Еретик VI

Братья зашли в дедовский дом и сразу почувствовали себя не по себе. В хате было пусто. Вся утварь была вынесена еще до кончины деда, но днем Кузьма заблаговременно побеспокоился об удобстве ночевки. Поставил в хате несколько новых деревянных лавок, которые намертво привинтил к полу.
Стол был прежний, уж больно надежно он был установлен, крепкий и тяжелый с толстенной столешнице из мореного дуба. На столе Кузьма разложил нехитрое угощение, расставил тарелки и штофы с водкой, предварительно расстелив крахмальную белую скатерть.
– Мы сюда, жрать что ли пришли? – возмутился Валька.
Неожиданно за Кузьму вступился Олег:
– Тише, положено так. Угощение для покойного.
Валька хмыкнул и оглядел комнату. В углу хаты висело зеркало. Было оно такое тяжелое, что снимать его не стали, чтобы развернуть отражающей поверхностью к стенке. Опять же боялись, что не закрепленное надежно стекло здесь, в доме, оставлять опасно, а выносить на улицу тоже грешно. А куда еще деть зеркало из дома колдуна было и вовсе непонятно. Поэтому его просто завесили чистым рушником. Присутствие этого зеркала Вальку не радовало. Оно, хоть и завешенное, приковывало к себе взгляд. Хотелось подойти, откинуть тряпку и взглянуть. Почему-то ему казалось, что там застыла какая-то страшная картина, которая только и ждет своего часа, чтобы вынырнуть на поверхность, стоит только сползти укрывающему ее от постороннего глаза покрывалу. От таких мыслей Вальку всего передернуло, так что от стопки водки на помин души он отказываться не стал. Ходики, которые завели и установили на них точное время, показывали полчаса до полуночи, и с приближением минутной стрелки к цифре 12 настроение у мужчин становилось все мрачнее. Олег нервно постукивал костяшками пальцев по лавке, Кузьма вполголоса читал молитвы за упокой души и еще какие-то странные, которые были похожи скорее на дремучие заговоры, чем на слова, обращенные к богу. Костя прихватил с собой книжку и почитывал себе как ни в чем ни бывало незатейливый фэнтезийный сюжетец. Валька чтобы отлепиться взглядом от занавешенного зеркала вперился в глазок видеокамеры. То в один, то в другой.
Борис Петрович время зря не терял, получив согласие наследником, вызвал специалистов и установил в доме соответствующую аппаратуру. Чтобы все чин по чину, под контролем. Кто ночевал и сколько. В доме обязательно должен быть дежурный от полуночи до первых петухов. Поскольку петухов на хуторе уже  не водилось, условились, что уйти мужчины могут часов так после 6 утра. Почему-то даже Борис Петрович сомневался, что им придется спать. «Даже если и нет ничего, ну… я бы не уснул…»
Часы пробили полночь неожиданно громко в гулкой тишине горницы. Даже невозмутимый Костик захлопнул книжку и отложил ее на стол. Валька напряженно прислушивался, но никаких подозрительных звуков за тиканьем часов и бормотанием Кузьмы не обнаружил.
– А помнишь, Валь, как мы клад искали?– ни с того ни с сего спросил Олег. Молчание его начало тяготить, а другой темы не нашлось.
– Че, правда, искали?– глаза у Костика загорелись. Это было еще в то время, когда он у родителей был только в проекте, и старшие братья ездили к деду в деревню одни.
– Ага,– нервно хихикнул Валька,– Искали. Олег сказал, что настоящие колдовские клады только ночью открываются. Вот и ходили. Еще папоротник цветущий найти хотели, чтобы он дорого к кладу указал.
– И чего нашли?– поинтересовался Костя, заранее уверенный в ответе.
Олег только рукой махнул.
– Ничего не нашли. Только зря все холмы перерыли. Еще в подвале у деда и на чердаке копались, вдруг где тайник есть. Ну, так, из чистого интереса. Я-то был уверен, что ничего нет, и люди зря брешут, но уж больно Валька смешно на всякую небылицу клевал.
