйдя на порог, отец смотрит мне вслед. Он будет провожать меня взглядом, пока я не исчезну за поворотом. Я это чувствую, так меня всегда провожала мать. Отойдя на порядочное расстояние, я оборачиваюсь, зная, что он не услышит, шепчу: “Папа, иди, холодно ”, - машу ему на прощание рукой. Он не уходит. Красный шарф матери выбился из-под жилета и развевается на ветру. Шарф красный, кричащий, наверное, он тоже хочет что-то сказать от моей мамы. Я еще раз машу на прощание рукой и, отвернувшись, произношу: “Храни тебя Господь, отец!”.


                Приезд   на  мою  родину.


    В конце августа 1961 года молодые супруги сошли на перрон железнодорожной станции села. Только что окончился проливной дождь, долгое время барабанивший по крыше вагона. Но небо уже заметно просветлело, ветерок подсушивает капли дождя на листве привокзальных деревьев. Однако земля размокла основательно. Идти со своим скарбом молодым просто невозможно. В такой ситуации отца выручил знакомый конюх Иван Зосимович. Он приехал на станцию встречать родственника. Посадив в телегу молодых и погрузив их нехитрые пожитки (матрац, одеяло, посуду и прочее), он подвёз их до центра села; там уж до съёмной квартиры рукой подать.


                Династия


    Мои родители приехали из села Стрельницы, что находится близ Тамбова. Отец, Владимир Иванович Ильменко, закончил физкультурный техникум; мать Раиса Андреевна - кооперативный. По линии отца у меня целая династия учителей. Его отец, мой дед Иван Васильевич, после Великой Отечественной (воевал в разведроте) был директором Стрельницкой семилетней школы; преподавал историю. Его жена, моя бабушка Аня, - учитель начальных классов. Забегая вперёд, скажу, что мой отец проработал учителем средней школы 47 лет, вышел на пенсию ветераном труда. За совместную жизнь у отца с матерью родилось трое детей: я - старший, дочь Галя и еще сын Юра. Мы с братом не пошли по стезе отца, зато сестра Галя, теперь Галина Владимировна - учитель начальных классов - продолжила династию учителей. Считаю, что к этому надо добавить: моя жена, Вера Алексеевна, - тоже учитель, преподаёт математику. Сестра жены - Надежда Алексеевна - преподает математику и физику в школе. Так что могу с уверенностью сказать: я окружён династией учителей, и мне есть, у кого поучиться.


                Память. Голос матери.


   Вечереет. Село Стрельницы заволокли летние сумерки. На небе появились бледные очертания звёзд. У маленького домика моей бабушки, под деревом, накрыт стол в честь приезда моих родителей с юга, где они, к моему великому огорчению, отдыхали целый месяц без меня, а я жил у бабушки. Ровно звучит беседа, течёт время, звезды загораются всё ярче. Я устал, меня тянет ко сну. Расположившись на свободной лавке, у стола, я кладу голову на колени матери, она ласково гладит меня по голове. Я счастлив: папа и мама наконец вернулись, я самый любимый ребёнок в семье, так как единственный.

               
    Мне 4 года. Я устал от ожидания этого длиннющего дня и очень хочу спать. Но я борюсь со сном, так как боюсь пропустить что-либо интересное, а главное - потерять ощущение счастья: наконец-то я их дождался, и теперь мы вместе. Глаза слипаются, но я отчётливо слышу голос мамы. Легко, полётно, красиво она поёт о том, что живёт где-то на границе, где полярная мгла. Она поёт о том, что любит бабушку, и там есть такие слова: “Мама, милая мама, как тебя я люблю”. Что касается последнего - это правда: мою бабушку она, конечно, любит, так как она ей тоже мама. Но вот насчёт границы - неправда! Мы живем в селе, и никакой границы там нет. Я бы даже сказал им всем об этом, но мама так хорошо поёт, что перебивать её не хочется. И не буду ей мешать, лучше послушаю.

