Пули любят предателей

Свин­цо­вые ту­чи плы­вут над по­лем це­лый день, ле­ниво, как ко­раб­ли в оке­ане. В та­кие дни всё вок­руг ста­новит­ся се­рым, ли­шен­ным кра­соты.
В та­кие дни всё ста­новит­ся бес­смыс­ленным, ис­кусс­твен­ным.
Я не пом­ню, ког­да на­чалась вой­на, я бы­ла ещё сов­сем ре­бён­ком, пом­ни­ла лишь один эпи­зод: лю­бимое по­ле сол­нечной пше­ницы бы­ло за­лито кровью, зер­на сме­шались с мя­сом и по­том. Жёл­тое мо­ре ко­лось­ев на ты­сячи ки­ломет­ров про­пита­лось смертью. Сталь­ные пти­цы расс­тре­лива­ли не­бо, из не­го со­чилась кровь. Оно уми­рало. Ещё пом­ню звез­ды, они рож­да­ли взры­вы. Мне бы­ло семь. В тот день я пе­рес­та­ла ве­рить кра­соте.

* * *

Дождь, он ка­сал­ся ли­ца, кап­ли сте­кали по под­бо­род­ку, шее. Про­тив­но. Из­мо­тан­ное тя­жёлой до­рогой те­ло бес­по­мощ­но сжи­малось. Бы­ло хо­лод­но, та­кой хо­лод лип­нет к те­бе, как рыбья че­шуя, и ты сди­ра­ешь его вмес­те с собс­твен­ной ко­жей, об­на­жа­ешь кус­ки мя­са. В та­кую по­году все обыч­но си­дят до­ма, пря­чут­ся в оде­яла, пь­ют го­рячий ко­фе, чи­та­ют кни­ги. Или прос­то об­ни­ма­ют друг дру­га. Не­нас­тная по­года - хо­роший по­вод стать бли­же. Воз­можно, ес­ли бы хо­лод дер­жался по­доль­ше, не ру­шались бы бра­ки, по­тому что в раз­во­де нет смыс­ла. За­чем ру­гать­ся, ес­ли кто-то мо­жет сог­реть те­бя, ведь так?

Я иду по до­роге, уто­пая в гря­зи. Чёр­ная во­нючая ка­ша из ве­ток, кам­ней, че­лове­чес­ких тел. Ре­зино­вые са­поги то­нут в этом со­чета­нии по са­мую щи­колот­ку, вяз­кая жи­жа чав­ка­ет, как жир­ный чи­нов­ник, ко­торый тра­тит день­ги пра­витель­ства. Ста­рые пер­чатки и пот­ре­пан­ный ка­муф­ляж во­ен­ной фор­мы - всё, что я имею на се­год­ня. Вы­дер­жу.
До­рога, ок­ру­жен­ная ле­сом все­ля­ет ужас. Хо­тя, че­го мо­жет бо­ять­ся сол­дат? Он дол­жен от­дать жизнь Ро­дине. У нас нет вы­бора, мы все жер­тву­ем со­бой во имя стра­ны, ко­торая не за­пом­нит на­ши име­на. Ав­то­мат за­жат в ру­ке, до хрус­та ко­жи на пер­чатках, нап­ря­жение тол­чка­ми от­да­ет­ся в те­ло, ко­торое дав­но про­сит от­ды­ха, пре­дыш­ки. Оно буд­то кри­чит: "По­жалуй­ста, ос­та­новись!"
Се­год­ня втор­ник чёрт зна­ет ка­кого го­да. Се­год­ня втор­ник, по­тому что мне так нра­вит­ся. Плюс вой­ны в том, что по­ка не зна­ешь вре­мени, та­ких втор­ни­ков в не­деле мо­жет быть 84 или да­же 26. Ты один, и у те­бя своё вре­мя.
Сре­ди де­ревь­ев пос­то­ян­но мель­ка­ют те­ни, они ма­нят, уг­ро­жа­ют, хо­тят на­пасть. Слиш­ком близ­ко.
Па­лец сры­ва­ет­ся с кур­ка, пу­ли прон­за­ют пус­то­ту ди­ким свис­том...