Валька обиженно засопел:
– Это сейчас ты такой умный, а тогда сам копал, еще с каким азартом. А потом от страха тряслись, стоит где ветке треснуть или сове ухнуть. Ну, не долго наши приключения продлились. Один раз так заплутали, что больше не захотелось одним по темноте шляться. Опять же Олежек всякую дрянь любил на ночь рассказывать.
– Да, уж,– кивнул Олег, – Я вот сейчас как раз подумал, а чего дед нас не попросил у гроба сидеть… Ну, вот если всякие сказки русские народные вспомнить, так получается, что надо три дня около покойника пока не похоронили. Или на могиле сразу после похорон. Одному…
– И будет тому смельчаку клад,– Кузьма оторвался от тетрадки с молитвами,– Если доживешь до петухов.
– Если учесть, что покойник обычно на ночное дежурство назначал того, кто ему при жизни насолить успел…
– Что наглядно описано в «Вие», –  хихикнул  Валька.
– Ну, почему же в «Вие», не только там… – обиделся Олег…
– Да, неисчерпаема тема «ходячих мертвецов» для современных королей ужасов, – поддакнул Вальке Костя.
Часы начали бить полночь и мужчины невольно замолчали. И почти сразу, как только стих последний удар за дверью послышались отчетливые скребущиеся звуки.
– Господи,– ели слышно пробормотал Валька. Ему явственно представилось, как за дверью стоит дед с выпученными невидящими глазами, всклокоченной бородой и по-звериному скребется длиннющими когтями по двери, отдирая длинные острые щепы и мелкую стружку.

Поскребушки стали все отчаяннее. Словно зверь поставил себе задачей процарапать под дверью себе лаз и добраться до жадных наследников. Кузьма стал говорить громче, так что даже Костя стал разбирать слова, хоть дядя и сбивался почти на каждом слове: «Спаси нас, Господи, от лихого люда, от мертвого, от нечистого.  Прогони от нас рабов божьих Кузьмы, Олега, Валентина и Константина мертвого мертвяка, проклятого еретика обратно в гроб, в сыру землю…» 
Раздался жалостливый кошачий мяв и тут же прекратился скрежет, зато в окно со всего размаху ударился дрожащий мокрый клубок.
– Да, это Лешак,– Костя рванулся к ставням,– Вот,  а мы думали пропал, Варька так расстраивалась.
– Не открывай, Костик,– хриплым голосом из-за пересохшего от страха горла выдавил Валька. Но брат только отмахнулся.
Неожиданно его поддержал Кузьма:
– Вправду Лешак, открыть надо, ну, чего животину мучить. Там дождь такой…
На всякий случай Валька вцепился в крест, висящий на шее, и с ужасом подумал, что крестик у него не освященный, а так золотая побрякушка, которую носил для понту.
Ставни едва приоткрыли, и тут же в горницу ужом пронырнул всклокоченный и шипящий Лешак. 
Впрочем, кот быстро успокоился сел на лавку и стал усиленно наводить красоту, время от времени дико зыркая зелеными глазищами на братьев.
– Ну, и зачем это чудище здесь надо? Пусть бы шастал где хотел. Ушел и ушел.
Кот возмущенно уставился на оговорившего его Вальку, фыркнул и прыгнул Косте на колени, в надежде на защиту и утешение.
Костя почти успокаивающе погладил кота и посмотрел на Кузьму:
– Нормальный кот, может, его там собаки какие гоняли. Он же домой пришел, а его в собственное жилище не пускают.
– Ага, нормальный, вон так и сверкает своими плошками бешеными,– Валька не знал на ком выместить едва пережитый им совершенно напрасный страх,– Ты задремлешь, а он тебе в горло когтями вцепится.
Лешак, будто опровергая навет, усиленно замурчал, зарокотал и нежно потерся ухом об Костикову ладонь.
– Это он покойника боялся,– с умным видом заявил Олег,– Кошки покойников не любят. Они их видят. Если он в какой угол уставится и начнет шипеть, значит, там точно еретик стоит невидимый.
Валька поежился:
– Ну, хватит страсти-то рассказывать. Ну, нравится вам это страшилище, хоть целуйтесь с ним. А мне не надо его полезность навязывать.

