Еретик V

Утром Валенин и Олег уехали, уже без всяких заездов на хутор и повторных прощаний. Чтобы к вечеру вернуться такими же злыми, голодными и несчастными. Нет, на этот раз и бензин был, как бензин, и дорога как дорога, только вела она их все время обратно в Пуньки.
Сначала было все хорошо. Если верить указателю, до Пскова оставалось всего ничего. Однако братья проехали еще час, пока вдруг не замелькали знакомые названия.
– Ты когда повернуть успел?– удивился Валька. Олег непонимающе посмотрел на брата.
Сверившись с атласом, из которого недвусмысленно следовало, что они вот-вот вернутся в ту же деревню, из которой начали путь. Олег выругался и развернул машину. Еще немного и они оказались на знакомой заправке. Их дорога была главная, и никаких развилок не наблюдалось, однако еще через час перед ними опять вырос знакомый указатель.
– Это шутка какая-то. Может еще одна деревня с таким же названием?– недоумевал Олег. Валька после превращения бензина в квас уже ничему не удивлялся, но шутка показалась и ему затянувшейся.
На сей раз поворачивать не стали, но уже через 10 километров стало ясно, что едут они прямиком в Пуньки. 
– Так братец, высаживай. Я на автобус,– Валька выскочил из машины, со злости хлопнув дверью. Он был почти уверен, что это именно Олег своим упертым материализмом был виноват в дедовских уроках. И стоит ему разделиться с братом, насолившим колдуну, он без труда доберется до дома.
Ближе к вечеру им довелось встретиться.

С автобусом подобных вещей не произошло. Валька уже радовался, располагаясь на мягком сидении, как он скоро окажется дома. Однако, примерно через час, прошедший совершенно без приключений автобус сломался. Вместе с другими пассажирами промучавшись на солнцепеке несколько часов, Валька потащился до ближайшего поселка. И там обнаружил, что на этот день автобус его был последний, а на завтра не будет ни одного рейса. Причем по совершенно необъяснимым причинам. Диспетчер ругался и вникать в ситуацию не желал. Валентину ничего не оставалось, как поехать на попутке обратно в Пуньки, чтобы переночевать у Кузьмы, а через день попытать счастья еще раз.
По дороге Валька приметил и машину брата, который опять ехал по направлению к деревне, совершенно об этом не подозревая.
 
Кузьма выслушал сбивчивый рассказ племянников и развел руками.
– Сидите уж здесь. Видно, недолго осталось ждать. Будете еще пытаться уехать, еще чего и похуже может случиться. Говорил вам, сразу надо было уезжать. А теперь дед не пустит, лучше вы его не злите.
– Ты, чего дядя!– сорвался Олег, – меня ж с работы уволят, – Ну, пускай мою машину он заговорил, может, кто из соседей подвезет?
– Угу, – хмыкнул Валька,– и все рейсовые автобусы тоже заговоренные...
– Ну, все не все,– задумался Кузьма, – это вряд ли. Ему проще нашу деревню от мира отрезать. Думаю, скоро отсюда уже никто не выедет.
– Как это?– изумилась Тамара.
–  А вот так. Кто бы и куда бы не пошел – до определенной границы все нормально, а вот дальше дорожки сами собой обратно поворачивают. Силен дед. Я думал, он только по окрестностям «водить» умеет. Бывало, невзлюбит кого, хоть сутками по лесу плутай, а никак на дорогу не выйдешь, так и ходишь по своим же вешкам туда-сюда.
– Ладно, дядя, говоришь ты складно. Завтра видно будет,– отмахнулся Олег.

Однако ни завтра, ни послезавтра виднее не стало. Вызвавшийся довезти до Пскова односельчанин попал в ту же историю, что и Олег. Указатели словно взбесились, и прямая дорога неведомо как заворачивала в деревню кольцом. Мужики однако упрямились и попытались поехать в другую сторону, чтобы потом объехать деревню. Тут начались вещи совершенно невообразимые. Шоссе  сужалось, асфальт превратился в гравий, дорога сузилась до колесной колеи и сошла на нет в зарослях камыша. Водитель, возвращался на развилку и сворачивал на другую ветвь, но выбранная им трасса вновь переходила в грунтовую дорогу и исчезала в траве вдали от всяческих поселений. Вскоре и возвращаться стало некуда, указатели пропали, мужики запутались в бесконечных развилках и совершенно не узнавали местность. Но стоило им твердо решить вернуться в деревню, как дорога волшебным образом превращалась в прежнюю хорошо знакомую, радовал глаз указатель и правильная отворотка в сторону деревни, которая вела в Пуньки, а не в какое-то ни было другое место.
Автобусы, почему-то изменили маршрут и перестали останавливаться на остановке перед деревней, далеко объезжали заколдованное местечко. А ближайшая посадка обнаружилась только в крупном поселке, до которого еще надо было добраться.
Но племянникам колдуна упрямства было не занимать. Валька с Олегом решили доехать на соседской тачке до того места, когда началась путаница с указателями, и добраться оставшиеся до поселка и заветного автобуса считанные километры пешком.
С Кузьмой они своей затеей не поделились, и смылись из деревни засветло.
А в тот самый момент, когда сосед высадил братьев у первой развилки с нормальным еще указателем, Назар сидел на крылечке, нежась под утренним нежарким солнышком, и чертил по земле прутиком. Колечко за колечком. Большие и маленькие… А Варенька смотрела на эти колечки и посмеивалась. «Глупые дяденьки. Какая шуточка у нас славная вышла. Будут знать, как старенького дедушку оставлять одного!» Варя мысленно представляла, какая растерянная физиономия сейчас у дяди Олега. У него, наверное, и лоб взмок и очки на кончик носа съехали. А дядя Валя трет свою толстую красную шею, и пытается запоминать дорогу. Ухохочешься на них глядючи. Так, сначала сюда, к озеру, потом обратно… А лучше их к кладбищу водить. Люди так старых погостов боятся, особенно когда темнеть станет. 
_________

