Последняя ёлка Российской империи

        




  За то, что среди зимы мы имеем самый тёплый в году праздник – Новый год, теперь переходящий в рождественские каникулы, нам следует низко в ноги поклониться  царю-батюшке Петру Алексеевичу - Петру I и Петру Великому тож. Именно он, первым из русских государей совершив в 1697 – 1698 годах длительное путешествие по странам Запада в составе Великого посольства, издал 19 и 20 декабря 1699 года два исторических указа: «О писании впредь генваря с 1 числа 1700 года во всех бумагах лета от Рождества Христова, а не от сотворения мира» и «О праздновании Новаго года».

«Поелику в России считают новый год по-разному, - писал Пётр, - с сего числа перестать дурить головы людям и считать новый год повсеместно с первого января. А в знак того доброго начинания и нового столетнего века перед вороты учинить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых. А людям скудным каждому хотя по древцу или ветви на вороты или над храминою своею поставить». 

Предлагая боярам Новый год отметить фейерверками и стрельбой из пушек – что было исполнено, - скорый на расправу государь, зная нравы россиян, остерегал: «А пьянства и мордобоя не учинять – на то других дней хватает».

Так, 1 сентября отпраздновав наступление нового, 7209-го года от сотворения мира, наши пращуры оказались перед приятной необходимостью через четыре месяца праздновать наступление 1700-го года от Рождества Христова. Славной традиции предков мы верны поныне и с удовольствием встречаем Новый год дважды.

Обычай устанавливать в доме изукрашенную ёлку россияне переняли у немцев, которые таким образом встречали Рождество Христово с XVI века. И в России дореволюционной ёлка была символом Рождества. В Петербурге она стала популярной в сороковых годах XIX века – Пушкин и Лермонтов её не застали, а первая публичная ёлка была организована в северной столице в 1852 году. К Новому году её приурочили уже в советское время.

Последний в жизни Новый год последний российский император Николай II встретил в небольшом тогда сибирском городе Тобольске, куда царская семья была сослана ещё Временным правительством в августе 1917-го и где оставалась до апреля 18-го, когда в Кремле созрел, по-видимому, план уничтожения всей династии Романовых. Хотя город и считался столицей Тобольской губернии, но жителей в нём было всего около 25 тысяч, большинство промышляло рыбной ловлей и выделкой шкур, главным образом беличьих и заячьих.
 
Николаю, его супруге Александре Фёдоровне, детям Ольге, Татьяне, Марии, Анастасии и Алексею новый российский «калиф на час» Керенский отвёл бывший дом губернатора. Учитель царских детей швейцарец Пьер Жильяр так описывал тобольское обиталище Романовых: «Царская семья занимала весь верхний этаж просторного и удобного губернаторского дома. Свита жила в доме богатого тобольского купца Корнилова, расположенном через улицу, почти напротив. Вначале условия нашего заключения были довольно сходны с царскосельскими. У нас было всё необходимое».

Кроме свободы. Николай II в письме сестре Ксении Александровне писал 8 ноября 1917 года: «Для того, чтобы попасть в нашу церковь, нам нужно пройти городской сад и пересечь улицу – всего шагов 500 от дома. Стрелки стоят редкою цепью справа и слева, и когда мы возвращаемся домой, они постепенно сходят с мест и идут сзади, а другие вдали сбоку, и всё это напоминает нам конец загона». А цесаревич Алексей записал в дневнике накануне своего последнего Нового года: «Скучно! Сегодня как вчера, завтра как сегодня. Господи, помоги нам!». О том же 2 января 1918 года поведает дневнику его отец: «Сегодня скука зелёная!».