  Последнее, что я вспоминаю перед сном, - привезённые мне подарки: пистолет, стреляющий самолетиками; грузовая машина с откидным кузовом; ну, апельсины ещё. Да, чуть не забыл - бананы. Никогда их раньше не видел и не пробовал, сегодня вот первый раз, но вкус их мне не понравился - приторный! Дальше смутно помню, что песню подхватывают родственники, и тут же проваливаюсь в сон. Он по-детски лёгок и приятен.

                * * *


       Время летит стрелой. Оттянул тугую тетиву - короткий свист, и стрела вонзилась в цель; дрожит древко. А тот свист, что от полёта стрелы - жизнь промчавшаяся. 40 лет минуло с той сказочной ночи. Родители вышли на пенсию, давно умерли дедушки и бабушки, да и много других родственников перешло в мир иной. Но ранним декабрьским утром 2007 года не стало мамы, ей было шестьдесят семь.


                Сны


    Перед тем как зазвонил телефон, мне снилось, что я построил из снега крепость. В моём понятии она незыблема, тверда и неприступна. Но внезапно наступает весна, стены крепости тают на глазах, и от всего сооружения остаётся почерневший от земли ледок, вокруг которого пробивается зелёная трава.
Моей жене, как позже выяснилось, тоже снился сон, но более конкретный: в родительском доме по полу разбросаны кисти красной черёмухи, что растёт во дворе. Мама наводит порядок, она выметает её.


                Известие


    Захлёбываясь от поступившего сигнала, в половине пятого утра запел “Нокиа”. Мелодия, привычно пройдя через пятую ступень, замолкла. Телефон “тужился”, “пыхтел”, как бы набирая в лёгкие воздух, и вновь продолжал выводить рулады. Я всё ещё лежал, думая, что он замолчит. Я надеялся, что кто-то позвонил по ошибке и сейчас сбросит звонок…

  Жена нажала кнопку приёма...


       Встав с кровати, я отодвинул штору. По чернильным ночным облакам неслась полная с красным отливом луна. Она то проваливалась в самую гущу тьмы, исчезала, то вновь выпрыгивала из западни; на секунду, другую она застывала, яростно обливая красным светом собиравшиеся тучи. Перед глазами стояла картина: небо, изрезанное в чёрно-красные лоскуты.

        Я знал, что это произойдёт. Мать болела. Иссохшая, серое лицо покрыто мелкой сеткой морщин, она почти не вставала последнюю неделю. Но всё же смерть, как всегда, пришла неожиданно.


               

                Недостаточность сердечности.


     ...Августовский вечер 1995 года. Маме - 55 лет, юбилей! Днём приходили её коллеги по работе, поздравляли, подарили палас. В свою очередь, она пригласила их на торжество вечером. Договорились. Только глаза коллег почему-то были опущены, “зашторены”, и даже светившее в окно солнце не могло пробить этот занавес: "Придём, придём" - кивали они...

      Вечером, часов в пять, - углом поставлены столы; они застелены белыми скатертями с рисунком красных роз. Ещё не наполнены фужеры и рюмки, пустуют тарелочки вкупе с остальными столовыми приборами. Всё готово. Сварена картошка, которая стынет с каждой минутой ожидания гостей. Мерно тикают на стене часы, стрелка минутная движет часовую за назначенное время. Кроме родных за столом никого. Да их, коллег, и не будет, не стоило себя обманывать. Ещё тогда, утром, когда слова поздравлений были сказаны не от души, а глаза поздравлявших закрыты пеленой вранья, было всё ясно. Но день рождения всё же был! Не помешал и большущий стол с излишней посудой, просто ряды близких были плотнее. Никого лишнего! Вы слышите?! Никого! Бог с ними, так даже лучше!


    Двумя днями позже выяснилось: должность экономиста в организации сокращена, и мама окончательно “вышла” на пенсию. Правда, некоторое время спустя эту должность снова ввели, но уже для другого человека. А пока солнце бросало в окно свои вишнёвые августовские лучи, день клонился к вечеру. Пенилось шампанское в фужерах, звучали поздравительные речи родных, из другой комнаты доносилось тихое звучание музыки. И всё-таки ложь оставляет в душе горечь, которая, растворяясь в крови, выпадает осадком в сердце.