Вскоре после того, как братья оставили свои попытки уехать из деревни, а Светка, наслушавшись об их приключениях, забрала дочку, и, не глядя на тесноту, переехала к Кузьме, дед слег. Однажды он просто не вышел, как обычно утром на крылечко, погреться на солнышке и посмотреть на поющих птичек, и забыл погладить приластившегося напоследок Лешака. А к вечеру старик все же выбрался на двор, оглядел свое опустевшее хозяйство, обошел, шаркая ногами и тяжело опираясь на клюку, весь хутор вдоль частокола. Всю домашнюю скотину Кузьма заблаговременно раздал по  соседским деревенькам, не оставив себе ни единого цыпленка.  Из живности на хуторе остались лишь мелкие прижившиеся здесь зверушки – ежи и ужики, неласковый кот да цепной пес. Немного постоял колдун на пригорке, полюбовался на чистое голубое небо без единого облачка, откланялся в пояс овинному дворовому хозяину и прочим домашним духам-помощникам и вернулся в хату. Лег на лавку и больше не встал.
Взъерошенный Лешак, забился в темный угол и надсадно мяукал, выгибая спину и зыркая глазами-плошками, а когда перепуганная сиделка шикнула на него, замахнувшись шваброй, кот удрал вон из избы невесть куда с противным мявом. Выл и рвался с хутора Волк, натягивая цепь аж до удушья, так что кровавая пена капала с пасти. Как бы плохо ни было деду, медсестра оставила лекарства и питье, помянула недобрым словом злосердечных родственников и убежала скорее в деревню, где она остановилась на постой у знакомых. Сама сиделка жила в поселке, и ездить в этакую даль к больному ей было несподручно, а отказываться от такой работы было жаль, уж больно деньги сын старика платил немалые, втрое против обычного. Прислушиваясь к внезапно наступившей тишине, в которой раздавалось лишь тяжкое дыхание старца, женщина ели сдерживала неприятную дрожь в теле, и невольно вспоминала все страхи, которые успела наслушаться от местных словоохотливых доброжелателей.
Получив от сиделки отчет о состоянии Назара, Кузьма уговорил ей в помощь еще несколько здешних старух, которые хоть колдуна и боялись, но согласились. Кузьма когда надо, на лесть не скупился, кому как не им в последний путь проводить старика, да и что сделает Назар добрым соседушкам, памятуя о вечном уважительным отношении. Одна бабка всеж заикнулась о том, что надо было сынку принять наследство и не мучить старика. Хотя, конечно, не то нынче время. На что этот дар? Хлопоты одни…
– Опять же в экстрасенсы податься можно, или гадать кому, в городе на такое дело, ой как падки! Сама видала, когда у внучка гостевала. Как откроешь газету, а там целая страница, объявление на объявлении, целитель на целителе, один лучше другого и гадают, и врачуют, и мужей в семью возвращают,– прошамкала назидательно соседка.
Кузьма с поклоном совет принял, а сам выкрутился, что не зря ж он на агронома столько лет в институте парился.
На следующий день и в деревне наступило странное затишье, будто перед бурей. Смолкли птицы, почернел лист на яблонях, саженцами которых колдун щедро одаривал всякого, кто ни попросит. А просили многие, уж больно хороши были яблочки, не червивели никогда и спели рано. Жались по конурам собаки, подвывая в ночной тиши друг другу скорбно и боязливо. Облака на небо сбежались быстро, будто овечки на звук пастушьей флейты. Даже не овечки – тучные темные бараны. Небо разрывалось зарницами и гром забил в невидимые гигантские бубны. Дождь застучал по крышам, налетел шквалистый ветер, вырывая одиноко стоящие вековые деревья.
Как бы паршиво не относился Назар к церкви, но Кузьма побеспокоился и о молитвах об грешной душе отца. В надежде, что отходить в мир иной станет колдуну легче. Поп молился усердно, но у него и своя душа уходила в пятки, в тот момент, когда гасли в церкви все до единой свечи, стоило ему помянуть имя колдуна. И в иной раз приходила в голову грешная мысль, так ли уж нечистый боится святой воды и крестного знамения, как в это люди веруют. Или это его собственная вера слаба, что смеется над священнодействием бесовская сила?
По всему было видать, что недолго осталось колдуну жить на белом свете, но и силища его так просто в землю уходить не желала. Тесно ей было в стариковском теле, дар жаждал нового молодого и полного энергии преемника. Но старец сдерживал до поры эту неудержимую мощь, готовую извергнуться вулканом на первого встречного.
Назара сжигало изнутри желание отдать часть этой силы, влить в чашу, что подает сиделка, чтобы она забрала ненавистный талант. Пусть половина дара не прилипнет к человеку не родственной крови, рассредоточится, растворится в самом этот месте, в доме, земле, оставляя за хутором славу проклятого места. Все ж будет легче. Хорошо бы поступить так, да жаль. Проклятое могущество преумножалось и крепчало из поколения в поколение. Каждый колдун в его роду заботился о воспитании приемника. Лишь после кончины упрямого прапрадеда дар доставался новому хозяину против воли. Знал Назар, каково это доходить до всего своим умом, пытаться самому управиться с нежданным наследством. Мать его долго мыкалась, а Назару подвезло, нашелся учитель, настоящий колдун из другого рода. Ныне где этого учителя сыщешь? Шарлатанов пруд пруди, а кто еще помнит, как совладать с истинным даром, не дать колдовской силе подмять под себя собственную личность, не стереть из сердца все добрые начала. Да, бывало шутковал старик, но зла особого людям не делал. Случалось и такое, даже без умыслу, что не замолить даже сотней хороших дел. Какое бы добро колдун не делал, все оно противно божьему промыслу. А что же способен натворить человек и вовсе несведущий, коли попадет в его руки вековая накопленная в роду сила? Что станут делать с даром завзятые внуки-материалисты? Пускай, старшие внучата уже почти поверили, что не цепь случайностей, а нечистая сила держит их в деревне, не хотят они такого наследства, не справятся. А Кузьма охраняется. Да только с виду ему легко отдаляться от отца, не поддаваться жалости. Не примет добром – сдастся неволей.