Остаток ночи мужики просидели, ничего необычного не заметив. Покойник так и не явился в родную хату с визитом, а напугавший их до смерти Лешак продрых до утра свернувшись калачиком на лавке. К утру утих дождь, на хутор заехал Борис Петрович, проверить все ли в порядке, а заодно и просмотреть видеозаписи. Показал, как включить аппаратуру следующим вечером, чтобы лишний раз не мотаться в деревню. Мужики быстро прибрались в хате, оставили на столе стопку водки и хлеб-соль, и отправились к Кузьме досыпать. Костя не забыл прихватить с собой и Лешака, оправдываясь тем, что не чего коту одному в доме сидеть, надо бы его пристроить в хорошие руки.

_________


Ефим проснулся утром в дурном расположении духа. Ночью ему снился покойный колдун, который грозил ему пальцем и отчитывал, как нашкодившего котенка, чуть ли не носом тыкая в расставленные по лесу капканы. Старик грозился собственноручно придушить браконьера, если еще хоть раз увидит расставленные на темном озере сетки.
– Вот схватит тебя водяной за твои плешивые волосенки и утянет в самый омут. И поделом тебе.
Ефим залпом выпил стопку, мысленно поминая Назара относительно добрым словом. Наскоро собрался взял ружье и выскользнул за порог.
– Куда в такую рань?– жена все же углядела его поползновения и перехватила на полдороги.
– Ловушки проверю, ну и так… прогуляюсь. Нервишки пошаливают. Пойду уток постреляю. Заодно собака ноги разомнет, даром что ли я на породу тратился.
– И еретика не боишься,– заворчала хозяйка уже более покладисто.
– А чего его боятся. Все, хватит, и так меня ночью мучил, невесть какая зараза снилась. Кончилось его время, после петухов в своем гробу отлеживается.
– Это ты ужастиков буржуйских насмотрелся, а мне бабка рассказывала, что сильные колдуны и днем могут ходить и живыми притворяться.  Смотри, у покойника на тебя зуб был…
– Цыц, дура. Вот ведь, тьфу три раза, чтоб не сглазила. Так ты меня на охоту провожаешь.
Ефим сплюнул через левое плечо, кликнул спаниеля Митьку и потопал к озеру.

По дороге ему попалась Тамара с пустым ведром, отправившая к колодцу. Хоть и был у них водопровод, но для питья любила Тома набирать воду колодезную, вроде как чище и полезнее.
Ефим еле заметно кивнул куме, помня о дурной примете, здороваться не стал, а про себя мысленно ругался о дурной и злокозненной женской природе, которая только для того и предназначена, чтобы честному мужику пакости строить. И точно дела у Ефима сразу не заладились. Браконьер вытащил из озера мерешки, изрезанные так, что от сетки и не осталось ничего, одни лохмотья. А в последней целой оказалась запутанной какая-то полуразложившаяся дохлятина, так что и не поймешь, что это было зверь али птица. Фимка отплевался, вскинул ружье, походя пнув заигравшегося на берегу Митьку и полез в камыши, где обычно гнездовали мелкие и шустрые на подъем чирки.
Митька опять сплоховал, решил ни с того, ни с сего обгавкать сухое дерево, и вспугнутые утки поднялись на крыло, Ефим и подготовиться не успел. Пальнул мимо. На этот раз Митька получил пинок гораздо более увесистый. Неудачное утро сулило неудачный день.
Ефим решил заодно осмотреть и капканы. «Вот бы туда эта пакостная Назарова псина попалась», – злорадно подумал он. Настроение постепенно к нему возвращалось, шел охотник легко и споро. Весело похрустывал под ногами сушняк, мужик незаметно для себя стал насвистывать незамысловатую мелодию подразнивая щебечущих без умолку лесных пичуг. Солнце роняло золотистые лучи сквозь редкую крону осинника, раскрашивая золотом и без того похожую на хохломской узор листву.  Почему-то Ефиму не бросилась в глаза этакая странность увидеть по-осеннему красочный осинник в середине лета.