                Пирамида из кубиков...


      Как странно, что она не снится мне долгое время. И всматриваясь в синеющий вечер января, я не вижу её; и в утренних сумерках, когда тихо падает снег, я не вижу её. Лишь память хранит образ мамы. ...Мне пять лет. Мы живём в аварийном доме, что напротив старой почты. Утром мама уходит на работу, и я иду её провожать, недалеко, всего лишь за ворота покосившегося забора. Уже вовсю жужжат стрекозы, и свет солнца набирает силу, окончательно отторгнув день от ночи. На лёгком июньском ветерке, шелестя, переговариваются между собой листья молодых деревьев, посаженных вдоль асфальтной дорожки. Мама целует меня и идёт в сторону КБО. Я делаю над глазами ладошку козырьком и долго смотрю ей вслед. Я слышал, что она работает экономистом в каком-то райсоюзе, но что это такое, я не знаю.
Знаю лишь то, что это такая работа: писать целый день цифры на бумаге и считать на счётах. Я знаю, что из-за этой самой работы её не будет дома до вечера, но ведь к вечеру она обязательно придёт! А я буду ждать её сколько угодно. Я всё ещё смотрю ей вслед. Уже не слышен стук её каблучков. Из под козырька-ладошки мне виден её тонкий силуэт в нейлоновой блузке розового цвета и чёрной юбке, как говорят взрослые, из какого-то модного материала. Она исчезает за поворотом. Яркий летний день для меня становится невыносимо тоскливым. Я возвращаюсь домой и строю пирамиду из кубиков. Я терпеливо жду, к вечеру она обязательно придет!


                С недавнего времени.


    Прошло уже три месяца со дня её смерти. У меня два дня нестерпимое ожидание: хочу позвонить маме. Молниеносно скользит мысль: её нет! Но я так соскучился. Понимаю, что это глупо, и всё же я нажимаю на дисплее клавишу быстрого набора и кнопку вызова - как бы участливый женский голос сообщает мне, что абонент недоступен или находится вне зоны действия... Я сбрасываю набранный мною номер.
В Священном писании сказано: “О умерших да не скорбите” - я и не скорблю, просто я по ней очень соскучился. Ведь память остаётся жить. Помню образ, помню её красивое полётное сопрано, она поёт про свою маму: “Ветер в окна стучится, ночь, метель замела...”

   Мелодия звучит у меня в голове, звучит бесконечно, и я перебиваю её чтением тропаря, что поётся по родительским субботам: “Помяни, Господи, яко благ рабы твоея и елико в житии согрешиша прости, никто же бо безгрешен. Токмо Ты могий и, представленныя дати покой”.

   Только Он может дать покой умершим. Я верю, что Господь дал ей покой, вселив ее в свои селения вечные.

               
                Сердечная недостаточность.

     Как там в песне у В. Добрынина сказано? Ах, да: “Не забывайте писать, не забывайте звонить”. Прежде всего это относится к организации, где мама проработала всю жизнь, награждена грамотами Центросоюза, знаком “Отличник советской торговли”, вышла на пенсию ветераном труда. И уж “тиснуть” траурную рамку в местной газете организация, где она работала, просто обязана. Можно было прислать работника для организации похорон, так сказать, принять участие. Но организация поступила намного мудрее: купила пышный венок-корзинку с траурной лентой: “От всего коллектива” и передала его через соседку.


                ...Пирамида из кубиков


   Ночь провели в родительском доме, с утра сходили на кладбище. Вернувшись, я с дочкой дожидаюсь рейсового автобуса. Чем-то надо заняться, и я строю для дочери (да и для себя тоже) пирамиду из кубиков. Всё так же, как в детстве. День тосклив, мамы нет, наверное, она куда-то вышла. Сердцем я жду её возвращения. Всё так же, как в детстве. Всё так же. Только я знаю, что она уже никогда не придёт...