Мужики,  которых нанял Кузьма разбирать крышу, как только стихла непогода, обнаружили, что сбежал Волк. Хоть и разозлился агроном, что вовремя не подстрелил бешенного пса, да делать было нечего. За все время грозы, пес прятался в конуре, а, как дождь стих, исчез. Причем, цепь он, естественно, не оборвал, она была аккуратно отстегнута от ошейника. Кто мог осмелиться подойти к такой злобной твари и отпустить Волка, Кузьма ума не мог приложить. Заподозрил Костю, но потом одумался, пес бы живьем сожрал своего благодетеля. Решил, что старик сам, как полегчало, отпустил пса, чтобы досадить близким. Света благоразумно промолчала о том, как ее малышка гладила цепную зверюгу, а Волк и вовсе девчушке ничего не сделал.
Дом и вся утварь в доме ходуном ходила. Старик скрежетал зубами, рвал на себе волосы и в клочья драл кожу от боли, и никакие уколы морфия ему помочь были не в силах. Был он уже, кажется, в полном беспамятстве, когда его перестали донимать медицинской помощью. Очередная «скорая» так и не смогла приехать, завязнув в размытой дождем глине. Конек крыши разобрали, а из потолка горницы вытащили девятую потолочину. Делали все это мужики, скрепя сердце, и поминутно осеняя себя крестным знаменем, даром что материалисты. И хоть пришли весьма поддатые для храбрости, протрезвели они тотчас же, лишь завидели, как летают по горнице табуретки и бьются в черепки об стенку плошки, норовя попасть в их дурную голову. Но стоило вынуть нужную доску, как нечисть, бушевавшая в хате, стихла, а старик испустил дух.