Охотник кликнул собаку, и Митька, вне себя от радости, запрыгал около хозяина, заглядывая в небритую рожу полными преданности глазами. Капканы сработали почти все, но ржавые зубья железных ловушек сжимали всяческий мусор. Тряпица, пучок сухих веток, набитый опилками рваный плюшевый медведь и консервная банка – хороша добыча! Будто кто-то с самого утра решил посмеяться над незадачливым браконьером. На один капкан все же наткнулся настоящий зверь из плоти и крови. Вся трава вокруг забрызгана бурыми пятнами крови, высохли на опавшей листве липкие лужицы, а нелепая механическая пасть словно подавилась рыжим огрызком. «Вот ведь, ни себе, ни людям!»– с досады сплюнул Ефим. Противная зверюга отгрызла себе лапу лишь бы не попадаться охотнику и сбежала.  «Все равно ведь, сдохнет, гадина» – тоскливо подумал Ефим и швырнул в Митьку лисьей лапкой.
– Ищи, сволочь,– чтобы придать ускорения глупой псине, Ефим для надежности еще поддал псу под зад. Митька взвизгнул, глянул на хозяина обиженно-влюбленно и пошел по следу. Особо Ефим в его способности не верил, но должен же хоть как-то спаниель отрабатывать свой хлеб и заломленную заводчиком цену за щенка. Впрочем, и зверь не должен был на трех ногах далеко уйти, кровь еще почти свежая.
Ефим поплелся следом за собакой, Митька бежал резво, так что мужик скоро начал отставать. «Далеко ушли»,– подумал охотник: «Опять дурынада этот след потерял…» . Ефим остановился прикурить и свистнул собаке. Пес не отозвался как обычно заливистым лаем. А через пару минут донесся тихий и протяжный вой, такой противный, что просто не мог принадлежать такому веселому псу. Ефим поежился. Вот ведь странно и шел быстро и замерз. Пот холодными струйками стекал от воротника по спине. Ладони взмокли и пальцы сводила ледяная судорога. На земле появилась тонкая ледяная корочка, а ветки сухого кустарника будто подернулись ели заметным инеем. Мужик растерянно озирался, позвал еще собаку, уже сознавая что пес ему вряд ли будет надежным защитникам – но все ж спокойнее, когда живая душа рядом. Только сейчас Ефим заметил, что лес стал гуще, и уже в шагах десяти от него тонул в густом холодном тумане. Молчали птицы, и в этой тревожной тиши собственный голос казался странным и лишним, преступно нарушающим покой этого места.
Прямо из тумана на мужика шел медведь. Огромный, темно-бурый зверь поднялся на задние лапы и навис угрюмой скалой прямо над охотником, передние же лапы с огромными когтями складывались в умильно-цирковой жест. Ефим вскинул ружье, хоть и была его единственная защита заряжена дробью, хотя медведь, конечно, знать того никак не мог и инстинктивно должен был бояться человека с оружием.
Крошечные, налитые кровью глазки смотрели на охотника почти насмешливо, и Ефиму пришли на память его же собственные слова: «Зубы железные и когти медные». Медведь походя полоснул лапой по древу, сдирая лыко, когти тускло блеснули металлом. На шее зверя, сквозь лохмы шерсти проглядывало что-то вроде грязного замшевого ошейника.
Медведь распахнул пасть, обдавая мужика не обычным зловонием хищника – запахом затхлой сырой земли. Мутная слюна капала с темных клыков-кинжалов и темно-багрового языка. Сваленная грязная шерсть вся в репьях.
«Плохая шкура»,– машинально отметил браконьер. Собственно это была его последняя мысль. Потому что минутой позже Ефим со сломанными ребрами и содранным скальпом повалился на чернеющую от крови траву.
_________

– Ну, как посторожили?– Тамара, неловко прикрывая волнение показной веселостью, встретила мужчин на пороге, сухо поцеловала мужу в щеку и побежала накрывать на стол.
Кузьма отмахнулся, но любопытство женщин требовало немедленного удовлетворения.
– Да так, посидели. Покемарили. Ничего не видели. Вот, Лешак нас до смерти напугал. Затеял такой ор под дверью среди ночи.