* * *

Нес­коль­ко дней пу­ти. Ла­герь. Со­рок два втор­ни­ка, пять пят­ниц и че­тыре сре­ды. Те­бя встре­тили, те­бе улы­ба­ют­ся. Вы­жил, а зна­чит ге­рой. Это твой ма­лень­кий дом, до мо­мен­та по­ка не при­кон­чат. Так прос­то: раз-два-три и пу­ли нас­квозь.

Дом - обыч­ный па­латоч­ный го­родок для во­ен­ных. У нас нет ни­чего, кро­ме ма­лень­кой на­деж­ды на жизнь, идеи о бла­ге и счастье... Всё ложь!
Мы вро­де как жи­вем сво­ей жизнью здесь. В пе­реры­вах меж­ду смертью раз­ры­ва­ем­ся меж­ду пре­датель­ством и дол­гом.
Те, кто уже рас­пла­тил­ся, со­бира­ет киш­ки с раз­де­лоч­ных сто­лов, пла­чет, за­пихи­ва­ет в се­бя.
Слиш­ком мно­го ра­нен­ных под стре­лами пра­восу­дия. Или всё-та­ки ис­треб­ле­ния? Они - боль­ные, ис­те­ка­ющие кровью, ле­жат ти­хо-ти­хо. Уми­ра­ют очень дол­го. "Лю­ди гиб­нут не от пуль," - так го­ворят?
Ла­герь в глу­бине ле­са, сре­ди кра­сивых де­ревь­ев. Они, слов­но до­зор­ные баш­ни на­ших на­дежд. Мы в ти­шине, как под стек­лянным кол­па­ком. Мер­твые приз­ра­ки собс­твен­ной идеи.
Седь­мой втор­ник ль­ет дождь.

За­хожу в штаб. Ни­кого. Все ог­ромной тол­пой сжи­га­ют те­ла мер­твых. Тра­диция. От­дать честь - заб­рать честь. Про­тив­ный за­пах го­рело­го мя­са, во­лос. Я стою здесь, но ви­жу, как пер­вы­ми у них ло­па­ют­ся гла­за, трес­ка­ет­ся "зер­ка­ло ду­ши". Дра­ма? Ну, дра­ма.

Па­лат­ка ко­ман­ди­ра.
Он хмур, не­раз­го­вор­чив, хо­тя я люб­лю слу­шать этот спо­кой­ный, уве­рен­ный, нем­но­го хрип­лый го­лос. Ко­ман­дир мо­лод, мне чуть боль­ше, чем ему. Мы - ге­рои. Или всё-та­ки доб­ро­воль­ные му­чени­ки? Бро­саю на стол бу­маги, они пе­репач­ка­ны кровью. Бу­маж­ки дь­яво­ла, за них мы ка­лечим ду­ши.

- Я в эту дрянь ни но­гой, - го­ворю.
Раз­во­рачи­ва­юсь, иду к вы­ходу. При­каз "Смир­но!" не бро­са­ет­ся цер­бе­ром вслед, паль­цы не пе­рех­ва­тыва­ют за­пястье. Не ос­та­нав­ли­ва­ешь.

* * *

Па­лат­ка про­пита­на за­пахом чер­нил и го­ряче­го чая. Прос­транс­тво до кра­ёв за­пол­не­но спо­кой­стви­ем, отс­тра­нен­ным чувс­твом собс­твен­ной за­виси­мос­ти от это­го мес­та.
Я си­жу на смя­той кро­вати. Мне нра­вит­ся ма­тери­ал пок­ры­вала,пос­тель­но­го белья, по­душек. За­вора­чива­юсь в ру­баш­ку ко­ман­ди­ра. Сквозь неё не прой­дут пу­ли вра­гов, дождь и хо­лод. Я хо­тела так ду­мать.
Мой муж­чи­на спо­кой­но оде­ва­ет­ся, вслу­шива­юсь в щел­чки рем­ня на брю­ках. Он та­кой соб­ранный...
Са­дит­ся за стол, рас­смат­ри­ва­ет кар­ты. В воз­ду­хе ви­та­ет нап­ря­жение, чувс­твую сквозь от­кры­тые ок­на. Неп­ри­ят­ный сталь­ной вкус расс­тре­лов.