_________

Братья на похоронах стояли поодаль на пригорке. Было им странно и неловко от того, что Кузьма запретил подходить к дедовскому гробу близко. Нелепое получалось прощание. Все же дед им был родной, нахлынули беспощадной волной воспоминания о беспечном детстве, когда лето за летом околачивались они на дедовском хуторе. Сам Кузьма застыл в мрачном молчании и жавшихся к нему племяшей утешать тоже не спешил. Тамара и Светлана крепко держали Варю, заливавшуюся горючими слезами, такими неподдельными, словно она всю жизнь со стариком прожила, а не первый раз его этим летом увидела. Вообще-то Кузьма уговаривал оставить девчушку у соседки, но Варька наотрез устроила такой скандал, что дешевле оказалось ее взять с собой, и держать в поле зрения.
Похороны шли тоже не очень ладно, так что Костя скрежетал зубами и про себя ругался на местных алкоголиков, что не могли даже гроб удержать. Дважды роняли они свою печальную ношу, а на третий сорвало с гвоздей крышку гроба, и покойник выкатился на землю. И без того похороны печальное мероприятие, а тут такая неприятность. Егор божился, что когда мертвеца уложили вновь в домовину,  открылись глаза старца, и будто оглядел колдун процессию пронизывающим и холодным взором.
Сначала хотели везти гроб на телеге, да лошадь отказалась тронуться с места, всхрапывала и дико вращала глазами, била копытами в землю, словно пританцовывая. Благо до кладбища было недалеко, так что траурная процессия потащилась пешком.

В приходе поп служил молодой, и когда на поминках услышал рассказы старух, как хоронили в старые времена колдунов, не сдержал смешка:
– Ну, неужели вы, вправду, верите, что старик чернокнижник? Я право, к нему часто за медом ходил, и ни разу не заметил за ним ничего дурного. Травки всякие дед собирал, говорят, даже помогал кому. Полно вам, двадцать первый век на дворе. Ну, я там по просьбе Кузьмы несколько молитв записал нужных. На ночь прочтете, ничего вам не будет, все спать с молитвой спокойнее. Дом вечером освятим. Вот собаки я его боюсь. Надо бы этого Волка изловить, уж больно пес дурной.
Кузьма попу возражать не стал. При свете дня тот храбрился. Но агроному было и того достаточно, что за упокой по старику будут идти молебны все 40 дней.
Не успели за Назара поднять третью стопку, как в дом вошел нежданный гость.

К дому Кузьмы подкатила шикарная тачка с шофером, из которой вылез холеный господин лет пятидесяти, в строгом черном костюме. Господин постучался и, не дожидаясь, когда его стук будет услышан, вошел, с трудом скрывая смущение. Прижимая к пузу портфель, и скороговоркой пробормотав обычную формулу соболезнования, гость добавил:
– Я это… по поручению Назара Семеновича…
Прозвучала эта фраза настолько дико, что Валька поперхнулся водкой и закашлялся. А Олег вытаращился на странного гостя в черном, будто тот только что явился с того света. Костя озадаченно покосился на Кузьму, но тот только беспомощно пожал плечами. Толстяк был ему также незнаком.
– Еще раз соболезную, ребята, – рассеял наступившее молчание гость,– Еще раз соболезную, я ведь к Назару Семеновичу приехал. Он мне еще велел все бумаги с собой захватить. Вот я и думал… Ну, раз такое дело…
– А вы собственно кто?– поинтересовался агроном в то время как его жена поднесла гостю поминальную стопку.
– Я?– изумился приезжий, так словно на лбу у него было написано его имя и звание, – Ах, да, – гость залпом выпил, раскашлялся, и торопливо полез во внутренний карман пиджака за визитницей и вытащил бумажку с реквизитами, скромную, но выглядевшую достаточно солидно.
Костя изучил визитку и  изумленно посмотрел на толстяка, – Так вы значит, Борис Петрович, нотариус… И что у вас к нашему деду было за дело?
– Собственно да, нотариус,– гость говорил немного спешно, глотал слова и был как будто и сам удивлен собственному приезду, – Собственно, теперь уже не к де…, не к Назару Семеновичу, а к вам,– приезжий полез в портфель и после некоторой неловкой паузы добавил, – ну, завещание будем зачитывать? А то у меня еще много дел… Там есть некоторые ньюансы, знаете ли… Назар Семенович, не то чтобы со странностями, но наверное, хотел немного пошутить.
–  А как вы узнали?– вмешалась Света, – Какое-такое завещание? Что дед боялся, что мы из-за его дома передеремся? Скотину его продали, почти все на похороны и ушло, да на обряды эти… поминальные. Кузьма, наверное, еще от себя приплатил…
– Ну, дом не дом… Дом с землей тоже цену имеет, – пожал плечами Борис Петрович, – а у дедушки вашего еще было что завещать. Так в общей сложности, если мне не изменяет память… – гость прикрыл глаза и смешно зашевелил губами, мысленно подсчитывая, – Около четырехсот тысяч…
– Рублей?– перебил нотариуса Олег.
– Почему же, – удивился Борис Петрович,– В долларах…
Костя присвистнул. А присутствующие на поминках деревенские сразу ощутили себя лишними, почуяв, что после третьего тоста надо и честь знать. За упокой выпили (не дай бог, покойничек разгневается, что на поминки не пришли), а дальше и нечего родственникам надоедать, чай не на свадьбе.