Варька выглядела ужасно счастливой, присвоив кота, нежданно воспылавшего любовью ко всем людям. По крайней мере, Лешак не сопротивлялся навязчивым ласкам ребенка и не норовил удрать из хаты, как обычно раньше, когда кто-нибудь оделял его слишком настойчивое вниманием. Кот набросился на молоко и остывшую овсянку, а, наевшись, растянулся на лавке, мурча и жмурясь от удовольствия.
– Мы его с собой возьмем, правда, папа?– с надеждой спросила девочка. Вообще-то бабушка не разрешала заводить дома животных, но Варя чувствовала что вскоре многое может перемениться.
Света недовольно поморщилась. Черный котяра не внушал ей симпатии.
– Ну, у нас ведь будет скоро много свободного места?– уже более хмуро добавила Варя,– Будет куда поставить не только аквариум…
Костя против Лешака ничего не имел, разве что ему не улыбалась перспектива тащить из полудикого кота из деревни. А так, один кот или другой для него значения не имело.
– Барби, солнышко, мамочка купить тебе хорошенького котеночка. Персидского хочешь? Или британца, они такие забавные, как плюшевые мишки. Или щеночка… Какого захочешь… Этот кот, ну…
– А мне нравится этот!– в голосе девочки уже проскакивали истерические нотки, и Костя подумал, что в этом-то она на Свету и тещу уже становится похожа. Разве что внешность у нее никогда не будет столь же эффектной.
– Ну, зайка,– вмешалась Тамара,– Это уже очень старый кот. Возможно, ему не понравится куда-то переезжать. И тебе будет потом очень жаль, если он скоро умрет…
– А, по-моему, он вовсе не собирается скоро умирать,– буркнула девочка. Кот согласно замурчал посмотрел на Варю со всей преданностью в зеленых глазах, которую могут попытаться изобразить кошки. Определенно Лешак не собирался умирать и даже готов был пережить все трудности переезда лишь бы не терять чудом обретенную хозяйку.
Варя успокоилась, решив, что к разговору о коте она еще вернется, и снова пристала к дядям:
– И что совсем ничего не видели?
– А что же они должны были увидеть, солнышко?– выдавила улыбку Тамара.
– Совсем-совсем ничего,– мрачно ответил Кузьма.
– Ну, как же… Должны были увидеть. Дедушку… Вон дядя Кузьма как готовился. Собирался. Молитвенник взял. Колышки осиновые…
Услышав про колышки, Костя оторвался от книжки и удивленно воззрился на дядю:
– Что и колышки взял?
Кузьма невнятно заворчал, в протест или в подтверждение. Наверное, у него еще много чего было про запас в рюкзаке, чего он постеснялся продемонстрировать племянникам. Девчонка оказалась на редкость наблюдательной, более того, Кузьме показалось, что она открыто издевается над ним. Он подозрительно посмотрел на Варю, но ничего необычного  в ней не заметил. Девочка как девочка. Колдун ее не касался и силы своей не передал.
– А я видела!– девочка сказала это почти с вызовом,– Видела дедушку. Он приходил и меня с собой взял… погулять.
Кот дернулся из рук Варьки и забился под лавку, противно взвизгнув. Света с ужасом посмотрела на дочку, и будто оправдываясь, пролепетала:
– Да спала она всю ночь… Это мы не спали с Тамарой, все за вас переживали, а Барби спала себе, посапывала только.
Кузьма кивнул, соглашаясь, и как можно более весело спросил:
– И как, далеко гуляли?
– Далеко, – не заметив подвоха, ответила малышка,– До темного озера. Он мне водяного показывал. И еще чудеса всякие. А потом мы пришли на одно местечко… Там болото сплошное и вдруг деревце растет. Живое, только без верхушки. Дедушка сказал, что там его мама похоронена.
Кузьма вздрогнул.
– Это ей приснилось, верно,–  успокоила побледневшего Костю Тамара.