"Пу­ли лю­бят пре­дате­лей".

- Нас ок­ру­жа­ют.

* * *

Смер­тель­ный град пу­лемет­но­го зал­па нак­ры­ва­ет вой­ска. Он раз­би­ва­ет стек­ло за­щиты, как су­хие вет­ки, ло­ма­ет обо­рону. Нас ста­вят на ко­лени, са­мым гор­дым отс­тре­лива­ют но­ги.
Я смот­рю в мёр­твые, си­ние, как мо­ре, гла­за де­вуш­ки нап­ро­тив. Рас­пя­тая, она ви­сит на то­нень­ких мыш­цах сво­его хруп­ко­го те­ла. Блед­ная кук­ла, как мра­мор­ная ста­ту­эт­ка. Чёр­ные во­лосы спу­таны, рот ок­ра­шен алым, угол­ки ра­зор­ва­ны. Тра­хало её нес­коль­ко сво­лочей од­новре­мен­но.

"Умер­ла не ты, умер­ло все­го лишь те­ло".

Зак­рыть гла­за. Не смот­реть.
Мы все го­рим в ог­не этой вой­ны.
Мне хо­лод­но, слиш­ком мно­го сне­га внут­ри.

* * *

Ут­ро. Сол­нца по-преж­не­му нет. Дождь рас­се­ка­ет воз­дух, ос­тавля­ет на не­бе кро­вопод­те­ки, сры­ва­ет­ся вниз силь­ны­ми вол­на­ми. Мед­ленно то­нем в оке­ане пра­витель­ствен­ных ре­шений.
За гра­ницей ла­геря ти­шина, ту­да уво­зят тех, кто от­ны­не не бу­дет дер­жать ру­ку на пуль­се.
Пус­то. Здесь нет ни­кого, кто мог бы по­мочь.
Нап­ро­тив "до­ма" семь­сот трид­цать два втор­ни­ка, нам вып­ла­тили их в бар­хатных гро­бах.
Во­ен­ные, ге­рои, они ле­жат с от­кры­тыми гла­зами, ус­трем­ленны­ми в не­бо.

Вас нет, нас не бы­ло то­же.

* * *

Мёр­твые, жи­вые. Кто мы? Пре­дате­ли, бе­зум­ные, вер­ные сво­ему дол­гу. Всё, что ос­та­ет­ся мне - ло­мать ног­ти о прутья ре­шет­ки в по­пыт­ке выр­вать­ся сквозь них. Вре­мени нет до рас­све­та.

Го­ворят, что гла­за че­лове­ка мо­гут убить, дос­та­точ­но вы­лить всю не­нависть во взгляд. Ложь. Ни один уб­лю­док не пал за­мер­тво, ког­да нас при­гово­рили к смер­ти. Ко­ман­дир, те­бя, ме­ня, сол­дат расс­тре­ля­ют, как бе­шеных со­бак, по­сыпав тру­пы фор­маль­ны­ми бу­маж­ка­ми.

Раз.
По­вяз­ка на гла­зах, рем­ни стя­нули за­пястья. И в сте­ну.
Щел­чок зат­во­ров, ав­то­маты на уров­не плеч. Лок­ти в сто­рону.

Два.
На го­ловы меш­ки. Я слы­шу твой ка­шель. Сов­сем тем­но. Те­бе страш­но?

- Нет.

Три.
Выс­тре­лы в три по­ряд­ка. Мы ро­ня­ем кровь на глад­кий мра­мор. Она соль­ёт­ся в од­ну жид­кость. Раз­де­лим её на дво­их, как идею, гор­дость и ло­же. Мы бу­дем вмес­те, как меч­та­ли.

- Я люб­лю те­бя.
- Я те­бя - то­же.