 
– Вы так и не ответили, кто вам сообщил о смерти Назара Семеновича,–  напомнила Тамара, до сих пор тихо сидевшая во главе стола рядом с мужем. Она предполагала, что у деда была какие-то сбережения, но масштабов состояния не представляла,– Телеграмму вам кто дал? Вы ведь из Питера приехали. Я вас помню, этой зимой мы у свекра как-то пересекались. Я еще удивилась, что вы в такую метель не побоялись…
– Да, я в феврале приезжал, кое-что подкорректировать надо было, Назар Семенович еще интересовался куда лучше вложения сделать, я и сейчас собственно полагал, что с той же целью…
– Значит, это вас сам дед вызвал, – догадался Костя, – а вы как смогли, так и приехали, а уж так получилось, что поздно…
– Ага, теперь уж ничего не поделаешь, какое есть завещание, такое есть…– Борис Петрович явно томил наследников,– Но я, не как смог, я сразу. Все дела бросил. Взял бумаги и приехал. Как только Назар Семенович дал знать, так сразу,– толстяк заговорил особенно торопливо, и от волнения потел, как будто сам колдун присутствовал за столом и требовал с него ответа, – Дедушка ваш, он такой, с характером… Вчера вечером, как велел приехать, так я сразу…
– И что вы так сразу все бросили и приехали?– развела руками Света,– Почему вчера? Кто вам велел? Телеграмму дали, позвонили? У нас тут телефон ни у кого не работает, и из деревни никто выехать не может, а вы говорите, «дал знать».  Дед уж три дня, как покойник. Похоронили его,
– Телеграмму?– лицо нотариуса отразило напряженную работу мысли. Он пытался что-то припомнить, только вот никак не получалось:– Да-да… Вероятно, была какая-то телеграмма. Иначе как бы я узнал… Вот только где-же она… Не помню, чтобы я что-то получал… Но это совсем даже и не важно. Просто вот так вечером я подумал… То есть я понял, что меня Назар Семенович зовет для важного дела. Ну, я сразу догадался, взял бумаги и тут как тут. А тут, значит такая, стало быть, неприятность… Но ведь это дела не отменяет? Завещание у меня при себе, наследники все здесь, значит, надо исполнить последнюю волю, ввести в курс дела…
– То есть вы подумали, что хорошо бы навестить нашего дедушку, и так случайно совпало… – недоумевала Света. У нее интуиции и вовсе никогда не водилось, и поэтому она не могла взять в толк, что у людей за «предчувствие» случается, и как это можно следовать позывам какого-то там подсознания.
Толстяк кивнул и наконец-то извлек из портфеля папку с бумагами.
– Итак…