Нет, девочка не выдумывала. Рыбачить на темное озеро Кузьма с ней не ходил. Далековато. Девочку в качестве развлечения водили лишь на мелкие озера, где купалась и удила рыбу вся местная детвора. Может быть, сверху, с холмов видела это место, что-то отпечаталось в ее памяти такое, на что он, Кузьма, никогда не обращал внимание. И сейчас вспомнила… А может, ей и дед рассказал, еще при жизни… Хотя, вряд ли он стал бы пугать малышку. Ему, Кузьме не рассказывал никогда, ни о чем плохом и страшном. При сыне Назар не вспоминал мать, его, Кузьмы, бабушку, по слухам, ведьму,  погибшую то ли от совершенного крестьянами самосуда, то ли от собственного неумелого колдовства. Не вспоминал колдун и своих сыновей погибших в войну. Ладно жену, можно сказать, утешился с молодой. Но детей… Совсем взрослые ушли, было что вспомнить. Старики любят перебирать старые хрупкие фото и изо дня в день поведывать близким одни и те же истории, с таким видом, будто в первый раз рассказывают в теплой компании свежий анекдот. Он бы терпеливо слушал, не перебивая, не пеняя на повторы и скучность сюжета. Вот только ничего и никогда такого из своей жизни отец не рассказывал. Да и мать тоже. Так бывало, обмолвится словечком. А потом осечется на полуфразе и снова замолчит.
– А что за деревце?– спросил Кузьма, погружаясь в свои мысли.
– Осинка. Будто палка с ветками и вся такая… обожженная что ли… И еще она уже багряная вся. Странно, правда? Сейчас же лето еще…
– Бывает, осинки рано желтеют…– заметил Кузьма. Придавать особое значение словам девочки он не желал. Мало ли что. Сейчас все дети знают, как надо убивать вампиров и прочую нечисть. Вон, каждый божий день по телевизору ужасы показывают. Насочиняла всякого. И тайно радуется как взрослого мужика от ее слов в пот вгоняет.
– Дядя, а зачем ее лицом в низ похоронили? – спросила Варя.
– Солнышко, ну что ты?– ужаснулась Света.
– Мне дедушка сказал,– настаивала малышка.
– А… суеверие,– сонно встрял Олег. Уж он-то по части суеверий был специалист,– Считалось, что так еретик не сможет из гроба выбраться. Будет скрести когтями землю, гроб расцарапает, а, сколько ни нароет, только глубже закопается.
– Ну, чего ты, Олег, опять со своими страстями,– Валька вскочил с постели, он уже совсем собирался отоспаться, и тщетно пытался не вслушиваться в разговор,– Противно, в самом деле! Еще при ребенке. Пойти на кладбище, разрыть могилу старика, перевернуть его там лицом вниз. Чего еще? Кол осиновый всадить? Отрезать голову? Посыпать солью? Ну? Хватит. Двадцать первый век, а люди верят в ночь живых мертвецов в отдельно взятой деревне.
Варька рассмеялась и потешно прикрыла рот ладошкой.
– Глупости это. Даже я знаю, что глупости.
– Вот и славно, детка,– улыбнулась Светлана,– Давай не будем об этом. Дяди хотят спать. А мы пойдем, погуляем во дворе.
Девочка кивнула, и все же напоследок спросила:
– А как выглядит еретик? Ну, как узнать, что перед тобой живой мертвец?
– Зубы железные, когти медные… А еще, говорят, еретик не может ходить, а только скачет, как заяц, сложив руки крестом на груди, точно так как его в гроб положили…– Олегу было не уняться даже в полусонном состоянии.
– Вот уж точно, глупости. Чего только люди не выдумают! – Варька смеялась уже совсем весело, – И чего вы дядя Олег такие сказки коллекционируете. Вот увидите, дедушка совсем и не так выглядит. Он совсем как живой. И ходит он обычно, ему даже палка больше не нужна…
– Не дай мне бог увидеть, детка, – усмехнулся Олег, переворачиваясь на другой бок и сладко засыпая. Валька же напротив, демонстративно плюнул и вскочил.
– Нет, ну, все. Спасибо, спать уже не хочется. Я, пожалуй, прогуляюсь.
Кузьма тоже куда-то собрался, несмотря на уговоры Тамары, прихватив ружье. Только Костя уже мирно дремал с Лешаком в обнимку. Валька накинул ветровку и догнал дядю. Он даже не спрашивал, куда тот собрался, просто решил, что рядом с Кузьмой ему будет спокойнее. Сон как рукой сняло, а время надо было убить. Хотя бы тому, что не хотелось думать, что Валька будет делать следующей ночью, когда придет время ему караулить.