От разлагающего действия скуки властная царица Александра Фёдоровна себя и детей спасала чтением и рукоделием. По свидетельству всех знавших её, «она хорошо вышивала и рисовала». Её дневник буквально пестрит пометами: «Провела дневное время за вязанием перед домом»; «Читала и немного рисовала»; «Рисовала и работала»… С первых чисел ноября подобные записи становятся каждодневными: императрица готовила рождественские подарки. Тем же занимались царские дети в перерывах между репетициями домашних спектаклей. 6 декабря они под руководством Жильяра поставили на французском языке комедию Мориса Эннекена «Флюиды Джона» (Николай отметил в дневнике: «Много смеху было»). Ещё несколько спектаклей было сыграно в январе и феврале 1918-го. Они произвели сильное впечатление на одну из придворных дам, решившихся скрасить сибирское одиночество ссыльной семьи: «Поразил нас всех своею игрой самый младший (цесаревич Алексей. – Л.Б.), как будто давно выступал на подмостках». Через полгода наследнику исполнилось бы четырнадцать. Пули поборников всеобщего счастья не дали ему дожить до этого срока чуть меньше месяца.

24 декабря 1917 года, в канун Рождества Христова, на столе в углу зала губернаторского дома, переименованного в Дом Свободы и ставшего тюрьмой для царской семьи, была установлена небольшая ёлка. «Это какой-то особый сорт и называется «бальзамическая ёлка», - писала великая княжна Ольга Николаевна, старшая из царских детей. – Пахнет сильно апельсином и мандарином, и по стволу течёт всё время смола. Украшений нет, а только серебряный дождь и восковые свечи, конечно, церковные, т.к. других здесь нет. После обеда, в сочельник, раздавали всем подарки, большею частью разные наши вышивки».
 
Та чудно пахнущая ёлка, которую упоминает великая княжна, в науке носит название Picea obovata, или ель сибирская. Она достигает высоты 30 м, легко переносит пятидесятиградусные морозы, от привычной нам европейской ели отличается более мелкими шишками. А что Ольге в запахе хвои почудился запах цитрусовых, то у кого из нас – старшего поколения - ёлка не ассоциируется в памяти с апельсином и мандарином из новогоднего подарка. Это теперь заморские плоды стоят на рынке дешевле отечественных огурцов…

Императрица Александра Фёдоровна была большей самодержицей, чем самодержец Николай II. На это обращали внимание едва ли не все, кто соприкасался с царской семьёй. И отзывались об этом далеко не всегда одобрительно, небезосновательно считая Её Величество одним из виновников гибели великой империи. Её не терпящая разделения властность пронизывает даже лаконичные записи в дневнике. 
«Декабрь. 24. Воскресенье. Тобольск. Канун Рождества. Готовила подарки. Украшала ёлки, раскладывала подарки. Потом пошла к караулу 14-го стрелкового полка. Я принесла им маленькую ёлочку и съестное, и Евангелие каждому с закладкой, которую я нарисовала. Сидела там 7 1/2 (часа)». Но муж в своём дневнике пишет, что «готовили подарки и устраивали ёлки» всей семьёй, а не одна Аликс, как он называл супругу. А потом «пошли с Аликс в караульное помещение и устроили ёлку для 1-го взвода 4-го полка. Посидели со стрелками, со всеми сменами до 5 1/2 ч. После обеда была ёлка свите и всем людям, а мы получили свою».

Запомнился последний Новый год царской семьи и чудом избежавшему гибели вместе с нею Пьеру Жильяру. «Так мы дожили до Рождества, - писал он спустя три года. – Государыня и Великие Княжны в течение долгого времени собственноручно готовили по подарку для каждого из нас и из прислуги. Её Величество раздала несколько шерстяных жилетов, которые сама связала: она старалась таким образом выразить трогательным вниманием свою благодарность тем, кто остался им верен».