_________

После оглашения завещания наследники погрузились в тяжелые раздумья. С одной стороны братьям вовсе не хотелось проторчать в деревне еще до 9-го дня. Они и так сильно задержались, а это грозило потерей давно насиженного рабочего места. С другой стороны – столько денег, сколько полагалось по наследству – им годами пахать и пахать, а все не заработаешь. Очень схожие мысли владели всеми наследниками и женами Кости и Кузьмы. Возможность распрощаться с опротивевшей коммуналкой или наконец-то разъехаться с многочисленными родственниками. Детей вон еще учить, скоро приличное образование все платное будет…
Нежданные деньги, которые падают чуть ли не с неба – от такого не отказываются.
– Доля отказавшегося распределяется в равных частях между остальными наследниками,– напомнил Борис Петрович.
Всего в наследниках числились трое братьев и их дядя Кузьма. Каждому из них полагалась часть капитала, накопленного стариком за долгие годы.
– Откуда только такие деньжищи?– изумился младший из братьев.
– Наивный, ты Костя человек, – ухмыльнулся Валька,– А-то дед забесплатно людей лечил?
Кузьма поморщился:
– Вообще за такое платы не берут, не положено…
– А это и не плата!– вмешался нотариус, – Это благодарность! Подарок. Старик руки этими деньгами не пачкал, и их не тратил. Натурой вот с охотой брал по возможности. Отблагодарить себя людям не запретишь. Все стремились расплатиться… От души… , но все же так надежнее, с платой-то. Дед счет завел. Вот я, к примеру. Как мою просьбу Назар Семенович исполнил, сразу пошел в банк и перечислил… Ну, столько, сколько мог. Все рано мне на том свете не понадобилось бы.
– А вы чего тоже у него лечились? – удивилась Света.
– Лечился-лечился… Или еще чем пособить просил, – цинично встряла Тамара, – Чего бы он тогда с «Назаром Семеновичем» – передразнила она толстяка, – так носился. Видели бы его зимой – в чем только душа держалась! А я думала, вы, Борис Петрович, завязали, тогда вон только медовуху в стакане увидели, сразу позеленели. А тут ведь за упокой пили, не поморщились даже.
– Вообще-то у меня цирроз был… на последней стадии… – помрачнел толстяк,– Я того, конечно, увлекался по молодости… А потом уже… Вы не подумайте, я ж не алкоголик. Назар Семенович, как печень восстановилась, остерег, что пить у меня больше не получится. Я тогда, так и спросил: «Что ж так и нельзя вообще ни капли?» А дед мне так хитро отвечает: «Отчего ж нельзя, все можно, только не захочется…» Вот по его слову и случилось, от одного вида теперь воротит. Хотя, говорил, один раз все же выпьешь – на моих похоронах. А может и не воротит больше – не проверял я как-то. Правда, не тянет. Вон у жены на именинах и то газировкой чокался…
– Ладно, перейдем к делу,– оборвал излияния нотариуса Валька,– Итого, нас четверо. Ночей осталось пять. Надо как-то поровну отдежурить. Или у кого-то есть возражения? Кто-то идет в отказ? Не хочет последнюю волю любимого деда выполнять?
Кузьма было дернулся, да осекся под тяжелым взглядом Тамары. Ее глаза красноречивей всяких слов свидетельствовали «И не думай, такими деньгами не швыряются, мы столько лет с дедом мучились, а теперь все этим, приезжим достанется. Им бы все только шуточки, старик их даже и не пужал толком, так поиздевался чуток и бросил. Может, и был он колдун. Пусть хоть великий колдун. Но был и весь вышел. А теперь помер и бояться его нечего.» Агроном и сам чувствовал, что жена права. Что они давно хотели обзавестись своим большим хозяйством, бросить дурацкую работу – этот «колхоз» просто прорва какая-то, сколько ни вкладывай, все не впрок. На своей земле и трудиться легче. Поэтому и смолчал. Прав и Костя, обычай обычаем, а все же умер его родной отец, а у него вон не слезинки в глазу…
– Итак, допустим, в первую ночь будем вчетвером сидеть, – продолжил Валька, окидывая родню испытывающим взором,– А то вы уже, братцы, небось, уже заранее в штаны наложили? Четверо здоровых мужиков уж с одним бесом-то сладят? А? То-то. Потом по очереди. К примеру, первый – я, потом Олег,  потом Котька, ну и последнюю ночь – дядя Кузьма. Годится?
– Отчего ж ты первый? – возмутился Костя, – Можно и по старшинству?
– Да оттого, – парировал старший братец,– Что у меня дело горит, а без Олега и так уже все экзамены приняли, кого надо зачислили, кого не надо турнули обратно. Тебе вон тоже за свой счет легко дали отпуск. Ну, а Кузьме и вовсе без разницы?
– Тебе чего, один день погоду сделает?– вяло поддержал младшего Олег.
– Это твоим неучам что день, что месяц потерять – ерунда, – а у меня каждый день на вес золота. Застрял тут с вами… – взъелся Валька. Не то чтобы он очень спешил, но уж очень ему хотелось завершить с этим делом, пока еще не угас боевой задор. И про совместное дежурство он так сразу ловко придумал. А «по очереди» – это чтобы все знали, что он нисколечко и не струсил. Это раньше, в детстве, так давно и далеко, что почти за гранью настоящей памяти, Олег доводил его россказнями о деде, так что по ночам Валька не мог спать. То пялился с ужасом в пустые темные углы, а то прятался с головой под одеяло и лежал, не шевелясь, затая дыхание и прислушиваясь к малейшему шороху у скрипу в комнате. А теперь вот сам Олег, и сам вырос и дипломами всякими учеными оброс, а поди-ка, боится. Сидит, потеет, трет лоб и лысину, очки поправляет, лишь бы вида не подать, как ему не хочется оставаться наедине с четырьмя голыми стенами и столом, на котором только что лежала дедовская домовина. «А ведь можно было бы и все ночи вчетвером просидеть или пара на пару… Нет! Я не боюсь», – внушал сам себе Валька: «Не боюсь. Потому что это бред и стыд так бояться. Дед умер, и чтобы там на том свете его ни ждало, назад он уже не вернется. Суеверия какие-то прямо, дремучие. Страх животный и бессмысленный. И никакому разумному объяснению не поддается. Оттого и не будет ничего. Посидим, покемарим. Днем отоспимся. А наследство наше будет. Напоследок дед почудить решил. Ну, сами виноваты, мало его навещали, оставили его на Кузьму. Хоть бы весточку когда… А он вот о нас не забыл… Господи, столько денег… Вот ведь умеют люди нажить добро, а мы только тратить впустую…»
– Ну, допустим,– Олег уже почти согласился и спорил чисто из духа противоречия,– Допустим, ты отночуешь свое в доме, уедешь, а кто-то из нас, к примеру сорвется… И все – пропадай пропадом?
– А нигде в завещании не сказано, что надо всем сидеть или по очереди. Я уж на вас понадеюсь, один разок, если кто вдруг не сдюжит, другой вместо него посидит на хуторе. Главное, чтобы каждую ночь кто-то из нас в доме был. Ну, и чтобы все отметились. Я предложил, дальше – дело ваше. Надо ж по честному разделить ночевки… Ну, хоть все сидите вместе, раз вы такие слабаки. А мне ехать надо.
Более возражать братья и дядя не стали.