– Ты бы спал лучше,– будто читая мысли племянника, сказал Кузьма,– Сам вызвался. Хотя можешь и передумать. Я схожу, ну, хоть с Костей, хоть один.
– Да, чего уж тут,– смутился Валька,– На том свете отоспимся, успею еще, – и тут же добавил:
– После обеда посплю, а то с вашими разговорами все настроение отшибло. Сказал: пойду – так пойду. Хочу уехать быстрее. Достали меня эти пасторальные пейзажи и народные приметы.
– Ну, дело твое, – ответил Кузьма, поправляя на плече ремешок, с висящей на нем двустволкой.
– А чего ружье взял? – поинтересовался  племяш, – Уток пугать?
Агроном неопределенно фыркнул. Потом все же пояснил:
– Да так, девки сказали, вой ночью во дворе слышали. Волк это. Не хотел бы я с ним без ружья встретиться.
– Так он, наверное, по хозяину скучает,– Вальке было жаль собаку. Ну, не нравился ему Волк. Но все же было ему пса жаль. Эта жалость к неприятной ему твари была также необъяснима, как и желание уехать непременно завтра, и вообще как можно быстрее. И если бы не деньги, Валька сорвался бы прямо сейчас на ближайший по времени рейсовый автобус. Уехать и не вспоминать об этой чертовой деревне никогда.
Потихоньку они добрели до озера, по тоненькой тропке по болотистому берегу дошли до высокого холма, искусственность правильных форм которого так бросалась в глаза, что, наверное, и вправду, здесь когда-то стояло древнее городище. Поднялись и посмотрели с высоты насыпной горки, поросшей дикими цветущими травами и мелким кустарником, вниз на болотце, усыпанное недозрелой, еще не янтарной, а красной морошкой. Одиноко среди топких кочек росла кровоточащая багряной листвой осинка, прямая как солдат на карауле, с короткими хилыми веточками и срезанной верхушкой. И росла она не над холмиком, а в яме, проваливаясь обожженным стволом с мох и, путаясь в паутине собственных уродливых корней, тянущихся ко всем соседним кочкам, корней, растущих высоко по стволу от самых ветвей. Словно и не дерево, а гигантский черенок, поставленный в стакан с водой.

– Сходим, деда проведаем?– спросил Валька.
Кузьма кивнул, словно ждал этого предложения.
Еще издалека на свежей могиле, они заметили припавшую к надгробию серую тень.
Кузьма на ходу вскинул ружье, стараясь идти как можно тише. Но Волк их все равно заметил, вскочил на ноги, глянул на людей и вскинул свою лобастую голову к небу. Вой у него не то жалостливый, не то упреждающий. Зверюга словно издевалась, не спеша убегать, будто чуяла, что с такого расстояния пулей не достать.  Но стоило Кузьме приблизиться на достаточное расстояние, Волк не то чтобы кинулся бежать – он сделал прыжок в сторону и исчез, словно его тут и не было. Определенно охота сегодня не задалась.

_________


Могила, которая с первого взгляда казалась разрытой, оказалась попросту провалившейся. Словно не в сухом глинистом месте была вырыта. Сколько ни сыпали туда песка, все не получалась аккуратного холмика. Валька и Кузьма кое-как подправили могилку, посыпали рядом хлебных крошек и зерна для птичьего помина. Оставили около надгробия снедь, налили в стакан водки. Ну, сами само собой не забыли помянуть.
Волк больше не возвращался, и мужчины пошли домой. Вальке снова захотелось спать, и он почти оставил свои тревожные думы по поводу предстоящей ночевки на хуторе. 
Когда они вернулись, братья только оправились ото сна и собирались ужинать. Забегала соседка, узнать не застрял ли у Кузьмы ее муж, который с утра отправился якобы на охоту. Глупая их собака уже дано вернулась, а вот Ефим все где-то пропадает. Варька играла с Лешаком и с дурацкими вопросами больше не приставала.