 Но и сама государыня получила подарок от Татьяны, второй дочери: самодельный блокнот с обтянутой светло-сиреневым куском материи обложкой. На внутренней стороне обложки великая княжна написала по-английски: «Моей милой, дорогой мамочке с моими наилучшими пожеланиями счастливого Нового года. Пусть благословение Господне пребудет с тобой и вечно хранит тебя. Твоя любящая дочь Татьяна». Именно в этом блокноте, приспособленном под дневник, императрица в 1918 году оставила 16 июля нового стиля последнюю запись: «10 1/2 (часа). Легла в постель. + 15 градусов». Через пять часов жизнь царственных особ пресечётся.

25 декабря 1917 года, в день Рождества Христова, случился инцидент, имевший отдалённые трагические последствия. В церкви во время праздничного богослужения дьякон по указанию священника отца Алексея провозгласил многие лета Их Величествам Государю Императору, Государыне Императрице и Их Высочествам детям. Тобольский большевистский совдеп создал следственную комиссию, которая намеревалась отца Алексея упрятать в тюрьму. Архиепископ Гермоген от греха подальше услал батюшку в далёкий монастырь. За что поплатился.

 Чекист Павел Хохряков рассказывал чекисту Михаилу Медведеву: «Потом я вывез его на середину реки, и мы привязали к Гермогену чугунные колосники. Я столкнул его в реку. Сам видел, как он пошёл ко дну». Это случилось вскоре после Пасхи 1918-го, которая тогда пришлась на 22 апреля (5 мая нового стиля).

 А двумя месяцами позже чекист Медведев рассказывал сыну, как убивал царя. «Он (Медведев) сделал свой выстрел быстрее всех. Только у него был «браунинг». У «маузера», «нагана» и «кольта» надо взводить курок, и на это уходит время. У «браунинга» - не надо». Впрочем, до конца дней своих сомнительную славу убийцы царя оспаривали друг у друга трое палачей - Яков Юровский (старшой расстрельной команды), Медведев и Пётр Ермаков.

Владимир Ильич Ульянов-Ленин ненавидел Романовых, отправивших на виселицу его старшего брата за подготовку покушения на царя. И любил новогодние праздники. 1918-й год, ставший последним в жизни царской семьи, Ленин встретил с рабочими Выборгской стороны Петрограда и призвал их: «Товарищи! Устраивайте ёлки и развлечения для детей!». Его неравнодушие к ёлкам едва не стоило ему жизни. 

В конце декабря 1919-го его «роллс-ройс», направлявшийся в московские Сокольники на детскую новогоднюю ёлку, остановили бандиты, под дулами пистолетов вышвырнули из машины вождя мирового пролетариата вместе с охранниками и укатили в нужном им направлении. Заявление Ильича «Я – Ленин!» не произвело на бандитов ожидавшегося впечатления.
 
В двадцатых годах ёлки были запрещены как один из элементов  религиозной атрибутики. «Ёлки сухая розга/ Маячит в глазища нам,/ По шапке деда Мороза,/ Ангела – по зубам!», - призывали газеты. Но народ потаённо соблюдал традицию. И тогда руководство страны сочло за благо вернуть ёлку в дома советских граждан, но уже как символ Нового года. 

А в 1954 году главная ёлка Страны Советов переместилась из Колонного зала Дома союзов в Большой Кремлёвский дворец. Мне выпала удача побывать на этой первой всесоюзной ёлке. Её поставили в Георгиевском зале, и она пахла апельсинами и мандаринами. Как последняя ёлка царской семьи. Но это событие мне запомнилось главным образом тем, что я промёрз до кишок, пока ожидал в очереди пропуска в Кремль: на 38-м году советской власти семья советских служащих не в состоянии была приобрести трём своим детям тёплую одежду и обувь. Светлое будущее, во имя которого, чтоб не мешала, была уничтожена царская семья, всё ещё оставалось впереди.

31 декабря 1917 года императрица Александра Фёдоровна записала в дневнике: «Благодарение Богу за то, что мы все семеро живы и здоровы и вместе, и за то, что хранил нас весь этот год и всех, кто нам дорог». В ночь с 16 на 17 июля (нового стиля) 1918 года Бог их оставил.