_________

– А куда все уходят?– Света уже укладывала Варюшу спать, когда мужчины собрались с ночевой на дедовский хутор. Малышка хмурилась, глаза терла, а спать не желала.
– Это обычай такой, доча,– улыбнулась мама, не зная что и соврать,– Ну, полагается посидеть в доме, дедушку вспомнить, помянуть…
– Так поздно вечером?– удивилась дочка.
– Да ты не бойся, – кивнула племяннице Тамара,– Спи. Мы сейчас и сами спать будем. Немного поболтаем с твоей мамой, посекретничаем и ляжем. Спи, солнышко.
Женщинам было стыдно даже самим себе признаться, что на душе у них было так тревожно, что не до сна… Посекретничать не получилось, так болтали по пустякам, до упора смотрели снова заработавший на днях телевизор. Потом Света все же улеглась, хоть и сна не было не в одном глазу.
Ее Барби уснула быстро, свернувшись с подушкой в единый клубочек и тихонько посапывала наблюдая очередные радужные сны. Тамара беззвучно, одними губами, читала молитвы, обратясь взором к  выцветшим ликам,  висящим, как положено в красном углу.
Совсем близко, чуть ли не за окном завыла протяжно собака и женщины обе, как по команде вздрогнули, а Тамара вскочила с колен и ринулась к двери, проверять крепость засова. Света оглянулась на ребенка и вздохнула облегченно – девочка спала все так же сладко. В окна забарабанил дождь, а ветер играл узловатыми ветвями старого сада. Если бы Света знала, что снится дочке, возможно, ей бы и не было за нее так  спокойно.