Почти до самого хутора Вальку проводили Костя с Олегом, и предложили даже составить компанию, скорее ради приличия. Лишнюю ночь торчать в пустом доме, конечно, никто не хотел. Из принципа Валька компанией пренебрег. Хотя, зная себя, и был уверен, что ближе к полночи еще пожалеет о своем гордом отказе.

Валька сразу, как оказался один, устроился вполне собой довольный на лавке. Начал листать одну из книжонок, которыми его снабдил Костик. Но чтение ему удовольствия не доставило. Так отвлечься с книжкой от реальности, как Костя, Валя не мог. Не был он любителем всяких там надуманных приключений. Звездолеты, инопланетные монстры, световые мечи и перекаченные рыцари в кожаных лохмотьях с клепками и рогатых шлемах – чушь какая-то. Текст не усваивался. К концу следующей фразы Валька забывал, о чем шла речь в предыдущем предложении, и не мог понять, то ли книжка такая дурацкая, то ли это ему самому не до развлекательного чтива.
Осталось только порадоваться, что в доме был свет и не приходилось сидеть в романтической темноте при тусклых свечах. Все-таки электричество дед провел, хотя упорно им и не пользовался. Даже подводки под светильники не было. Электрическая розетка оказалась замаскированной в гостиной под каким-то ковриком. Но без этой уступки цивилизации не удалось бы установить видеонаблюдение в доме. Чтобы не возиться впотьмах, мастера повесили под потолком лампочку.
Впрочем, из смутных воспоминаний детства Валька помнил, что пока жива была бабушка, не родная – жена деда Назара, в доме был и свет, и телевизор даже. Но с ее смертью, все эти «новомодные штучки» были без жалости из хаты удалены.
Валька со вздохом отложил книжку. Было неприятно, что за каждым его шагом следят глазки видеокамер, зато так было спокойнее. Почему-то ему казалось, что нечисти эти «штучки» тоже неприятны. А, может, ей все равно этой нечисти, если она даже в зеркалах не отражается…
А, кстати, насчет зеркала –  оно притягивало к себе магнитом, страшило и манило одновременно. Словно занавес скрывает не обычную отражающую поверхность, а дверь в иной, исковерканный зазеркальный мир. Куда деваются отражения, после того, как породившие их предметы уходят из поля зрения зеркала? Может быть, стекло хранит о них тайную память, накапливая отражения, как фотографии в альбоме, одно за другим, слой за слоем. Что случится, если вдруг «альбом» переполнится и слайды один за другим кинутся в реальный мир…
«Что за бред», – подумал Валька: «Это все Костик со своими книжками, да Олег еще, только и умеет, что свои энциклопедические познания в области суеверий всем подряд выкладывать». 
Заглянуть в зеркало от этой здравой мысли меньше не захотелось, наоборот, посмотреться стало просто необходимо, хотя бы для того, чтобы утереть нос собственному страху. Ведь в зеркале ничего не может оказаться кроме его, Валькиного, отражения.
Стоило Вальке отвернуться от приковывавшего взгляд угла, как ему начинало казаться, что под покрывалом происходит движение. Было что-то до неприятности странное в занавешенности этого бытового предмета, будто покрывало само по себе шевелится, пытается сползти вниз и открыть его взору зрелище достойное портрета Дориана Грея.
Валька поежился и снова углубился в книжку. Свет лампочки казался тусклым, буквы расплывались перед глазами, и постепенно мысли ушли далеко в сторону от сюжета. В памяти едва-едва приоткрылась дверка, даже не открылась - только оставила небольшую лазейку в пыльную кладовку, забитую доверху, старыми ненужными воспоминаниями, в основном из детства. Валька так и представил себе, как распахивает эту скрипящую от старости дверь, обычно заколоченную крест-накрест досками с ржавыми гвоздями, и закрытую на тяжелый амбарный замок. Открывает – и воспоминания, выдавливаются наружу, как одежда из переполненных шкафов. Падают коробки, а из них, россыпью всякого хлама, подобно бесполезным безделушкам вываливаются кусочки его жизни, давно забытые напрочь и складываются в причудливую мозаику. И вопреки самому себе, собственным желаниям, хочется поднять то один, то другой кусочек картинки, рассмотреть, поближе, заглянуть внутрь и кануть в глубине прошедших событий.

(продолжение следует...)