Малышке снился дедушка. Во сне Варя совершенно не помнила, что дедушка уже умер. Напротив, он выглядел гораздо лучше, помолодевший и поздоровевший. Хоть борода у деда была седая, но дать ему можно было от силы лет пятьдесят-шестьдесят, и древнего старца он уж точно не напоминал. Дед стоял удивительно прямо, прижавшись спиной к суковатой и кривой осине, с прежней клюкой в руках, которая ему будто и вовсе была без надобности. Словно взял палку он по старой привычке, собравшись на болото за клюквой, чтобы легче было нашаривать безопасные кочки.
Назар поманил ее рукой, будто приглашая на обычную прогулку. Можно подумать, у них было так годами заведено гулять вместе по обширным лугам, ходить в лес по грибы или на рыбалку к темному озеру, где, говорят, водился гигантский сом, способный затащить в омут даже крупную собаку. Или этим сомом прикидывался водяной, питавший к старому колдуну необъяснимую симпатию, обеспечивая деду сказочный клев. Девчушка ступила за крыльцо и пошла к деду. Отчего ж не пойти – погода стоит чудная. Босые ноги утопают в траве щедро спрыснутой медвяной росой. Встает ласковое солнышко, а на заборе тенькает, шалая от счастья синица, провожая в первый полет своих едва оперившихся птенчиков.
Дед подождал ее чуть и пошел, не оглядываясь, будто и так чуял, что она идет следом. Шагал колдун легко и весело, разве что немного тяготило Варю его молчание. Они шли себе и шли, и места кругом были чудные, вроде бы знакомые, а вроде бы и совсем иные. Выскочил из-под трухлявого пня крохотный бородач, одетый в бурый, будто из коры скроенный костюмчик, погрозил Варваре пальцем, когда девочка с озорства топнула по пню ногой и ковырнула носком рыхлую податливую землю рядом со свежей норкой, которую приняла за кротовую. С цветка на цветок перелетали яркие бабочки, с крыльями почти такими же прозрачными, как у стрекозы-красотки, и тонкими, дрожащими от возбуждения, усиками-антеннами. Приглядишься внимательнее, а у бабочки не черные лапки насекомого – тоненькие зеленые ручки и ножки, и тельце  затянутое тончайшей, может даже невесомее газа, тканью. А усики растут прямо из золотоволосой головки эльфа с огромными глазами инопланетянина. Пнешь ногой шишку, а она с возмущенным писком подскакивает и удирает со всех, невесть откуда выросших ног и зарывается в путанице корней гигантской ели. А сама ель в отместку за свое непослушное чадо, так и норовит съездить когтистой лапой по обнаженной коже детского плечика или отвесить щеке звонкую оплеуху. Так и вышли на пригорок, с которого открывался вид и на всю деревню и на дорогу, и на торфяное озеро, похожее на блюдо с налитым по края уже холодным и очень крепким чаем.
Дед легко спустился по еле заметной тропке и присел на плоский камень у самой воды. Варя тоже расположилась неподалеку, развлекая себя нехитрым занятием – кидала в воду камешки да считала разбегающиеся по зеркальной глади озера круги. Только утихла на воде рябь, вызванная ее баловством,  Варя залюбовалась своим отражением. Снова на нее смотрела из глубины юная красавица. А вот у деда… у деда отражения не наблюдалось.
Колдун прочитал на личике Вари недоумение и усмехнулся:
– Я теперь сам и есть одно сплошное отражение. Хоть во сне, хоть наяву.
Вот только тут Варя и вспомнила, что дедушку совсем недавно похоронили. Но это воспоминание совершенно не добавило ей страха. Сам визит старика казался обыденным и нисколечко не чудесным. Из зарослей камыша вынырнул бледный паренек, почти ребенок, и, бросив к ногам Вари россыпью охапку лилий, убежал. Дед усмехаясь в бороду покачал головой.
– Вот и водяного повидать удалось.
– Что ж за водяной такой,– удивилась Варя,– Совсем как подросток хлипкий, даром что зеленый. Водяной должен быть старый и солидный, ну почти, как ты…
– Это он на новой луне так омолодился,– кивнул покойник,– На полной – будет добрым молодцем, а потом и стареть начнет по мере убыли месяца.
– Эх, я еще лешего не видала,– пожалела Варька,– Каков он из себя?
– А чего его видеть? Всякий он. То, что шишка еловая, то куском коры или деревом трухлявым обернется. А иной раз – такой мужик разноглазый в кафтане на левую сторону.
– Так много чудес на свете, а я и не замечала,– взгрустнула девочка,– Тебя ведь нет больше, кто мне еще столько покажет?
– А ты дядю Кузьму попроси,– мрачно заметил дед,– Может чего и покажет, он в детстве много чего видал, только не любы ему чудеса…
Мертвый колдун поднялся и побрел в сторону болотистого берега, будто и забыл про то, что внучка идет следом.
Под ногой деда болото не проваливалось, а Варе пришлось скакать с кочки на кочку довольно споро чтобы угнаться за его широким шагом. Около невысокой осинки без верхушки старик остановился и нежно погладил ее по шелушащейся, будто обоженной коре.
– Вот… думал и не найду больше. Как с войны вернулся, сколько ни хотел сюда прийти – не получалось. А когда-то я сюда часто хаживал…– дед опять замолчал, продолжая машинально поглаживать деревце.
– А что здесь такое?– полюбопытствовала Варя…
– Здесь мою матушку схоронили,– бесстрастно ответил колдун.
– Ой, – невольно вздрогнула девочка…
– Да ты не бойся,– улыбнулся вдруг дед,– Она свое отходила. Меня ж не боишься?
– Я не о том…– оправдалась Варя,– просто как-то странно, не на кладбище…
– Так уж вышло… Т.е. так староста решил… Самое место для еретицы… Правда, от нее после пожара не осталось почти ничего. Но все равно, боялись люди, что ходить начнет. Положили в гроб ликом вниз и промеж лопаток вбили кол осиновый… Смотри, палка деревцем проросла, стало быть, простили ее? – колдун на миг вновь показался Вареньке дряхлым
–  А меня земля не принимает. Думал, увижу ее. Встречусь с ней, с мальчиками моими… Только видно тут у каждого своя дорога…
Старик еще чуток помолчал и добавил:
– Я пока мальцом был, все сюда бегал, думал увижу ее. К другим-то она являлась. А, может, врут люди…
– За что ее?– спросила девочка, ежась, то ли от набежавшего ветерка, то ли от неведомого внутреннего холода от непрошеных мыслей.
– Одна дура-баба решила, что хорошенькая вдова хочет у нее мужа свести, приворожить. Улучила момент и подожгла. А я… не успел… вернуться вовремя…
– Мне очень жаль,– сказала Варя, потому что надо было что-то сказать какое-то утешение. Хотя, вроде как и глупо, дед и сам умер, значит вроде бы в утешении ее и не нуждается. Впору о себе подумать, как домой возвращаться. А, впрочем, чего тут думать, места все знакомые.
– Ну, пора мне,– сказал дед,– Ты за мной не ходи. Пока я добрый. Был у меня для тебя один подарочек… Еще моя мать от своего деда получила, потом мне передала… Не хотелось, чтобы пропал. Ты уж после, поищи его. Недельку погоди и поищи, к тому времени оно неопасным будет.  А я уж как-нибудь, может, с Кузьмой сговорюсь.
– Смотри, – дед неожиданно простер руку куда-то в сторону в указующем жесте, Варя повернулась посмотреть, что это там, да ничего не увидела. А когда оглянулась на деда, его уже и не было. Варя пожала плечами, вздохнула разочарованно и проснулась…